НАШИ НА ЕВРОВИДЕНИИ
Я как будто вступаю в зловонную жижу,
Нажимая в смартфоне на кнопочку «play»,
Чтоб увидеть российскую диву Манижу,
Озорную певунью таджикских корней.
Нам пришла разнарядка опять из Парижу,
Снова требует пищи заморский дракон,
Не Little Big’а с усами, а пышку Манижу
На откорм шоу-бизнесу требует он.
Говорит: «Пусть попляшет она в Роттердаме,
А потом порешаем, сожрать иль вознесть.
Не меняются наши пристрастья с годами -
Баб славянских под псевдо-Кустурицу есть.
Под такое ж плясала гуцулка Руслана,
Энергично плясала, итти её так!
Обещала сгореть в честь победы майдана,
Но пока не горит и не тонет никак».
Да, не русская и не славянка Манижа,
Но дракону сойдёт, пусть подавится, гад.
Пусть с колхозом таким не добиться престижа,
Но зато наш премьер будет этому рад.
Нам на будущий год ведь совсем не нужны же
Здесь заморские фрики и БДСМ?
Лучше средства направить в Анапу и Кижи,
Нам с ковидом не до гей-парада совсем.
Слышу вопли опять в соцсетях: «Ненавижу!
Гастарбайтеры всюду, довольно терпеть!
На позорище Маню отдай, не Манижу!
Нерусь вон из страны, Евровиденью смерть!»
Эх, забыть бы про всё, в руки взять пассатижи,
Повертеть бы штырёк в двухпрограммном тиви,
Где про труд хлопкоробов танцуют Манижи
И румяные Мани поют о любви.
Я как будто вступаю в зловонную жижу,
Нажимая в смартфоне на кнопочку «play»,
Чтоб увидеть российскую диву Манижу,
Озорную певунью таджикских корней.
Нам пришла разнарядка опять из Парижу,
Снова требует пищи заморский дракон,
Не Little Big’а с усами, а пышку Манижу
На откорм шоу-бизнесу требует он.
Говорит: «Пусть попляшет она в Роттердаме,
А потом порешаем, сожрать иль вознесть.
Не меняются наши пристрастья с годами -
Баб славянских под псевдо-Кустурицу есть.
Под такое ж плясала гуцулка Руслана,
Энергично плясала, итти её так!
Обещала сгореть в честь победы майдана,
Но пока не горит и не тонет никак».
Да, не русская и не славянка Манижа,
Но дракону сойдёт, пусть подавится, гад.
Пусть с колхозом таким не добиться престижа,
Но зато наш премьер будет этому рад.
Нам на будущий год ведь совсем не нужны же
Здесь заморские фрики и БДСМ?
Лучше средства направить в Анапу и Кижи,
Нам с ковидом не до гей-парада совсем.
Слышу вопли опять в соцсетях: «Ненавижу!
Гастарбайтеры всюду, довольно терпеть!
На позорище Маню отдай, не Манижу!
Нерусь вон из страны, Евровиденью смерть!»
Эх, забыть бы про всё, в руки взять пассатижи,
Повертеть бы штырёк в двухпрограммном тиви,
Где про труд хлопкоробов танцуют Манижи
И румяные Мани поют о любви.
Как-то мы со случайным знакомым Альбертом,
Жря портвейн из горла, забуровились в лес,
И увидел внезапно я деву с мольбертом,
А Альберт незаметно куда-то исчез.
Так бывает. Закрытой корявым конвертом,
Жизнь как даст вдруг по кумполу Книгой чудес!
И хуяк - пред тобою красотка с мольбертом,
И навязчивый пидор куда-то исчез.
И рассыплется ельник вдруг птичьим концертом,
И стенанья красотки взлетят до небес,
И вторая бутылка подъедет с Альбертом,
И укусит за жопу тебя говномес.
И красотка тебя так обхватит ногами,
Что не деться тебе от Альберта никак,
И такое вдруг выйдет из тел оригами,
Что сам леший из чащи покажет кутак.
Всем согражданам, что призывают к свободе,
Я советую чаще бывать на природе!
Жря портвейн из горла, забуровились в лес,
И увидел внезапно я деву с мольбертом,
А Альберт незаметно куда-то исчез.
Так бывает. Закрытой корявым конвертом,
Жизнь как даст вдруг по кумполу Книгой чудес!
И хуяк - пред тобою красотка с мольбертом,
И навязчивый пидор куда-то исчез.
И рассыплется ельник вдруг птичьим концертом,
И стенанья красотки взлетят до небес,
И вторая бутылка подъедет с Альбертом,
И укусит за жопу тебя говномес.
И красотка тебя так обхватит ногами,
Что не деться тебе от Альберта никак,
И такое вдруг выйдет из тел оригами,
Что сам леший из чащи покажет кутак.
Всем согражданам, что призывают к свободе,
Я советую чаще бывать на природе!
Американские Вайнштейны,
К России руки простерев,
Рыдают: «Злыдни Рубинштейны,
Ебущие российских дев!
Владим Владимча умоляйте
Лесбийцам Русь не оставлять,
И всё, что просят, обнуляйте,
Чтоб вас не стали обнулять!»
(Вариант:
Чтоб вас не отдуплили, блять!)
К России руки простерев,
Рыдают: «Злыдни Рубинштейны,
Ебущие российских дев!
Владим Владимча умоляйте
Лесбийцам Русь не оставлять,
И всё, что просят, обнуляйте,
Чтоб вас не стали обнулять!»
(Вариант:
Чтоб вас не отдуплили, блять!)
Хорошо зимой во Пскове:
Чай варенье пироги.
Дед-мороз, насупив брови,
Чистит снегом сапоги.
Над палатами-кремлями
Белый курится дымок.
Отоваренный люлями
Ковыляет алкашок.
Те, кто пиздили мущщину,
Песнь победную поют,
Подзамерзлую рябину
Птички разные клюют,
От небес до горизонта
То ли сахар то ли снег,
А в музее про Довмонта,
Вам расскажет человек,
Человек такой красивый,
Прям ну ё, ну ё-моё!
Будем жить, покуда живы -
Я ночую у нее!
Чай варенье пироги.
Дед-мороз, насупив брови,
Чистит снегом сапоги.
Над палатами-кремлями
Белый курится дымок.
Отоваренный люлями
Ковыляет алкашок.
Те, кто пиздили мущщину,
Песнь победную поют,
Подзамерзлую рябину
Птички разные клюют,
От небес до горизонта
То ли сахар то ли снег,
А в музее про Довмонта,
Вам расскажет человек,
Человек такой красивый,
Прям ну ё, ну ё-моё!
Будем жить, покуда живы -
Я ночую у нее!
Хер до поднебесья раскоряча
И земли не чуя под собой,
«Я хочу вас выебать, мучача», -
Говорил красавице олд бой.
А красотка вида неземного
Отмотала следующую речь:
«Отвали, дебил, люблю другого.
Но за сотку я б могла отжечь». -
«Сотка, детка, это не проблема,
На уже, возьми и начинай». -
И, повесив рот напротив члена,
Дева парню сотворила рай.
А вот если не было бы сотки,
Не было бы рая никогда,
Он бы просто выпил рюмку водки
И повесил хуй на провода.
И земли не чуя под собой,
«Я хочу вас выебать, мучача», -
Говорил красавице олд бой.
А красотка вида неземного
Отмотала следующую речь:
«Отвали, дебил, люблю другого.
Но за сотку я б могла отжечь». -
«Сотка, детка, это не проблема,
На уже, возьми и начинай». -
И, повесив рот напротив члена,
Дева парню сотворила рай.
А вот если не было бы сотки,
Не было бы рая никогда,
Он бы просто выпил рюмку водки
И повесил хуй на провода.
ТОСКА ПО ЕВРОПАМ
Высморкайся в маску, вытрись занавеской,
Взгромоздись на тумбу или на фонарь,
Пусть весь мир узнает - ты пацанчик резкий,
Знаешь песни Фейса и читал Букварь.
Нам на песни Фейса, и на песни Нойза,
Даже и на Цоя, в общем, положить,
С БэЛээМом в сердце, в дебрях Иллинойса,
В Портлендах-Сиэтлах мы желаем жить.
Мы хотим свободы, наркоты бесплатной,
И чтоб полицаи чистили нам шуз,
Климат в Рашке тоже кислый, непонятный,
Грета, помоги, а? бъюз, абъюз, абъюз!
Заебли Земфира, Алла и Манижа,
Под ногами жижа и на стенах ржа.
Мы ж уже созрели, сука, для Парижа,
Нахуй нам Земфира, нахуй Манижá?
Где ты, наш Навальный, предводитель грозный?
Чалишься на зоне, стонешь по блинам?
Ты не расслабляйся, кум у нас серьезный,
Дед на ринге жопу надерёт всем нам.
Так что мы покамест зачехляем лица,
Хоть и обсморкали масочки в бою.
Лишь Навальной Юле светит заграница,
Ну а нас, ебланов, вертит на хую.
Высморкайся в маску, вытрись занавеской,
Взгромоздись на тумбу или на фонарь,
Пусть весь мир узнает - ты пацанчик резкий,
Знаешь песни Фейса и читал Букварь.
Нам на песни Фейса, и на песни Нойза,
Даже и на Цоя, в общем, положить,
С БэЛээМом в сердце, в дебрях Иллинойса,
В Портлендах-Сиэтлах мы желаем жить.
Мы хотим свободы, наркоты бесплатной,
И чтоб полицаи чистили нам шуз,
Климат в Рашке тоже кислый, непонятный,
Грета, помоги, а? бъюз, абъюз, абъюз!
Заебли Земфира, Алла и Манижа,
Под ногами жижа и на стенах ржа.
Мы ж уже созрели, сука, для Парижа,
Нахуй нам Земфира, нахуй Манижá?
Где ты, наш Навальный, предводитель грозный?
Чалишься на зоне, стонешь по блинам?
Ты не расслабляйся, кум у нас серьезный,
Дед на ринге жопу надерёт всем нам.
Так что мы покамест зачехляем лица,
Хоть и обсморкали масочки в бою.
Лишь Навальной Юле светит заграница,
Ну а нас, ебланов, вертит на хую.
ПАДАЛЬ
——
Мы пишем стихи и рисуем картины,
прелестниц возносим мы на пьедестал,
а кто-то с манерами гнусной скотины
берет их и тащит на сеновал.
Мы бисер словес перед женщиной мечем,
целуем ей ручки и дарим цветы,
а кто-то ей шепчет в первый же вечер:
«Подруга, а в попочку долбишься ты?»
Мы смотрим в глаза и уста ненаглядной,
под смех ее звонкий готовы летать,
а кто-то на ротик посмотрит прохладно
и думает: классно должна отсосать.
Нам нужно томленье и очарованье,
а девушка думает: что за дебил?
и к грубой скотине бежит на свиданье,
чтоб скот этот сваю поглубже ей вбил.
Но часто во вкус отношений высоких
развратная дрянь начинает входить,
долбясь в три дыры у самцов недалеких,
поэта за нос она любит водить.
А впрочем, кто в этой херне недалекий,
решать не поэту, девчонке решать,
ей нравится в попку, и петтинг глубокий,
а с кем-то – лишь ручки лобзать разрешать.
Ей нравится быть недотрогой, сиреной,
сводить своим голосом парня с ума,
а через минуту стать тварью растленной,
закачанной соусом, как шаурма.
Но ведь и художник – он тоже желает
засунуть в нее сиротливый бумбос,
увидеть, как попка от тренья пылает,
прочувствовать долгий и нежный отсос.
Как мир удивительно несовершенен,
устал я над падалью птицей кружить!
Но вновь перед падалью пал на колени,
и падаль сказала: «Давайте дружить!»
——
Мы пишем стихи и рисуем картины,
прелестниц возносим мы на пьедестал,
а кто-то с манерами гнусной скотины
берет их и тащит на сеновал.
Мы бисер словес перед женщиной мечем,
целуем ей ручки и дарим цветы,
а кто-то ей шепчет в первый же вечер:
«Подруга, а в попочку долбишься ты?»
Мы смотрим в глаза и уста ненаглядной,
под смех ее звонкий готовы летать,
а кто-то на ротик посмотрит прохладно
и думает: классно должна отсосать.
Нам нужно томленье и очарованье,
а девушка думает: что за дебил?
и к грубой скотине бежит на свиданье,
чтоб скот этот сваю поглубже ей вбил.
Но часто во вкус отношений высоких
развратная дрянь начинает входить,
долбясь в три дыры у самцов недалеких,
поэта за нос она любит водить.
А впрочем, кто в этой херне недалекий,
решать не поэту, девчонке решать,
ей нравится в попку, и петтинг глубокий,
а с кем-то – лишь ручки лобзать разрешать.
Ей нравится быть недотрогой, сиреной,
сводить своим голосом парня с ума,
а через минуту стать тварью растленной,
закачанной соусом, как шаурма.
Но ведь и художник – он тоже желает
засунуть в нее сиротливый бумбос,
увидеть, как попка от тренья пылает,
прочувствовать долгий и нежный отсос.
Как мир удивительно несовершенен,
устал я над падалью птицей кружить!
Но вновь перед падалью пал на колени,
и падаль сказала: «Давайте дружить!»
САМЦЫ КОЛЬЦА
Две полуголые эльфийки, напившись водки с шампанеей,
на травке танцевали джигу, а может, просто сельский твист.
Плескалась у лужайки речка с названьем кельтским Малофея,
и небосвод над лесостепью был упоителен и чист.
Не помню, как мы оказались с моим приятелем Коляном
на фестиывале толкинистов, где под волынки шел распляс,
скакали мужики в юбчонках, но к ним, укуренным и пьяным,
их девки были равнодушны, они предпочитали нас.
Им, юным, трепетным, нескладным, видать, наскучило общенье
на тему хоббитов и эльфов, ирландских танцев и бухла,
и мы, варяги удалые, на малосольных девок злые,
схватив двух самых развеселых, поперлись с ними на дела.
Шумел камыш, деревья гнулись, трава примялась на лужайке,
две осчастливленных эльфийки, вскочив с травы, пустились в пляс,
и к ним на пляску набежали бельчата, ежики и зайки,
и из воды вдруг член поднялся - огромный, с парой красных глаз,
а вслед за слизистой елдою явилась туша над водою.
"Ихтиозавр", - Колян присвистнул. - "Лох-несский монстр", - добавил я.
"Дракон Фафнир! - вскричали тетки. - Приди, порви на нас колготки!" -
"Да мы уже вам их порвали!" - я бросил в сторону бабья,
а сам подумал: что за мерзость явилась нам из русской речки?
Откуда вся эта приблуда, все эти танцы на лугу,
все эти пляшущие зайки и чокнутые человечки,
которых я не понимаю (хотя, задвинуть им могу)?
А монстр все ближе надвигался, сопел и хлюпал, двигал шеей,
с головки маленькой стекала зелено-желтая слюна,
заря кровищей набухала над древней речкой Малофеей,
и монстр, пихнув эльфиек тушей, вцепился в друга Коляна.
Колян, повиснув на футболке, задрыгал в воздухе ногами
и, изогнувшись, ткнулся рожей дракону в сомкнутую пасть.
И вдруг дракона охватило густое розовое пламя,
Коляна резко отшвырнуло, а монстр в огне успел пропасть.
И там, где был дракон поганый, вдруг добрый молодец явился
в расшитой золотом рубахе и с диадемой в волосах,
он сапожком зеленым топнул и в пояс Коле поклонился,
и слезы жемчугом блеснули в его каштановых усах.
"Исчезли колдовские чары! - воскликнул принц золотокудрый. -
Проклятье феи Обдристоны ты поцелуем свел на нет.
Какой же я был недотепа, членоголовый и немудрый!
Ведь я за девками гонялся все эти тыщу с лишним лет.
Зацеловал за эти годы я их не меньше миллиона,
простолюдинок и дворянок, да и принцесс штук 800.
А оказалось. что заклятье у королевича-дракона
в педерастии состояло. Ну я муфлон, ну я удод!
За это, брат, проси что хочешь. Проси что хочешь, рыцарь Колька,
снимай с башки мою корону, а хочешь, в задницу дери!
Меня затрахали девчонки, ну, то есть, я порвал их столько,
что хочется других изысков. Ах, что за попка, посмотри!"
Принц приспустил свои лосины и повернулся к Коле задом,
и Коля снял с него корону, и, чтобы не было обид,
потеребил, нагнул и вставил. А две эльфийки влажным взглядом
за этим действом наблюдали, имея очень грустный вид.
Вот так мы съездили с Коляном на съезд эльфийцев-толкинистов,
вот так мы трахнули дракона и золотишком разжились.
В столице принца мы отдали учиться в школу визажистов,
он нам звонит и сообщает, что у него все хорошо.
И те две тетки нам звонили, про принца спрашивали что-то
и звали мощно оттянуться под видео "Самцы Кольца",
но мы сказали, что не можем, что, типа, срочная работа,
что мы их, гадин, ненавидим,
они разбили нам сердца.
Две полуголые эльфийки, напившись водки с шампанеей,
на травке танцевали джигу, а может, просто сельский твист.
Плескалась у лужайки речка с названьем кельтским Малофея,
и небосвод над лесостепью был упоителен и чист.
Не помню, как мы оказались с моим приятелем Коляном
на фестиывале толкинистов, где под волынки шел распляс,
скакали мужики в юбчонках, но к ним, укуренным и пьяным,
их девки были равнодушны, они предпочитали нас.
Им, юным, трепетным, нескладным, видать, наскучило общенье
на тему хоббитов и эльфов, ирландских танцев и бухла,
и мы, варяги удалые, на малосольных девок злые,
схватив двух самых развеселых, поперлись с ними на дела.
Шумел камыш, деревья гнулись, трава примялась на лужайке,
две осчастливленных эльфийки, вскочив с травы, пустились в пляс,
и к ним на пляску набежали бельчата, ежики и зайки,
и из воды вдруг член поднялся - огромный, с парой красных глаз,
а вслед за слизистой елдою явилась туша над водою.
"Ихтиозавр", - Колян присвистнул. - "Лох-несский монстр", - добавил я.
"Дракон Фафнир! - вскричали тетки. - Приди, порви на нас колготки!" -
"Да мы уже вам их порвали!" - я бросил в сторону бабья,
а сам подумал: что за мерзость явилась нам из русской речки?
Откуда вся эта приблуда, все эти танцы на лугу,
все эти пляшущие зайки и чокнутые человечки,
которых я не понимаю (хотя, задвинуть им могу)?
А монстр все ближе надвигался, сопел и хлюпал, двигал шеей,
с головки маленькой стекала зелено-желтая слюна,
заря кровищей набухала над древней речкой Малофеей,
и монстр, пихнув эльфиек тушей, вцепился в друга Коляна.
Колян, повиснув на футболке, задрыгал в воздухе ногами
и, изогнувшись, ткнулся рожей дракону в сомкнутую пасть.
И вдруг дракона охватило густое розовое пламя,
Коляна резко отшвырнуло, а монстр в огне успел пропасть.
И там, где был дракон поганый, вдруг добрый молодец явился
в расшитой золотом рубахе и с диадемой в волосах,
он сапожком зеленым топнул и в пояс Коле поклонился,
и слезы жемчугом блеснули в его каштановых усах.
"Исчезли колдовские чары! - воскликнул принц золотокудрый. -
Проклятье феи Обдристоны ты поцелуем свел на нет.
Какой же я был недотепа, членоголовый и немудрый!
Ведь я за девками гонялся все эти тыщу с лишним лет.
Зацеловал за эти годы я их не меньше миллиона,
простолюдинок и дворянок, да и принцесс штук 800.
А оказалось. что заклятье у королевича-дракона
в педерастии состояло. Ну я муфлон, ну я удод!
За это, брат, проси что хочешь. Проси что хочешь, рыцарь Колька,
снимай с башки мою корону, а хочешь, в задницу дери!
Меня затрахали девчонки, ну, то есть, я порвал их столько,
что хочется других изысков. Ах, что за попка, посмотри!"
Принц приспустил свои лосины и повернулся к Коле задом,
и Коля снял с него корону, и, чтобы не было обид,
потеребил, нагнул и вставил. А две эльфийки влажным взглядом
за этим действом наблюдали, имея очень грустный вид.
Вот так мы съездили с Коляном на съезд эльфийцев-толкинистов,
вот так мы трахнули дракона и золотишком разжились.
В столице принца мы отдали учиться в школу визажистов,
он нам звонит и сообщает, что у него все хорошо.
И те две тетки нам звонили, про принца спрашивали что-то
и звали мощно оттянуться под видео "Самцы Кольца",
но мы сказали, что не можем, что, типа, срочная работа,
что мы их, гадин, ненавидим,
они разбили нам сердца.
Надо садиться на электричку и ехать в Подольск. МЦД - это песня, гимн Собянину! Не то что раньше.
https://youtu.be/VJONZuckr2A
https://youtu.be/VJONZuckr2A
YouTube
Psycho Killer (эпизод из фильма Лето)
ПОЭТАМ ПРАВДЫ И СОВЕСТИ
Как радостно быть настоящим поэтом,
Шустрилой-ткачом паутины словесной,
Уметь изливаться хвостатым сонетом
И радовать дам пасторалью прелестной,
Вождям революции петь дифирамбы,
Когда революция в дверь постучится;
Когда ж новый мир вам задвинет по гланды -
В стихах против тех же вождей возмутиться,
Что, мол, волосатые пальцы грузина
Побрили друзьям эспаньолки и пейсы,
Что тысячи тысяч погибли невинно,
Что есть бронепоезд, но слямзили рельсы.
О чем же ты думал, кузнечик бездумный,
В стихии стихи крылышкуя скворцово?
Я плюну тебе на могилу, я умный.
Убогие, бойтесь пера Степанцова!
Как радостно быть настоящим поэтом,
Шустрилой-ткачом паутины словесной,
Уметь изливаться хвостатым сонетом
И радовать дам пасторалью прелестной,
Вождям революции петь дифирамбы,
Когда революция в дверь постучится;
Когда ж новый мир вам задвинет по гланды -
В стихах против тех же вождей возмутиться,
Что, мол, волосатые пальцы грузина
Побрили друзьям эспаньолки и пейсы,
Что тысячи тысяч погибли невинно,
Что есть бронепоезд, но слямзили рельсы.
О чем же ты думал, кузнечик бездумный,
В стихии стихи крылышкуя скворцово?
Я плюну тебе на могилу, я умный.
Убогие, бойтесь пера Степанцова!
Итак, леди и джентльмены, драматический сериал
BAD ROMANCE
1.
Оборзевший голубь с чайкою несётся,
С белокрылой чайкой вдоль морской волны,
Чайка то подвиснет, то вдруг оглянётся:
– Голубь, ты отлипни, мы ведь не равны.
Ты не очень птица, курица, скорее,
Паразит и трутень, и клюёшь навоз,
Ты в своём бакланстве воробья хитрее,
А моря и ветер не твоё, обсос.
Отвечал ей голубь, голубь сизокрылый,
Сумасшедший голубь с чаечьей душой:
– Вам с природой, чайкам, просто пофартило,
Клюв у вас уцепист, крыл размах большой.
Красота и сила вам дана от века,
Я ж свою убогость сам преодолел,
Вы сейчас харчитесь с рук у человека,
А создатель рыбу вам ловить велел.
Усмехнулась чайка, ухмыльнулась криво,
Отвернула морду наглую свою
И рванула к людям, в бар, где пили пиво
И бросали чайкам хлеб и чешую.
2.
Оборзевший голубь с чайкою токует,
Прыгает и кружит, задирает хвост,
Говорит: - Пойми ты, я искал такую,
Чтоб и цвет, и носик, и перо и рост.
Чайке ж это глупо и смешно немножко,
И стыдится чайка братьев и сестёр,
Если б не приличия - долбанула б в бошку,
Чтобы пентюх жирный чмакнул об забор,
Об забор бетонный, о причал шершавый.
– Слышь, вахлак помойный, как ты смеешь тут
Надувать свой зоб под шубою корявой?
Отвали, бомжара, фуфел, баламут!
Ухмыльнулся голубь, усмехнулся криво,
Отрыгнул из зоба золотой кулон:
– Будет нам, красотка, на вино и пиво,
На икру и крабов, и «моэ шандон».
Натаскал я много золота на море,
С тумбочек в отелях брюлики клевал,
Зиму и ненастья встретим мы без горя,
Присмотрел для нас я тёпленький подвал.
И пока другие чайки и бакланы
На помойных кучах будут выживать,
Будем прилетать мы в бары-рестораны,
И друг другу яства в клювики совать...
И склонила чайка гордый клюв чуть набок,
Повернулась задом, приподнявши хвост,
А неряха-голубь произнёс: «Порядок!»,
И, урча, задвинул чайке в полный рост.
3.
Оборзевший голубь отгоняет чаек
От своей тарелки возле кабака,
Там лежат головки тюлек и шамаек,
Хлебушек, опарыш, жилки шашлыка.
За кольцо с сапфиром, что срыгнул он летом,
Кормит его повар, добрый Магомет.
Как гуляла свадьба дочки Магомета!
И теперь у голубя здесь абонемент.
«Чайка нехороший птица, неполезный, -
Магомет вещает, выйдя на крыльцо, -
Не принес ни разу даже рупь железный,
А не то что с камнем золотой кольцо!
Кушай, голубь, кушай, все что хочешь, брат мой,
Лобио, сациви, и попей вина!
Знаю, что живешь ты с чайкою развратной,
Почему, брат, чайка у тебя одна?
Ты джигит, мужчина, воин и добытчик,
Ми прокормим чаек две ищщо и три,
Ты живи с гаремом, как велит обычай.
Хочешь лебедь белий? Нет? А то смотри!»
Вытирая руки о передник чёрный,
Магомет уходит - хашлама не ждёт.
Заглотив с тарелки жрачку, голубь вздорный
Свою кралю-чайку покормить идёт,
Чаечку-дурашку, что сидит на яйцах,
Думая, что высидит чаечьих птенцов.
Только от осины пальмы не родятся -
Говорят вам Ницше, Кант и Степанцов.
4.
Оборзевший голубь чешет по причалу,
По морозной крошке из дождя и брызг,
Взгляд, презренья полный, обращён на чаек,
Голубю противен их голодный визг.
Было дело, взял он королевну чайку
Жить в свою берлогу, с трубами подвал,
Думал, будут детки, станет за хозяйку, -
Только зря в мечтах он это рисовал.
Как он ни лелеял, от морозов пряча,
Яствами какими чайку ни кормил,
Только отвернулась от него мучача,
Лишь их голубёнок слово проронил.
Он ещё не начал даже оперяться:
Гуркнул, загугукал - отвернулась мать,
И, взмахнув крылами, прочь к своим - пластаться,
Крякать в стылых скалах, по небу летать.
А потом заслала утку-адвоката,
Что, мол, за рожденье голубя-птенца,
В месяц по кольцу ей золотому надо.
В общем, опустила бедного отца.
Только адвокату радости-то нету.
«Слышь, давай в мой офис», - голубь проронил,
И привёл он утку в кухню к Магомету,
Магомет же утку живо расчленил.
В этот вечер рюмку бронебойной чачи
В клюв залил бедняге повар Магомет.
– Не рыдай, брат голубь, выпей за удачу,
За здоровье сына и за мир на свет!
Ходит по причалу папа-одиночка,
Плачет: - Всё прощу, мля! Сына прокормлю!
Возвратись, всё будет, серьги и цепочки!
Слышишь, дрянь, паскуда? Я тебя люблю!
(Окончание следует)
BAD ROMANCE
1.
Оборзевший голубь с чайкою несётся,
С белокрылой чайкой вдоль морской волны,
Чайка то подвиснет, то вдруг оглянётся:
– Голубь, ты отлипни, мы ведь не равны.
Ты не очень птица, курица, скорее,
Паразит и трутень, и клюёшь навоз,
Ты в своём бакланстве воробья хитрее,
А моря и ветер не твоё, обсос.
Отвечал ей голубь, голубь сизокрылый,
Сумасшедший голубь с чаечьей душой:
– Вам с природой, чайкам, просто пофартило,
Клюв у вас уцепист, крыл размах большой.
Красота и сила вам дана от века,
Я ж свою убогость сам преодолел,
Вы сейчас харчитесь с рук у человека,
А создатель рыбу вам ловить велел.
Усмехнулась чайка, ухмыльнулась криво,
Отвернула морду наглую свою
И рванула к людям, в бар, где пили пиво
И бросали чайкам хлеб и чешую.
2.
Оборзевший голубь с чайкою токует,
Прыгает и кружит, задирает хвост,
Говорит: - Пойми ты, я искал такую,
Чтоб и цвет, и носик, и перо и рост.
Чайке ж это глупо и смешно немножко,
И стыдится чайка братьев и сестёр,
Если б не приличия - долбанула б в бошку,
Чтобы пентюх жирный чмакнул об забор,
Об забор бетонный, о причал шершавый.
– Слышь, вахлак помойный, как ты смеешь тут
Надувать свой зоб под шубою корявой?
Отвали, бомжара, фуфел, баламут!
Ухмыльнулся голубь, усмехнулся криво,
Отрыгнул из зоба золотой кулон:
– Будет нам, красотка, на вино и пиво,
На икру и крабов, и «моэ шандон».
Натаскал я много золота на море,
С тумбочек в отелях брюлики клевал,
Зиму и ненастья встретим мы без горя,
Присмотрел для нас я тёпленький подвал.
И пока другие чайки и бакланы
На помойных кучах будут выживать,
Будем прилетать мы в бары-рестораны,
И друг другу яства в клювики совать...
И склонила чайка гордый клюв чуть набок,
Повернулась задом, приподнявши хвост,
А неряха-голубь произнёс: «Порядок!»,
И, урча, задвинул чайке в полный рост.
3.
Оборзевший голубь отгоняет чаек
От своей тарелки возле кабака,
Там лежат головки тюлек и шамаек,
Хлебушек, опарыш, жилки шашлыка.
За кольцо с сапфиром, что срыгнул он летом,
Кормит его повар, добрый Магомет.
Как гуляла свадьба дочки Магомета!
И теперь у голубя здесь абонемент.
«Чайка нехороший птица, неполезный, -
Магомет вещает, выйдя на крыльцо, -
Не принес ни разу даже рупь железный,
А не то что с камнем золотой кольцо!
Кушай, голубь, кушай, все что хочешь, брат мой,
Лобио, сациви, и попей вина!
Знаю, что живешь ты с чайкою развратной,
Почему, брат, чайка у тебя одна?
Ты джигит, мужчина, воин и добытчик,
Ми прокормим чаек две ищщо и три,
Ты живи с гаремом, как велит обычай.
Хочешь лебедь белий? Нет? А то смотри!»
Вытирая руки о передник чёрный,
Магомет уходит - хашлама не ждёт.
Заглотив с тарелки жрачку, голубь вздорный
Свою кралю-чайку покормить идёт,
Чаечку-дурашку, что сидит на яйцах,
Думая, что высидит чаечьих птенцов.
Только от осины пальмы не родятся -
Говорят вам Ницше, Кант и Степанцов.
4.
Оборзевший голубь чешет по причалу,
По морозной крошке из дождя и брызг,
Взгляд, презренья полный, обращён на чаек,
Голубю противен их голодный визг.
Было дело, взял он королевну чайку
Жить в свою берлогу, с трубами подвал,
Думал, будут детки, станет за хозяйку, -
Только зря в мечтах он это рисовал.
Как он ни лелеял, от морозов пряча,
Яствами какими чайку ни кормил,
Только отвернулась от него мучача,
Лишь их голубёнок слово проронил.
Он ещё не начал даже оперяться:
Гуркнул, загугукал - отвернулась мать,
И, взмахнув крылами, прочь к своим - пластаться,
Крякать в стылых скалах, по небу летать.
А потом заслала утку-адвоката,
Что, мол, за рожденье голубя-птенца,
В месяц по кольцу ей золотому надо.
В общем, опустила бедного отца.
Только адвокату радости-то нету.
«Слышь, давай в мой офис», - голубь проронил,
И привёл он утку в кухню к Магомету,
Магомет же утку живо расчленил.
В этот вечер рюмку бронебойной чачи
В клюв залил бедняге повар Магомет.
– Не рыдай, брат голубь, выпей за удачу,
За здоровье сына и за мир на свет!
Ходит по причалу папа-одиночка,
Плачет: - Всё прощу, мля! Сына прокормлю!
Возвратись, всё будет, серьги и цепочки!
Слышишь, дрянь, паскуда? Я тебя люблю!
(Окончание следует)
5.
Оборзевший голубь в лучиках весенних
Утром на причале, хвост задрав, лежит.
Хорошо, когда вы шустрый, словно веник,
Не страшны вам кошки, бабы и ковид.
Вам судьба-злодейка и жена-профура
Говорили: малый, жизнь твоя - навоз.
Пусть была неброской жизни увертюра -
Воспарил симфонией голубок-обсос.
Про жену-паскуду, мамку-профурсетку,
Донесла разведка, птичая молва:
Чаячие мачо разодрали детку,
Ох, была неистова в плане естества!
Пацанам чаёвным эта тварь твердила:
– Ты втыкай, да слушай, что я говорю,
Я за секс нагнула голубя-дебила,
Рыпнетесь - и тоже всех вас разорю!
Ведь сейчас настали времена другие:
Феминизм, трансгендер, бэлэмэ, ми-ту.
Парьте меня, жарьте, братья дорогие, -
Впарю иск любому, чайке и киту.
А пока расслабьтесь, парьтесь - не жалейте,
Только если надо - вы у меня вот!
Так прижму, ребята - просто опупеете! -
И решил прибить ее чаечий народ.
Доплясалась чайка, дораспоясàлась,
Вывернули чайку через яйцеклад.
Погрустил наш голубь лишь для вида малость,
Мол, любовь и веру не вернуть назад.
А потом, брильянтик сплюнув Магомету,
Две недели квасил с братом дорогим.
Чтоб мужчину баба не сжила со свету,
Помни: все - профуры, все они - враги.
6.
Оборзевший голубь в камышах у пруда,
В камышах у пруда в парке городском,
На царевну-лебедь, возжелавши чуда,
Смотрит задыхаясь, крàдется ползком.
В голове бушует: «Не совсем я голубь,
Я голубечайка, я имею шанс!
За тобою, краля, хоть в огонь, хоть в прорубь!
Ты my Lady Гага, ты my bad romance!
А царевна-лебедь, гордость побережья,
Мисс Гелиополис, мисс Кавказский Юг,
На голубечайку как бы чуть небрежно
Косится, считая выгоду свою.
Вроде его папа - голубь необычный,
Золотоискатель, денег дофига.
И сынок пока что держится прилично,
Не борзеет, вроде, знает берега.
– Эй, чего таишься? Подплывай поближе.
Не умеешь, что ли? Во, гляди, плывет!
Ты похож на чайку, дай тебя развижу.
Не робей, засунь мне клюв в мочеотвод...
Ох, как встрепенулся высморк голубиный,
Как чесал он клювом лебедь там и тут!
Притворилась краля девочкой невинной,
Типо их на конкурсах не внатяг дерут.
В игрищах любовных осень пронеслася,
Вдруг - фигак - повестка голубёнку в суд,
Лебедь заявила, что ее харрасили.
«Ох и ни хера себе!» - хлюпнул старый пруд.
Только кто ж у пруда показанья спросит?!
Не хватило папе сына откупить.
Что же ты наделала, золотая осень!
На этапе парень, мать твою иттить.
Будет вспоминать он солнце Черноморья
В тех краях, где десять месяцев пурга.
Мама не приедет, папа запил с горя,
И летит над зоной, всхлипам сердца вторя,
Шлягер Леди Гаги - «Радио Га-га».
7.
Оборзевший голубь улетает с зоны,
Отмотал полсрока, вышел по удо.
Оказалась лебедь чёрною вороной,
Не свилось с оторвой у него гнездо.
Пусть молотят языки где-то там на воле,
Что на зоне все равно, голубь ли, петух,
Только голубь избежал петушиной роли,
Клювом чаечьим забил претендентов двух.
Домотались до него: «Голубок-голуба,
Одиноко на тюрьме, ты же бел и чист...»
Одному он выбил глаз, а другому зубы.
Мама-чайка ох не зря была феминист.
Вот приехал голубь в свой Гелиополис,
Магомет с батяней вмиг накрыли стол.
Ну, понятно, чачей быстро упоролись,
И в ночи на пруд он к лебеди пошёл.
– Что же ты, подруга, как жила три года?
Как болтала по воде жопой без меня? –
И задвинул твари
вглубь мочеотвода,
Ярость чайки с нежностью отца соединя.
– Не ищи меня ты вновь - больше не поймаешь,
Буду жить как партизан в скалах и лесах,
Если высидишь сынка, если воспитаешь,
Назови его Борзой Ветер-в-Небесах.
Пусть он пялит всё вокруг, и ворон, и чаек,
Всех голубок, лебедей, уток и орлиц,
Пусть сомнений и стыда, грусти не встречает,
Пусть зовут его царём орды здешних птиц.
Оборзевший голубь в лучиках весенних
Утром на причале, хвост задрав, лежит.
Хорошо, когда вы шустрый, словно веник,
Не страшны вам кошки, бабы и ковид.
Вам судьба-злодейка и жена-профура
Говорили: малый, жизнь твоя - навоз.
Пусть была неброской жизни увертюра -
Воспарил симфонией голубок-обсос.
Про жену-паскуду, мамку-профурсетку,
Донесла разведка, птичая молва:
Чаячие мачо разодрали детку,
Ох, была неистова в плане естества!
Пацанам чаёвным эта тварь твердила:
– Ты втыкай, да слушай, что я говорю,
Я за секс нагнула голубя-дебила,
Рыпнетесь - и тоже всех вас разорю!
Ведь сейчас настали времена другие:
Феминизм, трансгендер, бэлэмэ, ми-ту.
Парьте меня, жарьте, братья дорогие, -
Впарю иск любому, чайке и киту.
А пока расслабьтесь, парьтесь - не жалейте,
Только если надо - вы у меня вот!
Так прижму, ребята - просто опупеете! -
И решил прибить ее чаечий народ.
Доплясалась чайка, дораспоясàлась,
Вывернули чайку через яйцеклад.
Погрустил наш голубь лишь для вида малость,
Мол, любовь и веру не вернуть назад.
А потом, брильянтик сплюнув Магомету,
Две недели квасил с братом дорогим.
Чтоб мужчину баба не сжила со свету,
Помни: все - профуры, все они - враги.
6.
Оборзевший голубь в камышах у пруда,
В камышах у пруда в парке городском,
На царевну-лебедь, возжелавши чуда,
Смотрит задыхаясь, крàдется ползком.
В голове бушует: «Не совсем я голубь,
Я голубечайка, я имею шанс!
За тобою, краля, хоть в огонь, хоть в прорубь!
Ты my Lady Гага, ты my bad romance!
А царевна-лебедь, гордость побережья,
Мисс Гелиополис, мисс Кавказский Юг,
На голубечайку как бы чуть небрежно
Косится, считая выгоду свою.
Вроде его папа - голубь необычный,
Золотоискатель, денег дофига.
И сынок пока что держится прилично,
Не борзеет, вроде, знает берега.
– Эй, чего таишься? Подплывай поближе.
Не умеешь, что ли? Во, гляди, плывет!
Ты похож на чайку, дай тебя развижу.
Не робей, засунь мне клюв в мочеотвод...
Ох, как встрепенулся высморк голубиный,
Как чесал он клювом лебедь там и тут!
Притворилась краля девочкой невинной,
Типо их на конкурсах не внатяг дерут.
В игрищах любовных осень пронеслася,
Вдруг - фигак - повестка голубёнку в суд,
Лебедь заявила, что ее харрасили.
«Ох и ни хера себе!» - хлюпнул старый пруд.
Только кто ж у пруда показанья спросит?!
Не хватило папе сына откупить.
Что же ты наделала, золотая осень!
На этапе парень, мать твою иттить.
Будет вспоминать он солнце Черноморья
В тех краях, где десять месяцев пурга.
Мама не приедет, папа запил с горя,
И летит над зоной, всхлипам сердца вторя,
Шлягер Леди Гаги - «Радио Га-га».
7.
Оборзевший голубь улетает с зоны,
Отмотал полсрока, вышел по удо.
Оказалась лебедь чёрною вороной,
Не свилось с оторвой у него гнездо.
Пусть молотят языки где-то там на воле,
Что на зоне все равно, голубь ли, петух,
Только голубь избежал петушиной роли,
Клювом чаечьим забил претендентов двух.
Домотались до него: «Голубок-голуба,
Одиноко на тюрьме, ты же бел и чист...»
Одному он выбил глаз, а другому зубы.
Мама-чайка ох не зря была феминист.
Вот приехал голубь в свой Гелиополис,
Магомет с батяней вмиг накрыли стол.
Ну, понятно, чачей быстро упоролись,
И в ночи на пруд он к лебеди пошёл.
– Что же ты, подруга, как жила три года?
Как болтала по воде жопой без меня? –
И задвинул твари
вглубь мочеотвода,
Ярость чайки с нежностью отца соединя.
– Не ищи меня ты вновь - больше не поймаешь,
Буду жить как партизан в скалах и лесах,
Если высидишь сынка, если воспитаешь,
Назови его Борзой Ветер-в-Небесах.
Пусть он пялит всё вокруг, и ворон, и чаек,
Всех голубок, лебедей, уток и орлиц,
Пусть сомнений и стыда, грусти не встречает,
Пусть зовут его царём орды здешних птиц.