Отныне я буду публиковать некоторые теоретические опусы на «Сигме». Для разгона суммировал свои недовольства разными версиями антигуманизма в социологической теории, которые накопились за преподавательский сезон. Включайте VPN и поехали!
https://syg.ma/@andreygerasimov/soblazny-sotsiologhichieskogho-antighumanizma
https://syg.ma/@andreygerasimov/soblazny-sotsiologhichieskogho-antighumanizma
syg.ma
Соблазны социологического антигуманизма
О том, как увлечение социологов нечеловеческими образами и метафорами помогает утягивать мировое общество все глубже в слишком человеческий кризис
👍42
Чужой среди своих
С тех пор, как я ударился в изучение социологической теории, начал ощущать некоторое отчуждение от коллег, которые занимаются эмпирическими исследованиями. При обсуждении моих научных интересов часто стали возникать примерно такие комментарии: «Социологическая теория – это, конечно, очень интересно, но зачем по ней так упарываться? Ты же должен понимать, что она – просто рамка для интерпретации эмпирических данных». На вопрос, что делать, если разные теории описывают одни и те же данные совершенно по-разному, обычно следует ответ: «Просто надо собрать больше данных». Недавно услышал ответ так просто гениальный: «Надо провести опрос среди топовых социологов и понять, какие теории считают лучшими они!» Окееей…
Правда, если вы думаете, что со стороны философов я встречаю понимания намного больше, то вы заблуждаетесь: «Социологическая теория – это, конечно, очень интересно, но зачем по ней так упарываться? Ты же должен понимать, что она – просто комментарий на полях Гоббса/Гегеля/Гуссерля». На возражение, что никто из них не интересовался обществом как особым объектом изучения, мне обычно парируют: «Конечно, ведь все это только производные от прояснения того, что такое государство/дух/сознание». Мммм… Даааа…
Вчера на закрытии нашей летней школы меня смог успокоить коллега Абдулхаликов. Как обладатель степеней и по социологии, и по юриспруденции, он поделился, каково слышать «Надо просто сделать пострановый анализ лучших практик и на его основе принять правильные законы!» с одной стороны и «Не надо изучать никакого правоприменения – надо просто соблюдать Конституцию!» с другой. Вспомнили в этой связи как раз вполне практическую значимость старика Хабермаса. Так поднимем же чашечку ассама за тех, кто продолжает налаживать академическую коммуникацию несмотря ни на что!
С тех пор, как я ударился в изучение социологической теории, начал ощущать некоторое отчуждение от коллег, которые занимаются эмпирическими исследованиями. При обсуждении моих научных интересов часто стали возникать примерно такие комментарии: «Социологическая теория – это, конечно, очень интересно, но зачем по ней так упарываться? Ты же должен понимать, что она – просто рамка для интерпретации эмпирических данных». На вопрос, что делать, если разные теории описывают одни и те же данные совершенно по-разному, обычно следует ответ: «Просто надо собрать больше данных». Недавно услышал ответ так просто гениальный: «Надо провести опрос среди топовых социологов и понять, какие теории считают лучшими они!» Окееей…
Правда, если вы думаете, что со стороны философов я встречаю понимания намного больше, то вы заблуждаетесь: «Социологическая теория – это, конечно, очень интересно, но зачем по ней так упарываться? Ты же должен понимать, что она – просто комментарий на полях Гоббса/Гегеля/Гуссерля». На возражение, что никто из них не интересовался обществом как особым объектом изучения, мне обычно парируют: «Конечно, ведь все это только производные от прояснения того, что такое государство/дух/сознание». Мммм… Даааа…
Вчера на закрытии нашей летней школы меня смог успокоить коллега Абдулхаликов. Как обладатель степеней и по социологии, и по юриспруденции, он поделился, каково слышать «Надо просто сделать пострановый анализ лучших практик и на его основе принять правильные законы!» с одной стороны и «Не надо изучать никакого правоприменения – надо просто соблюдать Конституцию!» с другой. Вспомнили в этой связи как раз вполне практическую значимость старика Хабермаса. Так поднимем же чашечку ассама за тех, кто продолжает налаживать академическую коммуникацию несмотря ни на что!
👍78
Свой среди чужих
На всякий случай добавлю: отнюдь не считаю, что дисциплины и субдисциплины являются всего лишь искусственными и навязанными сверху образованиями, которые необходимо низложить в героическом обличии мамкиного академического анархиста. Совсем нет, их существование выполняет множество полезных функций: обеспечение кооперации между учеными, соблюдение методологических стандартов, социализацию новичков в науке и мн. др. Если бы дисциплинарных границ вовсе не существовало, в нашем с вами общении не было бы никакого фокуса. Мы бесконечно переключались бы с заявлений Токаева на белые ночи за окном, от жалоб на собственную менталочку к свежим видео в Тик-Токе. Социологии как некоторого оформленного пространства обсуждений попросту не существовало бы. Ее бы полностью вытеснила прокрастинация. Говоря в терминах Лумана, только академические дисциплины помогают редуцировать комплексность научной коммуникации.
Вместе с тем, дисциплинарные правила зачастую действительно склонны превращаться в набор бессмысленных тавтологических догм. Задача пересекающих познавательные границы исследователей, как я ее понимаю, должна заключаться не в борьбе с дисциплинами так таковыми, а именно с их догмами, которые ведут затем к фракционализации и стагнации сообществ. Однако этим невозможно заниматься полноценно, если не разобраться в канонах дисциплины и хотя бы до какой-то степени не овладеть разделяемыми ее сообществом исследовательскими навыками. Плодотворная трансдисциплинарность может существовать только в режиме зиммелевского чужака: приходить со стороны, но оставаться надолго. Критиковать букву, но приподнимать дух.
Нельзя агриться на эмпирических социологов, если не можешь заинтересовать их своей работой. Как социологический теоретик, я должен подвешивать рутинизированные в исследовательской практике концепции. Однако если я не придумаю взамен лучшие или хотя бы альтернативные, которые пригодятся коллегам, то моя работа не будет иметь никакого смысла. Вековую традицию обсуждения философами своеобразия наук о человеке тоже нельзя отменить за секунду. Как социолог, я не могу позволить себе начинать с вопроса о бытии, но я должен показать, что Дюркгейм, Бурдье и Берт создали мыслительные системы не менее объемлющие, чем иные спекулятивные реалисты (или кто там еще есть из модных авторов). В общем, только осцилляция может привести к каким-то результатам. Так что давайте продолжать осциллировать.
На всякий случай добавлю: отнюдь не считаю, что дисциплины и субдисциплины являются всего лишь искусственными и навязанными сверху образованиями, которые необходимо низложить в героическом обличии мамкиного академического анархиста. Совсем нет, их существование выполняет множество полезных функций: обеспечение кооперации между учеными, соблюдение методологических стандартов, социализацию новичков в науке и мн. др. Если бы дисциплинарных границ вовсе не существовало, в нашем с вами общении не было бы никакого фокуса. Мы бесконечно переключались бы с заявлений Токаева на белые ночи за окном, от жалоб на собственную менталочку к свежим видео в Тик-Токе. Социологии как некоторого оформленного пространства обсуждений попросту не существовало бы. Ее бы полностью вытеснила прокрастинация. Говоря в терминах Лумана, только академические дисциплины помогают редуцировать комплексность научной коммуникации.
Вместе с тем, дисциплинарные правила зачастую действительно склонны превращаться в набор бессмысленных тавтологических догм. Задача пересекающих познавательные границы исследователей, как я ее понимаю, должна заключаться не в борьбе с дисциплинами так таковыми, а именно с их догмами, которые ведут затем к фракционализации и стагнации сообществ. Однако этим невозможно заниматься полноценно, если не разобраться в канонах дисциплины и хотя бы до какой-то степени не овладеть разделяемыми ее сообществом исследовательскими навыками. Плодотворная трансдисциплинарность может существовать только в режиме зиммелевского чужака: приходить со стороны, но оставаться надолго. Критиковать букву, но приподнимать дух.
Нельзя агриться на эмпирических социологов, если не можешь заинтересовать их своей работой. Как социологический теоретик, я должен подвешивать рутинизированные в исследовательской практике концепции. Однако если я не придумаю взамен лучшие или хотя бы альтернативные, которые пригодятся коллегам, то моя работа не будет иметь никакого смысла. Вековую традицию обсуждения философами своеобразия наук о человеке тоже нельзя отменить за секунду. Как социолог, я не могу позволить себе начинать с вопроса о бытии, но я должен показать, что Дюркгейм, Бурдье и Берт создали мыслительные системы не менее объемлющие, чем иные спекулятивные реалисты (или кто там еще есть из модных авторов). В общем, только осцилляция может привести к каким-то результатам. Так что давайте продолжать осциллировать.
👍32
Wir müssen wissen, wir werden wissen
Сейчас повсюду популярна тема анемойи – ностальгии по временам, в которые ты никогда не жил. Для меня таким временем являются, наверное, первые послевоенные десятилетия с их оптимизмом в деле изучения человека и достижения социального прогресса, который сейчас повсеместно расценивается как наивный, если не опасно наивный. Историк идей Элма Стингарт как раз занимается сюжетами из этой эпохи, вызывающими у меня особенный трепет. Она отмечает, что в большинстве работ о влиянии математики на социальные науки рассматривается исключительно один аспект – развитие различных способов квантификации для административного и хозяйственного управления. Ее же интересует другая сторона математизации – ориентация социальной теории на идеалы дедуктивного мышления. Этой широкой теме будет посвящена выходящая в следующем году монография американки, а у нас пока есть возможность познакомиться с отдельными тезисами из нее в Representations.
В своем эссе Стингарт показывает, что создание всеобъемлющей формальной системы в качестве ключевой задачи математики было заявлено еще в 1920-х гг. Давидом Гильбертом, а потом популяризовано такими его последователями, как французский коллектив Бурбакистов. Вся эта когорта ученых, мечтающих поставить математику на строгий фундамент теории множеств, верила, что истина заключается прежде всего не в соответствии фактам, а в степени последовательности рассуждений. Для них главной задачей науки было выявление скрытой структуры реальности посредством разработки максимально экономных способов мышления.
После войны эти идеи нашли отклик у нового поколения исследователей общества, которые пытались подражать старшим академическим братьям, сотрудничая с ними на различных междисциплинарных площадках. Стингарт приводит много имен, среди которых наиболее известные – Клод Леви-Стросс и Герберт Саймон. Оба пытались утвердить рассуждения из аксиоматических оснований как легитимные методы исследования в антропологии и политической науке соответственно, сделав их провинциями во владениях царицы наук.
Стингарт отмечает также, что социальные ученые не были одиноки в своих стремлениях к подражанию. Среди архитекторов и графиков 1950–1960-х гг. увлечение абстракциями также было на пике хайпа. Эстетика понималась ими аналогично в духе строгости и лаконичности. Таким образом, математики, социальные ученые и художники образовывали единую неформальную интеллектуальную сеть, простиравшуюся между различными институциями по обе стороны Атлантики. То, как эта сеть постепенно сошла с передовых позиций, историк не описывает. Ну и хорошо, не надо делать мою анемойю еще более горькой.
Сейчас повсюду популярна тема анемойи – ностальгии по временам, в которые ты никогда не жил. Для меня таким временем являются, наверное, первые послевоенные десятилетия с их оптимизмом в деле изучения человека и достижения социального прогресса, который сейчас повсеместно расценивается как наивный, если не опасно наивный. Историк идей Элма Стингарт как раз занимается сюжетами из этой эпохи, вызывающими у меня особенный трепет. Она отмечает, что в большинстве работ о влиянии математики на социальные науки рассматривается исключительно один аспект – развитие различных способов квантификации для административного и хозяйственного управления. Ее же интересует другая сторона математизации – ориентация социальной теории на идеалы дедуктивного мышления. Этой широкой теме будет посвящена выходящая в следующем году монография американки, а у нас пока есть возможность познакомиться с отдельными тезисами из нее в Representations.
В своем эссе Стингарт показывает, что создание всеобъемлющей формальной системы в качестве ключевой задачи математики было заявлено еще в 1920-х гг. Давидом Гильбертом, а потом популяризовано такими его последователями, как французский коллектив Бурбакистов. Вся эта когорта ученых, мечтающих поставить математику на строгий фундамент теории множеств, верила, что истина заключается прежде всего не в соответствии фактам, а в степени последовательности рассуждений. Для них главной задачей науки было выявление скрытой структуры реальности посредством разработки максимально экономных способов мышления.
После войны эти идеи нашли отклик у нового поколения исследователей общества, которые пытались подражать старшим академическим братьям, сотрудничая с ними на различных междисциплинарных площадках. Стингарт приводит много имен, среди которых наиболее известные – Клод Леви-Стросс и Герберт Саймон. Оба пытались утвердить рассуждения из аксиоматических оснований как легитимные методы исследования в антропологии и политической науке соответственно, сделав их провинциями во владениях царицы наук.
Стингарт отмечает также, что социальные ученые не были одиноки в своих стремлениях к подражанию. Среди архитекторов и графиков 1950–1960-х гг. увлечение абстракциями также было на пике хайпа. Эстетика понималась ими аналогично в духе строгости и лаконичности. Таким образом, математики, социальные ученые и художники образовывали единую неформальную интеллектуальную сеть, простиравшуюся между различными институциями по обе стороны Атлантики. То, как эта сеть постепенно сошла с передовых позиций, историк не описывает. Ну и хорошо, не надо делать мою анемойю еще более горькой.
👍27
Но, впрочем, у каждого есть право на выбор
В моей жизни теория рационального выбора появилась на первом курсе магистратуры в обличии коллеги Веркеева. Он приходил на занятие в пиджаке (а иногда и в галстуке), потрясал в воздухе дипломом экономиста и использовал лаконичную терминологию «издержек» и «стимулов» для описания чего угодно от коррупции на рынке водительских прав до патриархальных нравов российских мужчин. В общем, все девушки были покорены (а иногда и парни). Я тоже слегка попал под обаяние веркеевских кулстори о социальном капитале, но вскоре открыл для себя всяких сетевых аналитиков и так был потерян для рекрутинга в рационально-теоретическую мафию.
Все это я вспомнил не просто так, а в связи с чтением статьи коллектива авторов в The American Sociologist, посвященной истории ТРВ как широкого интеллектуального движения в социологии 1980–1990-х гг. Фой, Шлиффер и Тарикян объясняют его восхождение идеальным штормом из четырех факторов. А) Большинство американских социологов было уже разочаровано в структурном функционализме, однако ни одна из групп его критиков так и не сформулировала равномощной альтернативы, которая помогла бы в интерпретации самых разных по типу эмпирических данных. Обещание сторонников ТРВ возродить единство социальных наук было огромным конкурентным преимуществом.
Б) Главный теоретик рационального выбора среди социологов Джеймс Коулман не чурался аппаратного продвижения своих идей. Его главной заслугой было основание регулярного семинара в Чикагском университете, куда часто приглашались его друзья – суперзвезды экономической науки вроде Гэри Бэккера. В) Отсюда семинар со временем стал кулуарным хабом, через который Коулман, его ученики и коллеги получали и распространяли деньги ведущих грантовых фондов США. На первый взгляд, это были только объедки со стола экономистов и политических ученых. И все же в условиях бедности дисциплины по сравнению с соседями даже элементарные затраты на проекты и конференции были необходимы для упрочения своего влияния.
Г) Наконец, имела значение и атмосфера в США в целом: рост индивидуалистических настроений в обществе и резкий крен политики вправо. Впрочем, авторы в своем объяснении не останавливаются исключительно на капиталистическом реванше. Немаловажно, что возникновение могущественных финансовой и IT-индустрий сопровождалось ревайвлом локальных протестантских общин и популяризацией их культа личной ответственности. ТРВ позволила перевести дух времени на профессиональный язык социологов, что обусловило ее популярность среди студентов и аспирантов. Положениям теории было сложно сопротивляться. Казалось, что на ее стороне вся история. Сегодня так уже не кажется. Я вот выбрал что-то поинтереснее.
В моей жизни теория рационального выбора появилась на первом курсе магистратуры в обличии коллеги Веркеева. Он приходил на занятие в пиджаке (а иногда и в галстуке), потрясал в воздухе дипломом экономиста и использовал лаконичную терминологию «издержек» и «стимулов» для описания чего угодно от коррупции на рынке водительских прав до патриархальных нравов российских мужчин. В общем, все девушки были покорены (а иногда и парни). Я тоже слегка попал под обаяние веркеевских кулстори о социальном капитале, но вскоре открыл для себя всяких сетевых аналитиков и так был потерян для рекрутинга в рационально-теоретическую мафию.
Все это я вспомнил не просто так, а в связи с чтением статьи коллектива авторов в The American Sociologist, посвященной истории ТРВ как широкого интеллектуального движения в социологии 1980–1990-х гг. Фой, Шлиффер и Тарикян объясняют его восхождение идеальным штормом из четырех факторов. А) Большинство американских социологов было уже разочаровано в структурном функционализме, однако ни одна из групп его критиков так и не сформулировала равномощной альтернативы, которая помогла бы в интерпретации самых разных по типу эмпирических данных. Обещание сторонников ТРВ возродить единство социальных наук было огромным конкурентным преимуществом.
Б) Главный теоретик рационального выбора среди социологов Джеймс Коулман не чурался аппаратного продвижения своих идей. Его главной заслугой было основание регулярного семинара в Чикагском университете, куда часто приглашались его друзья – суперзвезды экономической науки вроде Гэри Бэккера. В) Отсюда семинар со временем стал кулуарным хабом, через который Коулман, его ученики и коллеги получали и распространяли деньги ведущих грантовых фондов США. На первый взгляд, это были только объедки со стола экономистов и политических ученых. И все же в условиях бедности дисциплины по сравнению с соседями даже элементарные затраты на проекты и конференции были необходимы для упрочения своего влияния.
Г) Наконец, имела значение и атмосфера в США в целом: рост индивидуалистических настроений в обществе и резкий крен политики вправо. Впрочем, авторы в своем объяснении не останавливаются исключительно на капиталистическом реванше. Немаловажно, что возникновение могущественных финансовой и IT-индустрий сопровождалось ревайвлом локальных протестантских общин и популяризацией их культа личной ответственности. ТРВ позволила перевести дух времени на профессиональный язык социологов, что обусловило ее популярность среди студентов и аспирантов. Положениям теории было сложно сопротивляться. Казалось, что на ее стороне вся история. Сегодня так уже не кажется. Я вот выбрал что-то поинтереснее.
👍37
Компания критиков
Одной из самых важных инициатив, которые помогли мне окончательно не скатиться из-за войны в очередную смешанку, стала работа ридинг-группы «Диалектический кружок». Все началось еще осенью, когда несколько человек с разными академическими интересами объединили свои усилия по внимательному изучению классических текстов франкфуртцев. Приходилось вставать утром по выходным, чтобы обсудить необъятные темы капитализма, фашизма и христианства. Вот она какая – настоящая воскресная школа!
По мере нарастания политической напряженности наша планка только повысилась. Мы решили прочитать чуть ли не все ключевые тексты критической теории в ее немецком изводе, и, черт возьми, сделали это! В следующем учебном году мы планируем вернуться с регулярными воскресными чтениями французов. Уже обсуждается более публичный формат нашего существования, поэтому всем, кому интересно будет забуриться вместе с нами в труды Альтюссера, Бурдье и Бадью, могу посоветовать следить за обновлениями. Пока же я хочу горячо порекомендовать вам каналы других участников кружка.
▪️Коллега Коретко реконструирует и деконструирует политическую и популярную культуры с помощью истории понятий.
▪️Коллега Серебряков разбирается с темами детства, взросления, воспитания, образования, привлекая для этого тексты классиков социальной философии.
▪️Коллега Резник сочетает едкие комментарии к актуальной новостной ленты с экспертными замечаниями по истории Революции и Гражданской войны.
▪️Ну и разумеется, легендарный Сюткин со своими телегами про диалектическую онтологию и российский футбол. Куда же без него.
Одной из самых важных инициатив, которые помогли мне окончательно не скатиться из-за войны в очередную смешанку, стала работа ридинг-группы «Диалектический кружок». Все началось еще осенью, когда несколько человек с разными академическими интересами объединили свои усилия по внимательному изучению классических текстов франкфуртцев. Приходилось вставать утром по выходным, чтобы обсудить необъятные темы капитализма, фашизма и христианства. Вот она какая – настоящая воскресная школа!
По мере нарастания политической напряженности наша планка только повысилась. Мы решили прочитать чуть ли не все ключевые тексты критической теории в ее немецком изводе, и, черт возьми, сделали это! В следующем учебном году мы планируем вернуться с регулярными воскресными чтениями французов. Уже обсуждается более публичный формат нашего существования, поэтому всем, кому интересно будет забуриться вместе с нами в труды Альтюссера, Бурдье и Бадью, могу посоветовать следить за обновлениями. Пока же я хочу горячо порекомендовать вам каналы других участников кружка.
▪️Коллега Коретко реконструирует и деконструирует политическую и популярную культуры с помощью истории понятий.
▪️Коллега Серебряков разбирается с темами детства, взросления, воспитания, образования, привлекая для этого тексты классиков социальной философии.
▪️Коллега Резник сочетает едкие комментарии к актуальной новостной ленты с экспертными замечаниями по истории Революции и Гражданской войны.
▪️Ну и разумеется, легендарный Сюткин со своими телегами про диалектическую онтологию и российский футбол. Куда же без него.
👍28
Давным-давно в одном далеком краю
Геометр и астроном Кази-заде ар-Руми честно служил кем-то вроде гувернера при будущем хане Улугбеке. Это, разумеется, давало уникальный доступ к телу и уму господина. Когда юноша вырос и занял престол, ученый был одним из тех, кто использовал свое влияние не для выбивания новых откупов или должностей, а для лоббирования своей мечты – постройки обсерватории.
Однажды мечта ар-Руми осуществилась. Грандиозное сооружение было возведено недалеко от Самарканда, а из соседних земель был собран талантливый штат. За годы работы обсерватории там были проведены уникальные расчеты наклона земного экватора к плоскости земной орбиты, определены точные географические координаты крупнейших городов и сделаны многие-многие другие открытия. Знатоки звездного неба не только из Средней Азии, но и из Византии и Индии съезжались к Большому адронному коллайдеру XV века, чтобы набраться мудрости.
Увы, ар-Руми умер. Ушел из жизни и Улугбек. Наследники хана уже не видели никакого толка в содержании дорогостоящей институции в условиях значительных трат на удержание завоеванных земель. Ученики постепенно разъехались по дворам более искушенных и просвещенных правителей, а местные жители разобрали обсерваторию на кирпичи. В хозяйстве бедных крестьян и пастухов они были точно полезнее хранящихся внутри астрономических таблиц.
Эта история не уникальна. Можно упомнить множество подобных. Таков был естественный цикл существования естественных наук до институциализации в рамках автономной университетской системы: добрый правитель покровительствует ученым, плохой прогоняет со двора, злой так вообще вешает за ересь. Гуманитарные и социальные науки зачастую вращаются в этом же адском колесе до сих пор. Не хочется проявлять неуважение и бесчувственность по отношению к несправедливо осужденным за ересь гувернерам, придворным и визирям, но кажется, что вся их проблема в том, что они энергично продолжают крутить это колесо, а не пытаются вместе с крестьянами и пастухами его сломать.
Геометр и астроном Кази-заде ар-Руми честно служил кем-то вроде гувернера при будущем хане Улугбеке. Это, разумеется, давало уникальный доступ к телу и уму господина. Когда юноша вырос и занял престол, ученый был одним из тех, кто использовал свое влияние не для выбивания новых откупов или должностей, а для лоббирования своей мечты – постройки обсерватории.
Однажды мечта ар-Руми осуществилась. Грандиозное сооружение было возведено недалеко от Самарканда, а из соседних земель был собран талантливый штат. За годы работы обсерватории там были проведены уникальные расчеты наклона земного экватора к плоскости земной орбиты, определены точные географические координаты крупнейших городов и сделаны многие-многие другие открытия. Знатоки звездного неба не только из Средней Азии, но и из Византии и Индии съезжались к Большому адронному коллайдеру XV века, чтобы набраться мудрости.
Увы, ар-Руми умер. Ушел из жизни и Улугбек. Наследники хана уже не видели никакого толка в содержании дорогостоящей институции в условиях значительных трат на удержание завоеванных земель. Ученики постепенно разъехались по дворам более искушенных и просвещенных правителей, а местные жители разобрали обсерваторию на кирпичи. В хозяйстве бедных крестьян и пастухов они были точно полезнее хранящихся внутри астрономических таблиц.
Эта история не уникальна. Можно упомнить множество подобных. Таков был естественный цикл существования естественных наук до институциализации в рамках автономной университетской системы: добрый правитель покровительствует ученым, плохой прогоняет со двора, злой так вообще вешает за ересь. Гуманитарные и социальные науки зачастую вращаются в этом же адском колесе до сих пор. Не хочется проявлять неуважение и бесчувственность по отношению к несправедливо осужденным за ересь гувернерам, придворным и визирям, но кажется, что вся их проблема в том, что они энергично продолжают крутить это колесо, а не пытаются вместе с крестьянами и пастухами его сломать.
👍30
Мэтр, как ему свойственно, преувеличивает живительное влияние политической философии на социологический канон. По мне, так у социологической теории есть своя специфика, которую не надо терять. Однако мысль про противостояние теорий социального действия и теорий общества в каноне мне зашла. Последние сегодня явно в загоне. Короче, интервью вышло любопытным.
👍14
Forwarded from Социология воды
Тесля,_Колозариди_2022_«Как_большой_проект_социология_закрыта».pdf
129.5 KB
В «Философии. Журнале Высшей школы экономики» обсуждается классический канон в социологии. Авторы беседуют с А.Ф. Филипповым.
👍17
В начале был бит
Продолжаю осваивать историю кибернетического движения. Теперь очередь дошла до книги Джеймса Глика The Information: A History, a Theory, a Flood. Как и Томас Рид, про которого я уже писал, автор умело балансирует между гиковской монографией по истории науки и научпопом для массового читателя. Вместе с тем работа Глика все-таки чуть больше кренится в академическую сторону, требуя от читателя хотя и не героического, но ощутимого напряжения внимания и интеллекта. Особенно в местах, посвященных пересказу идей из различных отраслей естествознания.
По композиции «Информация» напоминает что-то вроде эпической семейной саги, растянувшейся на несколько веков. Поколения ученых и экспертов у Глика сменяют друг друга, одни передают эстафетную палочку другим, умственные связи ветвятся в стороны и снова сходятся. Среди членов славного племени можно обнаружить составителей толковых словарей, исследователей мертвых языков, работающих на разведку дешифровщиков, операторов допотопных ЭВМ и даже африканских барабанщиков. За всеми различиями стоит одно семейное сходство – очарование феноменом передачи сообщений от отправителя к адресату.
Учитывая это изобилие сюжетов и анекдотов, пересказывать избранные из них совсем нет смысла. Скажу только, что наибольшее впечатление на меня произвела биография Джона Арчибальда Уилера, о существовании которого, если честно, я даже не знал. Создавший себе репутацию за счет фундаментального вклада в физику субатомных частиц, он, как это часто бывает, на старости лет решил взяться за формулировку собственных представлений о космологии. Получился слоган «It from bit», согласно которому совершенно любой феномен можно разложить на бинарный код. Помимо всего прочего, по Уилеру, это означает, что Вселенной необходим наблюдатель, чтобы ее законы осуществлялись. Еще один блестящий экземпляр в мою коллекцию спонтанных лейбницианцев. Побольше бы таких вокруг.
Продолжаю осваивать историю кибернетического движения. Теперь очередь дошла до книги Джеймса Глика The Information: A History, a Theory, a Flood. Как и Томас Рид, про которого я уже писал, автор умело балансирует между гиковской монографией по истории науки и научпопом для массового читателя. Вместе с тем работа Глика все-таки чуть больше кренится в академическую сторону, требуя от читателя хотя и не героического, но ощутимого напряжения внимания и интеллекта. Особенно в местах, посвященных пересказу идей из различных отраслей естествознания.
По композиции «Информация» напоминает что-то вроде эпической семейной саги, растянувшейся на несколько веков. Поколения ученых и экспертов у Глика сменяют друг друга, одни передают эстафетную палочку другим, умственные связи ветвятся в стороны и снова сходятся. Среди членов славного племени можно обнаружить составителей толковых словарей, исследователей мертвых языков, работающих на разведку дешифровщиков, операторов допотопных ЭВМ и даже африканских барабанщиков. За всеми различиями стоит одно семейное сходство – очарование феноменом передачи сообщений от отправителя к адресату.
Учитывая это изобилие сюжетов и анекдотов, пересказывать избранные из них совсем нет смысла. Скажу только, что наибольшее впечатление на меня произвела биография Джона Арчибальда Уилера, о существовании которого, если честно, я даже не знал. Создавший себе репутацию за счет фундаментального вклада в физику субатомных частиц, он, как это часто бывает, на старости лет решил взяться за формулировку собственных представлений о космологии. Получился слоган «It from bit», согласно которому совершенно любой феномен можно разложить на бинарный код. Помимо всего прочего, по Уилеру, это означает, что Вселенной необходим наблюдатель, чтобы ее законы осуществлялись. Еще один блестящий экземпляр в мою коллекцию спонтанных лейбницианцев. Побольше бы таких вокруг.
👍21
Ни автономии, ни публичности
Еще на втором месяце войны я стал намеренно дистанцироваться от новостной ленты, высказываний экспертов и политсрачей в сетях, так как ничего, кроме чувств беспомощности и неопределенности, они больше не порождали. Вместо этого я ушел с головой в преподавание, чтение и написание текстов, а еще записался в качалку. Также я решил во что бы то ни стало продолжать вести этот канал. Как будто бы здесь я мигаю дальним светом, а потом принимаю от вас ответный сигнал.
Последние недели меня стали терзать сомнения, насколько такого рода академический эскапизм оправдан. С одной стороны, сохранить трезвость ума и выполнить обязательства перед студентами и коллегами – это, возможно, самое главное сейчас, когда все научные институции и так находятся под ударом. С другой стороны, режим только и ждет от нас бездействия, хоть бы и прикрытого такими возвышенными мотивами. Люди же находят пути сделать хотя бы что-то. Помогают беженцам, в том числе и академическим. Я как будто сижу на обочине того, что все-таки осталось от гражданского общества.
Пожалуй, эти мои сомнения – штука социальная, и вызвана она двойственным устройством социальных и гуманитарных наук. Одна их сторона пытается сформировать собственный предмет, желает достичь автономии, кричит «Не трогай чертежей!» Другая страдает без применения в общественной практике, ищет выхода в публичную сферу. Окончательная победа первой действительно может обернуться эскапизмом, но доминирование второй не менее опасно профанацией знания. Насчет необходимости баланса согласились бы многие. Загвоздка в том, чтобы понять, какую сторону необходимо актуализировать здесь и сейчас. Может оказаться, впрочем, что теперь одинаково бесполезны обе. Вот это самое страшное.
Еще на втором месяце войны я стал намеренно дистанцироваться от новостной ленты, высказываний экспертов и политсрачей в сетях, так как ничего, кроме чувств беспомощности и неопределенности, они больше не порождали. Вместо этого я ушел с головой в преподавание, чтение и написание текстов, а еще записался в качалку. Также я решил во что бы то ни стало продолжать вести этот канал. Как будто бы здесь я мигаю дальним светом, а потом принимаю от вас ответный сигнал.
Последние недели меня стали терзать сомнения, насколько такого рода академический эскапизм оправдан. С одной стороны, сохранить трезвость ума и выполнить обязательства перед студентами и коллегами – это, возможно, самое главное сейчас, когда все научные институции и так находятся под ударом. С другой стороны, режим только и ждет от нас бездействия, хоть бы и прикрытого такими возвышенными мотивами. Люди же находят пути сделать хотя бы что-то. Помогают беженцам, в том числе и академическим. Я как будто сижу на обочине того, что все-таки осталось от гражданского общества.
Пожалуй, эти мои сомнения – штука социальная, и вызвана она двойственным устройством социальных и гуманитарных наук. Одна их сторона пытается сформировать собственный предмет, желает достичь автономии, кричит «Не трогай чертежей!» Другая страдает без применения в общественной практике, ищет выхода в публичную сферу. Окончательная победа первой действительно может обернуться эскапизмом, но доминирование второй не менее опасно профанацией знания. Насчет необходимости баланса согласились бы многие. Загвоздка в том, чтобы понять, какую сторону необходимо актуализировать здесь и сейчас. Может оказаться, впрочем, что теперь одинаково бесполезны обе. Вот это самое страшное.
👍62
Ремесло конспектирования
Заслуженный профессор университета Св. Марка и Иоанна Дэвид Харрис развлекается на пенсии тем, что оцифровывает и выкладывает свои конспекты ключевых текстов по социальной теории. Основной интерес Харриса – исследования труда и отдыха. Соответственно, в хранилище очень хорошо представлена Франкфуртская школа, бирмингемские культурные исследования, структуралистский марксизм, мои любимые Бурдье с Хабермасом и почему-то ОЧЕНЬ МНОГО РАНСЬЕРА. Короче, целый библиографический кладезь от олдскульного британского левака.
Я всегда радуюсь, когда нахожу что-то подобное от западных коллег. Во-первых, это элементарно экономит время, когда нужно узнать содержание какого-то сложного текста, а времени на самостоятельное освоение нет. Кто-то может сказать, что это читерство, а не чтение. Так делать нельзя и надо читать первоисточники самому. Я с этим не согласен, потому что так можно докатиться до того, что и собранные кем-то другим эмпирические данные использовать нельзя, и статьи в соавторстве писать нельзя. Общественное разделение труда затем и существует, чтобы доверять коллегам ту работу, которую не может сделать один человек.
Во-вторых, даже более важно, что это помогает научиться продвинутой культуре конспектирования. Мне кажется, это весьма недооцененный академический навык. Во многих российских университетах появляются курсы по академическому письму и по чтению, но про аналогичные занятия по конспектированию я пока не слышал. Так что все, что нам остается, это учиться через практические образцы, предоставленные другими. Вот у Харриса точно есть чему поучиться.
Заслуженный профессор университета Св. Марка и Иоанна Дэвид Харрис развлекается на пенсии тем, что оцифровывает и выкладывает свои конспекты ключевых текстов по социальной теории. Основной интерес Харриса – исследования труда и отдыха. Соответственно, в хранилище очень хорошо представлена Франкфуртская школа, бирмингемские культурные исследования, структуралистский марксизм, мои любимые Бурдье с Хабермасом и почему-то ОЧЕНЬ МНОГО РАНСЬЕРА. Короче, целый библиографический кладезь от олдскульного британского левака.
Я всегда радуюсь, когда нахожу что-то подобное от западных коллег. Во-первых, это элементарно экономит время, когда нужно узнать содержание какого-то сложного текста, а времени на самостоятельное освоение нет. Кто-то может сказать, что это читерство, а не чтение. Так делать нельзя и надо читать первоисточники самому. Я с этим не согласен, потому что так можно докатиться до того, что и собранные кем-то другим эмпирические данные использовать нельзя, и статьи в соавторстве писать нельзя. Общественное разделение труда затем и существует, чтобы доверять коллегам ту работу, которую не может сделать один человек.
Во-вторых, даже более важно, что это помогает научиться продвинутой культуре конспектирования. Мне кажется, это весьма недооцененный академический навык. Во многих российских университетах появляются курсы по академическому письму и по чтению, но про аналогичные занятия по конспектированию я пока не слышал. Так что все, что нам остается, это учиться через практические образцы, предоставленные другими. Вот у Харриса точно есть чему поучиться.
👍62
Многогранный разговор про атомизацию российского общества. Наперед в общих чертах догадывался, что скажет каждый из старших коллег, но крайне полезно бывает сверить часы в это непростое время. Мой научный руководитель внезапно начинает с траллинга структурно-функционалистской социологии, к которому у меня есть аргументированные претензии, но так как я до сих пор не прислал ему обещанную главу диссера, мне лучше будет пока промолчать…
👍21
Forwarded from Рабкор
ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА.
12 июля в 19:00 пройдет стрим "Анатомия гражданской пассивности"
В гостях у Бориса Кагарлицкого социолог и философ Григорий Юдин
Всех Ждем!
12 июля в 19:00 пройдет стрим "Анатомия гражданской пассивности"
В гостях у Бориса Кагарлицкого социолог и философ Григорий Юдин
Всех Ждем!
YouTube
Анатомия гражданской пассивности (Григорий Юдин, Борис Кагарлицкий)
Спонсор этого эфира - Barking Store https://barkingstore.ru
Barking Store -- бренд одежды, с актуальными принтами. У ребят есть свой приют для животных и они регулярно помогают различным социальным и зоозащитным инициативам. По промокоду «Рабкор» скидка 15%.…
Barking Store -- бренд одежды, с актуальными принтами. У ребят есть свой приют для животных и они регулярно помогают различным социальным и зоозащитным инициативам. По промокоду «Рабкор» скидка 15%.…
👍22
Недавние беседы об академическом эскапизме на фоне войны навели меня на мысль рассмотреть соображения классиков на этот счет. Как будто внутренне попрощался с веберовской ценностной нейтральностью, хотя и с оговорками.
https://syg.ma/@andreygerasimov/dolzhien-li-sotsialnyi-uchienyi-byt-vnie-politiki
https://syg.ma/@andreygerasimov/dolzhien-li-sotsialnyi-uchienyi-byt-vnie-politiki
syg.ma
Должен ли социальный ученый быть вне политики?
О том, как объяснение и изменение общества на самом деле нуждаются друг в друге
👍27
Духовная жизнь большого города
Этим летом исполняется двадцать лет с момента выхода сериала The Wire, посвященного трудной и опасной жизни в трущобах Балтимора. Я не кинокритик, да и вообще мои эстетические вкусы весьма сомнительны, поэтому не буду писать, как этот сериал перенес композицию классических романов XIX века на телевидение, или какое культовое место занял в афроамериканской культуре. Мое дело – только отметить, что «Прослушка» является, возможно, одной из лучших попкультурных иллюстраций к главным принципам структурной социологии. Познакомиться с этой выдающейся драмой необходимо хотя бы для тренировки социологического воображения.
Во-первых, сериал показывает, как обыкновенные социальные агенты обладают небольшим репертуаром действий, будучи скованными своими ролями. Полицейские вынуждены мириться с нагромождением формальных процедур, наркодилеры – с жестким кодексом улиц, портовые грузчики – с экономической конъюнктурой и т. д. Даже наиболее оригинальные участники происходящего вроде Омара подстраиваются под ожидания других. Это вовсе не означает, что никто из агентов не может полностью отвечать за свои действия или скорректировать свои цели. Это означает только эпизодичность по-настоящему резонансных поступков, так как для их исполнения должно сложиться много структурных компонентов.
Во-вторых, структура – это не только роли и правила, но и капиталы, а, значит, и социальное неравенство. Безусловно, колоссальная геттоизация чуть ли не всего Балтимора – это одна из главных тем сериала. И все же обратите внимание, что даже наиболее влиятельные персонажи, будь то Стрингер или Томми Карсетти, далеко не всемогущи. Все дело в том, что наиболее важные капиталы мира «Прослушки» типа административных постов или налаженных линеек сбыта являются тем, что в экономике считается коллективными или позиционными благами. Права собственности над ними не могут принадлежать одному агенту, а, скорее, размазаны по многим участникам транзакций. Короче, чем более могущественен агент, тем зависимее он от того, как все работает вокруг.
В-третьих, сериал освещает, как жизнь большого мегаполиса в современном обществе разделена на отдельные социальные пространства. Каждый из пяти сезонов посвящен одному из них: наркобизнесу, порту, муниципальной администрации, школе и СМИ соответственно. Можно называть такие пространства полями, сферами или подсистемами. Как вам больше нравится. На первый взгляд, каждое из них представляет собой отдельный мир со своими ставками, в котором чужакам не место. Вместе с тем, они все критически зависят от функционирования друг друга. Происходящее в одном поле обязательно отражается на другом, пусть и косвенно или с временным лагом. Бурдье называл это явление рефракцией. Следовательно, понять жизнь только одного сообщества в городе – это ничего толком не понять. Необходим отстраненный макровзгляд.
Этим летом исполняется двадцать лет с момента выхода сериала The Wire, посвященного трудной и опасной жизни в трущобах Балтимора. Я не кинокритик, да и вообще мои эстетические вкусы весьма сомнительны, поэтому не буду писать, как этот сериал перенес композицию классических романов XIX века на телевидение, или какое культовое место занял в афроамериканской культуре. Мое дело – только отметить, что «Прослушка» является, возможно, одной из лучших попкультурных иллюстраций к главным принципам структурной социологии. Познакомиться с этой выдающейся драмой необходимо хотя бы для тренировки социологического воображения.
Во-первых, сериал показывает, как обыкновенные социальные агенты обладают небольшим репертуаром действий, будучи скованными своими ролями. Полицейские вынуждены мириться с нагромождением формальных процедур, наркодилеры – с жестким кодексом улиц, портовые грузчики – с экономической конъюнктурой и т. д. Даже наиболее оригинальные участники происходящего вроде Омара подстраиваются под ожидания других. Это вовсе не означает, что никто из агентов не может полностью отвечать за свои действия или скорректировать свои цели. Это означает только эпизодичность по-настоящему резонансных поступков, так как для их исполнения должно сложиться много структурных компонентов.
Во-вторых, структура – это не только роли и правила, но и капиталы, а, значит, и социальное неравенство. Безусловно, колоссальная геттоизация чуть ли не всего Балтимора – это одна из главных тем сериала. И все же обратите внимание, что даже наиболее влиятельные персонажи, будь то Стрингер или Томми Карсетти, далеко не всемогущи. Все дело в том, что наиболее важные капиталы мира «Прослушки» типа административных постов или налаженных линеек сбыта являются тем, что в экономике считается коллективными или позиционными благами. Права собственности над ними не могут принадлежать одному агенту, а, скорее, размазаны по многим участникам транзакций. Короче, чем более могущественен агент, тем зависимее он от того, как все работает вокруг.
В-третьих, сериал освещает, как жизнь большого мегаполиса в современном обществе разделена на отдельные социальные пространства. Каждый из пяти сезонов посвящен одному из них: наркобизнесу, порту, муниципальной администрации, школе и СМИ соответственно. Можно называть такие пространства полями, сферами или подсистемами. Как вам больше нравится. На первый взгляд, каждое из них представляет собой отдельный мир со своими ставками, в котором чужакам не место. Вместе с тем, они все критически зависят от функционирования друг друга. Происходящее в одном поле обязательно отражается на другом, пусть и косвенно или с временным лагом. Бурдье называл это явление рефракцией. Следовательно, понять жизнь только одного сообщества в городе – это ничего толком не понять. Необходим отстраненный макровзгляд.
👍50👎2
Антиномии социальной реальности
В сеть наконец-то слили уже не самую новую, но все равно прекрасную Cultural Theory Майкла Томпсона, Ричарда Эллиса и Аарона Уилдавски. Почему прекрасную? И что за ноунеймы? Подождите, отвечу по порядку. Наверное, многие из читателей знакомы с теорией группы/разметки Мэри Дуглас. Согласно ей, различные сообщества обладают разной эмоциональной силой идентификации членов друг с другом и разной степенью распределения ролей внутри себя. Получается, разумеется, четыре квадратика: индивидуализм, эгалитаризм, фатализм и иерархичность. Каждый из типов обладает собственными когнитивными и моральными предрассудками, а их столкновение между собой является мотором социальных изменений.
Штука в том, что великая дама Дуглас всегда оставалась верной традиции британской антропологии с ее культом длительных полевых наблюдений и скепсису к обобщениям. Из-за этого различные элементы ее общей теории рассыпаны по фрагментам монографий, статьям, лекциям и предисловиям. Там они служат, скорее, для упорядочивания очень конкретной фактуры, которой за ее длительную академическую биографию накопилось немало: быт конголезских аборигенов, ритуальные запреты в иудаизме, потребление в современных молодежных субкультурах и т. д. Именно из-за этого основная терминология теории неоднократно варьировалась от одного текста к другому.
В 1980-е гг. Дуглас много преподавала в США у политических ученых. Так вот, три ее ученика решили доделать за нее работу, сформулировав ключевые положения теории группы/разметки и собрав их под одной обложкой. Кроме раздела, собственно, с перечислением положений, в работе есть еще два. Обстоятельный историко-теоретический экскурс, где трио авторов рассматривает различные программы социологии знания классиков, особенно критически относясь к байесам индивидуализма. И эмпирический, где через призму общей теории показаны различные феномены партийной и движенческой жизни. Как вы можете догадаться, для меня получить возможность это все прочитать – значит извлечь чистый структуралистский каеф. Надеюсь, вам тоже зайдет.
В сеть наконец-то слили уже не самую новую, но все равно прекрасную Cultural Theory Майкла Томпсона, Ричарда Эллиса и Аарона Уилдавски. Почему прекрасную? И что за ноунеймы? Подождите, отвечу по порядку. Наверное, многие из читателей знакомы с теорией группы/разметки Мэри Дуглас. Согласно ей, различные сообщества обладают разной эмоциональной силой идентификации членов друг с другом и разной степенью распределения ролей внутри себя. Получается, разумеется, четыре квадратика: индивидуализм, эгалитаризм, фатализм и иерархичность. Каждый из типов обладает собственными когнитивными и моральными предрассудками, а их столкновение между собой является мотором социальных изменений.
Штука в том, что великая дама Дуглас всегда оставалась верной традиции британской антропологии с ее культом длительных полевых наблюдений и скепсису к обобщениям. Из-за этого различные элементы ее общей теории рассыпаны по фрагментам монографий, статьям, лекциям и предисловиям. Там они служат, скорее, для упорядочивания очень конкретной фактуры, которой за ее длительную академическую биографию накопилось немало: быт конголезских аборигенов, ритуальные запреты в иудаизме, потребление в современных молодежных субкультурах и т. д. Именно из-за этого основная терминология теории неоднократно варьировалась от одного текста к другому.
В 1980-е гг. Дуглас много преподавала в США у политических ученых. Так вот, три ее ученика решили доделать за нее работу, сформулировав ключевые положения теории группы/разметки и собрав их под одной обложкой. Кроме раздела, собственно, с перечислением положений, в работе есть еще два. Обстоятельный историко-теоретический экскурс, где трио авторов рассматривает различные программы социологии знания классиков, особенно критически относясь к байесам индивидуализма. И эмпирический, где через призму общей теории показаны различные феномены партийной и движенческой жизни. Как вы можете догадаться, для меня получить возможность это все прочитать – значит извлечь чистый структуралистский каеф. Надеюсь, вам тоже зайдет.
👍38
It's a dog eat dog, eat cat too, the French eat frog, and I eat you
Обсуждали сегодня с коллегами монументальный труд Джованни Арриги «Долгий двадцатый век», и я начал вспоминать, как вообще познакомился с мир-системным анализом. Обрывки памяти завели меня в начало десятых, когда мир-системщики стали звучать чуть ли не из всех утюгов. На них ссылались на страницах журнала «Эксперт», им посвящались целые передачи на канале «Культура», их переводы стали регулярно выставляться в тематических подборках ГПНТБ СО РАН. Возможно, немного комично называть все эти специфичные медиа прям утюгами, но для провинциального студента они были важнейшими каналами академической информации, ведь научно-популярный Рунет тогда находился в зачаточном состоянии.
Сейчас понятно, что такой массированный пиар левацких теоретиков структурами члена бизнес-крыла «Единой России» Валерия Фадеева и православного образовательного функционера Михаила Поваляева был отнюдь не случаен. Он вполне вписывался в распространение тогда только вырисовывавшейся пангеополитической идеологии режима. Использование отдельных мир-системных идей помогало осуществить индоктринацию среди куда более взыскательной публики, чем та, которая на слово верила Соловьеву и его гостям. Не знаю уж, насколько эта идеологическая компания осознано дирижировалась из одного кабинета, но это и не так важно.
Значит ли это, что надо перестать читать и Арриги, и Валлерстайна? Ни в коем случае! Однако как тогда развидеть на каждой странице подтверждения тезиса, что все мировое общество Модерна – это всего лишь царство чистогана, в котором остается топить либо за глобальных изгоев, либо за Китай? Вот на этот вопрос у меня ответа нет. Иначе я бы не считал, что дюркгеймианская социологическая традиция на текущий момент куда более важна с точки зрения социального критицизма, чем даже марксистская. Хотя был бы рад узнать и альтернативные варианты.
Обсуждали сегодня с коллегами монументальный труд Джованни Арриги «Долгий двадцатый век», и я начал вспоминать, как вообще познакомился с мир-системным анализом. Обрывки памяти завели меня в начало десятых, когда мир-системщики стали звучать чуть ли не из всех утюгов. На них ссылались на страницах журнала «Эксперт», им посвящались целые передачи на канале «Культура», их переводы стали регулярно выставляться в тематических подборках ГПНТБ СО РАН. Возможно, немного комично называть все эти специфичные медиа прям утюгами, но для провинциального студента они были важнейшими каналами академической информации, ведь научно-популярный Рунет тогда находился в зачаточном состоянии.
Сейчас понятно, что такой массированный пиар левацких теоретиков структурами члена бизнес-крыла «Единой России» Валерия Фадеева и православного образовательного функционера Михаила Поваляева был отнюдь не случаен. Он вполне вписывался в распространение тогда только вырисовывавшейся пангеополитической идеологии режима. Использование отдельных мир-системных идей помогало осуществить индоктринацию среди куда более взыскательной публики, чем та, которая на слово верила Соловьеву и его гостям. Не знаю уж, насколько эта идеологическая компания осознано дирижировалась из одного кабинета, но это и не так важно.
Значит ли это, что надо перестать читать и Арриги, и Валлерстайна? Ни в коем случае! Однако как тогда развидеть на каждой странице подтверждения тезиса, что все мировое общество Модерна – это всего лишь царство чистогана, в котором остается топить либо за глобальных изгоев, либо за Китай? Вот на этот вопрос у меня ответа нет. Иначе я бы не считал, что дюркгеймианская социологическая традиция на текущий момент куда более важна с точки зрения социального критицизма, чем даже марксистская. Хотя был бы рад узнать и альтернативные варианты.
👍26
Вы, конечно, шутите, господин Вахштайн!
Представьте, что вы – молодой рэпер, которому выпало взять интервью у Оксимирона для влиятельного портала. Вы начинаете задавать вопросы о трендах, о тенденциях. О том, что нужно понять в первую очередь злым новичкам. Однако на все слышите один ответ: «Братишка, рэп – мертв, игра умерла». Вы смущаетесь, но, кажется, понимаете, куда клонит кумир. Возможно, все сожрала индустрия? Надо уйти в подвалы фри-джаза? Стать оппозиционным политиком? Вообще удалиться куда-нибудь в буддистский монастырь для медитации? Ведь речь про что-то из этого? Да? Нет. Окси внезапно заявляет: «Настоящее творчество сейчас в Тик-Токе. Надо делать ремиксы на поп-хиты из восьмидесятых и ждать, пока они завирусятся. Я больше не планирую писать альбомов. Буду лучше раскручивать свои аккаунты в соцсетях».
Вот и от «Введения в теорию концептуализации» Виктора Вахштайна ждешь каких-то рифм и панчей. Наконец-то одна из главных фигур твоей дисциплины расставит точки над всем современным социологическим каноном. Да, он действительно безжалостно критикует: Бурдье за пренебрежение физическим пространством, Чикагскую школу за идеализацию городских сообществ. Порция критики положена даже его любимой теории фреймов. Ну и, возможно, больше всех достается Векне социологической теории – Эмилю Дюркгейму. В конце концов, это он виновен в том, что когда-то создал перевернутый вверх дном мир социологизма, из которого до сих пор вылезают всякие гидденсы, коллинзы и чудища помельче.
А что взамен-то? Что взамен-то? Разумеется, Латур, Джон Ло, но даже и их труды успели устареть! Настоящее пиршество подлинно актуального социологического воображения, по мнению Вахштайна, содержится в работах философов: Мануэля Деланды, Грэма Хармана и, в конечном счете, у Делеза с Гваттари. Надо срочно угореть по ним, пока не отстали от паровоза. Вообще, контраст между усталыми саркастическими стрелами в адрес традиционной теории и неподдельным восхищением новой материалистической движухой заставляет иногда задуматься: а точно ли эта книга написана живой легендой российской социологии? Может, это какая-то юная киберфеминистка взломала компьютер издательства и добавила куски от себя?
Словом, любителям скучной академической социологии книга вряд ли придется по душе своим молодящимся иконоборчеством. Сторонникам же междисциплинарных исследований на пересечении архитектуры, дизайна и урбанизма она вряд ли скажет что-то новое. То, что Деланда круче всех, и так давно известно, но зачем тащить к нему балласт из каких-то зиммелей и тардов? Для кого в итоге написана книга, мне лично не совсем понятно.
Представьте, что вы – молодой рэпер, которому выпало взять интервью у Оксимирона для влиятельного портала. Вы начинаете задавать вопросы о трендах, о тенденциях. О том, что нужно понять в первую очередь злым новичкам. Однако на все слышите один ответ: «Братишка, рэп – мертв, игра умерла». Вы смущаетесь, но, кажется, понимаете, куда клонит кумир. Возможно, все сожрала индустрия? Надо уйти в подвалы фри-джаза? Стать оппозиционным политиком? Вообще удалиться куда-нибудь в буддистский монастырь для медитации? Ведь речь про что-то из этого? Да? Нет. Окси внезапно заявляет: «Настоящее творчество сейчас в Тик-Токе. Надо делать ремиксы на поп-хиты из восьмидесятых и ждать, пока они завирусятся. Я больше не планирую писать альбомов. Буду лучше раскручивать свои аккаунты в соцсетях».
Вот и от «Введения в теорию концептуализации» Виктора Вахштайна ждешь каких-то рифм и панчей. Наконец-то одна из главных фигур твоей дисциплины расставит точки над всем современным социологическим каноном. Да, он действительно безжалостно критикует: Бурдье за пренебрежение физическим пространством, Чикагскую школу за идеализацию городских сообществ. Порция критики положена даже его любимой теории фреймов. Ну и, возможно, больше всех достается Векне социологической теории – Эмилю Дюркгейму. В конце концов, это он виновен в том, что когда-то создал перевернутый вверх дном мир социологизма, из которого до сих пор вылезают всякие гидденсы, коллинзы и чудища помельче.
А что взамен-то? Что взамен-то? Разумеется, Латур, Джон Ло, но даже и их труды успели устареть! Настоящее пиршество подлинно актуального социологического воображения, по мнению Вахштайна, содержится в работах философов: Мануэля Деланды, Грэма Хармана и, в конечном счете, у Делеза с Гваттари. Надо срочно угореть по ним, пока не отстали от паровоза. Вообще, контраст между усталыми саркастическими стрелами в адрес традиционной теории и неподдельным восхищением новой материалистической движухой заставляет иногда задуматься: а точно ли эта книга написана живой легендой российской социологии? Может, это какая-то юная киберфеминистка взломала компьютер издательства и добавила куски от себя?
Словом, любителям скучной академической социологии книга вряд ли придется по душе своим молодящимся иконоборчеством. Сторонникам же междисциплинарных исследований на пересечении архитектуры, дизайна и урбанизма она вряд ли скажет что-то новое. То, что Деланда круче всех, и так давно известно, но зачем тащить к нему балласт из каких-то зиммелей и тардов? Для кого в итоге написана книга, мне лично не совсем понятно.
👍60
Системообщеньедеятельность
Неожиданные и прекрасные новости книжного мира! На русский язык теперь переведен главный теоретический труд Юргена Хабермаса! Как раз к новому учебному году! В первую очередь хочется заочно поблагодарить всех, кто готовил издание. Надеюсь, они не обидятся, если я оставлю здесь ссылку на пиратку. Обещаю, что постараюсь приобрести труд для своей библиотеки в скором времени. Такое, конечно, лучше читать с карандашом в руках, а не с воображаемым желтым маркером в ридере.
Небольшая ложка дегтя. Я не знаток немецкого, но вопросы начинаются уже с заглавия. Вроде бы у нас уже давно устаканилось понимание «Handeln» как «действия». Переводчик и редактор – не социологи, а философы – решили, что необходимо переводить ближе к советскому диаматскому дискурсу: «деятельность». В итоге Хабермас становится похож то ли на Ильенкова, то ли даже на Щедровицкого. Ладно, если из-за этого текст прочтут в Апэшечке, то черт с ним. Забавно, кстати, что на сайте издательства его вообще кредитуют как «пропутинского немца». Дообсужался дед. Лоол.
Ну а что сказать про саму работу содержательного, если в одном абзаце? Для кого-то это начало наиболее важного, философско-идеалистического периода его карьеры. Для кого-то – момент, когда он окончательно продался нормативному либерализму и забросил куда более честные и колкие критические штудии. В общем, такая постоянно дебатируемая классика вроде «Черного альбома» Метлы или Sempiternal Брингов. Не прочтешь сам, не разберешься. Я, честно говоря, целиком пока так и не осилил. Теперь уже не выкрутиться.
Неожиданные и прекрасные новости книжного мира! На русский язык теперь переведен главный теоретический труд Юргена Хабермаса! Как раз к новому учебному году! В первую очередь хочется заочно поблагодарить всех, кто готовил издание. Надеюсь, они не обидятся, если я оставлю здесь ссылку на пиратку. Обещаю, что постараюсь приобрести труд для своей библиотеки в скором времени. Такое, конечно, лучше читать с карандашом в руках, а не с воображаемым желтым маркером в ридере.
Небольшая ложка дегтя. Я не знаток немецкого, но вопросы начинаются уже с заглавия. Вроде бы у нас уже давно устаканилось понимание «Handeln» как «действия». Переводчик и редактор – не социологи, а философы – решили, что необходимо переводить ближе к советскому диаматскому дискурсу: «деятельность». В итоге Хабермас становится похож то ли на Ильенкова, то ли даже на Щедровицкого. Ладно, если из-за этого текст прочтут в Апэшечке, то черт с ним. Забавно, кстати, что на сайте издательства его вообще кредитуют как «пропутинского немца». Дообсужался дед. Лоол.
Ну а что сказать про саму работу содержательного, если в одном абзаце? Для кого-то это начало наиболее важного, философско-идеалистического периода его карьеры. Для кого-то – момент, когда он окончательно продался нормативному либерализму и забросил куда более честные и колкие критические штудии. В общем, такая постоянно дебатируемая классика вроде «Черного альбома» Метлы или Sempiternal Брингов. Не прочтешь сам, не разберешься. Я, честно говоря, целиком пока так и не осилил. Теперь уже не выкрутиться.
👍24