На вершине бытия
В средневековой христианской теологии была распространена концепция великой цепи бытия. Этот важнейший топос подразумевал, что все существующее в мире образует общую иерархию от минералов к растениям, потом к животным, людям, ангелам, и, конец, к Богу. Идея никуда не делась и после Реформации, проникнув в размышления об онтологии Лейбница, Шеллинга и других почтенных философов. Об этом давным-давно написал целую книгу Артур Лавджой.
Мне только сейчас пришло в голову, что эта же идея, возможно, сильно повлияла и на Огюста Конта, когда он выдумывал свою пирамиду наук. Напомню, что все науки для него тоже образовывали цепь, где вершина из сверхъестественных существ была заменена на общество. Кроме того, каждый из предыдущих уровней поддерживал следующие. (Интересно, что базой всего этого были не физические, а математические объекты, но про это как-нибудь в другой раз.)
Сегодня такого рода рассуждения непопулярны среди читающей аудитории. Их заменила мода на плоские онтологии, в которых все возникает из взаимодействия всего со всем, но при этом все уникально и текуче. Великая цепь бытия и ее производные кажутся репрессивным образом мира. От нее необходимо избавиться, дав множественности и инаковости полноправно творить.
Разумеется, я думаю, что в представлениях Конта содержится очень мощный аргумент, избавление от которого не сулит для социальных наук ничего хорошего. Это аргумент за ирредукционизм. Суть его в том, что социальная реальность не сводится ни к телам отдельных людей, ни к их ментальным состояниям, ни даже к отдельным отношениям между ними. Физику нечего сказать о молекулах, а химику – о тканях. По аналогии, никто не может объяснить особый слой социальной действительности, кроме социальных ученых.
Плоские онтологии же контрабандой ввозят в социальные науки методологический индивидуализм/номинализм, бесконечно растворяющий общество в единичных элементах, ситуациях, вспышках. На мой взгляд, в таком примитивизме репрессивности куда больше, чем в эмерджетизме Конта, идеи которого о важности общества как раз надо срочно реанимировать.
В средневековой христианской теологии была распространена концепция великой цепи бытия. Этот важнейший топос подразумевал, что все существующее в мире образует общую иерархию от минералов к растениям, потом к животным, людям, ангелам, и, конец, к Богу. Идея никуда не делась и после Реформации, проникнув в размышления об онтологии Лейбница, Шеллинга и других почтенных философов. Об этом давным-давно написал целую книгу Артур Лавджой.
Мне только сейчас пришло в голову, что эта же идея, возможно, сильно повлияла и на Огюста Конта, когда он выдумывал свою пирамиду наук. Напомню, что все науки для него тоже образовывали цепь, где вершина из сверхъестественных существ была заменена на общество. Кроме того, каждый из предыдущих уровней поддерживал следующие. (Интересно, что базой всего этого были не физические, а математические объекты, но про это как-нибудь в другой раз.)
Сегодня такого рода рассуждения непопулярны среди читающей аудитории. Их заменила мода на плоские онтологии, в которых все возникает из взаимодействия всего со всем, но при этом все уникально и текуче. Великая цепь бытия и ее производные кажутся репрессивным образом мира. От нее необходимо избавиться, дав множественности и инаковости полноправно творить.
Разумеется, я думаю, что в представлениях Конта содержится очень мощный аргумент, избавление от которого не сулит для социальных наук ничего хорошего. Это аргумент за ирредукционизм. Суть его в том, что социальная реальность не сводится ни к телам отдельных людей, ни к их ментальным состояниям, ни даже к отдельным отношениям между ними. Физику нечего сказать о молекулах, а химику – о тканях. По аналогии, никто не может объяснить особый слой социальной действительности, кроме социальных ученых.
Плоские онтологии же контрабандой ввозят в социальные науки методологический индивидуализм/номинализм, бесконечно растворяющий общество в единичных элементах, ситуациях, вспышках. На мой взгляд, в таком примитивизме репрессивности куда больше, чем в эмерджетизме Конта, идеи которого о важности общества как раз надо срочно реанимировать.
👍58👏4
Инна здорово помогала мне с переводами текстов как с немецкого на русский, так и обратно. Она может разобраться во всем: от идей раннего Хабермаса до позиции на поле Томаса Мюллера! Не сомневаюсь и в ее преподавательских компетенциях. Если вам необходимо прокачать ваш академический немецкий язык, курсы и канал Инны – это то, что нужно!
👍17👏3🙏1
Forwarded from Laurens Eichhoernchen | Бельчонок Лауры
Давно пора поделиться планами на осень 🍁. Вместе со мной можно совершенствовать свой немецкий на уровнях С1-С2 и не только:
🎬 Курс по немецкому кино, С1 (10 онлайн-встреч, 30 ак. часов)
По субботам, 11:00-13:30 (Мск), с 07.10 по 16.12
Стоимость 16500 руб., оплата на сайте Гёте-института. Мы придумали этот курс вместе с автором канала Кински Ирой Посредниковой, под эгидой Гёте-института 😍.
📚 Курс по немецкоязычной литературе, C1 (6 онлайн-встреч, 18 ак. часов)
По пятницам два раза в месяц + чат, 19:00-21:30 (Мск), с 06.10 по 15.12
Стоимость 8000 руб., оплата через сайт.
📺 Hörverstehen und Sprechen, C1-C2 (абонемент на 4 встречи в месяц, 8 ак. часов в месяц)
По четвергам, 19:00-20:20 (Мск), начало 05.10
Стоимость абонемента 4500 руб., оплата через сайт.
👩🏫 Также у меня есть один-два слота для индивидуальных или парных занятий в утреннее или дневное время (на любом уровне) – подробности на сайте.
🎬 Курс по немецкому кино, С1 (10 онлайн-встреч, 30 ак. часов)
По субботам, 11:00-13:30 (Мск), с 07.10 по 16.12
Стоимость 16500 руб., оплата на сайте Гёте-института. Мы придумали этот курс вместе с автором канала Кински Ирой Посредниковой, под эгидой Гёте-института 😍.
📚 Курс по немецкоязычной литературе, C1 (6 онлайн-встреч, 18 ак. часов)
По пятницам два раза в месяц + чат, 19:00-21:30 (Мск), с 06.10 по 15.12
Стоимость 8000 руб., оплата через сайт.
📺 Hörverstehen und Sprechen, C1-C2 (абонемент на 4 встречи в месяц, 8 ак. часов в месяц)
По четвергам, 19:00-20:20 (Мск), начало 05.10
Стоимость абонемента 4500 руб., оплата через сайт.
👩🏫 Также у меня есть один-два слота для индивидуальных или парных занятий в утреннее или дневное время (на любом уровне) – подробности на сайте.
👍13👏1
Для умных, но ленивых
А вы что-то знали про существование организации Macat International? Официальный сайт сообщает, что целью ее существования является распространение критического мышления, что сформулировано, конечно, максимально расплывчато. Однако один проект в сотрудничестве с издательством Routledge привлек мое внимание. Он посвящен выпуску учебных пособий по мотивам ключевых трудов по обществоведению и гуманитаристике.
Вот, например, классная брошюра о «Наброске теории практики» Бурдье. Первая часть повествует о контексте написания классического труда. Вторая непосредственно про его содержание. Третья о том, какие дебаты велись по итогам его публикации с библиографией. Такая структура принята для всех книг, заслуживших попадание в серию. Да, есть упрощения, но зато очень удобно погружаться в контекст.
На данный момент вышло уже 220 пособий, среди которых встречается очень много социологической и околосоциологической литературы. Радует, что внимание уделено не только уберклассикам, но и относительно свежим нашумевшим трудам. Например, «Долгу» Гребера или «Капиталу в XXI веке» Пикетти.
Небольшой лайфах: можно в поиске на «Либгене» просто забить «macat», и сразу вылезет много полезного. Пока есть не все, но надеюсь, со временем просочится и остальная коллекция.
А вы что-то знали про существование организации Macat International? Официальный сайт сообщает, что целью ее существования является распространение критического мышления, что сформулировано, конечно, максимально расплывчато. Однако один проект в сотрудничестве с издательством Routledge привлек мое внимание. Он посвящен выпуску учебных пособий по мотивам ключевых трудов по обществоведению и гуманитаристике.
Вот, например, классная брошюра о «Наброске теории практики» Бурдье. Первая часть повествует о контексте написания классического труда. Вторая непосредственно про его содержание. Третья о том, какие дебаты велись по итогам его публикации с библиографией. Такая структура принята для всех книг, заслуживших попадание в серию. Да, есть упрощения, но зато очень удобно погружаться в контекст.
На данный момент вышло уже 220 пособий, среди которых встречается очень много социологической и околосоциологической литературы. Радует, что внимание уделено не только уберклассикам, но и относительно свежим нашумевшим трудам. Например, «Долгу» Гребера или «Капиталу в XXI веке» Пикетти.
Небольшой лайфах: можно в поиске на «Либгене» просто забить «macat», и сразу вылезет много полезного. Пока есть не все, но надеюсь, со временем просочится и остальная коллекция.
👍91👏3
Неибежность смешанных методов
Историк-антиковед Эрик Хэвлок в свое время выдвинул интригующий тезис: возникновение философии, а, значит, впоследствии и науки, стало возможно только благодаря появлению письменности. Переориентация на нее позволила и накапливать идеи на бумаге (тогда на пергаменте, папирусе, глине), и общаться с теми, кто находится далеко во времени и пространстве. Однако ключевой сдвиг, обеспеченный письменностью, заключался в том, что идеи теперь стали полностью абстрагированы от прагматики повседневного устного языка. Письменный язык обернулся своего рода параллельным реальности экраном, выступающим и как идеал для нее. Хэвлок называл это «неизбежным платонизмом» письменных обществ.
Вместе с тем, друг и коллега Хэвлока Уолтер Онг выдвинул предположение, что общества, перешедшие на письменную коммуникацию, одновременно порождают огромное количество того, что он предложил именовать вторичной устной речью. Например, в науке проводятся лекции, семинары, доклады, симпозиумы, где речь хоть и возникает на фоне структур письменного языка, но сама таковой не является. Причем инновации на бумаге часто сначала возникают как импровизация разговора в курилке. Одним словом, письменность победила, но не безоговорочно.
Современные наукометрические штудии не всегда могут проникнуть в это научное закулисье, так как используют количественные индикаторы, отсылающие именно к бытованию научных статей и монографий. С другой стороны, и чисто этнографические исследования практик локальных научных сообществ не улавливают их погруженность в колоссальную гиперсеть текстов, распространяющуюся не только на всех ныне живущих, но и на умерших и даже еще не родившихся. В общем, этим утомительными рассуждениями я веду всего лишь к желательности использования в SSSH mixed methods.
Историк-антиковед Эрик Хэвлок в свое время выдвинул интригующий тезис: возникновение философии, а, значит, впоследствии и науки, стало возможно только благодаря появлению письменности. Переориентация на нее позволила и накапливать идеи на бумаге (тогда на пергаменте, папирусе, глине), и общаться с теми, кто находится далеко во времени и пространстве. Однако ключевой сдвиг, обеспеченный письменностью, заключался в том, что идеи теперь стали полностью абстрагированы от прагматики повседневного устного языка. Письменный язык обернулся своего рода параллельным реальности экраном, выступающим и как идеал для нее. Хэвлок называл это «неизбежным платонизмом» письменных обществ.
Вместе с тем, друг и коллега Хэвлока Уолтер Онг выдвинул предположение, что общества, перешедшие на письменную коммуникацию, одновременно порождают огромное количество того, что он предложил именовать вторичной устной речью. Например, в науке проводятся лекции, семинары, доклады, симпозиумы, где речь хоть и возникает на фоне структур письменного языка, но сама таковой не является. Причем инновации на бумаге часто сначала возникают как импровизация разговора в курилке. Одним словом, письменность победила, но не безоговорочно.
Современные наукометрические штудии не всегда могут проникнуть в это научное закулисье, так как используют количественные индикаторы, отсылающие именно к бытованию научных статей и монографий. С другой стороны, и чисто этнографические исследования практик локальных научных сообществ не улавливают их погруженность в колоссальную гиперсеть текстов, распространяющуюся не только на всех ныне живущих, но и на умерших и даже еще не родившихся. В общем, этим утомительными рассуждениями я веду всего лишь к желательности использования в SSSH mixed methods.
👍38👌7🙏2
Различения и сходства
Кстати, про Лумана. Наконец-то вернулся к работе над своей статьей, и в очередной раз замечаю, как много параллелей в концептуализации социального между ним и Эндрю Эбботтом. Разумеется, американец не настолько абстрактно философичен, но многие ходы у социологов буквально дублируют друг друга. Оба строят свой образ общества из различений. Оба увлечены развертыванием различений во времени. Для обоих важно наблюдать наблюдателей.
Насколько я понимаю, Эбботт, если и читал Лумана, то вряд ли сильно внимательно. Его больше вдохновляли учителя из Чикагской школы. Луман, в свою очередь, интересовался заокеанскими коллегами типа Уайта и Валлерстайна, но до публикации главных теоретических работ младшего собрата по духу, видимо, просто не дожил. Короче, это сходство – результат параллельной эволюции. Если повезет когда-нибудь встретить Эбботта, то обязательно спрошу, общались ли они вообще. Кто-то же должен это сделать.
Отчасти эту гипотезу подтверждают их отличающиеся нормативные видения социологии, сформированные, на мой взгляд, национальными интеллектуальными контекстами. При всей своей симпатии к плюрализму, принимающей у него консервативный характер, Луман всю жизнь пытался построить метатеорию. Вполне в немецком духе – это должна была быть метатеория, которая положит конец самой идее метатеории.
Эбботт же хотя и признает, что ни одна дисциплина, школа или теория ПРИНЦИПИАЛЬНО не может быть ближе к истине, чем любая другая, одновременно считает, что В ОПРЕДЕЛЕННОЙ ТОЧКЕ кто-то все-таки обгоняет всех остальных. Любопытно, что тут он вполне созвучен феминистской standpoint theory. За важным исключением, что эпистемическим преимуществом у него обладают не подчиненные гендерные или расовые роли, а забытые и подавленные интеллектуальные линиджи. Луман, конечно, до такой американщины никогда бы не опустился. И это главная причина, почему Эбботт мне куда дороже Лумана.
Кстати, про Лумана. Наконец-то вернулся к работе над своей статьей, и в очередной раз замечаю, как много параллелей в концептуализации социального между ним и Эндрю Эбботтом. Разумеется, американец не настолько абстрактно философичен, но многие ходы у социологов буквально дублируют друг друга. Оба строят свой образ общества из различений. Оба увлечены развертыванием различений во времени. Для обоих важно наблюдать наблюдателей.
Насколько я понимаю, Эбботт, если и читал Лумана, то вряд ли сильно внимательно. Его больше вдохновляли учителя из Чикагской школы. Луман, в свою очередь, интересовался заокеанскими коллегами типа Уайта и Валлерстайна, но до публикации главных теоретических работ младшего собрата по духу, видимо, просто не дожил. Короче, это сходство – результат параллельной эволюции. Если повезет когда-нибудь встретить Эбботта, то обязательно спрошу, общались ли они вообще. Кто-то же должен это сделать.
Отчасти эту гипотезу подтверждают их отличающиеся нормативные видения социологии, сформированные, на мой взгляд, национальными интеллектуальными контекстами. При всей своей симпатии к плюрализму, принимающей у него консервативный характер, Луман всю жизнь пытался построить метатеорию. Вполне в немецком духе – это должна была быть метатеория, которая положит конец самой идее метатеории.
Эбботт же хотя и признает, что ни одна дисциплина, школа или теория ПРИНЦИПИАЛЬНО не может быть ближе к истине, чем любая другая, одновременно считает, что В ОПРЕДЕЛЕННОЙ ТОЧКЕ кто-то все-таки обгоняет всех остальных. Любопытно, что тут он вполне созвучен феминистской standpoint theory. За важным исключением, что эпистемическим преимуществом у него обладают не подчиненные гендерные или расовые роли, а забытые и подавленные интеллектуальные линиджи. Луман, конечно, до такой американщины никогда бы не опустился. И это главная причина, почему Эбботт мне куда дороже Лумана.
👍26👏1👌1
Общество пластиковых зайцев
4 октября 1993 – это самое первое в моей жизни политическое событие, непосредственным свидетелем которого я могу себя назвать. Я помню встревоженные разговоры родственников за ужином. Помню экстренные выпуски новостей, заставки которых были стилизированы опаленными буквами. Многие не верят, что я вообще сумел такое запомнить, потому что едва мог тогда сказать что-то связное. Просто сидел в колготках на ковре перед телевизором и машинально играл с пластиковыми зайцами. (Кажется, что степень моего влияния на политику так и зафиксировалась на этом уровне, лол.)
Сейчас я без иронии рад, что многие мои либеральные друзья в последние годы переоткрывают и переосмысляют не только 1993 год, а вообще всю историю ельцинского правления. Я, как и многие другие дети из провинциальных интеллигентских семей, также воспитывался на почти безоговорочном принятии постсоветских реформаторов. Отшелушивать от себя эту отсохшую кожу, как бы по наследству доставшуюся от родителей, довольно болезненно. Прекрасно это понимаю. И я благодарен моему знакомству с левой средой, которая в свое время помогла соскоблить с себя всю эту липучую мифологию.
Вместе с тем, я бы хотел дождаться от моих левых друзей какой-то сопоставимой ревизии эпохи Революции и Гражданской войны. Для вот меня само собой получается, что если преступлением было расстрелять Верховный Совет, то аналогичным преступлением является и разгон Учредительного собрания. Если преступлением было штурмовать Грозный, то вряд ли чем-то хорошим был штурм Кронштадта. Ну и так далее.
Мое собственное переоткрытие и переосмысление, конечно, тоже пока далеко от завершения, но в сегодняшней точке Ленин и Ельцин кажутся мне почти однотипными фигурами, которые до сих пор убеждают своих симпатизантов, что насилие – не насилие, если применяется избранными людьми. Этим промежуточным выводам я сам не рад, потому что пока в образовавшийся от сношенных великих идеологий XX века вакуум устремляются в основном правые уродцы, альтернативы которым по всему миру не видно.
4 октября 1993 – это самое первое в моей жизни политическое событие, непосредственным свидетелем которого я могу себя назвать. Я помню встревоженные разговоры родственников за ужином. Помню экстренные выпуски новостей, заставки которых были стилизированы опаленными буквами. Многие не верят, что я вообще сумел такое запомнить, потому что едва мог тогда сказать что-то связное. Просто сидел в колготках на ковре перед телевизором и машинально играл с пластиковыми зайцами. (Кажется, что степень моего влияния на политику так и зафиксировалась на этом уровне, лол.)
Сейчас я без иронии рад, что многие мои либеральные друзья в последние годы переоткрывают и переосмысляют не только 1993 год, а вообще всю историю ельцинского правления. Я, как и многие другие дети из провинциальных интеллигентских семей, также воспитывался на почти безоговорочном принятии постсоветских реформаторов. Отшелушивать от себя эту отсохшую кожу, как бы по наследству доставшуюся от родителей, довольно болезненно. Прекрасно это понимаю. И я благодарен моему знакомству с левой средой, которая в свое время помогла соскоблить с себя всю эту липучую мифологию.
Вместе с тем, я бы хотел дождаться от моих левых друзей какой-то сопоставимой ревизии эпохи Революции и Гражданской войны. Для вот меня само собой получается, что если преступлением было расстрелять Верховный Совет, то аналогичным преступлением является и разгон Учредительного собрания. Если преступлением было штурмовать Грозный, то вряд ли чем-то хорошим был штурм Кронштадта. Ну и так далее.
Мое собственное переоткрытие и переосмысление, конечно, тоже пока далеко от завершения, но в сегодняшней точке Ленин и Ельцин кажутся мне почти однотипными фигурами, которые до сих пор убеждают своих симпатизантов, что насилие – не насилие, если применяется избранными людьми. Этим промежуточным выводам я сам не рад, потому что пока в образовавшийся от сношенных великих идеологий XX века вакуум устремляются в основном правые уродцы, альтернативы которым по всему миру не видно.
👍59🙏10👎9👌4🖕3👏2🤝2
База от Анатолия Ульянова. Горестная и прискорбная база.
🙏10👍2👎1👌1
Forwarded from DADAKINDER 🌿
Ряд акцентов по ситуации в Израиле:
1. Причина – нефть. Точнее её роль в геополитической конкуренции. Набег ХАМАС – попытка (например, Ирана и его дРУзей) поджечь регион, и сорвать нормализацию отношений между Израилем и Саудовской Аравией. Зачем? Чтобы не дать американским партнёрам Израиля добиться от саудитов увеличения добычи нефти. Таковое снижает её цену, укрепляет Запад, ослабляет Россию, теснит Китай, и бьёт по Ирану. Атака ХАМАС влечёт израильскую ответку, которая не может быть проигнорирована СА, поддерживающей идею Палестины.
2. Многое зависит от реакции СА. Исторически саудиты поддерживают палестинцев. Но есть мнение, что новое поколение во главе с принцем Мухаммедом ибн Салманом смотрит на этот вопрос мягче, и может быть готово к сливу палестинцев ради выгод нормализации отношений с Израилем и США.
3. ХАМАС – это политическая организация, чей экстремизм питается иранскими деньгами и политикой государства Израиль в Газе, давая повод эту политику оправдывать и развивать.
4. Сочувствие израильтянам не отменяет сочувствия палестинцам, а сочувствие палестинцам не значит, что нужно поддерживать ХАМАС – правых консерваторов, чей национализм заряжен религиозным фундаментализмом, а террор не только не достигает заявленных целей, но и цементирует статус-кво; сохраняет палестинцев в положении угнетения.
5. Атаки ХАМАС не снимают вопросов к политике Израиля в секторе Газа, и не могут служить основанием для отказа палестинскому народу в праве на жизнь и дом. То, что ХАМАС находит поддержку у этого народа связано с его отчаянным положением. Эту поддержку невозможно понять в отрыве от её контекста: истории Иерусалима, Накба, политики Израиля, ФАТХ (и других конкурентов ХАМАС по PLO); точечной зачистки палестинского политического поля от более прогрессивных лидеров (Канафани); того факта, что у людей, десятилетиями живущих в реальности тюрьмы, блокады, вышки, КПП, и ночного рейда, в повседневности апартеидного колониализма и гуманитарной катастрофы, выбор сводится либо к покорному исчезновению с лица земли, либо к вступлению в ряды фундаменталистов (с их помощью движение борцов за палестинскую независимость раскололи, и дискредитируют).
6. Игра на эмоциональном невежестве не проясняет реальность, где Иран дружит с РФ, которая дружит с Израилем, чья военка стоит на помощи США, которые лезут дружить к саудитам, поддерживающими Палестину, и где ХАМАС, борясь “за свободу от реки до моря”, не вторгается в Египет, с которым у Газы 12 км. общей границы, и который поддерживает её блокаду.
7. Читая, что пишут об этом вскормленные путинской сиськой “либералы” типа Лошака и Невзорова, понимаешь, что “озлобленная нищая масса”, “ни с того, ни с сего” бросившаяся “убивать и терзать красивых, благополучных людей только за то, что они такие красивые и благополучные”, увезла в багажниках не тех рейверов.
8. Силы ХАМАС и ЦАХАЛ несопоставимы. Если в эту историю не нырнёт вся коалиция врагов государства Израиль, ХАМАС будет раздавлен. Давить его будут вместе со всем палестинским народом под бурные овации “цивилизованного мира”. Сделка между Израилем и Саудовской Аравией может быть заморожена. Если это случится, шансы на победу Республиканцев на выборах в США возрастут, что отразится на западной поддержке Украины. Сливки с этого кошмара снимет Иран, Китай, и Россия, которая продолжит спекулировать ресурсами, играя на ресентименте, и консолидируя вокруг себя Глобальный Юг. Политика Израиля станет ещё более милитаристской и националистической. Деглобализация продолжится.
9. Выкрикивая расистские лозунги о “дикарях в шлёпках”, обратите внимание на размеры демонстраций в поддержку Палестины в арабском мире, и задумайтесь, стоит ли подливать масло в этот костёр на бочке с порохом.
@dadakinder
1. Причина – нефть. Точнее её роль в геополитической конкуренции. Набег ХАМАС – попытка (например, Ирана и его дРУзей) поджечь регион, и сорвать нормализацию отношений между Израилем и Саудовской Аравией. Зачем? Чтобы не дать американским партнёрам Израиля добиться от саудитов увеличения добычи нефти. Таковое снижает её цену, укрепляет Запад, ослабляет Россию, теснит Китай, и бьёт по Ирану. Атака ХАМАС влечёт израильскую ответку, которая не может быть проигнорирована СА, поддерживающей идею Палестины.
2. Многое зависит от реакции СА. Исторически саудиты поддерживают палестинцев. Но есть мнение, что новое поколение во главе с принцем Мухаммедом ибн Салманом смотрит на этот вопрос мягче, и может быть готово к сливу палестинцев ради выгод нормализации отношений с Израилем и США.
3. ХАМАС – это политическая организация, чей экстремизм питается иранскими деньгами и политикой государства Израиль в Газе, давая повод эту политику оправдывать и развивать.
4. Сочувствие израильтянам не отменяет сочувствия палестинцам, а сочувствие палестинцам не значит, что нужно поддерживать ХАМАС – правых консерваторов, чей национализм заряжен религиозным фундаментализмом, а террор не только не достигает заявленных целей, но и цементирует статус-кво; сохраняет палестинцев в положении угнетения.
5. Атаки ХАМАС не снимают вопросов к политике Израиля в секторе Газа, и не могут служить основанием для отказа палестинскому народу в праве на жизнь и дом. То, что ХАМАС находит поддержку у этого народа связано с его отчаянным положением. Эту поддержку невозможно понять в отрыве от её контекста: истории Иерусалима, Накба, политики Израиля, ФАТХ (и других конкурентов ХАМАС по PLO); точечной зачистки палестинского политического поля от более прогрессивных лидеров (Канафани); того факта, что у людей, десятилетиями живущих в реальности тюрьмы, блокады, вышки, КПП, и ночного рейда, в повседневности апартеидного колониализма и гуманитарной катастрофы, выбор сводится либо к покорному исчезновению с лица земли, либо к вступлению в ряды фундаменталистов (с их помощью движение борцов за палестинскую независимость раскололи, и дискредитируют).
6. Игра на эмоциональном невежестве не проясняет реальность, где Иран дружит с РФ, которая дружит с Израилем, чья военка стоит на помощи США, которые лезут дружить к саудитам, поддерживающими Палестину, и где ХАМАС, борясь “за свободу от реки до моря”, не вторгается в Египет, с которым у Газы 12 км. общей границы, и который поддерживает её блокаду.
7. Читая, что пишут об этом вскормленные путинской сиськой “либералы” типа Лошака и Невзорова, понимаешь, что “озлобленная нищая масса”, “ни с того, ни с сего” бросившаяся “убивать и терзать красивых, благополучных людей только за то, что они такие красивые и благополучные”, увезла в багажниках не тех рейверов.
8. Силы ХАМАС и ЦАХАЛ несопоставимы. Если в эту историю не нырнёт вся коалиция врагов государства Израиль, ХАМАС будет раздавлен. Давить его будут вместе со всем палестинским народом под бурные овации “цивилизованного мира”. Сделка между Израилем и Саудовской Аравией может быть заморожена. Если это случится, шансы на победу Республиканцев на выборах в США возрастут, что отразится на западной поддержке Украины. Сливки с этого кошмара снимет Иран, Китай, и Россия, которая продолжит спекулировать ресурсами, играя на ресентименте, и консолидируя вокруг себя Глобальный Юг. Политика Израиля станет ещё более милитаристской и националистической. Деглобализация продолжится.
9. Выкрикивая расистские лозунги о “дикарях в шлёпках”, обратите внимание на размеры демонстраций в поддержку Палестины в арабском мире, и задумайтесь, стоит ли подливать масло в этот костёр на бочке с порохом.
@dadakinder
👍91👎9👏6🙏4
Wonderlust King
Я часто загоняюсь, что до сих пор не защитил диссертацию, а если когда-то и защищу, то только когда мне будет под сорок, если не больше. Однако эти загоны частично прекратились, когда я недавно узнал, что один из основателей ревизионистской школы в изучении истории СССР Моше Левин был куда более безнадежным late bloomer’ом. Его биография тянет даже не на фильм, а на целый сериал, так что я перескажу только основные пункты, чтобы у вас сложилось первое впечатление.
Левин родился в Вильно – одном из главных городов компактного проживания ашкеназов, который переходил из рук в руки после крушения Романовых. Спасаясь от наступающих немецких танков, юный Левин бежал вглубь СССР, сидя на кузове армейского грузовика. Он пытался вступить в советскую армию, чтобы мстить нацистам, но на протяжении первых лет войны его не брали туда из-за дистрофии. Плюс играл и фактор недоверия властей к переселенцам из бывшей Польши. Пришлось набирать вес и доказывать свою состоятельность трудом сначала в тамбовском колхозе, а потом у доменной печи на уральском заводе. В конце концов, Левин все-таки поступил в советское офицерское училище, но повоевать толком так и не успел.
После войны началось увлечение сионизмом. Левин решил ехать в Израиль основывать кибуцы, писать журналистские статьи и одновременно участвовать в жизни социалистической партии «Мапам». Однако постепенно он понял, что таким, как он, романтикам не место в мире партийных коалиций и военных блоков. Уже глубоко за тридцать Левин решился еще на одну крутую смену жизненного маршрута: поступил учиться в Сорбонну, где заинтересовался работами школы «Анналов». Пытаясь как-то научно интерпретировать свой опыт в колхозе и кибуце, Левин занялся крестьянством, что потом станет его академическим брендом.
Защитившись в 41 год и немного поработав под началом Фернана Броделя в Практической школе высших исследований, Левин попал в США, где в то время существовал огромный запрос на экспертизу по СССР. Однако вместо лояльного эксперта американцы получили полемиста, который стал критиковать тамошние советологические подходы и предлагать анализировать историю снизу через классовые, демографические, институциональные факторы. Кроме того, политически Левин задним числом симпатизировал правому уклону в ВКП(б), что было далеко не самой радикальной точкой зрения по тем временам, но все равно шокировало консервативных американцев.
Далее именно нетривиальный подход Левина к историографии стал тем ледоколом, через который в американскую русистику устремились Шейла Фицпатрик и Рональд Суни. Но этого подхода никогда бы не сложилось без опыта доакадемического периода. Возможно, нам тоже стоит ценить наши прекарные приключения чуть больше. А диссертация когда-нибудь да и приложится.
Я часто загоняюсь, что до сих пор не защитил диссертацию, а если когда-то и защищу, то только когда мне будет под сорок, если не больше. Однако эти загоны частично прекратились, когда я недавно узнал, что один из основателей ревизионистской школы в изучении истории СССР Моше Левин был куда более безнадежным late bloomer’ом. Его биография тянет даже не на фильм, а на целый сериал, так что я перескажу только основные пункты, чтобы у вас сложилось первое впечатление.
Левин родился в Вильно – одном из главных городов компактного проживания ашкеназов, который переходил из рук в руки после крушения Романовых. Спасаясь от наступающих немецких танков, юный Левин бежал вглубь СССР, сидя на кузове армейского грузовика. Он пытался вступить в советскую армию, чтобы мстить нацистам, но на протяжении первых лет войны его не брали туда из-за дистрофии. Плюс играл и фактор недоверия властей к переселенцам из бывшей Польши. Пришлось набирать вес и доказывать свою состоятельность трудом сначала в тамбовском колхозе, а потом у доменной печи на уральском заводе. В конце концов, Левин все-таки поступил в советское офицерское училище, но повоевать толком так и не успел.
После войны началось увлечение сионизмом. Левин решил ехать в Израиль основывать кибуцы, писать журналистские статьи и одновременно участвовать в жизни социалистической партии «Мапам». Однако постепенно он понял, что таким, как он, романтикам не место в мире партийных коалиций и военных блоков. Уже глубоко за тридцать Левин решился еще на одну крутую смену жизненного маршрута: поступил учиться в Сорбонну, где заинтересовался работами школы «Анналов». Пытаясь как-то научно интерпретировать свой опыт в колхозе и кибуце, Левин занялся крестьянством, что потом станет его академическим брендом.
Защитившись в 41 год и немного поработав под началом Фернана Броделя в Практической школе высших исследований, Левин попал в США, где в то время существовал огромный запрос на экспертизу по СССР. Однако вместо лояльного эксперта американцы получили полемиста, который стал критиковать тамошние советологические подходы и предлагать анализировать историю снизу через классовые, демографические, институциональные факторы. Кроме того, политически Левин задним числом симпатизировал правому уклону в ВКП(б), что было далеко не самой радикальной точкой зрения по тем временам, но все равно шокировало консервативных американцев.
Далее именно нетривиальный подход Левина к историографии стал тем ледоколом, через который в американскую русистику устремились Шейла Фицпатрик и Рональд Суни. Но этого подхода никогда бы не сложилось без опыта доакадемического периода. Возможно, нам тоже стоит ценить наши прекарные приключения чуть больше. А диссертация когда-нибудь да и приложится.
👍91👏13🙏7🤝1
В нашей независимой медиа-конфедерации новые крутые участники! Есть среди них и академические каналы. Кроме того, обратите внимание, что наш любимый «Жижек дейли» теперь называется Radio Ljubljana. Не тревожьтесь. Символическое меняется – Реальное остается.
👍25
Forwarded from Radio Ljubljana 🍌
☀️ @molokonews — терроризм, наркотики и насилие языком фактов
☀️ @moloko_plus – канал альманаха moloko plus. новости проекта и книжный магазин
☀️ @ru_sjw — левая политика, книгоиздание, социальная справедливость
☀️ @hatingleft — самые последовательные ленинисты
☀️ @podcastbasis — подкаст о политическом воображении и поиске смыслов в новой реальности
☀️ @directio_libera — маленькое левое издательство
☀️ @moviesbyTimur — фильмы, аниме, мультфильмы и сериалы, которые не оставят вас равнодушными
☀️ @structurestrikesback — критическая социологическая теория и критическая история социальных наук
☀️ @nevoina2 — как заканчивается народное терпение, а из молчания рождается голос, который оглушит весь мир
☀️ @napilnik_books — издательский кооператив «Напильник»
☀️ @allomacron — новости французской левой политики и культуры, актуальные репортажи с протестных акций от первого лица.
☀️ @poslemedia — медиа о причинах конфликта в Украине и его последствиях
☀️ @syg_ma — открытая платформа, на которой каждый желающий может опубликовать свой текст. Ключевые темы: критическая теория, постколониальные исследования, психоанализ и феминизм
☀️ @za_4_morya — Китай, технологическая политика и регулирование ИИ
☀️ @editorial_egalite — ЭГАЛИТÉ — анархистское самиздательство со своим журналом, созданное выходцами из Украины и России
☀️ @politicspng — канал о политическом дизайне
А самый удобный способ следить за всеми этими каналами сразу — добавить нашу папку в Telegram
Если вы делаете что-то классное и хотите попасть в нашу подборку, пишите: @Hatingleft_bot
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Telegram
⭐️ Леваки
Žura invites you to add the folder “⭐️ Леваки”, which includes 20 chats.
👍16👎3
Не надо группизма
Что меня среди прочего бесит в срачах по мотивам нового витка ближневосточного конфликта – это дичайший уровень того, что в исследованиях называется «методологическим национализмом», «группизмом» или в самом широком смысле «эссенциализмом». Ну то есть якобы буквально существуют гомогенные группы, которые на протяжении столетий борются друг с другом. Можно им вменить действия в 1937, 1948, 1967 или другом бородатом году, а потом морализировать на этот счет. Ладно фейсбучные произраильские либералы. Я от них давно ничего хорошего не жду. Но вот, допустим, дружественная «Сигма» выкладывает анализ ситуации от деколониального профессора социологии, а там буквально читаем: палестинцы борются против навязанного им западного модернистского проекта. Что, прямо все и всегда? Человек наверняка прочитал Саида вдоль и поперек, но в итоге все равно выдает квадратно-гнездовой активистский наивняк.
Я вот думаю, что, во-первых, любой человек обладает целым репертуаром идентичностей. Кроме этничности, у них есть еще класс, гражданство, гендер и т. п. Сбежавший от мобилизации из Санкт-Петербурга в Тель-Авив программист и обживающий нелегальную землю на Западном берегу фермер, родители которого переехали туда из разваливающегося Азербайджана в 1990-е гг., – это очень разные евреи. Адвокат из Майями, лоббирующий интересы диаспоры в Республиканской партии, может, по крови еще более еврейский еврей, но по жизни у него с двумя первыми дороги расходятся. Они все по-разному смотрят на происходящее и отвечают за него по-разному.
Во-вторых, идентичности могут быть мобилизованы в какое-то коллективное действие, а могут и спать. Допустим, есть школьная учительница, семья которой бежала от израильской армии в Иорданию 75 лет назад. Она давно потеряла надежду вернуться на родину предков, но смотрит «Аль-Джазиру» и постоянно ходит на демонстрации. Еще есть нищий сирота из Газы, который чуть ли не каждый день тренируется стрелять из автомата. А еще – предприниматель из Восточного Иерусалима, которому вообще в глубине души пофигу на все, что происходит. Он мечтает фиктивно выдать своего сына замуж за еврейку, чтобы тот получил израильский паспорт. Да, все это палестинцы, но режимы проявления этой «палестинскости» своеобразные.
Совсем не хочется продавать вам другую крайность. Типа, все множественно и сконструированно. Это тоже не верно, потому что все эти идентичности существуют в едином социальном пространстве и имеют смысл только относительно друга друга. Если бы не существовало общих притязаний на территории, святыни и права, тогда бы никто заложников не захватывал и никто никого не бомбил. Вся эта амальгама идентичностей стремится к порядку, но достижение этого порядка, увы, пока реализуется только через насилие. Вряд еврейский фермер или палестинская учительница имеют возможность отрефлексировать то, как и какие коллективные представления сподвигают их на занятие той или иной позиции. Но для сторонних наблюдателей это привилегированная возможность. Для экспертов - вообще обязанность.
Что меня среди прочего бесит в срачах по мотивам нового витка ближневосточного конфликта – это дичайший уровень того, что в исследованиях называется «методологическим национализмом», «группизмом» или в самом широком смысле «эссенциализмом». Ну то есть якобы буквально существуют гомогенные группы, которые на протяжении столетий борются друг с другом. Можно им вменить действия в 1937, 1948, 1967 или другом бородатом году, а потом морализировать на этот счет. Ладно фейсбучные произраильские либералы. Я от них давно ничего хорошего не жду. Но вот, допустим, дружественная «Сигма» выкладывает анализ ситуации от деколониального профессора социологии, а там буквально читаем: палестинцы борются против навязанного им западного модернистского проекта. Что, прямо все и всегда? Человек наверняка прочитал Саида вдоль и поперек, но в итоге все равно выдает квадратно-гнездовой активистский наивняк.
Я вот думаю, что, во-первых, любой человек обладает целым репертуаром идентичностей. Кроме этничности, у них есть еще класс, гражданство, гендер и т. п. Сбежавший от мобилизации из Санкт-Петербурга в Тель-Авив программист и обживающий нелегальную землю на Западном берегу фермер, родители которого переехали туда из разваливающегося Азербайджана в 1990-е гг., – это очень разные евреи. Адвокат из Майями, лоббирующий интересы диаспоры в Республиканской партии, может, по крови еще более еврейский еврей, но по жизни у него с двумя первыми дороги расходятся. Они все по-разному смотрят на происходящее и отвечают за него по-разному.
Во-вторых, идентичности могут быть мобилизованы в какое-то коллективное действие, а могут и спать. Допустим, есть школьная учительница, семья которой бежала от израильской армии в Иорданию 75 лет назад. Она давно потеряла надежду вернуться на родину предков, но смотрит «Аль-Джазиру» и постоянно ходит на демонстрации. Еще есть нищий сирота из Газы, который чуть ли не каждый день тренируется стрелять из автомата. А еще – предприниматель из Восточного Иерусалима, которому вообще в глубине души пофигу на все, что происходит. Он мечтает фиктивно выдать своего сына замуж за еврейку, чтобы тот получил израильский паспорт. Да, все это палестинцы, но режимы проявления этой «палестинскости» своеобразные.
Совсем не хочется продавать вам другую крайность. Типа, все множественно и сконструированно. Это тоже не верно, потому что все эти идентичности существуют в едином социальном пространстве и имеют смысл только относительно друга друга. Если бы не существовало общих притязаний на территории, святыни и права, тогда бы никто заложников не захватывал и никто никого не бомбил. Вся эта амальгама идентичностей стремится к порядку, но достижение этого порядка, увы, пока реализуется только через насилие. Вряд еврейский фермер или палестинская учительница имеют возможность отрефлексировать то, как и какие коллективные представления сподвигают их на занятие той или иной позиции. Но для сторонних наблюдателей это привилегированная возможность. Для экспертов - вообще обязанность.
👍138👏13🖕7🤝7
Все во сравнении
В НБА когда-то пылил Брайан Скалабрини – неповоротливый и корявый центровой, над которым посмеивались даже его собственные болельщики. «Худший игрок в лиге за всю историю», – говорили они. Скалабрини это обижало, и после окончания карьеры он предложил любому фанату, кто считает его действительно насколько плохим, бросить ему вызов один на один. В итоге уже списанный ветеран почти всухую смял всех критиков, включая прокачанных любителей. В одном из матчей он обыграл сразу трех фанатов. «Я ближе к ЛеБрону, чем вы все ко мне!»
Социологи часто ноют, что сильно отстают от естественных наук, и даже от экономики по целому ряду стереотипных показателей, которыми принято отличать сложившуюся науку от находящейся в допарадигмальной стадии по Куну. Исследование Чарльза Гомеза выстраивает неожиданную перспективу. Исследователь измерил, насколько стандарты академических дисциплин отличаются от страны к стране и внутри дисциплин от школы к школе. Эти два индекса, созданные на основании анализа огромной базы текстов научных журналов, он назвал транснациональным универсализмом и парадигмальным консенсусом.
Оказалось, что социология, конечно, отстает от лидеров, во главе которых расположилась математика, но далеко не так, как можно было ожидать. Социологи гораздо ближе к началу пелотона, чем к его хвосту. При всем ощущаемом на субъективном уровне различии между социологами из разных стран и областей, они разделяют одно лингвистическое ядро.
Негативным экраном для Гомеза ожидаемо послужили различные studies, которые крайне разрознены и внутри национальных академических систем, и между ними. В самом конце обоих показателей оказался литературный критицизм, на базе которого в США 1980-х гг. вообще была изобретена сама модель предметных исследований, избегающих единой дисциплинарной рамки. Плюрализм вообще-то хорошая штука, но, как показывает исследование Гомеза, в целом ряде предметов его критический порог полностью блокирует коммуникацию между теми, кто сидит в соседних кабинетах, но ссылается на совершенно разных теоретиков. (Свято место пусто не бывает, и дисциплинарный консенсус де факто частично заменяется политическим: где-то победили охранители национальных канонов, а где-то – любители анархистской французской теории. Но это уже моя гипотеза, не вывод Гомеза.)
Как вы поняли, пример со Скалабрини я привел отнюдь не случайно. Многим сторонним наблюдателям соцгум науки могут показаться недоразумением; их эксперты якобы не могут предложить ни одного повсеместно разделяемого факта. Однако на самом деле даже в них был проделан огромный путь по согласованию работы очень разных людей из разных уголков мира и образовать худо-бедно, но работающее сообщество. Скалабрини смотрелся нелепо на уровне других профессионалов, но как много он работал, чтобы в принципе оказаться с ними на одной площадке! Универсализм и консенсус сейчас не в моде, но, возможно, мы просто не понимаем, насколько обязаны им в самых базовых практиках.
В НБА когда-то пылил Брайан Скалабрини – неповоротливый и корявый центровой, над которым посмеивались даже его собственные болельщики. «Худший игрок в лиге за всю историю», – говорили они. Скалабрини это обижало, и после окончания карьеры он предложил любому фанату, кто считает его действительно насколько плохим, бросить ему вызов один на один. В итоге уже списанный ветеран почти всухую смял всех критиков, включая прокачанных любителей. В одном из матчей он обыграл сразу трех фанатов. «Я ближе к ЛеБрону, чем вы все ко мне!»
Социологи часто ноют, что сильно отстают от естественных наук, и даже от экономики по целому ряду стереотипных показателей, которыми принято отличать сложившуюся науку от находящейся в допарадигмальной стадии по Куну. Исследование Чарльза Гомеза выстраивает неожиданную перспективу. Исследователь измерил, насколько стандарты академических дисциплин отличаются от страны к стране и внутри дисциплин от школы к школе. Эти два индекса, созданные на основании анализа огромной базы текстов научных журналов, он назвал транснациональным универсализмом и парадигмальным консенсусом.
Оказалось, что социология, конечно, отстает от лидеров, во главе которых расположилась математика, но далеко не так, как можно было ожидать. Социологи гораздо ближе к началу пелотона, чем к его хвосту. При всем ощущаемом на субъективном уровне различии между социологами из разных стран и областей, они разделяют одно лингвистическое ядро.
Негативным экраном для Гомеза ожидаемо послужили различные studies, которые крайне разрознены и внутри национальных академических систем, и между ними. В самом конце обоих показателей оказался литературный критицизм, на базе которого в США 1980-х гг. вообще была изобретена сама модель предметных исследований, избегающих единой дисциплинарной рамки. Плюрализм вообще-то хорошая штука, но, как показывает исследование Гомеза, в целом ряде предметов его критический порог полностью блокирует коммуникацию между теми, кто сидит в соседних кабинетах, но ссылается на совершенно разных теоретиков. (Свято место пусто не бывает, и дисциплинарный консенсус де факто частично заменяется политическим: где-то победили охранители национальных канонов, а где-то – любители анархистской французской теории. Но это уже моя гипотеза, не вывод Гомеза.)
Как вы поняли, пример со Скалабрини я привел отнюдь не случайно. Многим сторонним наблюдателям соцгум науки могут показаться недоразумением; их эксперты якобы не могут предложить ни одного повсеместно разделяемого факта. Однако на самом деле даже в них был проделан огромный путь по согласованию работы очень разных людей из разных уголков мира и образовать худо-бедно, но работающее сообщество. Скалабрини смотрелся нелепо на уровне других профессионалов, но как много он работал, чтобы в принципе оказаться с ними на одной площадке! Универсализм и консенсус сейчас не в моде, но, возможно, мы просто не понимаем, насколько обязаны им в самых базовых практиках.
👍55👌7
Случайная необходимость
Присвоение Центрально-Европейскому университету статуса нежелательного на первый взгляд выглядит нелепостью. С таким же основанием этот статус можно вменить футбольному клубу Манчестер Юнайтед или паблику «Фанаты Райана Гослинга». Некоторые мои коллеги предполагают, то хотели ударить по Европейскому в Санкт-Петербурге, но в итоге слегка перепутали, ошиблись. Короче, какую-то не ту кнопку нажали по чистой случайности.
Мне же кажется, что если это и случайность, то необходимая, встроенная в логику бюрократического поля. С точки зрения вотчдогов, следует поражать в правах экспертов, которые занимают критическую и отличную от официальной позицию, но индивидуальный профайлинг – вещь трудоемкая. Действовать через целые организации, создавая правовую неопределенность сразу для большой когорты людей – это очень простой, но эффективный путь запугивания. ЦЕУ – это кейс в веренице кейсов. Так же случайно можно было объявить нежелательным кого-то другого, но главное, что объявить. Так что, возможно, мы доживем и до того, когда фанатам Гослинга тоже присвоят новый статус.
Студентам, выпускникам, сотрудникам ЦЕУ с российским паспортом я, конечно, выражаю солидарность, как бы бессильно и дежурно это сейчас ни звучало. А если говорить более прагматично, то желаю найти формальные или неформальные способы обхода всех возможных административных и уголовных санкций. Наверное, кроме базового выживания, соцгум ученым сейчас и пожелать-то ничего нельзя. Увы.
Присвоение Центрально-Европейскому университету статуса нежелательного на первый взгляд выглядит нелепостью. С таким же основанием этот статус можно вменить футбольному клубу Манчестер Юнайтед или паблику «Фанаты Райана Гослинга». Некоторые мои коллеги предполагают, то хотели ударить по Европейскому в Санкт-Петербурге, но в итоге слегка перепутали, ошиблись. Короче, какую-то не ту кнопку нажали по чистой случайности.
Мне же кажется, что если это и случайность, то необходимая, встроенная в логику бюрократического поля. С точки зрения вотчдогов, следует поражать в правах экспертов, которые занимают критическую и отличную от официальной позицию, но индивидуальный профайлинг – вещь трудоемкая. Действовать через целые организации, создавая правовую неопределенность сразу для большой когорты людей – это очень простой, но эффективный путь запугивания. ЦЕУ – это кейс в веренице кейсов. Так же случайно можно было объявить нежелательным кого-то другого, но главное, что объявить. Так что, возможно, мы доживем и до того, когда фанатам Гослинга тоже присвоят новый статус.
Студентам, выпускникам, сотрудникам ЦЕУ с российским паспортом я, конечно, выражаю солидарность, как бы бессильно и дежурно это сейчас ни звучало. А если говорить более прагматично, то желаю найти формальные или неформальные способы обхода всех возможных административных и уголовных санкций. Наверное, кроме базового выживания, соцгум ученым сейчас и пожелать-то ничего нельзя. Увы.
🤝64👍16🖕3👌2🙏1
Опознающие себя звери
Как вы знаете, я люблю всякие штуки про рефлексивность в соцгум науках, далеко не только в одной социологии. Новая книга Кати Гюнтер The Mirror and the Mind про историю экспериментов по узнаванию своего лица в зеркале – как раз одна из таких офигенных штук, поражающих социологическое воображение. Хотя про социологию в ней и ничего нет.
Работа написана в жанре классической интеллектуальной истории. Каждая глава раскрывает отдельный кейс взаимоотношения ученых и зеркал за последние 200 лет. Здесь и гуру психоанализа Жак Лакан с его теорией формирование эго; и антрополог Эдмунд Карпентер, наблюдавший, как в зеркало смотрятся жители Новой Гвинеи; и даже Чарльз Дарвин, много времени посвятившему дневниковым записям за играми своего сына. Как оказалось, даже довольно распиаренный концепт «зеркальных нейронов», которым оперируют, в частности, нейроученые, изучающие аутический спектр, тоже неслучайно так называется.
Один из главных лейтмотивов книжки – это попытки сделать из узнавания собственного отражения основной и достаточный критерий настоящей субъективности, т. е. европейской, буржуазной, индивидуалистической. Достичь этого не получилось, так как такой способностью обладают и шимпанзе, и дети, и жители колоний, и нейронетипичные люди. Возможно, негативный результат как раз позитивный и замечательный, так как наглядно демонстрирует, что между всеми нами гораздо больше общего, чем обычно подразумевается.
Как вы знаете, я люблю всякие штуки про рефлексивность в соцгум науках, далеко не только в одной социологии. Новая книга Кати Гюнтер The Mirror and the Mind про историю экспериментов по узнаванию своего лица в зеркале – как раз одна из таких офигенных штук, поражающих социологическое воображение. Хотя про социологию в ней и ничего нет.
Работа написана в жанре классической интеллектуальной истории. Каждая глава раскрывает отдельный кейс взаимоотношения ученых и зеркал за последние 200 лет. Здесь и гуру психоанализа Жак Лакан с его теорией формирование эго; и антрополог Эдмунд Карпентер, наблюдавший, как в зеркало смотрятся жители Новой Гвинеи; и даже Чарльз Дарвин, много времени посвятившему дневниковым записям за играми своего сына. Как оказалось, даже довольно распиаренный концепт «зеркальных нейронов», которым оперируют, в частности, нейроученые, изучающие аутический спектр, тоже неслучайно так называется.
Один из главных лейтмотивов книжки – это попытки сделать из узнавания собственного отражения основной и достаточный критерий настоящей субъективности, т. е. европейской, буржуазной, индивидуалистической. Достичь этого не получилось, так как такой способностью обладают и шимпанзе, и дети, и жители колоний, и нейронетипичные люди. Возможно, негативный результат как раз позитивный и замечательный, так как наглядно демонстрирует, что между всеми нами гораздо больше общего, чем обычно подразумевается.
👍60👏3
Внутренний подсолнух
Легендарный Сюткин на фоне размораживания все новых и новых очагов убийств задумывается: есть ли выход за рамки сегодняшнего противостояния элитистских военно-политических блоков, сдобренных расовой или религиозной мишурой? При большом духовном сходстве наших мыслей я вряд ли согласен с каждой буквой в посте Антона. Вот, пожалуй, два главных расхождения между нами.
Во-первых, как я уже недавно писал, для меня сегодня вряд ли особо своевременной является вечная ностальгия по молодому Ленину и тому универсальному измерению, портал в которое он якобы открыл, да никто за ним не отважился последовать. Оторвать ту коммунистическую идею от коррумпировавшей ее со временем партийной и имперской конъюнктуры, я думаю, вполне возможно, как ни утверждали бы консервативные историки, отстаивающие черную легенду об СССР.
Однако вряд ли то же самое разделение можно проделать между идеей и ее социально-демографической базой, коей было крестьянство. Современному прекарию не продать идею мира, потому что он не сидит в окопе. За него это делают полу- или полностью профессиональные военные. По этой же причине невозможно превратить империалистическую войну в гражданскую. Короче, чем содержательно сегодня может быть Циммервальд, я себе представить себе не могу. Общественные структуры слишком сильно изменились за прошедший век.
Во-вторых, ждать коллапса современных институтов на диване – штука удобная и даже в каком-то извращенном смысле красивая, но по меньшей мере очень опасная. Какая универсалистская политика там будет возможна на пепелище? На мой взгляд, общая платформа для левой политики существует уже сегодня – это платформа экологическая. Вряд ли она является универсалистской в каком-то возвышенном философском ключе, в котором мыслит Антон, но зато про нее можно сказать так в более приземленном социально-географическом значении.
Проблема разрушительных изменений климата по-настоящему касается всего мирового общества и требует решений за пределами эгоизма и нарциссизма отдельных цивилизаций и альянсов. Без какой-то федерации планетарного масштаба, которая не будет буквально повторять дизайн nation-state, но перехватит у него важнейшие функции, здесь не обойтись. Да, сегодняшние прогрессивные движения и организации вряд ли забросят свои интернет-срачи и начнут наконец объединяться до подтопления какого-нибудь западного мегаполиса, но я надеюсь, что это начнет происходить до этого самого окончательного коллапса.
Легендарный Сюткин на фоне размораживания все новых и новых очагов убийств задумывается: есть ли выход за рамки сегодняшнего противостояния элитистских военно-политических блоков, сдобренных расовой или религиозной мишурой? При большом духовном сходстве наших мыслей я вряд ли согласен с каждой буквой в посте Антона. Вот, пожалуй, два главных расхождения между нами.
Во-первых, как я уже недавно писал, для меня сегодня вряд ли особо своевременной является вечная ностальгия по молодому Ленину и тому универсальному измерению, портал в которое он якобы открыл, да никто за ним не отважился последовать. Оторвать ту коммунистическую идею от коррумпировавшей ее со временем партийной и имперской конъюнктуры, я думаю, вполне возможно, как ни утверждали бы консервативные историки, отстаивающие черную легенду об СССР.
Однако вряд ли то же самое разделение можно проделать между идеей и ее социально-демографической базой, коей было крестьянство. Современному прекарию не продать идею мира, потому что он не сидит в окопе. За него это делают полу- или полностью профессиональные военные. По этой же причине невозможно превратить империалистическую войну в гражданскую. Короче, чем содержательно сегодня может быть Циммервальд, я себе представить себе не могу. Общественные структуры слишком сильно изменились за прошедший век.
Во-вторых, ждать коллапса современных институтов на диване – штука удобная и даже в каком-то извращенном смысле красивая, но по меньшей мере очень опасная. Какая универсалистская политика там будет возможна на пепелище? На мой взгляд, общая платформа для левой политики существует уже сегодня – это платформа экологическая. Вряд ли она является универсалистской в каком-то возвышенном философском ключе, в котором мыслит Антон, но зато про нее можно сказать так в более приземленном социально-географическом значении.
Проблема разрушительных изменений климата по-настоящему касается всего мирового общества и требует решений за пределами эгоизма и нарциссизма отдельных цивилизаций и альянсов. Без какой-то федерации планетарного масштаба, которая не будет буквально повторять дизайн nation-state, но перехватит у него важнейшие функции, здесь не обойтись. Да, сегодняшние прогрессивные движения и организации вряд ли забросят свои интернет-срачи и начнут наконец объединяться до подтопления какого-нибудь западного мегаполиса, но я надеюсь, что это начнет происходить до этого самого окончательного коллапса.
👍45👏8🙏4👎3