ОБРАЩЕНИЕ К ГОВНОРОКЕРАМ
После ряда мощных тираноборческий видеополотен, а также словесных реплик типа «рашка-говняшка» и «довели!», как-то хотелось от вас, честненьких, реакции на происходящее в США. Аналогий каких-то, сравнений. Но нет, притихли, притухли. Майданить в Киеве и Москве - хорошо, а вот в сияющем граде на холме... вроде, тоже хорошо, но хз. Понять говнорокеров можно. И живут они кто-то там, а у кого-то там дети и внуки. Ну как дадут им всем пенделя за неправильный базар, и улетят они обратно в нашу убогую и обильную? А ведь хочется лихого свиста и песен типа:
«Я негр веселый анархичный,
Мне надоел мой джем клубничный.
Насрать на Трампа и законы,
Еби гусей и грабь вагоны!»
Или там:
«Миннеáполис, Хьюстон, Чикаго, Нью Йорк -
Всё это пройдёоооооооот!»
Ау, бля, мастера культуры!
После ряда мощных тираноборческий видеополотен, а также словесных реплик типа «рашка-говняшка» и «довели!», как-то хотелось от вас, честненьких, реакции на происходящее в США. Аналогий каких-то, сравнений. Но нет, притихли, притухли. Майданить в Киеве и Москве - хорошо, а вот в сияющем граде на холме... вроде, тоже хорошо, но хз. Понять говнорокеров можно. И живут они кто-то там, а у кого-то там дети и внуки. Ну как дадут им всем пенделя за неправильный базар, и улетят они обратно в нашу убогую и обильную? А ведь хочется лихого свиста и песен типа:
«Я негр веселый анархичный,
Мне надоел мой джем клубничный.
Насрать на Трампа и законы,
Еби гусей и грабь вагоны!»
Или там:
«Миннеáполис, Хьюстон, Чикаго, Нью Йорк -
Всё это пройдёоооооооот!»
Ау, бля, мастера культуры!
В день русского языка, братцы, хочу поделиться с вами вот чем. Начал я писать нового «Евгения Онегина». Вы, начитанные мои, скажете, мол знаем мы, немало было уже замахов на «Онегина», и будете правы. Ерунды написано за два века много, но мой и лучший, и особенный. Он у меня барышня - и не аристократ, а наоборот, работяжка. Название «Кот-террорист и барышня-флорист». Первая глава уже написана, и вскорости почтеннейшую публику с ней познакомлю. А ниже - начало второй главы, имеющее непосредственное касательство к сегодняшнему празднику.
***
Никто поэта не неволит
Писать онегинской строфой,
Четырехстопным ямбом, то ли
Вообще октавою какой.
Поэтому, мою беспечность
Читатель мой прощает мне.
Поэт, шельмец, стремится в вечность
Неважно на каком коне:
На Горбунке ли, на Пегасе,
Иль на газели, как Хафиз,
Лишь бы в народной толще, в массе
Пророс, расцвёл, а не прокис.
Чтоб хлопотливые старушки,
Пакуя школьника в пальто,
Ворчали: «А пальтишко Пушкин
Изгваздал краской, или кто?»,
Чтоб, если, скажем, слог манерный -
То тоже Пушкин, хрен с ним, пусть,
Про Родину красиво - Лермонтов,
Есенин - про любовь и грусть.
Чтоб коль возвышенно - так Бродский,
А если гроздья матюков -
Чтоб знали: это Маяковский,
Тот же Есенин, ну, Барков.
Вот так вот надо оставаться
В народной памяти, друзья.
А что же Виолетта, братцы?
Ее поклонники, семья?
В конце концов ее котяра -
Вот кто уж истинный герой!
Они на край земного шара
Не укатили той порой?
Однако нет, не укатили,
Их Виолетта не взяла,
Лишь зря коту разворотили
Его мужицкие дела.
Ему б, кастрату, осторожней,
Пока границу проходил,
Но при осмотре на таможне
Повёл себя он как дебил.
Когда таможенница стала
Котейку щупать за живот,
Мол, не икру ль, не газ с Ямала
Хозяйка в котике везёт? -
Кот Крюгер впился даме в зенки
И так рванул оттуда вон,
Что еле уболтал уехать
Виолу непреклонный Джон.
Итак, она жила в Сиднее, -
Хотел я было написать,
Но Джон недолго был там с нею,
Дня три-четыре, может, пять.
Он получил вдруг назначенье
В новозеландские края.
«Ну что, жара тебе в мученье?
Меняем климат, жаль моя!
Там хорошо, там как в Тарусе,
Вот разве только нет Оки.
Ты, мать, за Крюгера не дуйся,
А то ща взвою сам с тоски».
Упаковали чемоданы -
И вот он город Веллингтон...
***
Никто поэта не неволит
Писать онегинской строфой,
Четырехстопным ямбом, то ли
Вообще октавою какой.
Поэтому, мою беспечность
Читатель мой прощает мне.
Поэт, шельмец, стремится в вечность
Неважно на каком коне:
На Горбунке ли, на Пегасе,
Иль на газели, как Хафиз,
Лишь бы в народной толще, в массе
Пророс, расцвёл, а не прокис.
Чтоб хлопотливые старушки,
Пакуя школьника в пальто,
Ворчали: «А пальтишко Пушкин
Изгваздал краской, или кто?»,
Чтоб, если, скажем, слог манерный -
То тоже Пушкин, хрен с ним, пусть,
Про Родину красиво - Лермонтов,
Есенин - про любовь и грусть.
Чтоб коль возвышенно - так Бродский,
А если гроздья матюков -
Чтоб знали: это Маяковский,
Тот же Есенин, ну, Барков.
Вот так вот надо оставаться
В народной памяти, друзья.
А что же Виолетта, братцы?
Ее поклонники, семья?
В конце концов ее котяра -
Вот кто уж истинный герой!
Они на край земного шара
Не укатили той порой?
Однако нет, не укатили,
Их Виолетта не взяла,
Лишь зря коту разворотили
Его мужицкие дела.
Ему б, кастрату, осторожней,
Пока границу проходил,
Но при осмотре на таможне
Повёл себя он как дебил.
Когда таможенница стала
Котейку щупать за живот,
Мол, не икру ль, не газ с Ямала
Хозяйка в котике везёт? -
Кот Крюгер впился даме в зенки
И так рванул оттуда вон,
Что еле уболтал уехать
Виолу непреклонный Джон.
Итак, она жила в Сиднее, -
Хотел я было написать,
Но Джон недолго был там с нею,
Дня три-четыре, может, пять.
Он получил вдруг назначенье
В новозеландские края.
«Ну что, жара тебе в мученье?
Меняем климат, жаль моя!
Там хорошо, там как в Тарусе,
Вот разве только нет Оки.
Ты, мать, за Крюгера не дуйся,
А то ща взвою сам с тоски».
Упаковали чемоданы -
И вот он город Веллингтон...
Под июньским синим небом чистым,
Средь столичной громкой суеты,
В Киеве гуляли два туриста,
Сельской не стесняясь простоты.
Был один откуда-то с-под Ровно,
И из-под Полтавы был второй.
Полтавчанин хлебороб был скромный,
Западенец - воин и герой,
Он как раз рассказывал братухе,
Как добро из-под Луганска вёз
И сепаратистки-потаскухи
Прыгали из-под его колёс.
А полтавский хлопчик вспомнил томно,
Как зимою на Майдане был,
Как стоял без сна неделю ровно,
Потому что чай майданный пил.
«Незалежность, брат, мы отстояли,
А теперь, - промолвил ветеран, -
Нам повестку резко поменяли.
Посмотри, Петрусь, за океан.
Там теперь, как «Беркуты» когда-то,
Перед чернокожими стоят
Полицаи, белые ребята,
Угнетать их больше не хотят.
Этим уголькам целует ноги
Белое лесбийское бабьё.
В общем, кум, душа моя в тревоге,
Не пойму, шо делать, ё моё.
Даже вот поляки и эстонцы,
Что пришли к нам биться в трудный час,
Разлеглись на площадях под солнцем,
И кричат: простите вы и нас,
Белые вас долго угнетали,
Нам понятно, как это - терпеть,
Мы вот угнетателей прогнали,
Россиянцам мы сказали «геть!».
Кум Петро, кого мы угнетали,
Вспомни, на укрáинской земле?
А? Кого казаки мордовали,
Превращая в пепел и желе?» -
«Кум Мыкола, я от так гадаю:
Шо, врагов прогнав и победив,
Деды (Боже, вечной жизни дай им!)
Ковбасу робылы из жидив».
«Правильно ты мыслишь, кум, но всё же
Это слово ты забудь скорей». -
«Ковбаса?» - «Та ни, избави Боже!
Про людыну ту кажи «еврей».
Ныне наши подвиги забыты,
Надо нам попасть в повестку дня.
Станем мы с тобою знамениты,
Вскочим пред Европой на коня!
В общем так, давай Петро, скорее
Мы за толерантность воевать,
Наберём по Киеву евреев
И начнём им туфли целовать.
Камеры сбегутся, иностранцы,
«Интер», СиЭнЭн и БиБиСи». -
«Где ж ты их найдёшь теперь, маланцев?
Все сбежали с Киевской Руси,
Все в Израиль ускакали ныне,
Под Полтавой - ни одной семьи.
Много их лишь в Раде и кабмине,
Только там охрана, бугаи». -
«Пусть нема их ни у вас, ни в Ровно,
Раз не стало - значит, хорошо,
Только Киев - город-то огромный.
Глянь, Петро, вон, кажется, пошёл!
Эй, шановный, погоди немного,
Ты нам нужен! Да постой, дурак!
Стой, христопродавец, ей же богу!
Стой, иуда, не беги ты так!
Кум Петро, гони к тому навесу!
Стой добром!.. Падлюка, ускакал». -
«Кум Мыкола, може, ну их к бесу?
Шо-то я набегался, устал».
«Ой, Петрусь, смеются дедов тени.
Изловить хотя б десятка два!
Зарыдаем, встанем на колени -
И пускай завидует Москва!»
Средь столичной громкой суеты,
В Киеве гуляли два туриста,
Сельской не стесняясь простоты.
Был один откуда-то с-под Ровно,
И из-под Полтавы был второй.
Полтавчанин хлебороб был скромный,
Западенец - воин и герой,
Он как раз рассказывал братухе,
Как добро из-под Луганска вёз
И сепаратистки-потаскухи
Прыгали из-под его колёс.
А полтавский хлопчик вспомнил томно,
Как зимою на Майдане был,
Как стоял без сна неделю ровно,
Потому что чай майданный пил.
«Незалежность, брат, мы отстояли,
А теперь, - промолвил ветеран, -
Нам повестку резко поменяли.
Посмотри, Петрусь, за океан.
Там теперь, как «Беркуты» когда-то,
Перед чернокожими стоят
Полицаи, белые ребята,
Угнетать их больше не хотят.
Этим уголькам целует ноги
Белое лесбийское бабьё.
В общем, кум, душа моя в тревоге,
Не пойму, шо делать, ё моё.
Даже вот поляки и эстонцы,
Что пришли к нам биться в трудный час,
Разлеглись на площадях под солнцем,
И кричат: простите вы и нас,
Белые вас долго угнетали,
Нам понятно, как это - терпеть,
Мы вот угнетателей прогнали,
Россиянцам мы сказали «геть!».
Кум Петро, кого мы угнетали,
Вспомни, на укрáинской земле?
А? Кого казаки мордовали,
Превращая в пепел и желе?» -
«Кум Мыкола, я от так гадаю:
Шо, врагов прогнав и победив,
Деды (Боже, вечной жизни дай им!)
Ковбасу робылы из жидив».
«Правильно ты мыслишь, кум, но всё же
Это слово ты забудь скорей». -
«Ковбаса?» - «Та ни, избави Боже!
Про людыну ту кажи «еврей».
Ныне наши подвиги забыты,
Надо нам попасть в повестку дня.
Станем мы с тобою знамениты,
Вскочим пред Европой на коня!
В общем так, давай Петро, скорее
Мы за толерантность воевать,
Наберём по Киеву евреев
И начнём им туфли целовать.
Камеры сбегутся, иностранцы,
«Интер», СиЭнЭн и БиБиСи». -
«Где ж ты их найдёшь теперь, маланцев?
Все сбежали с Киевской Руси,
Все в Израиль ускакали ныне,
Под Полтавой - ни одной семьи.
Много их лишь в Раде и кабмине,
Только там охрана, бугаи». -
«Пусть нема их ни у вас, ни в Ровно,
Раз не стало - значит, хорошо,
Только Киев - город-то огромный.
Глянь, Петро, вон, кажется, пошёл!
Эй, шановный, погоди немного,
Ты нам нужен! Да постой, дурак!
Стой, христопродавец, ей же богу!
Стой, иуда, не беги ты так!
Кум Петро, гони к тому навесу!
Стой добром!.. Падлюка, ускакал». -
«Кум Мыкола, може, ну их к бесу?
Шо-то я набегался, устал».
«Ой, Петрусь, смеются дедов тени.
Изловить хотя б десятка два!
Зарыдаем, встанем на колени -
И пускай завидует Москва!»
ЗАТОЧКА МЕЧЕЙ
В одном среднерусском селеньи,
Где клуб, а за клубом ручей,
Наткнулся я на объявленье:
«Заточка коньков и мечей».
Я дёрнулся и оглянулся,
Пытаясь найти адресат:
Где б тут богатырь развернулся,
Турниры тут где у ребят?
На площади два магазина,
Там деньги считают хачи.
Какая тут в жопу былина,
Какие тут к чорту мечи?
«Почтенный, - спросил я торговца, -
А где у вас богатыри?» -
«Салам, брат! Дойдёшь до колодца,
А дальше в овраге смотри.
Вот, кстати, проводит Мадина
До нашего богатыря.
Кызым, проводи господина,
И водки возьми, чтоб не зря...»
Красотка Мадина с канистрой
По тропке к оврагу бежит,
Там вьётся туман серебристый,
И что-то большое лежит.
Мой бог! Голова - словно терем,
В тумане кисельном торчит,
И взгляд ее мутен, потерян,
И сердце в овраге стучит.
«Опять ты пришла меня мучить,
Мадиночка, сердце мое,
Опять ты зальёшь в мое брюхо
Плохое хмельное питьё.
А я богатырь, возрождённый
Сырой среднерусской землей,
Не выйду на радостный подвиг.
Ну лей уж, змея, бог с тобой!»
Качнулся шишак на макушке,
Затеплился бликами шлем,
И как-то мне вспомнился Пушкин,
И стало херово совсем.
И вроде совсем не закопан,
Как встарь, Святогор-богатырь,
Ему лишь подняться - но вот он,
К земле прибивает пузырь.
Ах как бы он встал, коль не это,
И сдул бы всю нечисть вокруг!
В два шага прошёл полпланеты,
И Трампу сказал бы: «Мой друг,
Терзают тебя обезьяны?
Ох, зря вы кормили их тут.
Не впрок им вэлфэр и бананы,
Плодятся лишь только и срут.
Вы русским детишкам бананы
Теперь отправляйте, друзья.
Туманы мои, растуманы!
Гренада, Гренада моя!»
Мораль тут такая: покуда
Не выведем всяких клещей,
В России морозов не будет,
Коньков и заточки мечей.
В одном среднерусском селеньи,
Где клуб, а за клубом ручей,
Наткнулся я на объявленье:
«Заточка коньков и мечей».
Я дёрнулся и оглянулся,
Пытаясь найти адресат:
Где б тут богатырь развернулся,
Турниры тут где у ребят?
На площади два магазина,
Там деньги считают хачи.
Какая тут в жопу былина,
Какие тут к чорту мечи?
«Почтенный, - спросил я торговца, -
А где у вас богатыри?» -
«Салам, брат! Дойдёшь до колодца,
А дальше в овраге смотри.
Вот, кстати, проводит Мадина
До нашего богатыря.
Кызым, проводи господина,
И водки возьми, чтоб не зря...»
Красотка Мадина с канистрой
По тропке к оврагу бежит,
Там вьётся туман серебристый,
И что-то большое лежит.
Мой бог! Голова - словно терем,
В тумане кисельном торчит,
И взгляд ее мутен, потерян,
И сердце в овраге стучит.
«Опять ты пришла меня мучить,
Мадиночка, сердце мое,
Опять ты зальёшь в мое брюхо
Плохое хмельное питьё.
А я богатырь, возрождённый
Сырой среднерусской землей,
Не выйду на радостный подвиг.
Ну лей уж, змея, бог с тобой!»
Качнулся шишак на макушке,
Затеплился бликами шлем,
И как-то мне вспомнился Пушкин,
И стало херово совсем.
И вроде совсем не закопан,
Как встарь, Святогор-богатырь,
Ему лишь подняться - но вот он,
К земле прибивает пузырь.
Ах как бы он встал, коль не это,
И сдул бы всю нечисть вокруг!
В два шага прошёл полпланеты,
И Трампу сказал бы: «Мой друг,
Терзают тебя обезьяны?
Ох, зря вы кормили их тут.
Не впрок им вэлфэр и бананы,
Плодятся лишь только и срут.
Вы русским детишкам бананы
Теперь отправляйте, друзья.
Туманы мои, растуманы!
Гренада, Гренада моя!»
Мораль тут такая: покуда
Не выведем всяких клещей,
В России морозов не будет,
Коньков и заточки мечей.
«...В общем так, давай Петро, скорее
Мы за толерантность воевать,
Наберём по Киеву евреев
И начнём им туфли целовать.
Камеры сбегутся, иностранцы,
«Интер», СиЭнЭн и БиБиСи». -
«Где ж ты их найдёшь теперь, маланцев?
Все сбежали с Киевской Руси,
Все в Израиль ускакали ныне,
Под Полтавой - ни одной семьи.
Много их лишь в Раде и кабмине,
Только там охрана, бугаи»...
https://ren.tv/blog/vadim-stepantsov/708037-amerikanskii-primer-ili-pered-kem-ukraintsu-stoiat-na-koleniakh
Мы за толерантность воевать,
Наберём по Киеву евреев
И начнём им туфли целовать.
Камеры сбегутся, иностранцы,
«Интер», СиЭнЭн и БиБиСи». -
«Где ж ты их найдёшь теперь, маланцев?
Все сбежали с Киевской Руси,
Все в Израиль ускакали ныне,
Под Полтавой - ни одной семьи.
Много их лишь в Раде и кабмине,
Только там охрана, бугаи»...
https://ren.tv/blog/vadim-stepantsov/708037-amerikanskii-primer-ili-pered-kem-ukraintsu-stoiat-na-koleniakh
РЕН ТВ
Американский пример, или Перед кем украинцу стоять на коленях
Под июньским синим небом чистым, Средь столичной громкой суеты, В Киеве гуляли два туриста, Сельской не стесняясь простоты. Был один откуда-то с-под Ровно, И из-под Полтавы был второй.
Авария со смертельным исходом, в которой виновен актёр Ефремов, больше всех расстроила якутского шамана Габышева, который признался сегодня, что Миша - его родной брат, и одной из целей его похода на Москву было - открыть актеру семейную тайну. Видимо, теперь братья увидятся не скоро.
ДВА БРАТА И ВОЛЬНАЯ ВОЛЯ
Из дальней Якутии, мёрзлой и сладкой,
Как мясо коня на морозе,
В больших сапогах и с линялой палаткой,
Шагала глиста в коматозе.
На мятом лице мужичка-сахаляра
Блуждали лишь два выраженья:
Зачем он смешал самогон и соляру? –
И в брюхе бурленье и жженье.
Но, двигаясь твёрдо к поставленной цели,
Мужик говорил себе: – Саня,
Правители наши в Москве озверели,
Совсем не считаются с нами.
Не надо мне денег от нефти и газа,
От северных труб и от южных,
Но парочку лямов с якутских алмазов
В валюте мне выплатить нужно.
Я слышал, в Москве брат мой сильно страдает,
Актёр популярный Ефремов.
За то, что на власть он в стихах нападает,
С карьерой актёрской проблема.
Стихи не его, но, по сути, не важно
(Я сам ведь шаман самозванный!),
За то, что транслирует Миша отважно,
Его ненавидят тираны.
И главный тиран, и московский наместник,
Хоть он, говорят, и из наших –
Из лютых хакасов колдун и кудесник,
Как идол гранитный он страшен.
Ещё там ведьмак из Тувы с ними рядом,
Пожаров лесных усмиритель,
Способный тайфун останавливать взглядом,
Пустынь и песков покоритель.
Но если мы с Мишей, волшебником слова,
Возьмёмся за гуж с новой силой,
То будет Рублёвка свободною снова,
А с нею Москва и Россия.
Хотите узнать, как он стал моим братом?
Обычное дело: гастроли,
Московский артист, как всегда неженатый, -
И мама сдалась поневоле.
Поверила, дура: кино, режиссёры,
Фата, подвенечное платье...
Но писем всё нет, а рожать уже скоро.
Был добр, но забывчив, наш батя.
Отвергнута домом, семьёй и страною,
Одна меня мать воспитала,
К шаманам ходила подмышкой со мною,
На капищах с ними плясала.
Не знаю, что было там, то или это,
Пока я лежал на поляне,
Но сгустки энергий Небесного Света
Делила со мною маманя.
Мишаня, иду я, твой братец острожный,
Сожрём упырей с потрохами!
Я их буду жечь своим солнцем таёжным,
А ты распылять их стихами.
Подключим мы духов, и нижних и вышних,
Навальный пришлёт пионеров,
И вместе - актёр, и шаман, и айтишник, -
Отменим министров и мэров!
Отменим солдат, обучение в школе,
Болезни, ментов, угнетенье!
Лишь небо над нами, лишь кони и воля,
Тайга и шаманское пенье.
ДВА БРАТА И ВОЛЬНАЯ ВОЛЯ
Из дальней Якутии, мёрзлой и сладкой,
Как мясо коня на морозе,
В больших сапогах и с линялой палаткой,
Шагала глиста в коматозе.
На мятом лице мужичка-сахаляра
Блуждали лишь два выраженья:
Зачем он смешал самогон и соляру? –
И в брюхе бурленье и жженье.
Но, двигаясь твёрдо к поставленной цели,
Мужик говорил себе: – Саня,
Правители наши в Москве озверели,
Совсем не считаются с нами.
Не надо мне денег от нефти и газа,
От северных труб и от южных,
Но парочку лямов с якутских алмазов
В валюте мне выплатить нужно.
Я слышал, в Москве брат мой сильно страдает,
Актёр популярный Ефремов.
За то, что на власть он в стихах нападает,
С карьерой актёрской проблема.
Стихи не его, но, по сути, не важно
(Я сам ведь шаман самозванный!),
За то, что транслирует Миша отважно,
Его ненавидят тираны.
И главный тиран, и московский наместник,
Хоть он, говорят, и из наших –
Из лютых хакасов колдун и кудесник,
Как идол гранитный он страшен.
Ещё там ведьмак из Тувы с ними рядом,
Пожаров лесных усмиритель,
Способный тайфун останавливать взглядом,
Пустынь и песков покоритель.
Но если мы с Мишей, волшебником слова,
Возьмёмся за гуж с новой силой,
То будет Рублёвка свободною снова,
А с нею Москва и Россия.
Хотите узнать, как он стал моим братом?
Обычное дело: гастроли,
Московский артист, как всегда неженатый, -
И мама сдалась поневоле.
Поверила, дура: кино, режиссёры,
Фата, подвенечное платье...
Но писем всё нет, а рожать уже скоро.
Был добр, но забывчив, наш батя.
Отвергнута домом, семьёй и страною,
Одна меня мать воспитала,
К шаманам ходила подмышкой со мною,
На капищах с ними плясала.
Не знаю, что было там, то или это,
Пока я лежал на поляне,
Но сгустки энергий Небесного Света
Делила со мною маманя.
Мишаня, иду я, твой братец острожный,
Сожрём упырей с потрохами!
Я их буду жечь своим солнцем таёжным,
А ты распылять их стихами.
Подключим мы духов, и нижних и вышних,
Навальный пришлёт пионеров,
И вместе - актёр, и шаман, и айтишник, -
Отменим министров и мэров!
Отменим солдат, обучение в школе,
Болезни, ментов, угнетенье!
Лишь небо над нами, лишь кони и воля,
Тайга и шаманское пенье.
Кто-то в деревне редиску сажает,
Бодро вскочив с первым лучиком солнца,
Кто-то в гробу золотом разъезжает,
Кто-то в железном снаряде несётся
Вдоль по проспекту, по площади главной -
Жизням сограждан своих угрожает.
Мне же милей наркодилер забавный,
Тот, что во гробе златом разъезжает.
Как хороши кокаин и бухлишко! -
Вместе, отдельно и с марихуаной.
Ты уронился, наш ласковый мишка?
Лапка бо-бо? Дык подлечат шаманы!
Пуговки-глазки заплаканы очень -
Мы их протрём и пришьём их по-новой.
Мишка, Король Страшной Путинской Ночи,
Мчи без конца по проклятой Садовой!
Бодро вскочив с первым лучиком солнца,
Кто-то в гробу золотом разъезжает,
Кто-то в железном снаряде несётся
Вдоль по проспекту, по площади главной -
Жизням сограждан своих угрожает.
Мне же милей наркодилер забавный,
Тот, что во гробе златом разъезжает.
Как хороши кокаин и бухлишко! -
Вместе, отдельно и с марихуаной.
Ты уронился, наш ласковый мишка?
Лапка бо-бо? Дык подлечат шаманы!
Пуговки-глазки заплаканы очень -
Мы их протрём и пришьём их по-новой.
Мишка, Король Страшной Путинской Ночи,
Мчи без конца по проклятой Садовой!
(Голосом Аллы Пугачёвой)
Не убивайте чёрный пипл
Не убивайте чернокожих
У них детишки и ковид
Убей другого если можешь.
Ещё немало на земле
Европеоидов бездушных
Они не дохнут в ковидле
Но мы поможем если нужно
Чтоб позабыть о белом зле.
Не убивайте чёрных зай
Ведь кроме белых много желтых
Об этом вам споёт и Psy
И бесподобный Джон Траволта.
И Билли Айлиш вам споёт:
«Мой белый брат, молись и кайся!»
Я поцелую твой сапог
А ты мне скажешь: «Убирайся,
Так вам велел индейский бог».
Но тут вдруг прозвучат слова
Из уст правительницы Ганы:
«Алоха, чёрная братва,
Вас мучат белые мужланы?
Так в чем проблема, боже ж мой?
Вернитесь в Африку скорее
Пусть Джексон Сэмуэл Лерой
Ведёт как Моисей евреев
Вас снова в Африку домой».
Ла, ЛА-ЛА-ЛА!
Ледяной горою айсберг, т.д.
Не убивайте чёрный пипл
Не убивайте чернокожих
У них детишки и ковид
Убей другого если можешь.
Ещё немало на земле
Европеоидов бездушных
Они не дохнут в ковидле
Но мы поможем если нужно
Чтоб позабыть о белом зле.
Не убивайте чёрных зай
Ведь кроме белых много желтых
Об этом вам споёт и Psy
И бесподобный Джон Траволта.
И Билли Айлиш вам споёт:
«Мой белый брат, молись и кайся!»
Я поцелую твой сапог
А ты мне скажешь: «Убирайся,
Так вам велел индейский бог».
Но тут вдруг прозвучат слова
Из уст правительницы Ганы:
«Алоха, чёрная братва,
Вас мучат белые мужланы?
Так в чем проблема, боже ж мой?
Вернитесь в Африку скорее
Пусть Джексон Сэмуэл Лерой
Ведёт как Моисей евреев
Вас снова в Африку домой».
Ла, ЛА-ЛА-ЛА!
Ледяной горою айсберг, т.д.
С праздником, товарищи!
***
Скоро нам голосовать вновь за конституцию,
Сколько было их уже за двадцатый век!
Все их к черту размели вихри революций,
И вообще их не читал русский человек.
Вот Ефремов не читал, и не то что лень ему,
Просто жизнь на пустяки он не тратит, нет,
Надо ж, сука, разучить вирш про обнуление,
Чтоб Болото знало: бдит Гражданин Поэт.
А нерусскому - ему не поправок надобно,
А чтоб русский у него сторожил добро,
Чтоб конюшен, и дворцов, и садов усадебных
Как у путинских бояр было у него.
Вновь над ГУМом и Кремлем засияет солнце,
Снова будут шествия, шоу и концерт,
Макаревич будет петь (он-таки добьётся),
От Путяры примет он орден и конверт.
Мы же, русские ваньки, вся сермяга ватная,
Будем праздновать и пить за худой наш мир,
За корабль плывущий в даль, в хмари непонятные,
И за крыс, что не грызут наше дно до дыр.
***
Скоро нам голосовать вновь за конституцию,
Сколько было их уже за двадцатый век!
Все их к черту размели вихри революций,
И вообще их не читал русский человек.
Вот Ефремов не читал, и не то что лень ему,
Просто жизнь на пустяки он не тратит, нет,
Надо ж, сука, разучить вирш про обнуление,
Чтоб Болото знало: бдит Гражданин Поэт.
А нерусскому - ему не поправок надобно,
А чтоб русский у него сторожил добро,
Чтоб конюшен, и дворцов, и садов усадебных
Как у путинских бояр было у него.
Вновь над ГУМом и Кремлем засияет солнце,
Снова будут шествия, шоу и концерт,
Макаревич будет петь (он-таки добьётся),
От Путяры примет он орден и конверт.
Мы же, русские ваньки, вся сермяга ватная,
Будем праздновать и пить за худой наш мир,
За корабль плывущий в даль, в хмари непонятные,
И за крыс, что не грызут наше дно до дыр.
Этот ролик с утра был выложен ВКонтакте, и тут же некая группа «Девки КТР» прислала нам видео с кашляющей Собчак, где поправки лечат от ковидлы, типа тоже смешно. Ну, не знаю, как можно сравнивать натужный собчачий высер с нашими лихими посиделками? Глубинный скрепный народ и эта мечущаяся спирохета!
Смотрите и сравнивайте)
https://youtu.be/8sqozG-RvZQ
Смотрите и сравнивайте)
https://youtu.be/8sqozG-RvZQ
YouTube
Вадим Степанцов | Конституционное-изоляционное
Вадим Степанцов и балалаечник группы «Бахыт-Компот» Андрей Ежелев на карантине в деревне обкашливают поправки в кругу односельчан.
РЕЗИНКА И ЕБАЛО
(басня)
Натягивал я маску на ебало,
И вдруг резинка уебала в глаз,
И вся интеллигентность вмиг пропала,
И крикнул я: «Собянин пидарас!».
Примерно так всегда и происходит,
И каждый, обсираясь всякий раз,
Тех, кто насрал в штаны ему, находит.
Ну а Собянин, братцы, бдит о нас!
...............
(Вариант для прочтения в детских садах и школах:
Ну а Собянин, дети, любит вас!)
(басня)
Натягивал я маску на ебало,
И вдруг резинка уебала в глаз,
И вся интеллигентность вмиг пропала,
И крикнул я: «Собянин пидарас!».
Примерно так всегда и происходит,
И каждый, обсираясь всякий раз,
Тех, кто насрал в штаны ему, находит.
Ну а Собянин, братцы, бдит о нас!
...............
(Вариант для прочтения в детских садах и школах:
Ну а Собянин, дети, любит вас!)
Начинаем кампанию «Голосуй или проиграешь!». Объявляется конкурс на создание головного убора «Чёрная нога».
ТРУПАК (TRUE PUCK)
Я не садист, не преступник,
И не дырявый петух,
Но снятся мне черные ступни,
Как мне их подносят ко рту,
Чёрные ступни босые
Или же в чёрных туфлях
Снятся мне в дикой России,
В ейных суровых полях.
ПРИПЕВ
Мухи с утра чуют трупак,
Что во дворе лежит.
Наш президент танцует гопак,
Он победил ковид.
Ла-лалалалала, лалалала,
Лалалалалала.
Церковную хоругвь в свастонах
Я подниму над собой -
И будет угодник там чёрный,
И чуть-чуть голубой,
Зигующие негритянки
Вслед за хоругвью пойдут,
Мощи святого Ефрема
Вслед повезёт Зильбертруд.
ПРИПЕВ
Мухи с утра чуют трупак,
Что во дворе лежит.
Наш президент танцует гопак,
Он победил ковид.
Труп ещё можно как-то поднять,
Но не избежать нам воя.
Лучше его оставить лежать -
Пусть прорастает живое.
ТРУПАК (TRUE PUCK)
Я не садист, не преступник,
И не дырявый петух,
Но снятся мне черные ступни,
Как мне их подносят ко рту,
Чёрные ступни босые
Или же в чёрных туфлях
Снятся мне в дикой России,
В ейных суровых полях.
ПРИПЕВ
Мухи с утра чуют трупак,
Что во дворе лежит.
Наш президент танцует гопак,
Он победил ковид.
Ла-лалалалала, лалалала,
Лалалалалала.
Церковную хоругвь в свастонах
Я подниму над собой -
И будет угодник там чёрный,
И чуть-чуть голубой,
Зигующие негритянки
Вслед за хоругвью пойдут,
Мощи святого Ефрема
Вслед повезёт Зильбертруд.
ПРИПЕВ
Мухи с утра чуют трупак,
Что во дворе лежит.
Наш президент танцует гопак,
Он победил ковид.
Труп ещё можно как-то поднять,
Но не избежать нам воя.
Лучше его оставить лежать -
Пусть прорастает живое.
Господа медикусы, запутался я с вашими датами, но поздравляю от души!
ПЕСЕНКА НЕ О ДРУЖБЕ
Просравшись на снежной куче,
Бежит доберман веселый,
Хозяин сутулясь курит,
И типа он ни при чем.
А я стою на балконе
С одной озорной фефелой,
И я почему-то голый,
И ей представляюсь врачом.
- Позвольте вам не поверить, -
Она наклоняет голову. -
Позвольте мне усомниться,
И, кстати, где ваш халат?
- Зачем мне халат, дорогая?
Ведь я простой гинеколог,
Мне просто нужно проверить,
Чем ваш организм богат.
- А то вы как будто не знаете!
Чем он богат, однако?
Ну вот, например, батоны,
Упруги и горячи,
Вот, например, промежность,
Тут пирожок и срака.
А можно в сраку не сразу?!
Какие вы все, врачи!
А чо я стою как дура?
Заговорилась я с вами!
Позвольте проверить на прочность
Ваш медицинский щуп.
Давайте, мой милый медик,
Уже не играть словами!
Давайте приступим к леченью.
- Да, я вас уже лечу!
В скверике под балконом
Радостно бегает песик,
Хозяин песика курит,
Курит одну за одной.
Но я пою не о дружбе,
Что, мол, преданный друг не бросит,
А о том, как похоть и нежность
Идут волна за волной.
Накрывают волна за волной.
ПЕСЕНКА НЕ О ДРУЖБЕ
Просравшись на снежной куче,
Бежит доберман веселый,
Хозяин сутулясь курит,
И типа он ни при чем.
А я стою на балконе
С одной озорной фефелой,
И я почему-то голый,
И ей представляюсь врачом.
- Позвольте вам не поверить, -
Она наклоняет голову. -
Позвольте мне усомниться,
И, кстати, где ваш халат?
- Зачем мне халат, дорогая?
Ведь я простой гинеколог,
Мне просто нужно проверить,
Чем ваш организм богат.
- А то вы как будто не знаете!
Чем он богат, однако?
Ну вот, например, батоны,
Упруги и горячи,
Вот, например, промежность,
Тут пирожок и срака.
А можно в сраку не сразу?!
Какие вы все, врачи!
А чо я стою как дура?
Заговорилась я с вами!
Позвольте проверить на прочность
Ваш медицинский щуп.
Давайте, мой милый медик,
Уже не играть словами!
Давайте приступим к леченью.
- Да, я вас уже лечу!
В скверике под балконом
Радостно бегает песик,
Хозяин песика курит,
Курит одну за одной.
Но я пою не о дружбе,
Что, мол, преданный друг не бросит,
А о том, как похоть и нежность
Идут волна за волной.
Накрывают волна за волной.
Продолжаем кампанию «Голосуй или проиграешь!». Присылайте модели на конкурс по созданию головного убора «Чёрная нога».
НАКИПЕЛО
Наденьте нá голову ногу
Негриллы толстой и тупой,
И без конца ее целуйте
Перед взбесившейся толпой.
Кричите ей, толпе гундосой,
Что предок ваш был тоже негр,
Что вам положена доляна
От йобаных российских недр.
Мы отстоим шахты, мы отстоим недра,
Выйдем на улицу в шапках в виде ступни негра!
Да, ты, дружок, не чернокожий,
Зато твой батя пидарас,
Тебя рожали через жопу -
Вот почему ты здесь сейчас.
И нихуя ваще не matter
Такая жизнь, япона мать!
Сначала мы возьмём Манхэттэн,
Потом Берлин и Рашку, блять.
Мы отстоим шахты, мы отстоим недра,
Выйдем на улицу в шапках в виде ступни негра!
И команданте Ярош, и Трамп, и святая Грета,
Жить под ногой негра - ярче судьбы нету!
НАКИПЕЛО
Наденьте нá голову ногу
Негриллы толстой и тупой,
И без конца ее целуйте
Перед взбесившейся толпой.
Кричите ей, толпе гундосой,
Что предок ваш был тоже негр,
Что вам положена доляна
От йобаных российских недр.
Мы отстоим шахты, мы отстоим недра,
Выйдем на улицу в шапках в виде ступни негра!
Да, ты, дружок, не чернокожий,
Зато твой батя пидарас,
Тебя рожали через жопу -
Вот почему ты здесь сейчас.
И нихуя ваще не matter
Такая жизнь, япона мать!
Сначала мы возьмём Манхэттэн,
Потом Берлин и Рашку, блять.
Мы отстоим шахты, мы отстоим недра,
Выйдем на улицу в шапках в виде ступни негра!
И команданте Ярош, и Трамп, и святая Грета,
Жить под ногой негра - ярче судьбы нету!