Председатель Московского городского отделения Все­российского общества охраны памятников истории и куль­туры профессор А. С. Трофимов так вспоминает об одной очень характерной для того времени встрече: «Многие факты уничтожения памятников заставили нас искать пути к руководству нашей культурой. Пётр Дмитриевич был инициатором встречи с министром культуры Фурцевой. Это было на исходе 1964 года, когда полным ходом шла чист­ка Москвы и Подмосковья от старины в преддверии разработки и утверждения нового Генерального плана реконструкции...

Пётр Дмитриевич тщательно готовился к этой встрече со свойственной его характеру пунктуальностью, опасался не упустить самого главного — сказать о бессмысленном разрушении памятников Москвы и других исторических городов. В это время поступали тревожные известия о разборке храмов в Суздале, Владимире, Пскове, Калуге, Туле, Вязьме. Мособлсовет пытался снять с охраны ан­самбль Троице-Сергиевой Лавры. В самом Загорске уже разобрали деревянную церковь XVII века на Ильинской горе и блинные лавки XVIII—XIX веков у стен монастыря. Были взорваны торговые ряды в Романове на Волге (ныне город Тутаев).

Областное псковское руководство хлопотало о закрытии Псково-Печерского монастыря и использова­нии его исторических построек под машинно-тракторную станцию. В Ленинграде подготавливали к сносу всемирно известное Никольское кладбище Александро-Невской Лав­ры, уже были взорваны Путевой дворец на Средней Рогатке (архитектор Бартоломео Растрелли) и собор Спаса на Сенной площади, построенный в 1765 году архитекто­ром Андреем Квасовым.

В приемной министра культуры нас предупредили, что в нашем распоряжении будет не более десяти минут. Пётр Дмитриевич пытался что-то объяснить помощнику мини­стра, но тот привычным движением руки открыл дверь, и мы очутились в просторном кабинете. Фурцева предложила сесть и сразу же спросила, что заставило нас прийти к ней. Пётр Дмитриевич начал говорить о полном не­благополучии с памятниками архитектуры, что он рассчи­тывает на её помощь, поддержку в деле охраны и рестав­рации.

Министр сделала гримасу, означавшую полное неудо­вольствие, и, прервав Барановского, сказала, что, по её мнению, памятников слишком много, всеми ими занимать­ся невозможно, да и ни к чему. У государства есть вопро­сы поважней памятников. Тут она повторила весьма рас­хожий в то время аргумент: «Мы подходим к коммунизму, а людям жить негде!» К ужасу Барановского и всех присутствовавших, она стала говорить о намерении снести всё, «что мешает строить коммунистические города».

И тут, кажется, архитектор Пётр Петрович Ревякин спросил Фурцеву, какими должны быть эти, по её мнению, ком­мунистические города? Она заметила, что архитекторы это должны лучше знать, но что совершенно ясно для всяко­го — конечно, без церквей...

Мы возвращались домой с чувством полной безысход­ности. Пётр Дмитриевич съежился, еле волочил ноги и упорно молчал. Чувствовалось, что он глубоко переживает только что услышанное и ищет выход из создавшейся ситуации.

На следующее утро он мне позвонил и твёрдым голосом сказал, что всю ночь не спал, но пришел к убеждению, что нужно создавать общественное мнение путем всевозмож­ной пропаганды памятников».