Пиратам слава!
Хочу обратить ваше внимание на два важных свежих слива! Нет-нет, я говорю не о тех, которые о планах стратегического командования из Кремля, а лишь о тех, которые книжек на «Либген». Извините, если кого-то обнадежил.
Итак, первый слив – это «Структурное изменение публичной сферы» Юргена Хабермаса в русском переводе. Одно из немногих эмпирических исследований классика, и, возможно, именно оттого преодолевшее границы достаточно узкой тусовки теоретических социологов. Григорий Юдин пишет в своей рецензии, что перевести могли и более качественно. Но это лучше, чем совсем ничего.
Второй – это сборник статей, написанных вокруг и после дебатов Люка Болтански и Нэнси Фрейзер о значении социальной критики сегодня. Сами дебаты состоялись еще в 2014 году на французском, а вот эта коллекция переведена на английский год назад. Из других значимых участников присутствуют деколониальная феминистка Франсуаза Верже и автор популярного у нас учебника по соцтеории Филипп Коркюфф. Очень любопытно, как постбурдьевистские и постхабермасианские линии критической теории сталкиваются между собой, хотя сам пока прочитать не успел. Возможно, вы меня опередите.
Хочу обратить ваше внимание на два важных свежих слива! Нет-нет, я говорю не о тех, которые о планах стратегического командования из Кремля, а лишь о тех, которые книжек на «Либген». Извините, если кого-то обнадежил.
Итак, первый слив – это «Структурное изменение публичной сферы» Юргена Хабермаса в русском переводе. Одно из немногих эмпирических исследований классика, и, возможно, именно оттого преодолевшее границы достаточно узкой тусовки теоретических социологов. Григорий Юдин пишет в своей рецензии, что перевести могли и более качественно. Но это лучше, чем совсем ничего.
Второй – это сборник статей, написанных вокруг и после дебатов Люка Болтански и Нэнси Фрейзер о значении социальной критики сегодня. Сами дебаты состоялись еще в 2014 году на французском, а вот эта коллекция переведена на английский год назад. Из других значимых участников присутствуют деколониальная феминистка Франсуаза Верже и автор популярного у нас учебника по соцтеории Филипп Коркюфф. Очень любопытно, как постбурдьевистские и постхабермасианские линии критической теории сталкиваются между собой, хотя сам пока прочитать не успел. Возможно, вы меня опередите.
👍62👎1
Журналистский Петербург
Тем временем я продолжаю свой тур по учебным заведениям нашего города с разговорами на самые важные темы. На этот раз меня катапультировало аж в Высшую школу журналистики и массовых коммуникаций СПбГУ, где я по приглашению профессора Светланы Бодруновой рассказал магистрам про альтернативные теории медиа в немецкой социологии. Чтобы не прослыть перед ними совсем безумным гиком, разговаривающим на птичьем языке, я активировал все имеющиеся у меня знания популярной культуры.
Во-первых, чтобы как-то уравнять гендерный баланс моих отсылок к спорту, я решил сравнить противостояние Хабермаса и Лумана с соперничеством Анны Щербаковой и Александры Трусовой. Получается, что теоретик коммуникативного действия более артистичный, а создатель теории социальных систем – техничный. Ну и у каждого есть своя преданная армия болельщиков, которая готова идти со своим кумиром куда угодно. Дело же историков социологии вроде меня – это сначала зафиксировать нерв их противостояния, а только потом уже можно слегка и притопить за одну из сторон.
Во-вторых, разумеется, масс-медиа Лумана – это куда более пессимистичная концепция. Согласно ей, современные масс-медиа идеально представлены в «Не смотрите наверх». Там Кейт Бланшет, если помните, была верна системным кодам и программам даже перед лицом апокалипсиса. В пику этому Хабермас считал, что настоящие журналисты должны быть не хуже персонажей фильма «Вся президентская рать». Да, их число мало, но зато они действительно могут расширить пространство критического и прозрачного разговора.
В конце Светлана прокомментировала мое выступление темой из своей диссертации. Оказалось, что примерить два подхода к изучению медиа пытался Рихард Мюнх. Немецкий социолог в целом следовал теории Лумана, однако вместо оперативного закрытия масс-медиа акцентировал свое внимание на постоянное раздражение их другими подсистемами общества, которое как раз может обновлять общественную коммуникацию. Сюжет какого произведения получился в итоге у Мюнха? Возможно, «Бандитского Петербурга»? Грех не вспомнить про Обнорского, проходя по берегам Васьки, где расположена Школа. Правда, Обнорский закончил Восточный факультет. Но и то здание там недалеко.
Тем временем я продолжаю свой тур по учебным заведениям нашего города с разговорами на самые важные темы. На этот раз меня катапультировало аж в Высшую школу журналистики и массовых коммуникаций СПбГУ, где я по приглашению профессора Светланы Бодруновой рассказал магистрам про альтернативные теории медиа в немецкой социологии. Чтобы не прослыть перед ними совсем безумным гиком, разговаривающим на птичьем языке, я активировал все имеющиеся у меня знания популярной культуры.
Во-первых, чтобы как-то уравнять гендерный баланс моих отсылок к спорту, я решил сравнить противостояние Хабермаса и Лумана с соперничеством Анны Щербаковой и Александры Трусовой. Получается, что теоретик коммуникативного действия более артистичный, а создатель теории социальных систем – техничный. Ну и у каждого есть своя преданная армия болельщиков, которая готова идти со своим кумиром куда угодно. Дело же историков социологии вроде меня – это сначала зафиксировать нерв их противостояния, а только потом уже можно слегка и притопить за одну из сторон.
Во-вторых, разумеется, масс-медиа Лумана – это куда более пессимистичная концепция. Согласно ей, современные масс-медиа идеально представлены в «Не смотрите наверх». Там Кейт Бланшет, если помните, была верна системным кодам и программам даже перед лицом апокалипсиса. В пику этому Хабермас считал, что настоящие журналисты должны быть не хуже персонажей фильма «Вся президентская рать». Да, их число мало, но зато они действительно могут расширить пространство критического и прозрачного разговора.
В конце Светлана прокомментировала мое выступление темой из своей диссертации. Оказалось, что примерить два подхода к изучению медиа пытался Рихард Мюнх. Немецкий социолог в целом следовал теории Лумана, однако вместо оперативного закрытия масс-медиа акцентировал свое внимание на постоянное раздражение их другими подсистемами общества, которое как раз может обновлять общественную коммуникацию. Сюжет какого произведения получился в итоге у Мюнха? Возможно, «Бандитского Петербурга»? Грех не вспомнить про Обнорского, проходя по берегам Васьки, где расположена Школа. Правда, Обнорский закончил Восточный факультет. Но и то здание там недалеко.
👍37
«Медузка» снова радует подбором экспертов. На этот раз у них в студии Алексей Гилев – один из главных специалистов по неформальным кликам в российской политике. Алексей объясняет, почему любые группировки при текущей конъюнктуре не дотягивают по организации до полноценных партий. Пользуюсь случаем, кину тут ссылку на собранную им не так давно хрестоматию, в которой переведены классические исследования по теме с использованием сетевого анализа.
👍23👎2
«Партия войны» в России
Meduza
Кто представляет «партию войны» в российской элите? И как она влияет на конфликт с Украиной?
ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА
Мобилизация в России, смена командующего российским наступлением в Украине и эскалация войны вообще — все это (и не только) связывают с давлением на Владимира Путина «партии войны».
Из кого сейчас состоит «партия войны»? И может ли она в действительности быть настолько авторитетной, чтобы влиять на решения Владимира Путина? В подкасте «Что случилось» говорим об этом с политическим журналистом Петром Козловым и политологом Алексеем Гилевым.
Вы можете послушать выпуск здесь, на подкаст-платформах или в ютьюб-канале «Подкасты Медузы».
ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА
Мобилизация в России, смена командующего российским наступлением в Украине и эскалация войны вообще — все это (и не только) связывают с давлением на Владимира Путина «партии войны».
Из кого сейчас состоит «партия войны»? И может ли она в действительности быть настолько авторитетной, чтобы влиять на решения Владимира Путина? В подкасте «Что случилось» говорим об этом с политическим журналистом Петром Козловым и политологом Алексеем Гилевым.
Вы можете послушать выпуск здесь, на подкаст-платформах или в ютьюб-канале «Подкасты Медузы».
👍19👎1
И целого мира мало
Самое интересное в создании учебного курса – это, пожалуй, то, что сам невольно учишься и постоянно обновляешь свои знания. Так, мне довольно долго казалось, что социальное как особая реальность, превосходящая сумму тех, кто в нее вовлечен, обычно выражается у различных теоретиков тремя главными корневыми метафорами, или, как я говорю, фигурами: сетью, системой и полем. Пока я работал над программой, понял, что упускаю еще одну важную из них – мир (welt, world, monde, світ). Что немедленно отразилось в названии курса.
В отличие от сети, мир подразумевает культурную общность между агентами, а не их независимость в качестве действующих узлов. По сравнению с системой – требует изучать социальное целое не объективно, а на интерсубъективно; не от третьего лица, а от первого. По контрасту с полем, мир не подразумевает критику верований агентов, а, наоборот, безусловное доверие им. (Велик соблазн сразу же распихать каждую из этих корневых метафор по квадратикам, но про это в другой раз.)
История идеи уходит в глубины немецкой классической философии. Достижение же ею центрального статуса произошло в феноменологии. (Про это долгое путешествие мира в качестве фигуры мысли есть довольно симпатичная книга Шона Гастона.) Потом транзитом через Альфреда Шюца она попала в социологию. Например, Говард Беккер писал об искусствах как о коллективных мирах, создающихся взаимодействиями множества агентов: не только художниками, но и аудиторией, критиками, покровителями, чиновниками и даже билетерами на входе в галерею или концертный зал. Еще один крупный интеракционист Гэри Алан Файн описывал компоненты социальных миров игроков в настолки.
Понимание социального как мира имеет как очевидно сильные, так и отчетливо слабые стороны. Универсальной концептуальной отмычкой оно отнюдь не является. Правда, этот факт не должен увлекать нас в current mood нашей циническо-эклетической эпохи. Важные, хоть и ограниченные истины об обществе эта фигура (как и три остальных) все же сообщает. Это надо ценить и защищать.
Самое интересное в создании учебного курса – это, пожалуй, то, что сам невольно учишься и постоянно обновляешь свои знания. Так, мне довольно долго казалось, что социальное как особая реальность, превосходящая сумму тех, кто в нее вовлечен, обычно выражается у различных теоретиков тремя главными корневыми метафорами, или, как я говорю, фигурами: сетью, системой и полем. Пока я работал над программой, понял, что упускаю еще одну важную из них – мир (welt, world, monde, світ). Что немедленно отразилось в названии курса.
В отличие от сети, мир подразумевает культурную общность между агентами, а не их независимость в качестве действующих узлов. По сравнению с системой – требует изучать социальное целое не объективно, а на интерсубъективно; не от третьего лица, а от первого. По контрасту с полем, мир не подразумевает критику верований агентов, а, наоборот, безусловное доверие им. (Велик соблазн сразу же распихать каждую из этих корневых метафор по квадратикам, но про это в другой раз.)
История идеи уходит в глубины немецкой классической философии. Достижение же ею центрального статуса произошло в феноменологии. (Про это долгое путешествие мира в качестве фигуры мысли есть довольно симпатичная книга Шона Гастона.) Потом транзитом через Альфреда Шюца она попала в социологию. Например, Говард Беккер писал об искусствах как о коллективных мирах, создающихся взаимодействиями множества агентов: не только художниками, но и аудиторией, критиками, покровителями, чиновниками и даже билетерами на входе в галерею или концертный зал. Еще один крупный интеракционист Гэри Алан Файн описывал компоненты социальных миров игроков в настолки.
Понимание социального как мира имеет как очевидно сильные, так и отчетливо слабые стороны. Универсальной концептуальной отмычкой оно отнюдь не является. Правда, этот факт не должен увлекать нас в current mood нашей циническо-эклетической эпохи. Важные, хоть и ограниченные истины об обществе эта фигура (как и три остальных) все же сообщает. Это надо ценить и защищать.
👍49👎1
А вот и отличная возможность отбросить не только государственнические, но и либеральные предубеждения по отношению к бюрократии. В качестве первого шага организаторы конференции предлагают взглянуть на младших и средних чиновников как на живых людей со своей картиной мира. Ожидаю, что коллективное обсуждение коллективного Акакия Акакиевича удастся.
👍25👎1
Forwarded from Европейский. Просто о сложном
«На хвосте у Левиафана: антропология бюрократии в современной России» #дедлайн_ЕУ
Так называется семинар, который Факультет антропологии совместно с Институтом проблем правоприменения проведет в Европейском 16 и 17 декабря 2022.
Что такое бюрократия и кто такие бюрократы? Как проживается бюрократами их рабочая повседневность в разных учреждениях? Какие механизмы адаптации и тактики сопротивления предписанному рабочему порядку используют сотрудники на местах?
Как бюрократы воображают свои задачи и свою миссию? Как конструируют образ своих клиентов и как напротив – клиенты воображают бюрократов? Каким образом они готовятся к взаимодействиям с бюрократическими институтами, какие тактики используют в этих взаимодействиях?
Обо всем этом и многом другом в рамках заявленной темы предлагаем поговорить на нашем семинаре.
Мы приглашаем к участию исследователей из различных дисциплин: социологии, антропологии, истории, политологии, психологии, юриспруденции, лингвистики, истории культуры.
Формат – очный или дистанционный.
Дедлайн подачи заявок — 1 ноября 2022 года. Все подробности найдете на сайте проекта: https://bureaucracy2022.tilda.ws/
Так называется семинар, который Факультет антропологии совместно с Институтом проблем правоприменения проведет в Европейском 16 и 17 декабря 2022.
Что такое бюрократия и кто такие бюрократы? Как проживается бюрократами их рабочая повседневность в разных учреждениях? Какие механизмы адаптации и тактики сопротивления предписанному рабочему порядку используют сотрудники на местах?
Как бюрократы воображают свои задачи и свою миссию? Как конструируют образ своих клиентов и как напротив – клиенты воображают бюрократов? Каким образом они готовятся к взаимодействиям с бюрократическими институтами, какие тактики используют в этих взаимодействиях?
Обо всем этом и многом другом в рамках заявленной темы предлагаем поговорить на нашем семинаре.
Мы приглашаем к участию исследователей из различных дисциплин: социологии, антропологии, истории, политологии, психологии, юриспруденции, лингвистики, истории культуры.
Формат – очный или дистанционный.
Дедлайн подачи заявок — 1 ноября 2022 года. Все подробности найдете на сайте проекта: https://bureaucracy2022.tilda.ws/
👍23👎1
Аналитика по-сарапуловски
Давненько нам с легендарными Сюткиным и Неполиткоретко не удавалось собраться вживую и сообразить ситуацию на троих. Наконец-то этот момент наступил. Хотя в этот раз из-за невыносимых погодных условий встреча была перенесена со ставших уже классическими берегов Карповки в гостеприимные стены рюмочной «Сарапул». (Кстати, рекомендую!) Глубоких концептуальных обсуждений в этот раз у нас не получилось. Большую часть времени мы провели упражняясь в любительских политологических рассуждениях.
Сюткин с ходу расчехлил свой controversial take. По его мнению, сборы российской армии в Беларуси – это не блеф для Запада и даже не долгосрочный запас на весну (как думаю, например, я), а то, что будет применено в военных действиях уже совсем скоро. Единственная рациональность, которая осталась у партии войны – это ценностная рациональность пацанской маскулинности. Так что там наверху якобы снова решили взять Киев. Раз так, то если у кого-то из нас и были планы доработать тихо этот семестр, а потом уже куда-то перебираться за всеми остальными мигрировавшими коллегами, то они могут сорваться очередным этапом эскалации.
Собственно, остальная часть вечера была потрачена на обсуждение стратегий выживания академических прекариев. Пришли к выводу, что, возможно, вся нынешняя ситуация может обернуться для российских соцгум ученых только во благо. Одна часть мигрировавших завяжет новые связи в западных странах. Другая избавится от шовинизма и начнет больше ценить соседей с постсоветского пространства. Да и идеалы науки как сугубо тихой кабинетной деятельности, кажется, тоже не лишним будет перетряхнуть. Как ни странно, но закончили беседу на мажорной ноте. Спасибо коллегам философам, что разбавили питерское уныние солнечным сарапуловским настроением! Удмуртия, Парма и Сибирь будут свободными!
Давненько нам с легендарными Сюткиным и Неполиткоретко не удавалось собраться вживую и сообразить ситуацию на троих. Наконец-то этот момент наступил. Хотя в этот раз из-за невыносимых погодных условий встреча была перенесена со ставших уже классическими берегов Карповки в гостеприимные стены рюмочной «Сарапул». (Кстати, рекомендую!) Глубоких концептуальных обсуждений в этот раз у нас не получилось. Большую часть времени мы провели упражняясь в любительских политологических рассуждениях.
Сюткин с ходу расчехлил свой controversial take. По его мнению, сборы российской армии в Беларуси – это не блеф для Запада и даже не долгосрочный запас на весну (как думаю, например, я), а то, что будет применено в военных действиях уже совсем скоро. Единственная рациональность, которая осталась у партии войны – это ценностная рациональность пацанской маскулинности. Так что там наверху якобы снова решили взять Киев. Раз так, то если у кого-то из нас и были планы доработать тихо этот семестр, а потом уже куда-то перебираться за всеми остальными мигрировавшими коллегами, то они могут сорваться очередным этапом эскалации.
Собственно, остальная часть вечера была потрачена на обсуждение стратегий выживания академических прекариев. Пришли к выводу, что, возможно, вся нынешняя ситуация может обернуться для российских соцгум ученых только во благо. Одна часть мигрировавших завяжет новые связи в западных странах. Другая избавится от шовинизма и начнет больше ценить соседей с постсоветского пространства. Да и идеалы науки как сугубо тихой кабинетной деятельности, кажется, тоже не лишним будет перетряхнуть. Как ни странно, но закончили беседу на мажорной ноте. Спасибо коллегам философам, что разбавили питерское уныние солнечным сарапуловским настроением! Удмуртия, Парма и Сибирь будут свободными!
👍61👎1
Опять эти двое
Курсы в Европейском университете и в онлайне устроены по-разному. Однако по случайному совпадению следующие две недели и там, и там мы будем разбирать Фуко с Латуром. Постоянные читатели знают, какой интенсивный хейт/лав я испытываю к обоим. Так что не могу отказать себе в очередной раз порефлексировать над широким распространением их идей за пределы академических дискуссий на ступеньки хипстерских баров типа «Хроник» или даже иных сторис в Инсте.
Популярность обоих французов легко объяснима в российской социальной системе, устойчивость которой теперь гарантируется только батальонами заключенных и иранскими беспилотниками. Как будто тейки Фуко и Латура просто созданы для описания нашего района мир-системы. В этом, как я думаю, и заключается самая главная проблема со всеобщим признанием любимых всеми теоретиков. Такая радость узнавания социальной жизни вокруг за какой-то сложной мыслью в тексте – штука крайне проблематичная. Главным образом из-за того, что использование концептуального языка, близкого тому, который и так интуитивно уже используется в аномичном обществе, полностью лишает нас исследовательской дистанции. Это, в свою очередь, блокирует формулировку общественных и политических альтернатив. Мы как будто добровольно сдаемся и запираем себя в происходящем вокруг ужасе.
Вместе с тем, обратим внимание, что дисциплинарная власть у Фуко – это не просто голое принуждение и страх. Нет, такая техника в первую очередь основана на закреплении регулярного неявного знания на уровне тел. Именно эффективность знания делает эффективным исполнение власти. Хм, значит, голой власти все-таки не бывает? Значит, истинное знание все-таки является нередуцируемым остатком, которое может быть проанализированно само по себе? Так? Такой же трюк, в принципе, осуществим и с Латуром. Если ключевая операция для укрепления своей актор-сети – это поиск надежных союзников, возможно, мы можем представить себе отношения альянса и без внешних врагов? Значит, солидарность возможна и где-то вне контекста постоянного испытывания на прочность сил друг друга?
Короче говоря, уже у самих классиков можно встретить массу намеков на то, как разломать неоницшианские заборы в нашей голове, которые перформативно убеждают нас, что общества – это не более чем флуктуации конфликтной материи. Это в перспективе вообще может означать побег из курятника мейнстримной французской мысли. Надеюсь, что хотя бы социологи смогут в ближайшее время осуществить рывок туда, где по-прежнему можно провести различие между знанием и властью, между смыслом и силой. А там и остальные подтянутся.
Курсы в Европейском университете и в онлайне устроены по-разному. Однако по случайному совпадению следующие две недели и там, и там мы будем разбирать Фуко с Латуром. Постоянные читатели знают, какой интенсивный хейт/лав я испытываю к обоим. Так что не могу отказать себе в очередной раз порефлексировать над широким распространением их идей за пределы академических дискуссий на ступеньки хипстерских баров типа «Хроник» или даже иных сторис в Инсте.
Популярность обоих французов легко объяснима в российской социальной системе, устойчивость которой теперь гарантируется только батальонами заключенных и иранскими беспилотниками. Как будто тейки Фуко и Латура просто созданы для описания нашего района мир-системы. В этом, как я думаю, и заключается самая главная проблема со всеобщим признанием любимых всеми теоретиков. Такая радость узнавания социальной жизни вокруг за какой-то сложной мыслью в тексте – штука крайне проблематичная. Главным образом из-за того, что использование концептуального языка, близкого тому, который и так интуитивно уже используется в аномичном обществе, полностью лишает нас исследовательской дистанции. Это, в свою очередь, блокирует формулировку общественных и политических альтернатив. Мы как будто добровольно сдаемся и запираем себя в происходящем вокруг ужасе.
Вместе с тем, обратим внимание, что дисциплинарная власть у Фуко – это не просто голое принуждение и страх. Нет, такая техника в первую очередь основана на закреплении регулярного неявного знания на уровне тел. Именно эффективность знания делает эффективным исполнение власти. Хм, значит, голой власти все-таки не бывает? Значит, истинное знание все-таки является нередуцируемым остатком, которое может быть проанализированно само по себе? Так? Такой же трюк, в принципе, осуществим и с Латуром. Если ключевая операция для укрепления своей актор-сети – это поиск надежных союзников, возможно, мы можем представить себе отношения альянса и без внешних врагов? Значит, солидарность возможна и где-то вне контекста постоянного испытывания на прочность сил друг друга?
Короче говоря, уже у самих классиков можно встретить массу намеков на то, как разломать неоницшианские заборы в нашей голове, которые перформативно убеждают нас, что общества – это не более чем флуктуации конфликтной материи. Это в перспективе вообще может означать побег из курятника мейнстримной французской мысли. Надеюсь, что хотя бы социологи смогут в ближайшее время осуществить рывок туда, где по-прежнему можно провести различие между знанием и властью, между смыслом и силой. А там и остальные подтянутся.
👍54
Кстати говоря, наперекор плохим новостям один из слушателей нашего курса отсканировал и выложил русский перевод «Гендерного беспокойства» Батлер в открытый доступ, приурочив это как раз к моей сегодняшней лекции по теме. Горжусь!
👍42👎1
Forwarded from форель разбивает лоб
Позорный закон о запрете "гей-пропаганды" окажет существенное негативное влияние на российскую науку:
Есть очевидные вещи:
- еще один стимул уехать (правда, все мои ЛГБТ-друзья и знакомые из науки это уже сделали).
- сворачивание "опасных" тематик во многих областях - от gender studies до эпидемиологии
Но вот что еще удручает:
Фактически, речь про введение цензуры в отношении огромного количества научных изданий, где ЛГБТ описывается и анализируется не так, как того требует закон. Это десятки профильных журналов и многие сотни тех, где соответствующие статьи публикуются эпизодически. Издатели этих журналов - Elsevier и т.д. - продают\продавали их электронные версии в России в составе пакетов подписок. Сейчас, когда хоть что-то из этих подписок пытаются сохранить, риски получить штраф за какую-нибудь статью в мейнстримном психологическом\социологическом журнале совершенно не к месту, при том, что выявить такие статьи стукачам элементарно, достаточно периодически искать по ключевым словам.
Дальнейший уход в пиратство? Но пиратские сервисы, будь то уснувший Сайхаб, Либген или ныне актуальный Нексус, построены по принципу единого окна и вряд ли будут изымать "неправильные" статьи хоть про геев, хоть про войну. Будут ли власти заколачивать эти оставшиеся "окна в Европу"? Исключить такой вариант нельзя. Легальные OA-издания с текстами про ЛГБТ, естественно, тоже в зоне риска. Репозитории таких изданий (например, Pubmed Central) - тоже.
Есть очевидные вещи:
- еще один стимул уехать (правда, все мои ЛГБТ-друзья и знакомые из науки это уже сделали).
- сворачивание "опасных" тематик во многих областях - от gender studies до эпидемиологии
Но вот что еще удручает:
Фактически, речь про введение цензуры в отношении огромного количества научных изданий, где ЛГБТ описывается и анализируется не так, как того требует закон. Это десятки профильных журналов и многие сотни тех, где соответствующие статьи публикуются эпизодически. Издатели этих журналов - Elsevier и т.д. - продают\продавали их электронные версии в России в составе пакетов подписок. Сейчас, когда хоть что-то из этих подписок пытаются сохранить, риски получить штраф за какую-нибудь статью в мейнстримном психологическом\социологическом журнале совершенно не к месту, при том, что выявить такие статьи стукачам элементарно, достаточно периодически искать по ключевым словам.
Дальнейший уход в пиратство? Но пиратские сервисы, будь то уснувший Сайхаб, Либген или ныне актуальный Нексус, построены по принципу единого окна и вряд ли будут изымать "неправильные" статьи хоть про геев, хоть про войну. Будут ли власти заколачивать эти оставшиеся "окна в Европу"? Исключить такой вариант нельзя. Легальные OA-издания с текстами про ЛГБТ, естественно, тоже в зоне риска. Репозитории таких изданий (например, Pubmed Central) - тоже.
👍37👎4
Нет Бога, кроме Генома
В ближайшие недели мне предстоит посетить сразу два ивента, где от меня ждут рассказа про современное состояние исследований соцгум наук. Да и вообще, я чувствую, что произошло какое-то перенасыщение канала хабермасами и латурами. Так что буду исправляться и возвращать слегка забытый жанр обзоров на качественные статьи и монографии, посвященные академической и околоакадемической сферам.
Начну со статьи Рена Ушияма в American Journal of Cultural Sociology. В ней исследуется интеллектуальная карьера Ричарда Докинза на материале 177 случаев выступлений того в медиа. Ушияма указывает на сдвиг, произошедший в публичной самопрезентации Докинза в 2006 году. До этого времени он уже был известен широкой аудитории, но только как популяризатор собственных исследований и исследований своих коллег в области эволюционной биологии. После этой даты Докинз начал последовательно выстраивать образ критика религии, что резко увеличило не только его популярность, но и противоречивость.
Сдвиг был осуществлен через несколько сильных ходов по формированию оригинального пакета интеллектуальных предложений. Во-первых, через отождествление сциентизма и атеизма. Во-вторых, добавления туда же секуляризации как главного культурного достижения не только Британии, но и Запада. В-третьих, посредством образования альянса с известными американскими философами типа Сэма Харриса и Дэниела Деннета, что позволило Докинзу выйти на более крупный и горячий рынок новой атеистической литературы.
Сейчас подобные фигуры кажутся довольно типичными для полей медиа и нон-фикшна многих стран. Скажем, у нас очень похожими способами успеха добились Ася Казанцева и Александр Панчин. Вместе с тем, именно Докинз первым проложил дорожку из академической биологии к общественному вниманию. Кажется, впрочем, что сейчас паттерны публичных споров далеко ушли от противостояния науки и религии. Скажем, Джордан Питерсон явно работает во многом по противоположным лекалам и на совсем на иную аудиторию.
Ушияма принадлежит к кругу учеников Патрика Баерта, поэтому его подход к карьере Докинза имеет ярко выраженный символико-интеракционистский характер. (Ранее я уже писал про другого соратника Баерта, исследующего такими же способами биографию Славоя Жижека.) Тем не менее, статья сильна взвешенным историографическим обзором, где раскладываются и соперничающие теории интеллектуалов от Бурдье, Чарльза Камика, Рэндалла Коллинза, etc. Тем, кто хочет вслед за мной и коллегой Машуковым запрыгнуть в фургон с оркестром SSSH, работа очень рекомендуется в качестве доступного и обстоятельного введения в проблематику.
В ближайшие недели мне предстоит посетить сразу два ивента, где от меня ждут рассказа про современное состояние исследований соцгум наук. Да и вообще, я чувствую, что произошло какое-то перенасыщение канала хабермасами и латурами. Так что буду исправляться и возвращать слегка забытый жанр обзоров на качественные статьи и монографии, посвященные академической и околоакадемической сферам.
Начну со статьи Рена Ушияма в American Journal of Cultural Sociology. В ней исследуется интеллектуальная карьера Ричарда Докинза на материале 177 случаев выступлений того в медиа. Ушияма указывает на сдвиг, произошедший в публичной самопрезентации Докинза в 2006 году. До этого времени он уже был известен широкой аудитории, но только как популяризатор собственных исследований и исследований своих коллег в области эволюционной биологии. После этой даты Докинз начал последовательно выстраивать образ критика религии, что резко увеличило не только его популярность, но и противоречивость.
Сдвиг был осуществлен через несколько сильных ходов по формированию оригинального пакета интеллектуальных предложений. Во-первых, через отождествление сциентизма и атеизма. Во-вторых, добавления туда же секуляризации как главного культурного достижения не только Британии, но и Запада. В-третьих, посредством образования альянса с известными американскими философами типа Сэма Харриса и Дэниела Деннета, что позволило Докинзу выйти на более крупный и горячий рынок новой атеистической литературы.
Сейчас подобные фигуры кажутся довольно типичными для полей медиа и нон-фикшна многих стран. Скажем, у нас очень похожими способами успеха добились Ася Казанцева и Александр Панчин. Вместе с тем, именно Докинз первым проложил дорожку из академической биологии к общественному вниманию. Кажется, впрочем, что сейчас паттерны публичных споров далеко ушли от противостояния науки и религии. Скажем, Джордан Питерсон явно работает во многом по противоположным лекалам и на совсем на иную аудиторию.
Ушияма принадлежит к кругу учеников Патрика Баерта, поэтому его подход к карьере Докинза имеет ярко выраженный символико-интеракционистский характер. (Ранее я уже писал про другого соратника Баерта, исследующего такими же способами биографию Славоя Жижека.) Тем не менее, статья сильна взвешенным историографическим обзором, где раскладываются и соперничающие теории интеллектуалов от Бурдье, Чарльза Камика, Рэндалла Коллинза, etc. Тем, кто хочет вслед за мной и коллегой Машуковым запрыгнуть в фургон с оркестром SSSH, работа очень рекомендуется в качестве доступного и обстоятельного введения в проблематику.
👍37
Общество мертвых писателей
В американской социологии есть два человека, о которых я мало упоминаю на канале, хотя оба являются для меня в определенным смысле ролевыми моделями. Речь идет о Рэндалле Коллинзе и Эндрю Эбботте, которые отметились и написанием блестящих учебников по социологической теории, и влиятельными работами о конструировании соцгум знания. В общем, что тот, что другой – этакие заокеанские ответы Бурдье, с которым оба много спорили, но при этом и продолжали его начинания.
Перечитывал тут некоторые биографические материалы и подметил еще одну общую черту между двумя патриархами. На этот раз не совсем академическую. Она заключается в любви к письму, которая иногда превосходила в их карьерах любовь, собственно, к социологии.
Коллинз даже уходил из университета на время, чтобы стать автором детективов, но потом вернулся. По собственному признанию – потому что в американской академии платят больше денег, чем в писательском ремесле. Зато, когда ему наконец-то удалось выйти на почетную пенсию, он развернулся на полную катушку и создал целый фантастический роман о распаде США после гражданской религиозной войны. Эбботт никуда не отлучался, но параллельно с работой в Чикагском университете давно пишет рецензии на книги самых разных жанров под выдуманным альтер-эго. Которым почему-то стала девушка из недалекого будущего Барбара Селарент.
Я, конечно, не могу похвастаться такими high-brow вкусами. Художка во многом прошла мимо меня. Однако все равно тихо порадовался, что моя генеалогия чем-то похожа. В школе я мечтал быть спортивным или музыкальным обозревателем. Где-нибудь на «Спорце» или в «Афише». Вроде не получилось… Хотя почему? Я пишу все те же обзоры. Правда, вместо футболистов и металистов их героями стали почему-то социологи. Ну еще мне за это не платят. В остальном мечта сбылась.
В американской социологии есть два человека, о которых я мало упоминаю на канале, хотя оба являются для меня в определенным смысле ролевыми моделями. Речь идет о Рэндалле Коллинзе и Эндрю Эбботте, которые отметились и написанием блестящих учебников по социологической теории, и влиятельными работами о конструировании соцгум знания. В общем, что тот, что другой – этакие заокеанские ответы Бурдье, с которым оба много спорили, но при этом и продолжали его начинания.
Перечитывал тут некоторые биографические материалы и подметил еще одну общую черту между двумя патриархами. На этот раз не совсем академическую. Она заключается в любви к письму, которая иногда превосходила в их карьерах любовь, собственно, к социологии.
Коллинз даже уходил из университета на время, чтобы стать автором детективов, но потом вернулся. По собственному признанию – потому что в американской академии платят больше денег, чем в писательском ремесле. Зато, когда ему наконец-то удалось выйти на почетную пенсию, он развернулся на полную катушку и создал целый фантастический роман о распаде США после гражданской религиозной войны. Эбботт никуда не отлучался, но параллельно с работой в Чикагском университете давно пишет рецензии на книги самых разных жанров под выдуманным альтер-эго. Которым почему-то стала девушка из недалекого будущего Барбара Селарент.
Я, конечно, не могу похвастаться такими high-brow вкусами. Художка во многом прошла мимо меня. Однако все равно тихо порадовался, что моя генеалогия чем-то похожа. В школе я мечтал быть спортивным или музыкальным обозревателем. Где-нибудь на «Спорце» или в «Афише». Вроде не получилось… Хотя почему? Я пишу все те же обзоры. Правда, вместо футболистов и металистов их героями стали почему-то социологи. Ну еще мне за это не платят. В остальном мечта сбылась.
👍54
Девиация по Мертону
Сижу я вчера вечером в детской социологов и политологов Европейского университета, никого не трогаю, распиваю молочный улун с коллегами. Про существование Телеграма вообще забыл. Выхожу из кабинета, проверяю впервые телефон и вижу, что в личке у меня настоящий шторм! Друзья, коллеги, даже дальние знакомые пишут: в порядке ли я? Где нахожусь? Не на холодильнике ли я уже? Оказалось, что по социальным сетям молнией разнеслась инфа о том, что у нас тут военкомы-де разгуливают по зданию, а сотрудники прячутся от них на заднем дворе.
Во-первых, да, как подтвердила администрация, вчера неприятные люди приходили в отдел кадров университета и пытались отдать под подпись повестки на имена некоторых сотрудников. Там сослались на то, что ректора нет на месте, а без него принять ничего нельзя. Незваные гости стали сначала угрожать полицией, а потом ушли, пообещав прийти завтра, т.е. уже сегодня. Ситуация неприятная, но пока, вроде, ничего летально плохого не случилось. Вот сидим ждем, как она будет развиваться.
Во-вторых, огромное спасибо всем, кто интересовался. Приятно, когда беспокоятся в Тюмени, Тбилиси и даже Мэдисоне, штат Висконсин. Супер иметь таких бдительных коллег! Хотя и смешно, и страшно, что вы узнаете какие-то новости про университет быстрее, чем это делаю я, находясь тупо в нем самом. Галактика Цукерберга, блин.
Кстати сказать, мы тут с магистрантами во вторник читали на семинаре «Социальная структура и аномия» Мертона. Суперактуальный текст, как оказалось! Пытались вписать поведение различных категорий людей в условиях мобилизации в пять различных категорий, которые представлены в статье. Больше всего споров возникло по поводу женщин, которые передают военкоматам данные своих бывших мужей, не платящих алименты. Мария Щепетнева пыталась доказать, что это инновация, а я – что в этой ситуации цели относительно одобряемые. Так что это вообще не девиация по Мертону. Не знаю, строго говоря, как это связано с предыдущими абзацами, но просто к слову пришлось.
Сижу я вчера вечером в детской социологов и политологов Европейского университета, никого не трогаю, распиваю молочный улун с коллегами. Про существование Телеграма вообще забыл. Выхожу из кабинета, проверяю впервые телефон и вижу, что в личке у меня настоящий шторм! Друзья, коллеги, даже дальние знакомые пишут: в порядке ли я? Где нахожусь? Не на холодильнике ли я уже? Оказалось, что по социальным сетям молнией разнеслась инфа о том, что у нас тут военкомы-де разгуливают по зданию, а сотрудники прячутся от них на заднем дворе.
Во-первых, да, как подтвердила администрация, вчера неприятные люди приходили в отдел кадров университета и пытались отдать под подпись повестки на имена некоторых сотрудников. Там сослались на то, что ректора нет на месте, а без него принять ничего нельзя. Незваные гости стали сначала угрожать полицией, а потом ушли, пообещав прийти завтра, т.е. уже сегодня. Ситуация неприятная, но пока, вроде, ничего летально плохого не случилось. Вот сидим ждем, как она будет развиваться.
Во-вторых, огромное спасибо всем, кто интересовался. Приятно, когда беспокоятся в Тюмени, Тбилиси и даже Мэдисоне, штат Висконсин. Супер иметь таких бдительных коллег! Хотя и смешно, и страшно, что вы узнаете какие-то новости про университет быстрее, чем это делаю я, находясь тупо в нем самом. Галактика Цукерберга, блин.
Кстати сказать, мы тут с магистрантами во вторник читали на семинаре «Социальная структура и аномия» Мертона. Суперактуальный текст, как оказалось! Пытались вписать поведение различных категорий людей в условиях мобилизации в пять различных категорий, которые представлены в статье. Больше всего споров возникло по поводу женщин, которые передают военкоматам данные своих бывших мужей, не платящих алименты. Мария Щепетнева пыталась доказать, что это инновация, а я – что в этой ситуации цели относительно одобряемые. Так что это вообще не девиация по Мертону. Не знаю, строго говоря, как это связано с предыдущими абзацами, но просто к слову пришлось.
👍85
Частная жизнь звезд
Обожаю жанр интервью с социологами. Во-первых, там, как правило, можно найти пересказы идей, тем и проблем, про которые в первоисточнике читать лень. Во-вторых, хороший интервьюер всегда раскрутит собеседника на малоизвестные подробности биографии, которые приоткрывают кулисы далекой от нас горько-сладкой западной академической жизни.
Как первого, так и второго очень много в сборнике бесед с видными американскими социологами, изданном пару лет назад для китайской аудитории. Мишель Ламонт в нем рассказывает, как писала магистерскую про взгляды на общество Ленина, которого боготворила в студенчестве. Вивиана Зелизер – как, переехав из своей родной Аргентины в Нью-Йорк, первое время работала синхронным переводчиком и на социологию поступила случайно. Это тогда показалось ей лучшим способом в будущем получить работу в ООН. Питер Бирман – о том, что во времена его аспирантства Хариссон Уайт снискал репутацию сумасшедшего ученого. В поднаучные к нему шли только самые отмороженные любители количественной социологии, которые и сами в коммуникацию не очень умели. Типа самого Бирмана, конечно.
Сборник представляет собой довольно продуманный срез разных слоев социологического истеблишмента США. Кроме указанных имен там есть Майкл Буравой, Арли Хохшильд, Джеффри Александер, Эндрю Эбботт и многие другие. Вероятно, каждый найдет там человека, который представляет его субдисциплину. Я наткнулся на это издание позавчера и капитально залип на нем вместо того, чтобы готовиться к парам. Не повторяйте моей ошибки.
Обожаю жанр интервью с социологами. Во-первых, там, как правило, можно найти пересказы идей, тем и проблем, про которые в первоисточнике читать лень. Во-вторых, хороший интервьюер всегда раскрутит собеседника на малоизвестные подробности биографии, которые приоткрывают кулисы далекой от нас горько-сладкой западной академической жизни.
Как первого, так и второго очень много в сборнике бесед с видными американскими социологами, изданном пару лет назад для китайской аудитории. Мишель Ламонт в нем рассказывает, как писала магистерскую про взгляды на общество Ленина, которого боготворила в студенчестве. Вивиана Зелизер – как, переехав из своей родной Аргентины в Нью-Йорк, первое время работала синхронным переводчиком и на социологию поступила случайно. Это тогда показалось ей лучшим способом в будущем получить работу в ООН. Питер Бирман – о том, что во времена его аспирантства Хариссон Уайт снискал репутацию сумасшедшего ученого. В поднаучные к нему шли только самые отмороженные любители количественной социологии, которые и сами в коммуникацию не очень умели. Типа самого Бирмана, конечно.
Сборник представляет собой довольно продуманный срез разных слоев социологического истеблишмента США. Кроме указанных имен там есть Майкл Буравой, Арли Хохшильд, Джеффри Александер, Эндрю Эбботт и многие другие. Вероятно, каждый найдет там человека, который представляет его субдисциплину. Я наткнулся на это издание позавчера и капитально залип на нем вместо того, чтобы готовиться к парам. Не повторяйте моей ошибки.
👍69
Марксисты помогают
Наконец-то вернулся к дописыванию обзора на современные теоретические подходы в социологии социальных и гуманитарных наук, первые черновики которого я выкладывал тут давным-давно. Держу пальцы, чтобы он был опубликован в специальном номере «Логоса» в будущем году. Может, и правильно, что я надолго забросил работу. За время образовавшейся паузы в моей голове из мутной субстанции выкристаллизовались два четких тезиса. Поймал себя на мысли, что оба хорошо передаются двумя мемными понятиями, изобретенными Фредриком Джеймисоном. Смешно, но я никогда не читал его труды в оригинале. Зато коллеги Сюткин и Жихаревич мне неоднократно пересказывали, и с тех пор не могу отделаться от них.
Первое зацепившее меня понятие – это когнитивная картография. Джеймисон предлагает схватывать культурные разломы через их артикуляцию в пространственных образах. Собственно, я этим давно занимаюсь через рисование квадратиков в социальной теории. Моя идея в том, что, занимая позицию, теоретик автоматически фокусируется на какой-то стороне изучаемого феномена, игнорируя другие. Скажем, если вы исследуете структуру научного сообщества, то отвлекаетесь от взаимодействий между отдельными учеными, и наоборот. Картографирование позволяет увидеть слепые пятна каждой теории. Культовый американский марксист вряд ли был бы доволен моим толкованием, но все равно спасибо за подбор нужных красивых слов.
Второе – это политическое бессознательное. Тут смысл в том, что каждая концептуализация социальных наук имплицитно подразумевает то или иное соотношение между объяснением общества и изменением его. Например, для классических мертоновцов социология – предприятие в первую очередь моральное. Нормы уже есть (знаменитое «CUDOS»). Надо им только следовать, что означает быть вне политики. Напротив, всякие разные новые материалисты вслед за Фуко и Латуром политизируют науку, показывая, что даже за формализмами официальной государственной статистики или биг даты скрываются линии силовых противостояний.
Впрочем, потенциал этой второй идеи уже явно выходит за границы предполагаемого обзора и главы диссертации, которая из него должна получиться. Надо будет в будущем писать отдельный текст про политико-эпистемологические проблемы изучения социальных наук в целом. Возможно, к нему и Джеймисона наконец прочитаю. А там уже даже взыскательный вкус Григория Борисыча будет удовлетворен.
Наконец-то вернулся к дописыванию обзора на современные теоретические подходы в социологии социальных и гуманитарных наук, первые черновики которого я выкладывал тут давным-давно. Держу пальцы, чтобы он был опубликован в специальном номере «Логоса» в будущем году. Может, и правильно, что я надолго забросил работу. За время образовавшейся паузы в моей голове из мутной субстанции выкристаллизовались два четких тезиса. Поймал себя на мысли, что оба хорошо передаются двумя мемными понятиями, изобретенными Фредриком Джеймисоном. Смешно, но я никогда не читал его труды в оригинале. Зато коллеги Сюткин и Жихаревич мне неоднократно пересказывали, и с тех пор не могу отделаться от них.
Первое зацепившее меня понятие – это когнитивная картография. Джеймисон предлагает схватывать культурные разломы через их артикуляцию в пространственных образах. Собственно, я этим давно занимаюсь через рисование квадратиков в социальной теории. Моя идея в том, что, занимая позицию, теоретик автоматически фокусируется на какой-то стороне изучаемого феномена, игнорируя другие. Скажем, если вы исследуете структуру научного сообщества, то отвлекаетесь от взаимодействий между отдельными учеными, и наоборот. Картографирование позволяет увидеть слепые пятна каждой теории. Культовый американский марксист вряд ли был бы доволен моим толкованием, но все равно спасибо за подбор нужных красивых слов.
Второе – это политическое бессознательное. Тут смысл в том, что каждая концептуализация социальных наук имплицитно подразумевает то или иное соотношение между объяснением общества и изменением его. Например, для классических мертоновцов социология – предприятие в первую очередь моральное. Нормы уже есть (знаменитое «CUDOS»). Надо им только следовать, что означает быть вне политики. Напротив, всякие разные новые материалисты вслед за Фуко и Латуром политизируют науку, показывая, что даже за формализмами официальной государственной статистики или биг даты скрываются линии силовых противостояний.
Впрочем, потенциал этой второй идеи уже явно выходит за границы предполагаемого обзора и главы диссертации, которая из него должна получиться. Надо будет в будущем писать отдельный текст про политико-эпистемологические проблемы изучения социальных наук в целом. Возможно, к нему и Джеймисона наконец прочитаю. А там уже даже взыскательный вкус Григория Борисыча будет удовлетворен.
👍53
Грядет двухдневное обсуждение успехов и неудач Советского проекта от моих друзей и коллег-историков, одновременно членов различных левых организаций. Кроме участия в дискуссии, можно будет задонатить средства на нужды политзаключенных. Присоединяйтесь!
👍20
Forwarded from РСД — Российское социалистическое движение
Онлайн марафон «К новому образу будущего: пересобирая ХХ век»
ПРОГРАММА 5 НОЯБРЯ
14:00-14:15
Политические заключенные в России
14:15-14:30
Юрий Манвелян
Приветствие
14:30-14:45
Гарри Азарян
Перспективы международного сотрудничества левых на постсоветском пространстве
14:45-15:00
Дискуссия
Блок 1. Советские эмансипаторные и прогрессивные проекты
15:00-15:35
Глеб Альберт + Александр Резник
Практики интернационализма в первое десятилетие советской власти: беседа с историком Глебом Альбертом
15:35-16:10
Николай Кунцевич
Ленинская национальная политика в контексте права Беларуси на самоопределение
16:10 -16:45
Иван Нестор
Вепсы. Малые народы. Как Советская власть помогала малым народам
16:45-17:20
Булат Гильманов
Между союзом и «империей добра» - почему мы сто лет не слышали о российском колониализме?
17:20-17:55
Мансур Газимзянов
Татары-мусульмане и советский проект
17:55-18:30
Игорь Кузинер
Мракобесы против антихристов. Религия в советском пространстве
Блок 3. Были ли социальные альтернативы советскому проекту?
18:30-19:05
Леонид Чернов
Правительства эсеров и меньшевиков в Сибири и на Дальнем Востоке. Почему не удалась альтернатива большевизму
19:05-19:40
Евгений Синин
Зиновьев и товарищи. Почему старые большевики в годы репрессий оказались бессильны?
Блок 2. Основные социально-политические проблемы на постсоветском пространстве
19:40-20:15
Джошуа Ротгоцкий
Социальная стратификация казахской степи: от революции до реставрации
20:15-20:50
Алексей Кудрицкий
Популизм и демократия в Беларуси
Ссылка на трансляцию
ПРОГРАММА 5 НОЯБРЯ
14:00-14:15
Политические заключенные в России
14:15-14:30
Юрий Манвелян
Приветствие
14:30-14:45
Гарри Азарян
Перспективы международного сотрудничества левых на постсоветском пространстве
14:45-15:00
Дискуссия
Блок 1. Советские эмансипаторные и прогрессивные проекты
15:00-15:35
Глеб Альберт + Александр Резник
Практики интернационализма в первое десятилетие советской власти: беседа с историком Глебом Альбертом
15:35-16:10
Николай Кунцевич
Ленинская национальная политика в контексте права Беларуси на самоопределение
16:10 -16:45
Иван Нестор
Вепсы. Малые народы. Как Советская власть помогала малым народам
16:45-17:20
Булат Гильманов
Между союзом и «империей добра» - почему мы сто лет не слышали о российском колониализме?
17:20-17:55
Мансур Газимзянов
Татары-мусульмане и советский проект
17:55-18:30
Игорь Кузинер
Мракобесы против антихристов. Религия в советском пространстве
Блок 3. Были ли социальные альтернативы советскому проекту?
18:30-19:05
Леонид Чернов
Правительства эсеров и меньшевиков в Сибири и на Дальнем Востоке. Почему не удалась альтернатива большевизму
19:05-19:40
Евгений Синин
Зиновьев и товарищи. Почему старые большевики в годы репрессий оказались бессильны?
Блок 2. Основные социально-политические проблемы на постсоветском пространстве
19:40-20:15
Джошуа Ротгоцкий
Социальная стратификация казахской степи: от революции до реставрации
20:15-20:50
Алексей Кудрицкий
Популизм и демократия в Беларуси
Ссылка на трансляцию
👍24
Сфинксы вглядываются друг в друга
В американской социологии никто не читал и читает Лумана. Он не придавал значения эмпирике, он не писал в журнальном формате, он развивает Парсонса вместо того, чтобы его похоронить и т. п. Правда, есть одно исключение. Вот в этом милом интервью Харрисона Уайта немецким коллегам американец называет Лумана аж духовным родственником и вспоминает, как тот однажды пригласил его в Билефельд обсудить вместе проблемы конструирования смысла.
Родственная близость между обоими состоит, грубо говоря, в идее того, что общество – это острова смысловой стабильности в совершенно штормовом океане бессмыслицы. Луман называет этот океан шумом, а Уайт в разных местах по-разному: турбулентностью, стохастичностью, неопределенностью. Также оба считают, что индивиды – это не те, кто насыпает эти острова, а только маленькие песчинки на них. В этом оба противостоят любым формам методологического индивидуализма. Правда, и феноменологическим подходам оба сопротивляются, предлагая некоторую хоть бы и номинальную объективистскую установку.
Надо сказать, что с теоретическим решением преодоления шума Лумана я как-то с горем пополам разобрался, но писания Уайта для меня до сих пор подобны энигме. Я, кажется, что-то понимаю из его предметных исследований промышленных рынков и художественных стилей, но общую теорию могу наблюдать только в контурах. Уайт, как умеет, очерчивает ее обычно частичными аналогиями с другими теоретиками. Не только с Луманом, но и с Бурдье, интеракционистами типа Беккера и др. Вот за счет этих аналогий и проявляются контуры, но не сама фигура целиком. Может, сказывается недостаток у меня математического образования. Забавно, что Уайт в том же интервью отказывается называть себя теоретическим социологом и считает, что просто решает некоторые проблемы, растущие из материала. Noice.
В общем, у меня, кажется, появилась неофициальная цель в жизни: разобраться в том, как Харрисон Уайт вообще представляет общество. Как будто без этого даже стыдно считать, что разбираешься в теории.
В американской социологии никто не читал и читает Лумана. Он не придавал значения эмпирике, он не писал в журнальном формате, он развивает Парсонса вместо того, чтобы его похоронить и т. п. Правда, есть одно исключение. Вот в этом милом интервью Харрисона Уайта немецким коллегам американец называет Лумана аж духовным родственником и вспоминает, как тот однажды пригласил его в Билефельд обсудить вместе проблемы конструирования смысла.
Родственная близость между обоими состоит, грубо говоря, в идее того, что общество – это острова смысловой стабильности в совершенно штормовом океане бессмыслицы. Луман называет этот океан шумом, а Уайт в разных местах по-разному: турбулентностью, стохастичностью, неопределенностью. Также оба считают, что индивиды – это не те, кто насыпает эти острова, а только маленькие песчинки на них. В этом оба противостоят любым формам методологического индивидуализма. Правда, и феноменологическим подходам оба сопротивляются, предлагая некоторую хоть бы и номинальную объективистскую установку.
Надо сказать, что с теоретическим решением преодоления шума Лумана я как-то с горем пополам разобрался, но писания Уайта для меня до сих пор подобны энигме. Я, кажется, что-то понимаю из его предметных исследований промышленных рынков и художественных стилей, но общую теорию могу наблюдать только в контурах. Уайт, как умеет, очерчивает ее обычно частичными аналогиями с другими теоретиками. Не только с Луманом, но и с Бурдье, интеракционистами типа Беккера и др. Вот за счет этих аналогий и проявляются контуры, но не сама фигура целиком. Может, сказывается недостаток у меня математического образования. Забавно, что Уайт в том же интервью отказывается называть себя теоретическим социологом и считает, что просто решает некоторые проблемы, растущие из материала. Noice.
В общем, у меня, кажется, появилась неофициальная цель в жизни: разобраться в том, как Харрисон Уайт вообще представляет общество. Как будто без этого даже стыдно считать, что разбираешься в теории.
👍38
Коллега Денисов проницательно пишет о искаженном восприятии молодых провинциальных ученых туземными, и наоборот. Вспомнилось, как на Гумфаке НГУ у меня тоже была репутация сноба за пропаганду культуральной истории и бравирование знанием Фуко. Оглядываясь назад, я думаю, что многое в моем отношении к преподавателям и однокурсникам было незрелым. Сейчас за все это неудобно, если не сказать стыдно. В оправдание уточню, что, в отличие от СПбГУ, никакой институциональной поддержки у бунтарски настроенных студентов не было. Мы просто мечтали дотерпеть, доучиться и разбежаться кто куда.
👍28