Все знают про Красную Поляну и Приэльбрусье, многие слышали про Домбай и Архыз, но почти никто не вспоминает про Владикавказ.
А зря.
В прошлом я здесь бывал дважды, проездом, и мне казалось, что это дыра уровня Тулуна, а в этот раз дела перед границей вынудили задержаться подольше, и я был немало удивлен опрятностью здешних променадов.
Городок небольшой, размером с Ангарск, но здесь три больших парка, красивая набережная, есть вся необходимая инфраструктура (включая уличные автоматы с дешевым кофе), но нет чрезмерно горячих джигитов, т.к. регион преимущественно христианский, а значит, более спокойный, чем соседние Ингушетия, Кабардино-Балкария и тем более Дагестан с Карачаево-Черкесией.
В городе чувствуется дух старой, еще досоветской интеллигентности. Дух большой истории Кавказа. Без пафоса, сетевых отелей и московских ценников в общепите, но с очень дружелюбными людьми, осетинскими пирогами и потрясающим видом на хребет. Приятно впечатлен.
А зря.
В прошлом я здесь бывал дважды, проездом, и мне казалось, что это дыра уровня Тулуна, а в этот раз дела перед границей вынудили задержаться подольше, и я был немало удивлен опрятностью здешних променадов.
Городок небольшой, размером с Ангарск, но здесь три больших парка, красивая набережная, есть вся необходимая инфраструктура (включая уличные автоматы с дешевым кофе), но нет чрезмерно горячих джигитов, т.к. регион преимущественно христианский, а значит, более спокойный, чем соседние Ингушетия, Кабардино-Балкария и тем более Дагестан с Карачаево-Черкесией.
В городе чувствуется дух старой, еще досоветской интеллигентности. Дух большой истории Кавказа. Без пафоса, сетевых отелей и московских ценников в общепите, но с очень дружелюбными людьми, осетинскими пирогами и потрясающим видом на хребет. Приятно впечатлен.
Легендарный Каха Бендукидзе предлагал грузинам «представить на месте России море». Это касалось в основном экономики и было произнесено еще до войны, но, как часто бывает с высказываниями крупных исторических фигур, Слово начало жить своей жизнью и со временем превратилось в довольно точную метафору происходящего на равнинах и взгорьях бывшего Союза.
Некоторое время назад я понял, что теперь и жителям России пора представить на месте собственного государства море. Да, море — это объективная данность, с ним приходится считаться, а иногда и как-то взаимодействовать, но по большому счету от него разумно держаться подальше. Здесь вспоминается известное из Книги Ионы:
«Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя.
До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада.
Когда изнемогла во мне душа моя, я вспомнил о Господе, и молитва моя дошла до Тебя, до храма святаго Твоего».
Я не религиозен, так что воспринимаю эти строки в том смысле, что человек, даже будучи вольно или невольно утопленным в море «обстоятельств непреодолимой силы» — а таковым обстоятельством сегодня, безусловно, является Россия и все в ней происходящее, — тем не менее способен разглядеть берег и найти силы выплыть из пучины, черпая вдохновение в себе самом. Как сказано у Камю: «Раз порядок вещей определяется смертью, может быть, для Господа Бога вообще лучше, чтобы в него не верили и всеми силами боролись против смерти, не обращая взоры к небесам, где царит молчание».
На практике, последние годы в России заставили меня сформулировать несколько правил жизни в этой стране: а) ничего не жди и не проси у государства; б) не бери у государства денег и не работай на него, даже в смежных, типа-культурных или типа-гуманитарных проектах; в) не пытайся понять его логику — Море лишено разума, это стихия; г) не начинай с ним спорить, его менять, воевать с ним — в противном случае тебя ждет судьба капитана Ахава или Навального; д) не тешь себя иллюзией, что Море высохнет или отступит — если это и случится, то по вине изменения климата на планете, а не по твоему велению.
Эти простые правила сильно облегчают жизнь и снижают риск быть разочарованным, ограбленным и лишенным свободы. Как по мне, свобода — высшая ценность, и не стоит позволять Морю внушать обратное.
Некоторое время назад я понял, что теперь и жителям России пора представить на месте собственного государства море. Да, море — это объективная данность, с ним приходится считаться, а иногда и как-то взаимодействовать, но по большому счету от него разумно держаться подальше. Здесь вспоминается известное из Книги Ионы:
«Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя.
До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада.
Когда изнемогла во мне душа моя, я вспомнил о Господе, и молитва моя дошла до Тебя, до храма святаго Твоего».
Я не религиозен, так что воспринимаю эти строки в том смысле, что человек, даже будучи вольно или невольно утопленным в море «обстоятельств непреодолимой силы» — а таковым обстоятельством сегодня, безусловно, является Россия и все в ней происходящее, — тем не менее способен разглядеть берег и найти силы выплыть из пучины, черпая вдохновение в себе самом. Как сказано у Камю: «Раз порядок вещей определяется смертью, может быть, для Господа Бога вообще лучше, чтобы в него не верили и всеми силами боролись против смерти, не обращая взоры к небесам, где царит молчание».
На практике, последние годы в России заставили меня сформулировать несколько правил жизни в этой стране: а) ничего не жди и не проси у государства; б) не бери у государства денег и не работай на него, даже в смежных, типа-культурных или типа-гуманитарных проектах; в) не пытайся понять его логику — Море лишено разума, это стихия; г) не начинай с ним спорить, его менять, воевать с ним — в противном случае тебя ждет судьба капитана Ахава или Навального; д) не тешь себя иллюзией, что Море высохнет или отступит — если это и случится, то по вине изменения климата на планете, а не по твоему велению.
Эти простые правила сильно облегчают жизнь и снижают риск быть разочарованным, ограбленным и лишенным свободы. Как по мне, свобода — высшая ценность, и не стоит позволять Морю внушать обратное.
С пандемией в Грузии интересно.
Уровень вакцинации сопоставим с Россией, хотя сюда допущены все мировые препараты, включая Pfizer. Я уже как-то писал, что недоверие граждан к власти (и, как следствие, к навязываемой сверху вакцинации) крайне характерно для всех постсоветских стран: обстановка в Восточной Европе и Закавказье это подтверждает.
При этом в конкретном городе Тбилиси вакцинировано больше 60% населения. В помещениях и транспорте все поголовно носят маски. Здесь могут указать на спущенную с носа маску даже в такси (в России такое невозможно представить). На входах в публичные места (ТК, кафе, крупные магазины) у вас могут измерить температуру. В целом, народ довольно ответственно подходит к санитарным требованиям, даже на бытовом уровне — курьер, мастер по газу или настройщик интернета почти наверняка приедет к вам в маске.
В Грузии было несколько локдаунов разной степени жесткости, от полного закрытия всего и вся прошлой осенью до относительно мягких ограничений осенью нынешней. Сейчас здесь второй тур муниципальных выборов, так что власти с непопулярными антиковидными мерами особо не спешат. Что будет в ноябре, сказать сложно, но пока ситуация не выглядит столь драматичной, как в России. И ограничения здесь, что характерно, не распространяются на политику: в начале октября во всех крупных городах страны прошли многотысячные митинги оппозиции за освобождение Саакашвили, а буквально накануне в Тбилиси был провластный митинг где-то на 50 тысяч человек. Фестиваль вина или ярмарку под открытым небом тоже можно, а куар-коды покамест спрашивают только на границе.
P.S. На фото: Тбилисский Госуниверситет. Что-то неуловимо напоминает, не правда ли?
Уровень вакцинации сопоставим с Россией, хотя сюда допущены все мировые препараты, включая Pfizer. Я уже как-то писал, что недоверие граждан к власти (и, как следствие, к навязываемой сверху вакцинации) крайне характерно для всех постсоветских стран: обстановка в Восточной Европе и Закавказье это подтверждает.
При этом в конкретном городе Тбилиси вакцинировано больше 60% населения. В помещениях и транспорте все поголовно носят маски. Здесь могут указать на спущенную с носа маску даже в такси (в России такое невозможно представить). На входах в публичные места (ТК, кафе, крупные магазины) у вас могут измерить температуру. В целом, народ довольно ответственно подходит к санитарным требованиям, даже на бытовом уровне — курьер, мастер по газу или настройщик интернета почти наверняка приедет к вам в маске.
В Грузии было несколько локдаунов разной степени жесткости, от полного закрытия всего и вся прошлой осенью до относительно мягких ограничений осенью нынешней. Сейчас здесь второй тур муниципальных выборов, так что власти с непопулярными антиковидными мерами особо не спешат. Что будет в ноябре, сказать сложно, но пока ситуация не выглядит столь драматичной, как в России. И ограничения здесь, что характерно, не распространяются на политику: в начале октября во всех крупных городах страны прошли многотысячные митинги оппозиции за освобождение Саакашвили, а буквально накануне в Тбилиси был провластный митинг где-то на 50 тысяч человек. Фестиваль вина или ярмарку под открытым небом тоже можно, а куар-коды покамест спрашивают только на границе.
P.S. На фото: Тбилисский Госуниверситет. Что-то неуловимо напоминает, не правда ли?
Русская литература, на мой вкус, переживает не лучшие времена, зато в переводной наблюдается что-то вроде локального возрождения.
Только за последние несколько лет перевели «Infinite Jest» Д.Ф. Уоллеса, «All That Is Solid Melts Into Air» Маршалла Бермана, романы Зебальда, «Tunnel» Уильяма Гэсса и много другое, включая мало кому нужные, но все равно полезные в плане расширения кругозора фолианты Алана Мура («Jerusalem») и Чарли Кауфмана («Antkind»).
Отдельно радует, что начали переиздавать классику. В начале года «Азбука» выпустила «Приграничную трилогию» Кормака Маккарти — впервые под одной обложкой на русском. Со дня на день выйдет его же «Кровавый Меридиан», в конгениальном переводе Игоря Егорова — первое нормальное издание за десять лет. Ну а в декабре обещают выпустить «Радугу тяготения» Пинчона — в новой редакции (что важно, т.к. старые переводы считаются слабыми).
Одним словом, вопреки монополизации и общей деградации печатного рынка, местами происходят чудесные и даже душеспасительные вещи.
Только за последние несколько лет перевели «Infinite Jest» Д.Ф. Уоллеса, «All That Is Solid Melts Into Air» Маршалла Бермана, романы Зебальда, «Tunnel» Уильяма Гэсса и много другое, включая мало кому нужные, но все равно полезные в плане расширения кругозора фолианты Алана Мура («Jerusalem») и Чарли Кауфмана («Antkind»).
Отдельно радует, что начали переиздавать классику. В начале года «Азбука» выпустила «Приграничную трилогию» Кормака Маккарти — впервые под одной обложкой на русском. Со дня на день выйдет его же «Кровавый Меридиан», в конгениальном переводе Игоря Егорова — первое нормальное издание за десять лет. Ну а в декабре обещают выпустить «Радугу тяготения» Пинчона — в новой редакции (что важно, т.к. старые переводы считаются слабыми).
Одним словом, вопреки монополизации и общей деградации печатного рынка, местами происходят чудесные и даже душеспасительные вещи.
В окрестностях Тбилиси есть сторожевой замок XI века (Kojori), который в Средние века был важным опорным пунктом, а позже стал летней резиденцией местных королей. Очень красивые и видовое место.
У подножья замка разбито небольшое мемориальное кладбище, на котором похоронены грузинские кадеты, погибшие в боях с Красной армией зимой 1921 года. Для советских учебников это мелкий эпизод Гражданской войны, но здесь бои за Коджори считаются началом большевистской оккупации Грузии. Именами убитых в те дни названы улицы в центре Тбилиси.
Империи стоят дорого и всегда оплачиваются кровью. Большой кровью. Стоило ли оно того? Из дня сегодняшнего кажется, что нет, не стоило, однако сто лет назад в Европе дули совсем другие ветры, и у имперского проекта еще было будущее — за которое, впрочем, Европа, а затем и весь мир, заплатили куда большими потрясениями, умывшись кровью в самом прямом смысле этого слова.
У подножья замка разбито небольшое мемориальное кладбище, на котором похоронены грузинские кадеты, погибшие в боях с Красной армией зимой 1921 года. Для советских учебников это мелкий эпизод Гражданской войны, но здесь бои за Коджори считаются началом большевистской оккупации Грузии. Именами убитых в те дни названы улицы в центре Тбилиси.
Империи стоят дорого и всегда оплачиваются кровью. Большой кровью. Стоило ли оно того? Из дня сегодняшнего кажется, что нет, не стоило, однако сто лет назад в Европе дули совсем другие ветры, и у имперского проекта еще было будущее — за которое, впрочем, Европа, а затем и весь мир, заплатили куда большими потрясениями, умывшись кровью в самом прямом смысле этого слова.
Этой осенью совершеннолетие у альбома «KID A» — одного из самых значительных в истории альтернативной музыки. Он не разошелся на фестивальные хиты и не стал платиновым, как «OK Computer», но его влияние на западную культуру измеряется хотя бы тем, что на Youtube до сих пор выходят ролики восторженных 20-летних инди-рокеров, поющих оды уникальному звучанию «Everything» и «Idioteque».
Лично для меня «KID A» в свое время стал окном в мир серьезной электронной музыки, а сейчас остается чем-то вроде святящейся точки в ночном небе, на которую приятно смотреть, покуда она мерцает над светлеющим горизонтом, приближая рассвет.
В честь своеобразной круглой даты парни из «Radiohead» выпустили специальное издание альбома на трех дисках, где, помимо оригинальных треков, собрано много backstage-версий и любопытного эмбиента, не вошедших в альбом. Рекомендую.
P.S. И чтобы перебросить скрипичный мостик из многообещающих нулевых в переломные двадцатые, назову еще один альбом, вышедший буквально только что: это саундтрек Роберта Тернера (также известного как Robert Levon Been) к фильму «The Card Сounter» Пола Шредера. Фильм хорош, но музыка к нему — что-то по-настоящему выдающееся, достойное соседствовать с «KID A», но исполненное в принципиально иной манере. Рекомендую дважды.
Лично для меня «KID A» в свое время стал окном в мир серьезной электронной музыки, а сейчас остается чем-то вроде святящейся точки в ночном небе, на которую приятно смотреть, покуда она мерцает над светлеющим горизонтом, приближая рассвет.
В честь своеобразной круглой даты парни из «Radiohead» выпустили специальное издание альбома на трех дисках, где, помимо оригинальных треков, собрано много backstage-версий и любопытного эмбиента, не вошедших в альбом. Рекомендую.
P.S. И чтобы перебросить скрипичный мостик из многообещающих нулевых в переломные двадцатые, назову еще один альбом, вышедший буквально только что: это саундтрек Роберта Тернера (также известного как Robert Levon Been) к фильму «The Card Сounter» Пола Шредера. Фильм хорош, но музыка к нему — что-то по-настоящему выдающееся, достойное соседствовать с «KID A», но исполненное в принципиально иной манере. Рекомендую дважды.
Бег. Хороший и плохой
Нет новости в том, что люди массово бегут из авторитарных стран на пространстве бывшего Союза: Туркмении, Узбекистана, Таджикистана, Беларуси, России. Однако только оказавшись по ту сторону кордона, приходит настоящее понимание масштабов. Это не ручеек и даже не река, но море — море квалифицированных, молодых, образованных, относительно финансово независимых.
Русскоязычные диаспоры за рубежом растут, как Новосибирск в годы советской экспансии. То есть по экспоненте. У меня нет на руках цифр (да и ни у кого их нет, ведь лишь абсолютное меньшинство отказывается от коренного гражданства, а многие так и вовсе сохраняют прописку в родном городе), но по косвенным признакам волна эмиграции 2020-21 затмевает и крымскую эпопею 2014-15, и даже отложенную эмиграции из республик СССР после 1985 года.
Отдельно скажу про Грузию, мне это ближе. Сейчас здесь очень мало туристов из России, но очень много русских и белорусов. Турпоток восстановился едва ли на треть (и немудрено, при закрытых-то сухопутных границах и отсутствии прямого авиасообщения), а вот экспатов прибавилось на порядок. Не удивлюсь, если те же белорусы скоро в Тбилиси свой квартал образуют — так их много. Грузия стала полноценным хабом славянской эмиграции, перевалочной базой для «политических» и не только. Многие едут дальше, но многие задерживаются: Грузия весьма комфортна для жизни со многих точек зрения.
Для России и Беларуси в их теперешнем виде это плохие новости, потому что режимы, из которых бегут с такой скоростью и в таких масштабах, исторически обречены. Но мой спич не об этом. Он о хорошем беге, ведь бегут не только от невыносимых условий бытия, но и просто потому, что могут бежать. Современная цифровая среда породила целый класс профессионалов, не привязанных к конкретной точке. Это сообщество напоминает облако, которое летит туда, где в данный момент воздух чище, а вода теплее. Пандемия и реванш тоталитаризма не затормозили этот процесс, но ускорили. Повторю, туристов стало меньше, но экспатов — больше, и это повсеместное явление.
Газообразное состояние постиндустриальной экономики — в котором газ это не только идеи и технологии, но и сами люди, — принесет еще немало сюрпризов. Дивный новый мир будет именно что дивным и новым, правда, и жизнь в нем, что закономерно, потребует совершенно иных адаптивных навыков, чем мир, выстроенный на руинах 1945 года. Боюсь, это иное и новое болезненно перемелет не только замшелых динозавров, обитающих в Москве и Минске, но и старичков западного заповедника, от Вашингтона до Берлина.
Нет новости в том, что люди массово бегут из авторитарных стран на пространстве бывшего Союза: Туркмении, Узбекистана, Таджикистана, Беларуси, России. Однако только оказавшись по ту сторону кордона, приходит настоящее понимание масштабов. Это не ручеек и даже не река, но море — море квалифицированных, молодых, образованных, относительно финансово независимых.
Русскоязычные диаспоры за рубежом растут, как Новосибирск в годы советской экспансии. То есть по экспоненте. У меня нет на руках цифр (да и ни у кого их нет, ведь лишь абсолютное меньшинство отказывается от коренного гражданства, а многие так и вовсе сохраняют прописку в родном городе), но по косвенным признакам волна эмиграции 2020-21 затмевает и крымскую эпопею 2014-15, и даже отложенную эмиграции из республик СССР после 1985 года.
Отдельно скажу про Грузию, мне это ближе. Сейчас здесь очень мало туристов из России, но очень много русских и белорусов. Турпоток восстановился едва ли на треть (и немудрено, при закрытых-то сухопутных границах и отсутствии прямого авиасообщения), а вот экспатов прибавилось на порядок. Не удивлюсь, если те же белорусы скоро в Тбилиси свой квартал образуют — так их много. Грузия стала полноценным хабом славянской эмиграции, перевалочной базой для «политических» и не только. Многие едут дальше, но многие задерживаются: Грузия весьма комфортна для жизни со многих точек зрения.
Для России и Беларуси в их теперешнем виде это плохие новости, потому что режимы, из которых бегут с такой скоростью и в таких масштабах, исторически обречены. Но мой спич не об этом. Он о хорошем беге, ведь бегут не только от невыносимых условий бытия, но и просто потому, что могут бежать. Современная цифровая среда породила целый класс профессионалов, не привязанных к конкретной точке. Это сообщество напоминает облако, которое летит туда, где в данный момент воздух чище, а вода теплее. Пандемия и реванш тоталитаризма не затормозили этот процесс, но ускорили. Повторю, туристов стало меньше, но экспатов — больше, и это повсеместное явление.
Газообразное состояние постиндустриальной экономики — в котором газ это не только идеи и технологии, но и сами люди, — принесет еще немало сюрпризов. Дивный новый мир будет именно что дивным и новым, правда, и жизнь в нем, что закономерно, потребует совершенно иных адаптивных навыков, чем мир, выстроенный на руинах 1945 года. Боюсь, это иное и новое болезненно перемелет не только замшелых динозавров, обитающих в Москве и Минске, но и старичков западного заповедника, от Вашингтона до Берлина.
другой ноябрь
в Сибири я всегда считал лучшим месяцем сентябрь, но Грузия реабилитировала для меня и октябрь с ноябрем.
средняя температура октября в Тбилиси, по наблюдениям, где-то +16-20, ноября: +12-16. сухо, свежо, мало дождей, умеренно ветрено.
наверное, расплата за это наступит промозглым февралем или 40-градусным июлем (замечу, что и сам феномен чувства близкого природного возмездия произрастает в моем сознании из чисто сибирского фатализма), — однако осень здесь великолепна ровно в той степени, чтобы любая мзда за эту царственную роскошь не казалась чрезмерной.
золотой сезон с октября по декабрь — отложенная награда после тридцати с чем-то ноябрей, проведенных у хладных берегов Священного моря.
в Сибири я всегда считал лучшим месяцем сентябрь, но Грузия реабилитировала для меня и октябрь с ноябрем.
средняя температура октября в Тбилиси, по наблюдениям, где-то +16-20, ноября: +12-16. сухо, свежо, мало дождей, умеренно ветрено.
наверное, расплата за это наступит промозглым февралем или 40-градусным июлем (замечу, что и сам феномен чувства близкого природного возмездия произрастает в моем сознании из чисто сибирского фатализма), — однако осень здесь великолепна ровно в той степени, чтобы любая мзда за эту царственную роскошь не казалась чрезмерной.
золотой сезон с октября по декабрь — отложенная награда после тридцати с чем-то ноябрей, проведенных у хладных берегов Священного моря.
Кино на переломе
В декабре принято подводить итоги, однако на пике Кризиса довольно сложно развязывать узлы, затягиваемые так долго и с таким остервенением, что уже и сами демиурги напоминают висельников с удавкой на шее. С другой стороны, узлы эти наглядны, так что их чувственное и документально-выверенное описание является топливом и предметом искусства в не меньшей степени, чем победное пепелище, обозреваемое с высот Нового времени.
Мы живем в америкоцентричном мире, и, согласно американской теории поколений Штрауса и Хоу, сейчас у нас самый что ни на есть конец Прекрасной эпохи, начавшейся в 1945 году, на пепелище Рейхстага, и прошедшей все предначертанные стадии по 16-20 лет каждая, вплоть до нынешнего зримого перелома с привкусом тотальной борьбы за принудительное выздоровление от болячки, которую, — беря во внимание некоторую окостенелость нравов и пренебрежение к человеческой жизни, вполне понятное для затяжного безумия двух мировых войн, — сто лет назад никто бы и не заметил.
Порядочный художник переживает Кризис первым и первым же обозревает, пропуская через субъективное и подсознательное, и в этом смысле не удивляет, что полновесное кризисное кино от буквально всех заметных режиссеров своего времени начало выходить едва ли не синхронно, предвещая неизбежную цивилизационную ломку. Характерно и то, что к собственно 2021 году поток иссяк, намекая, быть может, на зарождение чего-то нового и небывалого, сообразно первому часу после полуночи, провозглашаемому баснословными курантами, в тени которых все мы имеем неудовольствие бдеть, ожидая.
Не будучи специалистом хоть в чем-то, связанным с кино, на правах праздного любителя, позволю себе такой список фильмов, подпадающих, на мой взгляд, под определение Кино на переломе:
- Дэвид Линч, Твин Пикс, третий сезон, 2017 год;
- Пол Томас Андерсон, Призрачная нить, 2017 год;
- Михаэль Ханеке, Хэппи-Энд, 2017 год;
- Дени Вильнев, Бегущий по лезвию, 2017 год;
- Андрей Звягинцев, Нелюбовь, 2017 год;
- Терри Гиллиам, Человек, который убил Дон Кихота, 2018 год;
- Ларс фон Триер, Дом, который построил Джек, 2018 год;
- Братья Коэны, Баллада Бастера Скраггса, 2018 год;
- Клинт Иствуд, Наркокурьер, 2018 год;
- Кирилл Серебренников, Лето, 2018 год;
- Квентин Тарантино, Однажды в Голливуде, 2019 год;
- Джим Джармуш, Мертвые не умирают, 2019 год;
- Вуди Ален, Дождливый день в Нью-Йорке, 2019 год;
- Мартин Скорсезе, Ирландец, 2019 год;
- Педро Альмодовар, Боль и слава, 2019 год;
- Джеймс Франко, Зеровилль, 2019 год;
- Чарли Кауфман, Думаю, как все это закончить, 2020 год;
- Кристофер Нолан, Довод, 2020 год;
- Дэвид Финчер, Манк, 2020 год.
Что их объединяет? Фрустрация, киноманство, самоповторы, оммаж классикам, рефлексия о профессии, искусстве, своем месте в оных. А главное — тупик и ожидание нового.
В этом списке есть как бездарные фильмы, так и близкие к гениальности, но все они, безусловно, отмечены печатью тлена и тем болезненным градусом самокопания, что неизменно указывает на суицидальный финал чего-то большого, долгого и монументального.
Возвращаясь к топливу и предмету искусства, не могу не заметить, что лишь редкий художник оказался способен вынести из Кризиса полотна той же убедительности и того же совершенства, что и в свои лучшие годы. К последним я бы отнес Линча, П.Т.Андресона, Вильнева и Финчера — творчество Дэвида мне особенно близко, и я получил истинное наслаждение от математически (но и эмоционально) выверенного зрелища по стопам другой великой кино-эпохи, сошедшей с экранов вместе с Гражданином Кейном и первыми залпами Люфтваффе.
Та эпоха канула, как пропадет и эта. Но рукописи все еще не горят. И в этом — наша вакцина от смерти.
В декабре принято подводить итоги, однако на пике Кризиса довольно сложно развязывать узлы, затягиваемые так долго и с таким остервенением, что уже и сами демиурги напоминают висельников с удавкой на шее. С другой стороны, узлы эти наглядны, так что их чувственное и документально-выверенное описание является топливом и предметом искусства в не меньшей степени, чем победное пепелище, обозреваемое с высот Нового времени.
Мы живем в америкоцентричном мире, и, согласно американской теории поколений Штрауса и Хоу, сейчас у нас самый что ни на есть конец Прекрасной эпохи, начавшейся в 1945 году, на пепелище Рейхстага, и прошедшей все предначертанные стадии по 16-20 лет каждая, вплоть до нынешнего зримого перелома с привкусом тотальной борьбы за принудительное выздоровление от болячки, которую, — беря во внимание некоторую окостенелость нравов и пренебрежение к человеческой жизни, вполне понятное для затяжного безумия двух мировых войн, — сто лет назад никто бы и не заметил.
Порядочный художник переживает Кризис первым и первым же обозревает, пропуская через субъективное и подсознательное, и в этом смысле не удивляет, что полновесное кризисное кино от буквально всех заметных режиссеров своего времени начало выходить едва ли не синхронно, предвещая неизбежную цивилизационную ломку. Характерно и то, что к собственно 2021 году поток иссяк, намекая, быть может, на зарождение чего-то нового и небывалого, сообразно первому часу после полуночи, провозглашаемому баснословными курантами, в тени которых все мы имеем неудовольствие бдеть, ожидая.
Не будучи специалистом хоть в чем-то, связанным с кино, на правах праздного любителя, позволю себе такой список фильмов, подпадающих, на мой взгляд, под определение Кино на переломе:
- Дэвид Линч, Твин Пикс, третий сезон, 2017 год;
- Пол Томас Андерсон, Призрачная нить, 2017 год;
- Михаэль Ханеке, Хэппи-Энд, 2017 год;
- Дени Вильнев, Бегущий по лезвию, 2017 год;
- Андрей Звягинцев, Нелюбовь, 2017 год;
- Терри Гиллиам, Человек, который убил Дон Кихота, 2018 год;
- Ларс фон Триер, Дом, который построил Джек, 2018 год;
- Братья Коэны, Баллада Бастера Скраггса, 2018 год;
- Клинт Иствуд, Наркокурьер, 2018 год;
- Кирилл Серебренников, Лето, 2018 год;
- Квентин Тарантино, Однажды в Голливуде, 2019 год;
- Джим Джармуш, Мертвые не умирают, 2019 год;
- Вуди Ален, Дождливый день в Нью-Йорке, 2019 год;
- Мартин Скорсезе, Ирландец, 2019 год;
- Педро Альмодовар, Боль и слава, 2019 год;
- Джеймс Франко, Зеровилль, 2019 год;
- Чарли Кауфман, Думаю, как все это закончить, 2020 год;
- Кристофер Нолан, Довод, 2020 год;
- Дэвид Финчер, Манк, 2020 год.
Что их объединяет? Фрустрация, киноманство, самоповторы, оммаж классикам, рефлексия о профессии, искусстве, своем месте в оных. А главное — тупик и ожидание нового.
В этом списке есть как бездарные фильмы, так и близкие к гениальности, но все они, безусловно, отмечены печатью тлена и тем болезненным градусом самокопания, что неизменно указывает на суицидальный финал чего-то большого, долгого и монументального.
Возвращаясь к топливу и предмету искусства, не могу не заметить, что лишь редкий художник оказался способен вынести из Кризиса полотна той же убедительности и того же совершенства, что и в свои лучшие годы. К последним я бы отнес Линча, П.Т.Андресона, Вильнева и Финчера — творчество Дэвида мне особенно близко, и я получил истинное наслаждение от математически (но и эмоционально) выверенного зрелища по стопам другой великой кино-эпохи, сошедшей с экранов вместе с Гражданином Кейном и первыми залпами Люфтваффе.
Та эпоха канула, как пропадет и эта. Но рукописи все еще не горят. И в этом — наша вакцина от смерти.
Покидая Россию, самочувствие было примерно такого рода:
моя голова сейчас взорвется
сейчас взорвется моя голова
и я стану атомной бомбой
аннигилирующей слова
я стану холокостом
чумой, проклятьем царей
и воспарю под те звезды —
с клубком змей в деснице кровавой
как иуда Персей
с тобой, змеиная дочерь
знаю, будет сладок тот день
когда в камень немой, не отчий
обращусь взглядом медных очей
---
Сейчас, овеваемый бронзовыми лучами кавказского декабря, чувства, иноходью, стремятся куда-то по направлениюк Свану к Севану, где мой нечаянный (и немногословный) спутник иронично замечает сквозь годы и невзгоды, уподобившись царственному персу мифической эпохи основания мира: «Не гордись, прохожий. Взгляни на мой прах. Я уже дома, а ты ещё в гостях».
Небо здесь, за хребтом, как будто ближе. И разговоры с ним короче и прямее.
моя голова сейчас взорвется
сейчас взорвется моя голова
и я стану атомной бомбой
аннигилирующей слова
я стану холокостом
чумой, проклятьем царей
и воспарю под те звезды —
с клубком змей в деснице кровавой
как иуда Персей
с тобой, змеиная дочерь
знаю, будет сладок тот день
когда в камень немой, не отчий
обращусь взглядом медных очей
---
Сейчас, овеваемый бронзовыми лучами кавказского декабря, чувства, иноходью, стремятся куда-то по направлению
Небо здесь, за хребтом, как будто ближе. И разговоры с ним короче и прямее.
Уроки Арракиса
Чем хороша фантастика (и, реже, фэнтези)? Тем, что позволяет в умозрительных декорациях говорить об отнюдь не умозрительных проблемах. Универсум фантастики всегда пластичен и выходит за гнетущие рамки –измов любого рода. Это удобно, и в этом фантастика наиболее полно наследует литературной традиции первых письменных культур, будь то священные тексты или национальные эпосы, запечатленные в памяти поколений.
Для меня Фрэнк Герберт всегда был не столько творцом оригинальной вселенной (ведь вселенную Илиады или Ветхого завета отдельному автору, пусть и гениальному, все равно не переплюнуть), сколько вдумчивым исследователем центральных метасюжетов мировой истории: мессианства, взаимодействия государства и религии, конфликта между волей индивидуума и подспудным движением народных масс.
Ведь что такое «Дюна» в своей основе? Это история пришествия Пророка, восстания рабов, краха старой империи и зарождения на ее руинах империи новой — еще более тоталитарной и нетерпимой.
Конечно, Пол Муад’Диб — выдающийся лидер и просто магнетический парень с понятными, вызывающими сочувствие читателя мотивами. Почти все современные интерпретации этого характера в той или иной мере сводятся к образу романтического мстителя, идеалиста-революционера, что созвучно доминирующему леволиберальному дискурсу стран Запада. В этом смысле наиболее характера экранизация Линча, где Пол — классический борец против государственной тирании, будто сошедший с передовиц парижских газет 1968 года.
Здесь сразу вспоминается «Спартак» Кубрика: забронзовелый (во всех смыслах) подбородок Кирка Дугласа и мужественные фаланги гладиаторов, выходящих на неравный бой с римскими полчищами. Однако, наблюдая это несомненно убедительное зрелище, я вспоминаю и другое — реальную хронику восстания Спартака. Меня там всегда поражал один момент: одержав несколько побед, гладиаторы захватывают виллы патрициев, освобождают местных рабов и… устраивают собственные гладиаторские игры с участием пленных римлян.
Тревожная быль это истории в том, что настоящее восстание рабов — не про свободу и демократию. Оно про новое порабощение, когда последние станут первыми, воспроизведя общественный уклад и образ мысли своих угнетателей. Герберт, задумавший «Дюну» в конце 50х, все это понимал и чувствовал лучше многих, поэтому его Пол Муад’Диб равно находит отражение и в тиранах прошлого (от Чингисхана до Ленина), и в молохах новых времен: Фиделе Кастро, Мао Цзэдуне, аятолле Хомейни.
После серых приходят черные, а после коррумпированной и дряхлой империи Шаддама IV наступает кровавый джихад и теократическая деспотия Муад’Диба — живого бога на земле. И так ли уж славно, что по итогам революции фрименов весь spice Арракиса переходит из феодальной собственности Космической гильдии, Великих домов и Сестер Бене Гессерит в единоличное пользование Бога-императора? На мой взгляд, ответ очевиден, и в нем — главный урок Арракиса.
P.S. В завершении, несколько слов про экранизации. Фильм 1984 года в идейном плане довольно примитивен, и это понятно — Линча интересовала эстетизация мира Дюны, а не его философское осмысление. Сериал начала нулевых близок оригинальному тексту, но его губит мизерный бюджет, превращающий космическую оперу в дешевую оперетку. Касательно новейшего полотна Вильнева я бы сказал, что это очень убедительно, как визуально, так и драматургически, но какие-то окончательные выводы сделать невозможно, потому что вторая часть выйдет еще не скоро, а на первой лежит отпечаток недосказанности. Будем ждать. Spice must flow.
Чем хороша фантастика (и, реже, фэнтези)? Тем, что позволяет в умозрительных декорациях говорить об отнюдь не умозрительных проблемах. Универсум фантастики всегда пластичен и выходит за гнетущие рамки –измов любого рода. Это удобно, и в этом фантастика наиболее полно наследует литературной традиции первых письменных культур, будь то священные тексты или национальные эпосы, запечатленные в памяти поколений.
Для меня Фрэнк Герберт всегда был не столько творцом оригинальной вселенной (ведь вселенную Илиады или Ветхого завета отдельному автору, пусть и гениальному, все равно не переплюнуть), сколько вдумчивым исследователем центральных метасюжетов мировой истории: мессианства, взаимодействия государства и религии, конфликта между волей индивидуума и подспудным движением народных масс.
Ведь что такое «Дюна» в своей основе? Это история пришествия Пророка, восстания рабов, краха старой империи и зарождения на ее руинах империи новой — еще более тоталитарной и нетерпимой.
Конечно, Пол Муад’Диб — выдающийся лидер и просто магнетический парень с понятными, вызывающими сочувствие читателя мотивами. Почти все современные интерпретации этого характера в той или иной мере сводятся к образу романтического мстителя, идеалиста-революционера, что созвучно доминирующему леволиберальному дискурсу стран Запада. В этом смысле наиболее характера экранизация Линча, где Пол — классический борец против государственной тирании, будто сошедший с передовиц парижских газет 1968 года.
Здесь сразу вспоминается «Спартак» Кубрика: забронзовелый (во всех смыслах) подбородок Кирка Дугласа и мужественные фаланги гладиаторов, выходящих на неравный бой с римскими полчищами. Однако, наблюдая это несомненно убедительное зрелище, я вспоминаю и другое — реальную хронику восстания Спартака. Меня там всегда поражал один момент: одержав несколько побед, гладиаторы захватывают виллы патрициев, освобождают местных рабов и… устраивают собственные гладиаторские игры с участием пленных римлян.
Тревожная быль это истории в том, что настоящее восстание рабов — не про свободу и демократию. Оно про новое порабощение, когда последние станут первыми, воспроизведя общественный уклад и образ мысли своих угнетателей. Герберт, задумавший «Дюну» в конце 50х, все это понимал и чувствовал лучше многих, поэтому его Пол Муад’Диб равно находит отражение и в тиранах прошлого (от Чингисхана до Ленина), и в молохах новых времен: Фиделе Кастро, Мао Цзэдуне, аятолле Хомейни.
После серых приходят черные, а после коррумпированной и дряхлой империи Шаддама IV наступает кровавый джихад и теократическая деспотия Муад’Диба — живого бога на земле. И так ли уж славно, что по итогам революции фрименов весь spice Арракиса переходит из феодальной собственности Космической гильдии, Великих домов и Сестер Бене Гессерит в единоличное пользование Бога-императора? На мой взгляд, ответ очевиден, и в нем — главный урок Арракиса.
P.S. В завершении, несколько слов про экранизации. Фильм 1984 года в идейном плане довольно примитивен, и это понятно — Линча интересовала эстетизация мира Дюны, а не его философское осмысление. Сериал начала нулевых близок оригинальному тексту, но его губит мизерный бюджет, превращающий космическую оперу в дешевую оперетку. Касательно новейшего полотна Вильнева я бы сказал, что это очень убедительно, как визуально, так и драматургически, но какие-то окончательные выводы сделать невозможно, потому что вторая часть выйдет еще не скоро, а на первой лежит отпечаток недосказанности. Будем ждать. Spice must flow.
