У современного французского социолога вычитал остроумное резюме, подходящее любому большому исследованию Бурдье о потреблении/искусстве или науке/образовании, начиная с «Воспроизводства» и вплоть до La Noblesse d'État. На одну треть – обсуждение проблем классических авторов типа Канта, Маркса, Дюркгейма. На одну треть – опросные данные. Еще на одну – язвительные выпады в адрес коллег по цеху.

Я так вижу

После «Оскара» Эдриана Броуди совсем не мог найти новых оправданий, чтобы откладывать «Бруталиста» в долгий ящик. Фильм про иммиграцию и одновременно про архитектуру. Что может быть интереснее?

Сначала про иммиграцию. Действительно, многое в картине невероятно точно передает болезненный опыт рыскания по миру и попыток осесть там, где тебе не очень рады. При этом опыт универсальный, не зависящий ни от родины, ни от принимающей страны. Однако ближе к концу фильм сворачивает на довольно предсказуемую тему антисемитизма в США, что как будто задним числом убивает множество более сложных линий из первой части.

Про архитектуру. Действительно, приятно видеть, что кто-то воздает должное революции, которую участники модернистского движения совершили, попутно спасаясь от тоталитарных режимов (а иногда с ними сотрудничая, будем честны). Однако сама профессия архитектора в фильме показана, мягко говоря, схематично. Я уже не говорю, что, собственно, никакого реального брутализма в фильме нет. Церковь, которую строит герой Броуди, является нагромождением самых разных стилистических влияний из разных десятилетий. Хорошо, я понимаю. что среди зрителей мало архитектурных нердов, но хочется чуть большего уважения к историко-эстетическому материалу.

Однако самое главное, что ставит в тупик, – это чередование по-настоящему сильных и выразительных сцен с невероятно шаблонными или дешево шокирующими. Мне кажется, создателям самим непонятно, что они снимают: масштабную историческую драму, голливудский блокбастер для всех возрастов или что-то фестивально-сюрреалистическое. Ладно, я все равно в кино не разбираюсь. Киноакадемикам виднее.

Недавно на фуршете после своего выступления профессор одного из престижнейших американских университетов признался, что до сих пор выплачивает свой кредит за бакалавриат. Ну хоть в чем-то я более привилегирован!

Переслушивал Pink Floyd времен Сида Барретта и осознал, что карьера группы примерно совпадает по времени с карьерой Пьера Бурдье. Кроме того, в массовом сознании и те, и другой почему-то остаются авторами только своих шедевров 1979 года. Если что, я с этим не согласен. Лучший альбом Pink Floyd – «Animals». Лучшая книга Бурдье – «Homo Academicus».

Насколько вы высоколобы?

В комментариях никто не догадался, но ларчик открывается просто: загадки выше являются слегка адаптированными вопросами из анкеты Пьера Бурдье и его команды из Центра европейской социологии для опросов 1963 и 1967 гг. Всего в двух волнах приняло участие около 2000 французов, отобранных по квотной выборке. Результаты были проанализированы в нескольких статьях Бурдье, но самое главное, что именно они составили основу для одной из глав «Различения».

Как интерпретировать ваши ответы? Предельно упрощая, если ваши любимые произведения ближе к началу списка, и вы знаете почти всех композиторов, то я вас поздравляю – вы обладатель легитимного вкуса: профессор или доктор. Таких здесь не так много, но все равно приятно, что мой канал читают носители капитала консерваторского уровня. Если же ваше любимое произведение ближе к концу и вы едва ли можете вспомнить хотя бы четырех авторов, то вы будете чувствовать себя как дома среди фабричных рабочих, фермеров или мелких служащих. Тоже неплохо! По Бурдье, снобизм – это оружие легитимации высших классов, так что осуждаем такое!

Если вам интересны мои результаты: я сходу назвал только пять композиторов, а любимая тема – «Рапсодия в стиле блюз» Джорджа Гершвина. Честно говоря, это вообще единственный композитор из списка, которого я люблю. Не случайно он находится на самой границе классической музыки, с которой у меня отношения не сложились. Мне еще хорошо знаком приятный мотив «Венгерских рапсодий», но только благодаря чтению «Различения» я узнал название цикла и тот факт, что его автор – Ференц Лист. Наверное, когда я учился в музыкальной школе, мои результаты получились бы лучше, но сегодня, по типологии Бурдье, я середнячок: менеджер младшего звена или социальный работник.

Конечно, я не предлагаю вам серьезно воспринимать такого рода тест. Во-первых, паттерны потребления музыкальной продукции в послевоенной Франции и постсоветской России совсем разные. Во-вторых, вырванные из контекста всего опроса отдельные переменные лишены смысла. Для методологии Бурдье важно понять доход, имущество, образование, хобби респондента и т. п. Тем не менее, в качестве маленькой социологической игры это забавно.

Между Лениным и Леви-Строссом

Хотите узнать, как полвека назад люди представляли себе передний край социальных наук? В 1971 году один из создателей академической дисциплины международных отношений Карл Дойч со своими студентами написал обзорную статью о важнейших открытиях мирового обществознания на тот момент. И не куда-нибудь, а сразу в журнал Science. Получился список из 62 пунктов, организованный в таблицу. Некоторые позиции сегодня шокируют, другие – очень смешат.

Во-первых, я лично ожидал от натурализованного американца из Восточной Европы полного игнорирования СССР. Однако он удивил. Дойч почтительно упоминает в своем списке Канторовича, Павлова и даже организаторов советской плановой экономики – Красина и Гринько. Но самое главное – в списке есть Ленин! Два раза! Как создатель «теории однопартийной организации и революции» и «теории однопартийного государства»!

Для контраста, Дойч практически полностью игнорирует парижских интеллектуалов тех лет. Единственным значимым ученым из Франции ему представляется Клод Леви-Стросс. Так их, Карл, этих балаболов и шарлатанов! Зато Дойч называет в числе наиболее продвинутых умов самого себя за разработку «количественной модели национализма и интеграции». Действительно, если себя не похвалишь – никто не похвалит.

Ладно, если без шуток, то статья представляет собой не только курьезный археологический экспонат. В ней есть неплохие тейки о том, что значимые научные прорывы происходят только в крупных академических центрах и специально организованных институтах. Дойч даже предлагает простенькую методологию измерения этих параметров. В принципе, здесь можно усмотреть предвосхищение сетевого анализа в социологии знания. Возможно, оно даже не выглядит натянутым, потому что Харрисон Уайт позже признавался, что Дойч был его любимым преподавателем в MIT и именно он склонил его перейти с физики на социологию.

Если вам некогда или попросту лень читать все огромное «Различение» Бурдье, то рекомендую два коротких видео Кайла Гордона с пересказом основных тезисов. Доступно здесь и здесь.

Культура–3

Все-таки невероятно, насколько Бурдье в своей поздней социологии культуры глубоко погружен в советские дебаты 1920–1930 гг. о методе искусствознания и насколько часто цитирует их участников. Иногда кажется, что все это пишет вовсе не французский социолог, а советский оттепельный интеллигент, который хочет заново переиграть идейные споры Лукача, Троцкого, Эйхенбаума, Бахтина и расставить точки над «i» по-другому, чем это сделало официальное сталинское искусствознание. Работы Мане и Флобера берутся только для того, чтобы бдительные цензоры ни о чем не догадались.

Конечно, советская литературная теория и так была в повестке французских интеллектуалов, не говоря уже об эпохе сталинизма в целом. Однако я думаю, что идея третьего подхода между марксизмом и формализмом возникла по инициативе Люсьена Гольдмана, с которым Бурдье вместе участвовал в одних и тех же социологических семинарах. Бурдье не очень охотно признавал его влияние, и хотя в своих книгах он упоминает старшего коллегу достаточно часто, но практически всегда резко критически. Хотя именно Гольдман первым из французов попытался родить ребенка от Лукача с Якобсоном, которого потом назвал генетическим структурализмом. Возможно, это была не самая удовлетворительная попытка создать рабочий метод в социологии культуры, но за ней последовали другие, не только Бурдье, но и Раймонды Мулен.

Главная проблема с инспирированной Гольдманом программой заключается в том, что, несмотря на концептуальную изощренность и мастер-класс по работе с самыми разными историческими источниками, в плане выбора предмета она застряла где-то далеко в довоенной эпохе. Кому на рубеже 1980–1990-х гг. всерьез была интересна судьба классических западноевропейских романов или пейзажей? Тем более, кому они интересны сейчас? Вот если бы Бурдье написал что-то про музыку, кино или какой-то другой вид современного искусства в эпоху его технической воспроизводимости, то влияние его на социологию культуры было бы еще выше. Однако тогда он уже был слишком стар для рок-н-ролла. (Но, к счастью, слишком молод, чтобы преждевременно умереть и не оставить нам вообще ничего.)

Кассир в магазине на углу уловила, что я из России, и сказала: «Spasibo vam!» Я поинтересовался, откуда она знает русский. Она со приветливой улыбкой ответила, что ее мама была переводчицей с русского в Камбодже. Я спросил: «Как ваша мама сейчас?» Она не менее мило ответила, что мама была похищена и убита во время гражданской войны много лет назад. Я пробормотал что-то дежурное про сочувствие и мир в огне, забрал свое темное пиво и побрел домой. Был уже поздний вечер, так что она закрыла магазин и помахала мне на прощание. Во многих смол-токах я поучаствовал за эти месяцы в США, но такого еще не случалось.

Главный Вергилий современной русскоязычной философии, Андрей Денисов, продолжает свое путешествие по ключевым авторам философии эмоций и приглашает к нему присоединиться. В разговоре о депрессии мне из этой эпохи куда ближе Маркс или, скажем, Фюстель де Куланж, но и Кьеркегор вполне неплох.

Есть Большая четверка в теннисе, есть в гранже, даже в аудиторском бизнесе. А есть ли такая во французском структурализме? Давайте посмотрим. Пиаже присоединился к структурализму очень поздно. Барт влиял с самого начала, но работы его довольно поверхностны. Альтюссер и Лакан? Куда более серьезные авторы, но слишком философско-спекулятивные; пафос движения вообще-то в анализе эмпирических предметов. Короче, четыре структуралистских всадника по версии этого канала: Леви-Стросс, Бродель, Фуко и Бурдье. Живите с этим.

Искал посмотреть что-то документально-историческое про Окленд и наткнулся на серию из «Эволюции хип-хопа» о том, как такие разные исполнители, как Тупак и MC Hammer, стартовали в игре чуть ли не на соседней от нас улице Сан-Пабло. Пришлось смотреть весь эпичный сериал. Создатели очень социологичны в своем подходе. Через интервью и архивную хронику они показывают рост и развитие всего поля американского хип-хопа с 1970-х гг. Есть акцент на художественных инновациях наиболее ярких эм-си и ди-джеев; есть и на связи культуры с Черными пантерами и наркомафией. Слушателям курса про Бурдье приготовиться к массированным отсылкам к творчеству Too $hort!