План А, часть 2

Книгу Сафронова можно назвать ярким представителем того, что сегодня в социальных науках называют методологическим национализмом. Факты советской экономики объясняются другими фактами советской экономики, только более ранними. Факты из истории совсем раннего СССР объясняются состоянием экономики в Российской империи. К событиям и процессам внешнего мира историк обращается далеко не так систематично, насколько выстроена его схема внутренних циклов. Кроме того, этот внешний мир состоит в основном из США и Западной Европы. Индии, Египту, Кубе там места не нашлось. Тем не менее, есть и исключения из этого правила.

Самое главное – это, пожалуй, серьезное обсуждение устройства восточноевропейского Совета экономической взаимопомощи, про снос здания которого я не так давно писал. Сафронов показывает, насколько организация была loosely coupled, как выражаются американцы. По нашему – рыхлой. Государства-члены были заинтересованы в кооперации ровно настолько, насколько она позволяла им решать собственные задачи. Например, Чехословакия и Польша были рады продавать свои товары менее развитым промышленным товарищам, но Болгария, напротив, пыталась в протекционизм. Чаушеску же вообще зашел в своих играх настолько далеко, что зачастую действовал в Совете как китайский троянский конь. В итоге вместо даже робких попыток создать единый план в организации расцветали двухсторонние договоры на рыночных началах.

Другой момент, обстоятельно рассмотренный в книге, – это активный поворот к торговле с капиталистическими странами во время брежневско-никсоновской разрядки. Здесь, кроме очевидных договоров с Германией и Италией, затрагивается важность Японии как ключевого восточного партнера, чьи технологии и инвестиции позволяли осуществлять крупные проекты на Дальнем Востоке. Книга, на мой взгляд, выиграла бы от более полного обсуждения одного из важнейших геоэкономических сюжетов Азии тех лет, а именно того, что потепление в отношении с Японией происходило отчасти из-за почти полного замораживания торговли с Китаем. Но чего нет, того нет.

Подводя итоги. При всех своих понятных минусах, книга thought provoking, как выражаются те же американцы. Наверное, глубоким специалистам стоит почитать более глобально мыслящих людей типа Оскара Санчеса-Сибони, но для таких экономических нубов, как я, заряд олдскульного марксизма совсем не повредит.

100% согласен со Стивеном Коэном: если бы в партии большевиков серьезнее относились к социологии, царице наук, глядишь, и построили бы настоящий социализм!

Ленин особенно чувствовал неприязнь к тому, что называл использованием богдановской „тарабарщины" вместо „человеческого языка", и к бухаринскому увлечению словами „социологический" и „ социология". Каждый раз в таких случаях он помечает на полях „уф", „ха-ха", „эклектизм", а в одном месте: „Вот это хорошо, что „социолог" Бухарин наконец (на 84 странице) поставил в иронические кавычки слово „социолог"! Браво!"

В серии препринтов Российской программы Университета Джорджа Вашингтона вышел мой текст про реорганизацию советских исследований стран Азии и Африки в эпоху глобальной деколонизации 1950-х и 1960-х гг. Я постарался проанализировать и обобщить единую цепь изменений на трех уровнях: политическом, организационном и идейном. По сути, это результаты моей работы за год, так что буду рад любой критике.

https://therussiaprogram.org/onlinepaper_17

Коллеги устраивают серию встреч, посвященных, возможно, самому оригинальному теоретику Франкфуртской школы. Даже я, старый позитивист, при чтении заметок Беньямина про архитектуру Парижа обычно замираю на минуточку и замечаю про себя: «А все-таки, как красиво пишет, чертяга! Может, ну их, эти скучные исторические факты, мертвые сетевые данные? В критической теории сила!»

Привет! Вместе с независимым исследователем критической теории, автором сигмы и тг-канала ≈ fluid/ мы объявляем семинар по «Тезисам о понятии истории» Вальтера Беньямина: 5 онлайн-встреч по субботам со 2 по 20 августа.

«О понятии истории» – провокативный текст, ставший предметом многочисленных интерпретаций и полемик, – является не только свидетельством уже прошедшей катастрофы войны, но и особенно важен в свете происходящего сегодня – Беньямин стремится объяснить не только то, что уже случилось, но и предупредить возрастающую значимость нового понятия истории в еще не сформировавшемся социальном контексте.

Семинар построен в формате совместного чтения и обсуждения: мы будем поочерёдно разбирать тезисы Беньямина, вникая в ключевые темы, образы и концепты. Каждый тезис будет рассматриваться в контексте более ранних текстов автора – об истории, культуре и модерности – чтобы прояснить последнюю работу Беньямина через призму его длительных интеллектуальных интересов. И также в диалоге с исследовательской литературой – от Хамахера до Кхатиба и Лёви – которая поможет раскрыть сложные связи между историческим материализмом и мессианизмом в этой работе.

Подробная информация: https://syg.ma/@sygma/ceminar-po-tezisam-o-ponyatii-istorii-valtera-benyamina-ot-fluid

Для регистрации нужно заполнить гугл-форму.

Присоединяйтесь!

Случилась ли бы Бормановская Оттепель?

Чтение «Темного континента» Марка Мазовера навеяло такую мысль: сторонники теории тоталитаризма, начиная с Ханны Арендт, возможно, и правы, когда уравнивают сталинизм и нацизм в смысле политического устройства. В обоих случаях и правда были созданы невероятно репрессивные однопартийные государства. Однако такая модель редуцирует общество к его политическому полю, совершенно не рассматривая остальную социальную динамику.

Третий Рейх был довольно классической европейской империей, только на стероидах. Те приемы, которые условные бельгийцы обкатывали в Конго, нацисты применяли к европейскому населению. Если на западе завоеванные территории еще доверяли коллаборационистским элитам, то на востоке предполагалось, что управление будет осуществляться через переселение туда этнических немцев, которые становились бы замкнутой привилегированной кастой. Экономической моделью была либо хищническая эксплуатация производственных мощностей и залежей ископаемых, либо даже осознанная деиндустриализация. Такую систему было бы крайне тяжело разрушить изнутри, если бы Гитлер победил в войне. У протестных движений была бы очень и очень ограниченная социальная база. Филип Дик правильно фантазировал, что ей могли бы серьезно угрожать только внешние шоки: в виде Японской империи или того, что осталось бы от США.

Сталинская империя была империей позитивной дискриминации, как писал про нее Терри Мартин. Сначала внутри СССР, а потом и в сателлитах создавалась своя партийная элита. При этом для увеличения доли пролетариата на присоединенных территориях проводили плановую индустриализацию. Фактически под ключ строили урбанизированные национальные государства. Только ключ до поры до времени прятали. Однако уже в течении десятилетия после смерти своего вождя народы (начиная с тех же партийных элит) стали догадываться, где этот ключ достать.

Я совсем не пытаюсь оправдать ужасы сталинизма или задвинуть очередную гоблинскую телегу про эффективный менеджмент. Однако и разговоры о знаке равенства между двумя тоталитаризмами считаю аналитически ложными. Сталинский был объективно меньшим злом, так как факторов демократизации в нем было заложено значительно больше.

Наши окна выходят на здание старого автовокзала. Правда, он уже 15 лет стоит заколоченный с тех пор, как междугородние рейсы стали останавливаться у нового павильона из пластика ближе к метро. Вот заброшку наконец-то выкупили какие-то хипстеры из Сан-Франциско, обещающие восстановить первоначальный фасад в стиле арт-деко, а внутри сделать ночной клуб. Здание начали белить маляры. Однако с надвигающейся джентрификацией не согласились уличные художники, которые ночью вернули все свои граффити на место. Намедни мы с женой пили чай перед сном и наблюдали шоу, как кто-то гоняет художников фонариками по парковке. Сутки стена простояла белоснежной, однако на следующую ночь ее снова умудрились раскрасить. Сегодня ее белили вновь. В общем, уличные войны продолжаются. Мне в голову даже пришла теория заговора: вдруг дневные маляры и ночные уличные художники – это одни и те же люди?

Тихоокеанский рубеж

Историческая память вокруг Транссибирской магистрали обычно деликатно избегает сюжета о том, что изначально ее строили через Харбин, а главным пунктом ее назначения должен был стать не Владивосток, а Дальний (ныне Далянь). С одной стороны, неприятно лишний раз ворошить поражение от Японии. С другой – неудобно вспоминать, как вместе с другими европейскими империями сообща участвовали в дипломатии канонерок по отношению к Китаю.

Еще более вытесняемый из публичных нарративов сюжет – это возвращение Даляня под контроль СССР в 1945 году. Тогда в Порт-Артуре снова встал военный флот. Гражданский порт стал администрироваться Министерством внешней торговли СССР. Отрезок железной дороги от границы СССР до самого города перешел в совместное советско-китайское пользование. Даже ширина полотна на дороге была переделана на советский стандарт, чтобы грузы бесшовно перемещались от океана до океана. Кроме того, на работу в транспортной инфраструктуре стали принимать членов русской диаспоры, которым выдали советское гражданство. (В диссертации Марии Кротовой можно найти больше о неожиданном союзнике СССР в регионе.)

Казалось бы, все это – очевидный пример сталинской перезагрузки имперского проекта. Отчасти, но не совсем так. Советскому руководству совершенно не хотелось платить за восстановление города. Тем более не хотелось создавать удобную цель для потенциальных американских атак. Однако китайские коммунисты очень просили, чтобы советское присутствие в регионе сохранялось подольше. Только в 1955 году Хрущев все-таки добился, чтобы город полностью перешел Китаю, притом совершенно бесплатно. Хотя уже скоро в Политбюро об этом широком жесте пожалели.