Соответственно, Азербайджан при Мустафаеве стал единственной республикой СССР, сумевшей закрепить в своей конституции статус национального языка (в Армении и Грузии этот статус предусматривался в изначальных конституциях 1937). 

Наблюдаю во многих каналах дискуссию о влиянии Орды и Византии на нашу родную страну. Эта дискуссия оживает периодически (примерно каждые 10 лет), когда в очередной раз родина не оправдывает светлых надежд патриотов и патриоты в порыве нахлынувшей горькой рефлексии, начинаю выяснять - откуда же вся эта чернуха пошла? И приходят к выводу - а) во всем виноваты татары; б) во всем виноваты византийцы.

Изначально этот исторический миф о скверном “ордынском влиянии”, сфабрикованный народником Костомаровым еще в 19 веке под влиянием Карамзина, имел целью продемонстрировать противостояние “народного” и “государственного” начал в истории России; противостояния, в котором в конечном итоге “государство” одолело “народ” на всех фронтах. Вернуть “народность” в “государство” через федерализм, демократизм и христианскую братскую любовь промеж людьми - т.е. через все то, что у народа отобрало государство, насадив взамен централизм, рабское чинопочитание и покорность лицензированным государственным попам, - вот какой был смысл и исторического мифотворчества Костомарова, да и деятельности Кирилло-Мефодиевского братства (в котором он состоял).

Нечто подобное в тот же самый момент (конец 19 века) проповедовали болгарские народники и румынские “попоранисты”, чьей идеей, - фактически, - было предотвращение формирования современного централизованного капиталистического/индустриального государства, в котором они видели синтез худших практик “османского/гуннского деспотизма” с капиталистической жаждой наживы.

Взамен этому предлагались концепции “крестьянского государства”, которые фактически государствами-то (в теории) и не являлись. Ибо неприязнь крестьян к армии, бюрократическому аппарату, государственному регулированию, крупным предприятиям и в целом к великодержавию (т.е. абсолютно ко всем элементам современного государства как такового) была велика и необузданна. В этом легко убедиться, если взглянуть на болгарское “аграрно-народническое” правительство Стамболийского 1919-23 гг. (единственный раз, когда народники дорвались до власти), которое в этот короткий период успело и армию погромить, и церковь пощипать, и городскую и сельскую буржуазию унизить, и довести до истерики местных националистов, подписав Нишское соглашение с “историческим врагом” в лице Югославии (именно за это “национальное предательство” Стамболийский поплатился жизнью).

Короче, аграрные социалисты/народники Восточной и Центральной Европы выводили миф о “демократическом народе”, который изводит “деспотическое государство” по османским/гуннским/германским/ордынским/византийским рецептам просто потому, что им не нравилось ни погибающее феодальное государство, ни, тем более, идущее ему на смену индустриальное государство современного типа (ответом на формирование которого все эти мифы и являлись).

В этом контексте такие как Костомаров стремились подорвать сам по себе державный миф, подчеркивая его “инородное происхождение” и абсолютную чуждость добрым, честным и мирным холопам (их тоже идеализировали, конечно), которые не хотят ничего, кроме земли, леса и свободы от государственного контроля. Пересобирать точно такую же беспредельную бюрократическую деспотию в планы этих людей не входило (хотя тот же Стамболийский из-за большого количества противников “народной воли” в общем стихийно скатился к “крестьянской диктатуре”).

Иными словами, Костомаров, Ботев, Маркович, Стере и т.п. деятели-народники 19 века через россказни о навязанной инородцами государственной деспотии взамен первоначального “народоправства” критиковали конечно же не самих инородцев и не древнюю историю (это понятно), а формирующееся современное индустриальное/капиталистическое государство. И подвергали критике державный миф они для того, чтоб донести до “быдла” необходимость пусть утопической, но альтернативной модели. Которая отбрасывала прочь многие идейно-экономические основы, на которых неизбежно современное государство выстраивается: великодержавие, милитаризм, манию к индустриализации, идейно-религиозную унификацию, политическую централизацию, опору на крупный бизнес/монополии и т.д. 

Но нынче “костомаровщина” работает лишь наполовину: коллективное негодование насчет тяжелого наследия татаро-монгольского ига по-прежнему является результатом наблюдения патриотов за беспощадной логикой развития огромной бюрократической машины современного государства (которое к Золотой Орде вообще никакого отношения не имеет), а вот с утопиями, альтернативами и переосмыслением самой модели государственности как-то уже не очень складывается.