Этой осенью совершеннолетие у альбома «KID A» — одного из самых значительных в истории альтернативной музыки. Он не разошелся на фестивальные хиты и не стал платиновым, как «OK Computer», но его влияние на западную культуру измеряется хотя бы тем, что на Youtube до сих пор выходят ролики восторженных 20-летних инди-рокеров, поющих оды уникальному звучанию «Everything» и «Idioteque».
Лично для меня «KID A» в свое время стал окном в мир серьезной электронной музыки, а сейчас остается чем-то вроде святящейся точки в ночном небе, на которую приятно смотреть, покуда она мерцает над светлеющим горизонтом, приближая рассвет.
В честь своеобразной круглой даты парни из «Radiohead» выпустили специальное издание альбома на трех дисках, где, помимо оригинальных треков, собрано много backstage-версий и любопытного эмбиента, не вошедших в альбом. Рекомендую.
P.S. И чтобы перебросить скрипичный мостик из многообещающих нулевых в переломные двадцатые, назову еще один альбом, вышедший буквально только что: это саундтрек Роберта Тернера (также известного как Robert Levon Been) к фильму «The Card Сounter» Пола Шредера. Фильм хорош, но музыка к нему — что-то по-настоящему выдающееся, достойное соседствовать с «KID A», но исполненное в принципиально иной манере. Рекомендую дважды.
Лично для меня «KID A» в свое время стал окном в мир серьезной электронной музыки, а сейчас остается чем-то вроде святящейся точки в ночном небе, на которую приятно смотреть, покуда она мерцает над светлеющим горизонтом, приближая рассвет.
В честь своеобразной круглой даты парни из «Radiohead» выпустили специальное издание альбома на трех дисках, где, помимо оригинальных треков, собрано много backstage-версий и любопытного эмбиента, не вошедших в альбом. Рекомендую.
P.S. И чтобы перебросить скрипичный мостик из многообещающих нулевых в переломные двадцатые, назову еще один альбом, вышедший буквально только что: это саундтрек Роберта Тернера (также известного как Robert Levon Been) к фильму «The Card Сounter» Пола Шредера. Фильм хорош, но музыка к нему — что-то по-настоящему выдающееся, достойное соседствовать с «KID A», но исполненное в принципиально иной манере. Рекомендую дважды.
Бег. Хороший и плохой
Нет новости в том, что люди массово бегут из авторитарных стран на пространстве бывшего Союза: Туркмении, Узбекистана, Таджикистана, Беларуси, России. Однако только оказавшись по ту сторону кордона, приходит настоящее понимание масштабов. Это не ручеек и даже не река, но море — море квалифицированных, молодых, образованных, относительно финансово независимых.
Русскоязычные диаспоры за рубежом растут, как Новосибирск в годы советской экспансии. То есть по экспоненте. У меня нет на руках цифр (да и ни у кого их нет, ведь лишь абсолютное меньшинство отказывается от коренного гражданства, а многие так и вовсе сохраняют прописку в родном городе), но по косвенным признакам волна эмиграции 2020-21 затмевает и крымскую эпопею 2014-15, и даже отложенную эмиграции из республик СССР после 1985 года.
Отдельно скажу про Грузию, мне это ближе. Сейчас здесь очень мало туристов из России, но очень много русских и белорусов. Турпоток восстановился едва ли на треть (и немудрено, при закрытых-то сухопутных границах и отсутствии прямого авиасообщения), а вот экспатов прибавилось на порядок. Не удивлюсь, если те же белорусы скоро в Тбилиси свой квартал образуют — так их много. Грузия стала полноценным хабом славянской эмиграции, перевалочной базой для «политических» и не только. Многие едут дальше, но многие задерживаются: Грузия весьма комфортна для жизни со многих точек зрения.
Для России и Беларуси в их теперешнем виде это плохие новости, потому что режимы, из которых бегут с такой скоростью и в таких масштабах, исторически обречены. Но мой спич не об этом. Он о хорошем беге, ведь бегут не только от невыносимых условий бытия, но и просто потому, что могут бежать. Современная цифровая среда породила целый класс профессионалов, не привязанных к конкретной точке. Это сообщество напоминает облако, которое летит туда, где в данный момент воздух чище, а вода теплее. Пандемия и реванш тоталитаризма не затормозили этот процесс, но ускорили. Повторю, туристов стало меньше, но экспатов — больше, и это повсеместное явление.
Газообразное состояние постиндустриальной экономики — в котором газ это не только идеи и технологии, но и сами люди, — принесет еще немало сюрпризов. Дивный новый мир будет именно что дивным и новым, правда, и жизнь в нем, что закономерно, потребует совершенно иных адаптивных навыков, чем мир, выстроенный на руинах 1945 года. Боюсь, это иное и новое болезненно перемелет не только замшелых динозавров, обитающих в Москве и Минске, но и старичков западного заповедника, от Вашингтона до Берлина.
Нет новости в том, что люди массово бегут из авторитарных стран на пространстве бывшего Союза: Туркмении, Узбекистана, Таджикистана, Беларуси, России. Однако только оказавшись по ту сторону кордона, приходит настоящее понимание масштабов. Это не ручеек и даже не река, но море — море квалифицированных, молодых, образованных, относительно финансово независимых.
Русскоязычные диаспоры за рубежом растут, как Новосибирск в годы советской экспансии. То есть по экспоненте. У меня нет на руках цифр (да и ни у кого их нет, ведь лишь абсолютное меньшинство отказывается от коренного гражданства, а многие так и вовсе сохраняют прописку в родном городе), но по косвенным признакам волна эмиграции 2020-21 затмевает и крымскую эпопею 2014-15, и даже отложенную эмиграции из республик СССР после 1985 года.
Отдельно скажу про Грузию, мне это ближе. Сейчас здесь очень мало туристов из России, но очень много русских и белорусов. Турпоток восстановился едва ли на треть (и немудрено, при закрытых-то сухопутных границах и отсутствии прямого авиасообщения), а вот экспатов прибавилось на порядок. Не удивлюсь, если те же белорусы скоро в Тбилиси свой квартал образуют — так их много. Грузия стала полноценным хабом славянской эмиграции, перевалочной базой для «политических» и не только. Многие едут дальше, но многие задерживаются: Грузия весьма комфортна для жизни со многих точек зрения.
Для России и Беларуси в их теперешнем виде это плохие новости, потому что режимы, из которых бегут с такой скоростью и в таких масштабах, исторически обречены. Но мой спич не об этом. Он о хорошем беге, ведь бегут не только от невыносимых условий бытия, но и просто потому, что могут бежать. Современная цифровая среда породила целый класс профессионалов, не привязанных к конкретной точке. Это сообщество напоминает облако, которое летит туда, где в данный момент воздух чище, а вода теплее. Пандемия и реванш тоталитаризма не затормозили этот процесс, но ускорили. Повторю, туристов стало меньше, но экспатов — больше, и это повсеместное явление.
Газообразное состояние постиндустриальной экономики — в котором газ это не только идеи и технологии, но и сами люди, — принесет еще немало сюрпризов. Дивный новый мир будет именно что дивным и новым, правда, и жизнь в нем, что закономерно, потребует совершенно иных адаптивных навыков, чем мир, выстроенный на руинах 1945 года. Боюсь, это иное и новое болезненно перемелет не только замшелых динозавров, обитающих в Москве и Минске, но и старичков западного заповедника, от Вашингтона до Берлина.
другой ноябрь
в Сибири я всегда считал лучшим месяцем сентябрь, но Грузия реабилитировала для меня и октябрь с ноябрем.
средняя температура октября в Тбилиси, по наблюдениям, где-то +16-20, ноября: +12-16. сухо, свежо, мало дождей, умеренно ветрено.
наверное, расплата за это наступит промозглым февралем или 40-градусным июлем (замечу, что и сам феномен чувства близкого природного возмездия произрастает в моем сознании из чисто сибирского фатализма), — однако осень здесь великолепна ровно в той степени, чтобы любая мзда за эту царственную роскошь не казалась чрезмерной.
золотой сезон с октября по декабрь — отложенная награда после тридцати с чем-то ноябрей, проведенных у хладных берегов Священного моря.
в Сибири я всегда считал лучшим месяцем сентябрь, но Грузия реабилитировала для меня и октябрь с ноябрем.
средняя температура октября в Тбилиси, по наблюдениям, где-то +16-20, ноября: +12-16. сухо, свежо, мало дождей, умеренно ветрено.
наверное, расплата за это наступит промозглым февралем или 40-градусным июлем (замечу, что и сам феномен чувства близкого природного возмездия произрастает в моем сознании из чисто сибирского фатализма), — однако осень здесь великолепна ровно в той степени, чтобы любая мзда за эту царственную роскошь не казалась чрезмерной.
золотой сезон с октября по декабрь — отложенная награда после тридцати с чем-то ноябрей, проведенных у хладных берегов Священного моря.
Кино на переломе
В декабре принято подводить итоги, однако на пике Кризиса довольно сложно развязывать узлы, затягиваемые так долго и с таким остервенением, что уже и сами демиурги напоминают висельников с удавкой на шее. С другой стороны, узлы эти наглядны, так что их чувственное и документально-выверенное описание является топливом и предметом искусства в не меньшей степени, чем победное пепелище, обозреваемое с высот Нового времени.
Мы живем в америкоцентричном мире, и, согласно американской теории поколений Штрауса и Хоу, сейчас у нас самый что ни на есть конец Прекрасной эпохи, начавшейся в 1945 году, на пепелище Рейхстага, и прошедшей все предначертанные стадии по 16-20 лет каждая, вплоть до нынешнего зримого перелома с привкусом тотальной борьбы за принудительное выздоровление от болячки, которую, — беря во внимание некоторую окостенелость нравов и пренебрежение к человеческой жизни, вполне понятное для затяжного безумия двух мировых войн, — сто лет назад никто бы и не заметил.
Порядочный художник переживает Кризис первым и первым же обозревает, пропуская через субъективное и подсознательное, и в этом смысле не удивляет, что полновесное кризисное кино от буквально всех заметных режиссеров своего времени начало выходить едва ли не синхронно, предвещая неизбежную цивилизационную ломку. Характерно и то, что к собственно 2021 году поток иссяк, намекая, быть может, на зарождение чего-то нового и небывалого, сообразно первому часу после полуночи, провозглашаемому баснословными курантами, в тени которых все мы имеем неудовольствие бдеть, ожидая.
Не будучи специалистом хоть в чем-то, связанным с кино, на правах праздного любителя, позволю себе такой список фильмов, подпадающих, на мой взгляд, под определение Кино на переломе:
- Дэвид Линч, Твин Пикс, третий сезон, 2017 год;
- Пол Томас Андерсон, Призрачная нить, 2017 год;
- Михаэль Ханеке, Хэппи-Энд, 2017 год;
- Дени Вильнев, Бегущий по лезвию, 2017 год;
- Андрей Звягинцев, Нелюбовь, 2017 год;
- Терри Гиллиам, Человек, который убил Дон Кихота, 2018 год;
- Ларс фон Триер, Дом, который построил Джек, 2018 год;
- Братья Коэны, Баллада Бастера Скраггса, 2018 год;
- Клинт Иствуд, Наркокурьер, 2018 год;
- Кирилл Серебренников, Лето, 2018 год;
- Квентин Тарантино, Однажды в Голливуде, 2019 год;
- Джим Джармуш, Мертвые не умирают, 2019 год;
- Вуди Ален, Дождливый день в Нью-Йорке, 2019 год;
- Мартин Скорсезе, Ирландец, 2019 год;
- Педро Альмодовар, Боль и слава, 2019 год;
- Джеймс Франко, Зеровилль, 2019 год;
- Чарли Кауфман, Думаю, как все это закончить, 2020 год;
- Кристофер Нолан, Довод, 2020 год;
- Дэвид Финчер, Манк, 2020 год.
Что их объединяет? Фрустрация, киноманство, самоповторы, оммаж классикам, рефлексия о профессии, искусстве, своем месте в оных. А главное — тупик и ожидание нового.
В этом списке есть как бездарные фильмы, так и близкие к гениальности, но все они, безусловно, отмечены печатью тлена и тем болезненным градусом самокопания, что неизменно указывает на суицидальный финал чего-то большого, долгого и монументального.
Возвращаясь к топливу и предмету искусства, не могу не заметить, что лишь редкий художник оказался способен вынести из Кризиса полотна той же убедительности и того же совершенства, что и в свои лучшие годы. К последним я бы отнес Линча, П.Т.Андресона, Вильнева и Финчера — творчество Дэвида мне особенно близко, и я получил истинное наслаждение от математически (но и эмоционально) выверенного зрелища по стопам другой великой кино-эпохи, сошедшей с экранов вместе с Гражданином Кейном и первыми залпами Люфтваффе.
Та эпоха канула, как пропадет и эта. Но рукописи все еще не горят. И в этом — наша вакцина от смерти.
В декабре принято подводить итоги, однако на пике Кризиса довольно сложно развязывать узлы, затягиваемые так долго и с таким остервенением, что уже и сами демиурги напоминают висельников с удавкой на шее. С другой стороны, узлы эти наглядны, так что их чувственное и документально-выверенное описание является топливом и предметом искусства в не меньшей степени, чем победное пепелище, обозреваемое с высот Нового времени.
Мы живем в америкоцентричном мире, и, согласно американской теории поколений Штрауса и Хоу, сейчас у нас самый что ни на есть конец Прекрасной эпохи, начавшейся в 1945 году, на пепелище Рейхстага, и прошедшей все предначертанные стадии по 16-20 лет каждая, вплоть до нынешнего зримого перелома с привкусом тотальной борьбы за принудительное выздоровление от болячки, которую, — беря во внимание некоторую окостенелость нравов и пренебрежение к человеческой жизни, вполне понятное для затяжного безумия двух мировых войн, — сто лет назад никто бы и не заметил.
Порядочный художник переживает Кризис первым и первым же обозревает, пропуская через субъективное и подсознательное, и в этом смысле не удивляет, что полновесное кризисное кино от буквально всех заметных режиссеров своего времени начало выходить едва ли не синхронно, предвещая неизбежную цивилизационную ломку. Характерно и то, что к собственно 2021 году поток иссяк, намекая, быть может, на зарождение чего-то нового и небывалого, сообразно первому часу после полуночи, провозглашаемому баснословными курантами, в тени которых все мы имеем неудовольствие бдеть, ожидая.
Не будучи специалистом хоть в чем-то, связанным с кино, на правах праздного любителя, позволю себе такой список фильмов, подпадающих, на мой взгляд, под определение Кино на переломе:
- Дэвид Линч, Твин Пикс, третий сезон, 2017 год;
- Пол Томас Андерсон, Призрачная нить, 2017 год;
- Михаэль Ханеке, Хэппи-Энд, 2017 год;
- Дени Вильнев, Бегущий по лезвию, 2017 год;
- Андрей Звягинцев, Нелюбовь, 2017 год;
- Терри Гиллиам, Человек, который убил Дон Кихота, 2018 год;
- Ларс фон Триер, Дом, который построил Джек, 2018 год;
- Братья Коэны, Баллада Бастера Скраггса, 2018 год;
- Клинт Иствуд, Наркокурьер, 2018 год;
- Кирилл Серебренников, Лето, 2018 год;
- Квентин Тарантино, Однажды в Голливуде, 2019 год;
- Джим Джармуш, Мертвые не умирают, 2019 год;
- Вуди Ален, Дождливый день в Нью-Йорке, 2019 год;
- Мартин Скорсезе, Ирландец, 2019 год;
- Педро Альмодовар, Боль и слава, 2019 год;
- Джеймс Франко, Зеровилль, 2019 год;
- Чарли Кауфман, Думаю, как все это закончить, 2020 год;
- Кристофер Нолан, Довод, 2020 год;
- Дэвид Финчер, Манк, 2020 год.
Что их объединяет? Фрустрация, киноманство, самоповторы, оммаж классикам, рефлексия о профессии, искусстве, своем месте в оных. А главное — тупик и ожидание нового.
В этом списке есть как бездарные фильмы, так и близкие к гениальности, но все они, безусловно, отмечены печатью тлена и тем болезненным градусом самокопания, что неизменно указывает на суицидальный финал чего-то большого, долгого и монументального.
Возвращаясь к топливу и предмету искусства, не могу не заметить, что лишь редкий художник оказался способен вынести из Кризиса полотна той же убедительности и того же совершенства, что и в свои лучшие годы. К последним я бы отнес Линча, П.Т.Андресона, Вильнева и Финчера — творчество Дэвида мне особенно близко, и я получил истинное наслаждение от математически (но и эмоционально) выверенного зрелища по стопам другой великой кино-эпохи, сошедшей с экранов вместе с Гражданином Кейном и первыми залпами Люфтваффе.
Та эпоха канула, как пропадет и эта. Но рукописи все еще не горят. И в этом — наша вакцина от смерти.
Покидая Россию, самочувствие было примерно такого рода:
моя голова сейчас взорвется
сейчас взорвется моя голова
и я стану атомной бомбой
аннигилирующей слова
я стану холокостом
чумой, проклятьем царей
и воспарю под те звезды —
с клубком змей в деснице кровавой
как иуда Персей
с тобой, змеиная дочерь
знаю, будет сладок тот день
когда в камень немой, не отчий
обращусь взглядом медных очей
---
Сейчас, овеваемый бронзовыми лучами кавказского декабря, чувства, иноходью, стремятся куда-то по направлениюк Свану к Севану, где мой нечаянный (и немногословный) спутник иронично замечает сквозь годы и невзгоды, уподобившись царственному персу мифической эпохи основания мира: «Не гордись, прохожий. Взгляни на мой прах. Я уже дома, а ты ещё в гостях».
Небо здесь, за хребтом, как будто ближе. И разговоры с ним короче и прямее.
моя голова сейчас взорвется
сейчас взорвется моя голова
и я стану атомной бомбой
аннигилирующей слова
я стану холокостом
чумой, проклятьем царей
и воспарю под те звезды —
с клубком змей в деснице кровавой
как иуда Персей
с тобой, змеиная дочерь
знаю, будет сладок тот день
когда в камень немой, не отчий
обращусь взглядом медных очей
---
Сейчас, овеваемый бронзовыми лучами кавказского декабря, чувства, иноходью, стремятся куда-то по направлению
Небо здесь, за хребтом, как будто ближе. И разговоры с ним короче и прямее.
Уроки Арракиса
Чем хороша фантастика (и, реже, фэнтези)? Тем, что позволяет в умозрительных декорациях говорить об отнюдь не умозрительных проблемах. Универсум фантастики всегда пластичен и выходит за гнетущие рамки –измов любого рода. Это удобно, и в этом фантастика наиболее полно наследует литературной традиции первых письменных культур, будь то священные тексты или национальные эпосы, запечатленные в памяти поколений.
Для меня Фрэнк Герберт всегда был не столько творцом оригинальной вселенной (ведь вселенную Илиады или Ветхого завета отдельному автору, пусть и гениальному, все равно не переплюнуть), сколько вдумчивым исследователем центральных метасюжетов мировой истории: мессианства, взаимодействия государства и религии, конфликта между волей индивидуума и подспудным движением народных масс.
Ведь что такое «Дюна» в своей основе? Это история пришествия Пророка, восстания рабов, краха старой империи и зарождения на ее руинах империи новой — еще более тоталитарной и нетерпимой.
Конечно, Пол Муад’Диб — выдающийся лидер и просто магнетический парень с понятными, вызывающими сочувствие читателя мотивами. Почти все современные интерпретации этого характера в той или иной мере сводятся к образу романтического мстителя, идеалиста-революционера, что созвучно доминирующему леволиберальному дискурсу стран Запада. В этом смысле наиболее характера экранизация Линча, где Пол — классический борец против государственной тирании, будто сошедший с передовиц парижских газет 1968 года.
Здесь сразу вспоминается «Спартак» Кубрика: забронзовелый (во всех смыслах) подбородок Кирка Дугласа и мужественные фаланги гладиаторов, выходящих на неравный бой с римскими полчищами. Однако, наблюдая это несомненно убедительное зрелище, я вспоминаю и другое — реальную хронику восстания Спартака. Меня там всегда поражал один момент: одержав несколько побед, гладиаторы захватывают виллы патрициев, освобождают местных рабов и… устраивают собственные гладиаторские игры с участием пленных римлян.
Тревожная быль это истории в том, что настоящее восстание рабов — не про свободу и демократию. Оно про новое порабощение, когда последние станут первыми, воспроизведя общественный уклад и образ мысли своих угнетателей. Герберт, задумавший «Дюну» в конце 50х, все это понимал и чувствовал лучше многих, поэтому его Пол Муад’Диб равно находит отражение и в тиранах прошлого (от Чингисхана до Ленина), и в молохах новых времен: Фиделе Кастро, Мао Цзэдуне, аятолле Хомейни.
После серых приходят черные, а после коррумпированной и дряхлой империи Шаддама IV наступает кровавый джихад и теократическая деспотия Муад’Диба — живого бога на земле. И так ли уж славно, что по итогам революции фрименов весь spice Арракиса переходит из феодальной собственности Космической гильдии, Великих домов и Сестер Бене Гессерит в единоличное пользование Бога-императора? На мой взгляд, ответ очевиден, и в нем — главный урок Арракиса.
P.S. В завершении, несколько слов про экранизации. Фильм 1984 года в идейном плане довольно примитивен, и это понятно — Линча интересовала эстетизация мира Дюны, а не его философское осмысление. Сериал начала нулевых близок оригинальному тексту, но его губит мизерный бюджет, превращающий космическую оперу в дешевую оперетку. Касательно новейшего полотна Вильнева я бы сказал, что это очень убедительно, как визуально, так и драматургически, но какие-то окончательные выводы сделать невозможно, потому что вторая часть выйдет еще не скоро, а на первой лежит отпечаток недосказанности. Будем ждать. Spice must flow.
Чем хороша фантастика (и, реже, фэнтези)? Тем, что позволяет в умозрительных декорациях говорить об отнюдь не умозрительных проблемах. Универсум фантастики всегда пластичен и выходит за гнетущие рамки –измов любого рода. Это удобно, и в этом фантастика наиболее полно наследует литературной традиции первых письменных культур, будь то священные тексты или национальные эпосы, запечатленные в памяти поколений.
Для меня Фрэнк Герберт всегда был не столько творцом оригинальной вселенной (ведь вселенную Илиады или Ветхого завета отдельному автору, пусть и гениальному, все равно не переплюнуть), сколько вдумчивым исследователем центральных метасюжетов мировой истории: мессианства, взаимодействия государства и религии, конфликта между волей индивидуума и подспудным движением народных масс.
Ведь что такое «Дюна» в своей основе? Это история пришествия Пророка, восстания рабов, краха старой империи и зарождения на ее руинах империи новой — еще более тоталитарной и нетерпимой.
Конечно, Пол Муад’Диб — выдающийся лидер и просто магнетический парень с понятными, вызывающими сочувствие читателя мотивами. Почти все современные интерпретации этого характера в той или иной мере сводятся к образу романтического мстителя, идеалиста-революционера, что созвучно доминирующему леволиберальному дискурсу стран Запада. В этом смысле наиболее характера экранизация Линча, где Пол — классический борец против государственной тирании, будто сошедший с передовиц парижских газет 1968 года.
Здесь сразу вспоминается «Спартак» Кубрика: забронзовелый (во всех смыслах) подбородок Кирка Дугласа и мужественные фаланги гладиаторов, выходящих на неравный бой с римскими полчищами. Однако, наблюдая это несомненно убедительное зрелище, я вспоминаю и другое — реальную хронику восстания Спартака. Меня там всегда поражал один момент: одержав несколько побед, гладиаторы захватывают виллы патрициев, освобождают местных рабов и… устраивают собственные гладиаторские игры с участием пленных римлян.
Тревожная быль это истории в том, что настоящее восстание рабов — не про свободу и демократию. Оно про новое порабощение, когда последние станут первыми, воспроизведя общественный уклад и образ мысли своих угнетателей. Герберт, задумавший «Дюну» в конце 50х, все это понимал и чувствовал лучше многих, поэтому его Пол Муад’Диб равно находит отражение и в тиранах прошлого (от Чингисхана до Ленина), и в молохах новых времен: Фиделе Кастро, Мао Цзэдуне, аятолле Хомейни.
После серых приходят черные, а после коррумпированной и дряхлой империи Шаддама IV наступает кровавый джихад и теократическая деспотия Муад’Диба — живого бога на земле. И так ли уж славно, что по итогам революции фрименов весь spice Арракиса переходит из феодальной собственности Космической гильдии, Великих домов и Сестер Бене Гессерит в единоличное пользование Бога-императора? На мой взгляд, ответ очевиден, и в нем — главный урок Арракиса.
P.S. В завершении, несколько слов про экранизации. Фильм 1984 года в идейном плане довольно примитивен, и это понятно — Линча интересовала эстетизация мира Дюны, а не его философское осмысление. Сериал начала нулевых близок оригинальному тексту, но его губит мизерный бюджет, превращающий космическую оперу в дешевую оперетку. Касательно новейшего полотна Вильнева я бы сказал, что это очень убедительно, как визуально, так и драматургически, но какие-то окончательные выводы сделать невозможно, потому что вторая часть выйдет еще не скоро, а на первой лежит отпечаток недосказанности. Будем ждать. Spice must flow.
В связи с присуждением роману Леонида Юзефовича «Филэллин» главной премии «Большая книга» не могу не вспомнить свои февральские впечатления:
«Филэллин» прекрасен; читается как сборник иронично-меланхоличных афоризмов, связанных внятной историей, а также Историей, с заглавной буквы.
Юзефович из тех писателей, которые «open at the close», как говорится про золотой снитч в последнем романе о Гарри Поттере. Чем ближе смерть, тем чище язык и яснее мысли. Звучит печально, но не в этом ли великая меланхолия литературного призвания как такового?
https://t.iss.one/temnoFM/188
«Филэллин» прекрасен; читается как сборник иронично-меланхоличных афоризмов, связанных внятной историей, а также Историей, с заглавной буквы.
Юзефович из тех писателей, которые «open at the close», как говорится про золотой снитч в последнем романе о Гарри Поттере. Чем ближе смерть, тем чище язык и яснее мысли. Звучит печально, но не в этом ли великая меланхолия литературного призвания как такового?
https://t.iss.one/temnoFM/188
Telegram
ТемноFM
Есть два пути для художника в старости: брюзжать, пестуя собственную косность, ошибочно принимаемую за некую высшую добродетель, или спокойно признавать несовершенство (свое и мира), достигая высот стоицизма — когда горечь от наступления неизбежного не заслоняет…
Когда уходит любовь, остается блюз.
Вчера сходил на показ фильма «Courage» Алексея Полуяна. Что занятно — кино про белорусскую революцию показывали в одном из центральных парков города, под открытым небом, при достаточно внушительной явке политически активной публики, однако из представителей власти на этом откровенно подрывном мероприятии присутствовали только два усталых дворника-грузина и диаспора местных бездомных дворняг.
Что забавно — фильм был на русском/белорусском; 90% зрителей составляли русскоязычные, однако вся официальная часть дискуссии проходила на английском, с переводом на грузинский. Своеобразный политес номинанта на Оскар.
Сам фильм очень добротно поставлен и смонтирован; это больше художественное кино, хотя и вполне документальное в своей основе. Название — «Courage» — показалось мне грустно-ироничным, ведь как раз смелости в решительный момент белорусским протестам и не хватило. Впрочем, не думаю, что автор подразумевал такой подтекст.
Когда уходит любовь, остается блюз. Когда проигрывает революция, остаются вот такие фильмы — страшные и красивые, проникнутые эмигрантской печалью по несбывшемуся. Кому от этого легче? Никому. А зачем оно тогда? Как бы вам сказать. Эти фильмы — коллективная память. Память — прививка от диктатуры. Прививка для нас, а также для тех, кто пойдет по нашим следам. Ведь кто-то обязательно пойдет.
Вчера сходил на показ фильма «Courage» Алексея Полуяна. Что занятно — кино про белорусскую революцию показывали в одном из центральных парков города, под открытым небом, при достаточно внушительной явке политически активной публики, однако из представителей власти на этом откровенно подрывном мероприятии присутствовали только два усталых дворника-грузина и диаспора местных бездомных дворняг.
Что забавно — фильм был на русском/белорусском; 90% зрителей составляли русскоязычные, однако вся официальная часть дискуссии проходила на английском, с переводом на грузинский. Своеобразный политес номинанта на Оскар.
Сам фильм очень добротно поставлен и смонтирован; это больше художественное кино, хотя и вполне документальное в своей основе. Название — «Courage» — показалось мне грустно-ироничным, ведь как раз смелости в решительный момент белорусским протестам и не хватило. Впрочем, не думаю, что автор подразумевал такой подтекст.
Когда уходит любовь, остается блюз. Когда проигрывает революция, остаются вот такие фильмы — страшные и красивые, проникнутые эмигрантской печалью по несбывшемуся. Кому от этого легче? Никому. А зачем оно тогда? Как бы вам сказать. Эти фильмы — коллективная память. Память — прививка от диктатуры. Прививка для нас, а также для тех, кто пойдет по нашим следам. Ведь кто-то обязательно пойдет.
Не был в Армении три года. Тогда стоял жаркий, пыльный октябрь, сейчас – морозный декабрь с метелью и Араратом, сияющим, что твой Восточный Саян.
В остальном почти ничего не изменилось, даже люди – и те без масок, а пандемии в стране будто нет совсем. Кожанки, тонированные Жигули, повсеместное курение в ресторанах, русский язык, русские же компании на билбордах и неизбывный Путин в телевизоре.
И если в Грузии, со всей ее эклектикой, бедностью, мешаниной стилей и людей, ты всегда чувствуешь себя внутри чего-то самобытного и оригинального, то от Армении — особенно в ее зимнем изводе — прохладно веет руинами Союза и колониальными задворками исчезающей (и все никак не могущей исчезнуть) империи.
Пашинян больше не ходит в кепке, и футболки с ним не увидишь на прилавках.
Арцах гордо обозначен на всех картах, несмотря на проигранную войну.
Ереванский каскад так и не достроили, и это почему-то не удивляет.
Вино и коньяк неизменно прекрасны.
Арарат сияет.
Пора домой. В Тбилиси.
В остальном почти ничего не изменилось, даже люди – и те без масок, а пандемии в стране будто нет совсем. Кожанки, тонированные Жигули, повсеместное курение в ресторанах, русский язык, русские же компании на билбордах и неизбывный Путин в телевизоре.
И если в Грузии, со всей ее эклектикой, бедностью, мешаниной стилей и людей, ты всегда чувствуешь себя внутри чего-то самобытного и оригинального, то от Армении — особенно в ее зимнем изводе — прохладно веет руинами Союза и колониальными задворками исчезающей (и все никак не могущей исчезнуть) империи.
Пашинян больше не ходит в кепке, и футболки с ним не увидишь на прилавках.
Арцах гордо обозначен на всех картах, несмотря на проигранную войну.
Ереванский каскад так и не достроили, и это почему-то не удивляет.
Вино и коньяк неизменно прекрасны.
Арарат сияет.
Пора домой. В Тбилиси.
Предновогодние новости из России инфернальны ровно в той степени, чтобы напрочь отбить охоту иметь дело как с первым, так и со вторым.
Что до Нового года… Такого суетного декабря у меня не выпадало давно, и в некотором роде символично, что аккурат под занавес этого отнюдь не праздничного марафона удалось выбраться в большие горы и получить ультрафиолетовую прививку, напомнившую, почему я решил жить в Грузии, а не где-то.
«Где-то» за два часа на машине ты не попадешь из теплых (меря сибирским градусником) проспектов под сенью неопадающих платанов на алмазные склоны, раскаленные от света, где легкое головокружение, вызванное близостью космоса, позволяет пренебречь (и очень зря) моментально обгорающим фейсом.
Вспомнил, почему Грузия. Вспомнил, зачем тащил сюда лыжи через пол Евразии. Вспомнил, как все это на самом деле важно, и как малозначимо все прочее — остающееся ниже линии горизонта.
Что до Нового года… Такого суетного декабря у меня не выпадало давно, и в некотором роде символично, что аккурат под занавес этого отнюдь не праздничного марафона удалось выбраться в большие горы и получить ультрафиолетовую прививку, напомнившую, почему я решил жить в Грузии, а не где-то.
«Где-то» за два часа на машине ты не попадешь из теплых (меря сибирским градусником) проспектов под сенью неопадающих платанов на алмазные склоны, раскаленные от света, где легкое головокружение, вызванное близостью космоса, позволяет пренебречь (и очень зря) моментально обгорающим фейсом.
Вспомнил, почему Грузия. Вспомнил, зачем тащил сюда лыжи через пол Евразии. Вспомнил, как все это на самом деле важно, и как малозначимо все прочее — остающееся ниже линии горизонта.