И август скатывался с трона,
И солнце утром ниже стлалось.
Кончалась книжка про Нерона,
И лето русское кончалось.
Еще пурпурные лоскутья
Леса примерить не успели,
А я с отчаяньем и жутью
Свой афедрон щипал в постели:
Вставай, проснись, красавец блазный,
Беги на жизнь, на торг, на рынок,
Веди себя, счастливец праздный,
С прибоем рынка в поединок,
Туда, где стогны рукоплещут
Очередным своим кумирам -
И перед старыми трепещут,
Их губы смазывая жиром,
Подмажь жирками ось Фортуны,
Чтоб с колеса лилась монета! -

Вот так разбитой лиры струны
Звенят в конце любого лета.

Ну, это, за дарителя свободы, не чокаясь!

СИГАРЫ И ССАНЫЕ ШПАЛЫ

Помню, как, голодный и усталый,
Шёл домой с прогулки я в апреле
По мазутным деревянным шпалам,
Напевая джаз и ритурнели.

В рощице березовой набрал я
Соку так неполных две бутылки,
И на шпалы то и дело ссал я
С дикой силой молодости пылкой.

И в минуты эти пахли шпалы
Чем-то упоительно-тревожным,
Чем-то романтично-небывалым,
Чем-то знойным, пряным, невозможным.

Годы шли, Союз просрал Горбатый,
Занавес железный развалился.
Был я парень бедный, но пиздатый,
В самых разных обществах клубился.

И однажды под разлив гитары
То ли на Рублевке, то ль в гольфклубе
Стали мужики курить сигары,
Свернутые неграми на Кубе.

Хоть в Совке сигар изрядно было,
Но совки совсем их не курили.
И меня в тот миг как осенило,
Будто вновь мне детство подарили!

И залился я веселым смехом,
И сказал: «Ребята, пахнет круто!
Будто я в посёлок свой приехал
И поссал на шпалы почему-то.

Впрочем, почему, я точно знаю:
Этот запах дыма и урины -
С ним своё я детство вспоминаю.
Ну, вдыхайте дальше, буржуины!» -

«Ты чего, бля-сука-гуманоид,
Охуел такое бля при дамах?» -
Я подумал, ща мне череп вскроют
Черти из гольфистов самых-самых.

Я вскочил - и опрокинул столик
С батареей вискаря и рома.
Бабы закричали: «Генка, Толик!
Не бурейте, твари, вы не дома!»

Жахнули за мир мы там сначала,
А потом ваще закорешились.

Самогон с обоссанною шпалой -
Вот к чему мы в жизни, блять, стремились.

÷÷÷
"Вся наша жизнь - реклама Pizza Hut", -
он говорил в беседе с Deutsche Welle. -
"А кто не гад? А кто не виноват?
Не я один, но все мы были в деле".

Вальяжный кормчий, нежный семьянин,
и каблука лишившийся, и судна,
утратив счёт унылых именин,
он ожидал курьера беспробудно.

О нём упоминал один индус,
официант в баварском захолустье:
"Я видел его издали, клянусь! 
Великий человек, но очень грустный".

И больше я не слышал про него,
не до него нам было в разговорах.
Мы хоронили этого, того.
Порой не старых, вроде бы не хворых.

Однако ж и ему настал черёд,
пришлось юнцам на время расступиться, 
и вот в Россию европейский чёрт
его несёт по воздуху, как пиццу.

Дети, в школу собирайтесь,
Петушок пропел давно!

Спасибо за подарок, видео на трек «Лесбияна-латина», студии «Трилист видео продакшн».

https://youtu.be/BIU2bfa3goQ

Сергей Лукьяненко:

Те кто похитрожопее, конечно, сейчас возвращаются. Надо же успеть сняться в Голубом Огоньке. Если не снимешься - из культурной элиты вычеркнут.
У нас же такой Мордор, такая несвобода слова, что аж просто кошмар.
Так что не волнуйтесь, всё будет как всегда.
Пугачёва - примадонна,
Меладзе - пошутил,
Юра - музыкант,
Борис - Гребенщиков,
Огонёк - голубой.
Галкин...
Ну да. Кто-то всё же слишком много наговорил. Ничего, отсидится годик и вернётся. Ещё всех нас научит, как надо Родину любить. Споёт: "С чего начинается Родина? С хороших и верных товарищей!"

У нас же Мордор. Тирания. Гулаг. Сталин. Сто тысяч миллионов репрессированных с хорошими лицами и генами.

Всё будет хорошо.

Александр Вулых:

ИНДЕЙСКОЕ ЛЕТО. СТАНСЫ.

Лето на лету просвистело мимо.
Воин Виннету курит трубку мира.
По реке Москве, плача, ветер прячет
В сорванной листве золото апачей.

Где-то вдалеке налегке проходит
По Москве-реке дождь на теплоходе.
Там который год с борта на рассвете
Джо Дассен поёт об индейском лете.

Слабо скрипнет дверь или вскрикнет птица.
Где оно теперь, у кого хранится?
Хворост Виннету в дым костра подбросит.
Лето на лету поджигает осень.

В зареве зари тают звёзд рубины.
Как она горит гроздьями рябины!
И костёр дрожит, пламенем играя -
Жизни миражи в том огне сгорают.

Что я в них искал? Что я в них посеял? –
В россыпях песка золотое семя
Так и не нашёл и по ветру сплавил
Неба рваный шёлк да рябины пламя.

Правда или ложь – то, что было это?
Мне индейский вождь не даёт ответа.
Вместе с ним молчит тихая природа
И плывёт в ночи песня с теплохода.

Лето на телеге к морюшку везут,
Рыжий кот и ежик косточки грызут.
Вечер догорает, уголья дымятся.
Лето было раем, да пора прощаться.
Собирать тетради дочке неохота.
Дочитать "Айвенго"? Ну его в болото!
Лучше с пацанами мячик погонять,
Да лягух у заводи в зад понадувать.
Подросла девчоночка, мув ит, move it, do it.
Кто-то ж мою ягодку снимет и надует.
Буду как Кутуньо я голосить о дочке:
Где ж игрушки, сосочки, где вы, ползуночки?
Сколько вас поверило озорным балбесам!
Шли по чисту полюшку - заблудились лесом.
(Вот бы с чьей-то ягодкой заблудиться мне,
Только чтоб никто потом не донес жене!)
Не кряхтите, сосны, не шепчи, рябина,
Дочка моя умница, в дом приманит сына,
А пока дитё еще - надо наскакаться!
Пью за лето красное, наливайте, братцы!

Воронеж.

Константэн Григорьев

ПУНКТУАЛЬНОСТЬ

Я пунктуален неизменно.
Пусть было мне нехорошо,
Я должен выйти был на сцену -
Я встал, оделся и пошел.

Да, с бодуна меня мотало,
И во дворе в сей поздний час
Овчарка на меня напала
И укусила пару раз!

Я дернулся, кривясь от боли,
И улицу перебежал -
Ногой овчарку отфутболил,
Но рядом тормоз завизжал:

Меня машина сбила, смяла,
Вдруг вылетев на тротуар,
Все кости мне переломала -
Настолько страшным был удар.

Водитель, матерясь ужасно,
Меня в машину затащил,
И мы на свет рванули красный -
Ох, в этом он переборщил.

Внезапно врезались мы в стену,
В машине взрыв раздался тут -
А ведь до выхода на сцену
Мне оставалось пять минут!

И я, как некий терминатор,
Восстал из дыма и огня,
И сделал шаг - но экскаватор,
Рыча, наехал на меня.

А я на сцену был обязан
Через минуту выходить!
Я вновь восстал, хоть был размазан
По мостовой, и во всю прыть

Сюда сквозь парк помчался с криком, -
Пусть ветки по лицу секут, -
И счетчик в голове затикал:
Осталось двадцать пять секунд.

Вот и ступеньки - хоть недаром
Я так спешил... Что за дела!
Меня здесь обварили варом,
И потекла по мне смола.

Я только заскрипел зубами
И дальше поволок себя,
Вертя руками и ногами,
Дверные ручки теребя.

Вдруг рухнул лист стекла, блистая,
И срезал голову мою -
Нет, так я точно опоздаю!
Вновь терминатором встаю,

Приладив голову обратно,
Решаю - это ничего,
Успеть - успею, вероятно...
Осталось пять секунд всего!

В порядок привожу мгновенно
Себя...Ура! Все хорошо!
Я должен выйти был на сцену -
И я, как видите, пришел.

1999 год.

Какое это счастье — быть рядом со своими людьми. Вот в гримëрке разливают кальвадос Владимир Безденежных и Дмитрий Ларионов, рядом сидят Светлана Чмыхало и Ника Исаева, забегает на огонëк суперведущий всего и вся Антон Шагин, где-то философствуют Герман Садулаев и Алексей Колобродов, заходит всех проверить Захар Прилепин, опаздывает, но стремится в гримëрку Александр Пелевин, заезжает Бранимир, приходит после того, как его отпоили самогоном местные, Вадим Степанцов, откуда-то выплывает изящная Елена Заславская, задаëт провокационные вопросы Ольга Погодина-Кузмина, приходит после лекции Константин Кусмауль, к вечеру забегают познакомиться «Лампасы» (Вера, Марина, Маша, спасибо!). Не фестиваль, а праздник. Хочется обустроить коммуну и жить так. Понятно, что нельзя и невозможно, но точно — со своими людьми не хочется расставаться.