(К посту выше, с клипом «Аллилуйя».)
Виолончель в руинах становится украинским трендом. Две недели назад - малоизвестный харьковчанин соло, теперь Славко Вакарчук с квинтетом. Мир рукоплещет и рыдает. Восемь лет назад над нашей виолончелью и кадрами из Луганска мир не рыдал. Но с момента, когда БахКомпот выложил клип, счётчик лайков резко заработал на минимизацию - всего контента. Ну, не снесли к бисовой бабушке, как канал «Царьград», и на том спасибо. Клип смотреть выше. Лайков мало, и будет мало. Ибо демократия.
Виолончель в руинах становится украинским трендом. Две недели назад - малоизвестный харьковчанин соло, теперь Славко Вакарчук с квинтетом. Мир рукоплещет и рыдает. Восемь лет назад над нашей виолончелью и кадрами из Луганска мир не рыдал. Но с момента, когда БахКомпот выложил клип, счётчик лайков резко заработал на минимизацию - всего контента. Ну, не снесли к бисовой бабушке, как канал «Царьград», и на том спасибо. Клип смотреть выше. Лайков мало, и будет мало. Ибо демократия.
Добавлю к этому, что укроистерия вынесла мозги русским людям, давно живущим в Европе. Один мой знакомый на серьезных щах транслирует, что наши солдаты отправляют из Украины намародёренные холодильники, унитазы и ковры. Ковры, ссука! Над которыми смеются уже в самых глухих углах РФ. Я не представляю российского контрактника, который тащит ссаный советский ковёр у украинского пенсионера. И как он это отошлёт? Украинской почтой? Дебилы, блять.
👍1
Зачем Тиньков и Чичваркин употребляют слова, написания которых не знают? Сидели бы, как тот неграмотный еврей из анекдота, считали бы в подвалах денежки.
Ниппотизм! Видимо, от Nippon - самоназвания Японии.
Правильно - непотизм, когда раздают должности племянникам и прочей родне.
Возможно, у недоучек также ассоциация с nipple - сосок.
Ниппотизм! Видимо, от Nippon - самоназвания Японии.
Правильно - непотизм, когда раздают должности племянникам и прочей родне.
Возможно, у недоучек также ассоциация с nipple - сосок.
👍1
СЛУЧАЙ СО СТЕНДАП-КОМИКОМ, ПЕРЕПУТАВШИМ СТРАНЫ И ЯЗЫКИ
Не Сен-Тропе, не Сочи, не Анапа,
И даже не Батуми, весь в цвету.
Вчера в Подольске комику стенд-апа
С мурла люлями стёрли красоту.
Он, видимо, недавно приземлился
И не прочухал воздух с бодуна,
И стал чесать в Подольске как в Тбилиси,
Ну, то есть по-английски, вот те на.
Решил стендапер, что в английский въедет
В Тбилиси и шашлычник, и ишак,
Раз на семейном трипл-велосипеде
К нему явилась вся семья Лошак.
Хоть Лошаки с упорством лошадиным
Въезжали в пиджин-инглиш а-ля щютка,
Но их друзья, протестные грузины,
Свалили прочь, расстроенные жутко.
Что ж, неуспех лишь слабым не под силу,
Упорного лишь закаляет он.
Все эти дети гор ваще дебилы,
А в Польше будет блеск, дворцы и тон!
Он в самолете выучил по-польски
Слова «пся крев», «москаль» и «курва мать».
Но вот решил срубить бабла в Подольске
Перед Варшавой - и попал опять.
Уж в скверах липы мерзнуть задолбались,
Хотя апрель подкатывал к концу,
А пацаны подольские стучались
Не то, чтоб в душу, - сразу по лицу.
Он так жестил про русских и тирана! -
И по английски, чтоб ещё смешней.
Прорюхали, всё поняли, бараны.
Парашка-рашка! Рвать навеки с ней!
Не Сен-Тропе, не Сочи, не Анапа,
И даже не Батуми, весь в цвету.
Вчера в Подольске комику стенд-апа
С мурла люлями стёрли красоту.
Он, видимо, недавно приземлился
И не прочухал воздух с бодуна,
И стал чесать в Подольске как в Тбилиси,
Ну, то есть по-английски, вот те на.
Решил стендапер, что в английский въедет
В Тбилиси и шашлычник, и ишак,
Раз на семейном трипл-велосипеде
К нему явилась вся семья Лошак.
Хоть Лошаки с упорством лошадиным
Въезжали в пиджин-инглиш а-ля щютка,
Но их друзья, протестные грузины,
Свалили прочь, расстроенные жутко.
Что ж, неуспех лишь слабым не под силу,
Упорного лишь закаляет он.
Все эти дети гор ваще дебилы,
А в Польше будет блеск, дворцы и тон!
Он в самолете выучил по-польски
Слова «пся крев», «москаль» и «курва мать».
Но вот решил срубить бабла в Подольске
Перед Варшавой - и попал опять.
Уж в скверах липы мерзнуть задолбались,
Хотя апрель подкатывал к концу,
А пацаны подольские стучались
Не то, чтоб в душу, - сразу по лицу.
Он так жестил про русских и тирана! -
И по английски, чтоб ещё смешней.
Прорюхали, всё поняли, бараны.
Парашка-рашка! Рвать навеки с ней!
Запоздалая, но емкая рецензия:
Вадим Степанцов умеет все сделать красиво и весело. Именно такие сложносочененные чувства испытываешь, беря в руки диджипак с новым альбомом «Бахыт-Компота», оформленный «под Хохлому» и содержащий (помимо фото с лощеными музыкантами) изображение трехглазой прозорливицы с кыштымским карликом в руках. Прослушивание альбома усиливает эти эмоции: все сделано технично, мелодично, в меру хардово и не без национального колорита в виде партий балалаек, использованных дозированно и к месту.
https://www.km.ru/muzyka/2022/04/19/persony-i-sobytiya-v-mire-muzyki/897040-bakhyt-kompot-aleshenka-zhivoi
Вадим Степанцов умеет все сделать красиво и весело. Именно такие сложносочененные чувства испытываешь, беря в руки диджипак с новым альбомом «Бахыт-Компота», оформленный «под Хохлому» и содержащий (помимо фото с лощеными музыкантами) изображение трехглазой прозорливицы с кыштымским карликом в руках. Прослушивание альбома усиливает эти эмоции: все сделано технично, мелодично, в меру хардово и не без национального колорита в виде партий балалаек, использованных дозированно и к месту.
https://www.km.ru/muzyka/2022/04/19/persony-i-sobytiya-v-mire-muzyki/897040-bakhyt-kompot-aleshenka-zhivoi
👍3
Сперва в куплете - теперь в газете.
https://ren.tv/blog/vadim-stepantsov/965585-sluchai-so-stendap-komikom-pereputavshim-strany-i-iazyki
https://ren.tv/blog/vadim-stepantsov/965585-sluchai-so-stendap-komikom-pereputavshim-strany-i-iazyki
👍2
Владимир Скобцов, Донецк:
***
Хоть режьте родину, хоть ешьте,
от злых надежд мороз по коже
и смерть становится моложе,
и жизнь уже не станет прежней.
Уже не скроешься в столице
и не укроешься в морозы,
чужая боль, чужие слёзы
к тебе воротятся сторицей.
Уже забудется едва ли
судьба, пробитая осколком
и жить в России надо долго,
нас слишком долго убивали.
Над нами звёзды словно в тире,
беда течёт по небу Волгой,
война с чертями будет долгой,
мы слишком долго жили в мире.
***
Хоть режьте родину, хоть ешьте,
от злых надежд мороз по коже
и смерть становится моложе,
и жизнь уже не станет прежней.
Уже не скроешься в столице
и не укроешься в морозы,
чужая боль, чужие слёзы
к тебе воротятся сторицей.
Уже забудется едва ли
судьба, пробитая осколком
и жить в России надо долго,
нас слишком долго убивали.
Над нами звёзды словно в тире,
беда течёт по небу Волгой,
война с чертями будет долгой,
мы слишком долго жили в мире.
ТРИПТИХ НАТАШЕ (1992)
1.
Наташа, Наташа, подули холодные ветры,
пришли антиподы с повернутой вспять головой,
и мы нацепили бушлаты и теплые гетры
и вышли в открытое море в ночи штормовой.
Наш ботик прибило к скалистому голому брегу,
где пели гагары и прятался робкий пингвин,
где гордый варяг навалял тумаков печенегу,
где высился каменный Один, богов господин.
Наташа, Наташа, как холодно было, покуда
сюда Эдисон не провел электрический ток.
Но вместе с теплом появились Христос и Иуда,
И Запад стальными глазами взирал на Восток.
И мы наблюдали, как приговоренный Спаситель,
Петру подмигнув, оседлал электрический стул.
Обуглилось тело, Пилат спрятал руки под китель
и под воду, в Китеж, увел за собой караул.
Потом налетели на остров адепты ислама,
их рыжие бороды густо мелькали вокруг,
но храбрые госпитальеры и рыцари Храма
мечом и напалмом всех мавров уважили вдруг.
Потом полыхнула заря куртуазной культуры,
поэты тебя Мелисандой прозвали в те дни,
тобою пленялись магистры, князья, трубадуры,
и в честь твою много чего натворили они.
Они убивали драконов и злых великанов,
они на ристалищах мяли друг другу бока.
Потом они стали пить водку из грязных стаканов —
и тут наступили совсем уж другие века.
Тогда стало модным стрелять на дуэлях в поэтов,
поэтому я неожиданно в моду вошел,
и где-то в разгаре зимы уходящего лета
свинцовый свинец мою грудь наконец-то нашел.
Наташа, Наташа, ты помнишь, как все это было?
Ах, нет, ты не помнишь, ты, кажется, крепко спала.
Ты даже не помнишь, взаправду ль меня ты любила,
ты даже не помнишь, кого же ты мне предпочла.
Клубился туман, под ногами хрустела морошка,
и я углублялся в загадочный утренний лес.
И с неба мне под ноги рухнула черная кошка,
когда в нее выстрелил милый блондинчик Дантес.
2.
Зарежь меня, парень, но только не больно,
чтоб кровь не бежала, чтоб я не кричал,
чтоб фройляйн Наташа осталась довольна
тем, как я вернулся к началу начал.
Тем, как я вернулся, как я окунулся
в мерцающий ужас седой пустоты,
как сонный Танатос перстами коснулся
моей головы, улетевшей в кусты.
Убей меня, парень, зимой или летом.
За фройляйн Наташу, за хлеб и за соль,
за то, что я звался российским поэтом,
чихая при этом на русскую боль.
За то, что шумят на пригорках березы,
за то, что Иванушку съела Яга,
за то, что на Волге июльские грозы
грозят опрокинуть ее берега.
Убей меня, парень, за золото лилий,
за яростный пурпур и крик “Ça ira!”,
за новых взрывателей новых Бастилий,
за фрейлин, пажей и министров двора.
Наташа, когда б не стремление к небу,
когда б не пьянящая звездная жуть,
я б не дал плененному вами эфебу
на ваших глазах мое сердце проткнуть.
3.
Мы приходим друг к другу из снов и нам холодно в яви,
нас никто и ничто в этом мире не может согреть.
Вероятно, поэтому мы отказаться не вправе
от призванья красиво и холодно-ярко гореть,
создавая иллюзию пламени, праздника, света,
создавая иллюзию жизни, похожей на сон.
Дева, дева, не слушай возвышенных бредней поэта,
возвышая тебя, в черный холод несет тебя он,
в черный космос, в космический холод. И ты, без сомненья,
превратишься в недвижную статую синего льда.
Но коль скоро сама ты пришла сюда из сновиденья,
то тебе не грозит замороженной стать никогда.
Нам с тобой нипочем проходить сквозь людей и сквозь стены,
сквозь цветы и понятия совести, чести и долга.
Милый призрак, сестра, обнажи предо мною колено,
я хочу целовать его трепетно, нежно и долго.
1.
Наташа, Наташа, подули холодные ветры,
пришли антиподы с повернутой вспять головой,
и мы нацепили бушлаты и теплые гетры
и вышли в открытое море в ночи штормовой.
Наш ботик прибило к скалистому голому брегу,
где пели гагары и прятался робкий пингвин,
где гордый варяг навалял тумаков печенегу,
где высился каменный Один, богов господин.
Наташа, Наташа, как холодно было, покуда
сюда Эдисон не провел электрический ток.
Но вместе с теплом появились Христос и Иуда,
И Запад стальными глазами взирал на Восток.
И мы наблюдали, как приговоренный Спаситель,
Петру подмигнув, оседлал электрический стул.
Обуглилось тело, Пилат спрятал руки под китель
и под воду, в Китеж, увел за собой караул.
Потом налетели на остров адепты ислама,
их рыжие бороды густо мелькали вокруг,
но храбрые госпитальеры и рыцари Храма
мечом и напалмом всех мавров уважили вдруг.
Потом полыхнула заря куртуазной культуры,
поэты тебя Мелисандой прозвали в те дни,
тобою пленялись магистры, князья, трубадуры,
и в честь твою много чего натворили они.
Они убивали драконов и злых великанов,
они на ристалищах мяли друг другу бока.
Потом они стали пить водку из грязных стаканов —
и тут наступили совсем уж другие века.
Тогда стало модным стрелять на дуэлях в поэтов,
поэтому я неожиданно в моду вошел,
и где-то в разгаре зимы уходящего лета
свинцовый свинец мою грудь наконец-то нашел.
Наташа, Наташа, ты помнишь, как все это было?
Ах, нет, ты не помнишь, ты, кажется, крепко спала.
Ты даже не помнишь, взаправду ль меня ты любила,
ты даже не помнишь, кого же ты мне предпочла.
Клубился туман, под ногами хрустела морошка,
и я углублялся в загадочный утренний лес.
И с неба мне под ноги рухнула черная кошка,
когда в нее выстрелил милый блондинчик Дантес.
2.
Зарежь меня, парень, но только не больно,
чтоб кровь не бежала, чтоб я не кричал,
чтоб фройляйн Наташа осталась довольна
тем, как я вернулся к началу начал.
Тем, как я вернулся, как я окунулся
в мерцающий ужас седой пустоты,
как сонный Танатос перстами коснулся
моей головы, улетевшей в кусты.
Убей меня, парень, зимой или летом.
За фройляйн Наташу, за хлеб и за соль,
за то, что я звался российским поэтом,
чихая при этом на русскую боль.
За то, что шумят на пригорках березы,
за то, что Иванушку съела Яга,
за то, что на Волге июльские грозы
грозят опрокинуть ее берега.
Убей меня, парень, за золото лилий,
за яростный пурпур и крик “Ça ira!”,
за новых взрывателей новых Бастилий,
за фрейлин, пажей и министров двора.
Наташа, когда б не стремление к небу,
когда б не пьянящая звездная жуть,
я б не дал плененному вами эфебу
на ваших глазах мое сердце проткнуть.
3.
Мы приходим друг к другу из снов и нам холодно в яви,
нас никто и ничто в этом мире не может согреть.
Вероятно, поэтому мы отказаться не вправе
от призванья красиво и холодно-ярко гореть,
создавая иллюзию пламени, праздника, света,
создавая иллюзию жизни, похожей на сон.
Дева, дева, не слушай возвышенных бредней поэта,
возвышая тебя, в черный холод несет тебя он,
в черный космос, в космический холод. И ты, без сомненья,
превратишься в недвижную статую синего льда.
Но коль скоро сама ты пришла сюда из сновиденья,
то тебе не грозит замороженной стать никогда.
Нам с тобой нипочем проходить сквозь людей и сквозь стены,
сквозь цветы и понятия совести, чести и долга.
Милый призрак, сестра, обнажи предо мною колено,
я хочу целовать его трепетно, нежно и долго.