Forwarded from Амарандо | Фотокор у моря
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Forwarded from Вожак
РУССКАЯ ГЕОГРАФИЯ
А в подвале пыльно, много мышей, накурено.
Генератор кряхтит последними оборотами.
Мы контролим дорогу в Селидово из Цукурино.
Поднимаем птицу, наводим арту - работаем.
А грунтовки в полях ржавеют сожжённой техникой,
А поля засеяны минами и снарядами.
Мы вчера у врага отбили Желанное Первое, -
Это значит, еще на шаг подошли к Курахово.
Вот из Карловки с рёвом, сшибая ветки акации,
Беременная парнями из Тулы и Грозного,
Несётся "буханка". Везёт бойцов на ротацию.
Надеется только на РЭБ и на волю Господа.
Где-то в Москве отдыхают, играют в мафию,
Девчонки в клубе вертят красивыми шеями...
А мы изучаем русскую географию
В посадках и лесополках, изрытых траншеями.
И нам бы хотелось к родному порогу - коленями;
Любимых женщин нежно назвать по имени.
Но мы наступаем в западном направлении,
Потому что нас ждут:
В Одессе,
Херсоне,
Киеве.
А в подвале пыльно, много мышей, накурено.
Генератор кряхтит последними оборотами.
Мы контролим дорогу в Селидово из Цукурино.
Поднимаем птицу, наводим арту - работаем.
А грунтовки в полях ржавеют сожжённой техникой,
А поля засеяны минами и снарядами.
Мы вчера у врага отбили Желанное Первое, -
Это значит, еще на шаг подошли к Курахово.
Вот из Карловки с рёвом, сшибая ветки акации,
Беременная парнями из Тулы и Грозного,
Несётся "буханка". Везёт бойцов на ротацию.
Надеется только на РЭБ и на волю Господа.
Где-то в Москве отдыхают, играют в мафию,
Девчонки в клубе вертят красивыми шеями...
А мы изучаем русскую географию
В посадках и лесополках, изрытых траншеями.
И нам бы хотелось к родному порогу - коленями;
Любимых женщин нежно назвать по имени.
Но мы наступаем в западном направлении,
Потому что нас ждут:
В Одессе,
Херсоне,
Киеве.
Наталия Курчатова из Крыма, где мы виделись с нею буквально пару дней назад.
Telegram
Возле Войны
Сегодня состоялся удивительный разговор на берегу Черного моря, Русского моря.
Напротив меня сидел западноевропеец с лицом породистым, словно received pronunciation. Мы общались до этого, я все подкалывала - мол, снова англичане в Крыму, не хватило им Балаклавы...…
Напротив меня сидел западноевропеец с лицом породистым, словно received pronunciation. Мы общались до этого, я все подкалывала - мол, снова англичане в Крыму, не хватило им Балаклавы...…
Виновата: пропустила день рождения поэта. Исправляюсь!
#современники
Светлана ЧЕРНЫШОВА
***
Когда погибшую лозу распиливаю я,
сквозь нудный, моросящий дождь,
сквозь злобный визг пилы,
мне шепчет чёрная, от слёз раскисшая земля:
— Бог умирает каждый раз с погубленной лозой.
Ты видишь осени больной потусторонний свет,
читаешь книгу, пьёшь вино, юродствуешь, блажишь,
̶Н̶е̶ ̶в̶е̶р̶у̶я̶ не веря в то, что Бога больше нет…
но знает чёрная земля, как Бога воскресить.
Сначала было ̶с̶л̶о̶в̶о̶. Нет, сначала – тусклый день
на рынке. Проходя сквозь строй обрубленных, немых,
что выбираешь? Розу Блед? Персидскую сирень?
Нет. Тоненький, дрожащий прут испуганной лозы.
И опуская тонкий прут в земную н'енасыть,
сквозь нудный, моросящий дождь,
сквозь вьюг недальний зов,
услышу тихий первый вздох проснувшейся лозы,
услышу всех колоколов Пасхальный перезвон.
***
Что останется?
всполох тревожного сна
на лице,
дождь слепой, нашумевший некстати.
Виноградная грива в проёме окна,
белый город, плывущий в рассветном мускате.
Голоса сокрушат геометрию стен.
Ты, конечно, послушай, но верить не надо
ничему. Даже россказням дикого сада
о крадущемся звере.
Он близко совсем.
Исполинская тень его тянется с гор.
Зверю всё — на зубок — и деревья, и люди.
— И любовь?
— Да, любовь.
Но об этом не будем.
Лучше — нежности долгий вести разговор.
Видишь? Снова взволнованно пальцы дрожат,
и земного сильней
притяженье ладоней.
Потому уходящего лета…
не жаль.
Потому листопадовый зверь нас не тронет.
***
Ход вещей не нарушен,
то есть, времени ход:
снова лета — макушка:
цикорий цветет,
он всегда на макушке у лета —
невозможно небесного цвета.
будто небо упало, и — вдребезги, и
больше нет постаревшей, иссохшей земли,
только — море и небо, и небо, и море,
только в зное дрожащем волны цикория.
Просто руки раскинь и плыви…
Как-нибудь доплывешь до земли,
где дома и деревья засыпаны снегом,
и ещё…
с позапрошлой зимы не дочитана книга.
Про бескрылых людей? Или птиц?
И цикория бледный цветок
меж страниц.
***
на рынке, и в саду, и по дороге к морю —
везде она сейчас, багрова и бела,
всё про неё одну с оскоминной любовью:
во двор зайдёшь, и тут — черешня тяжела.
согбенных веток дух — как будто расплескали
невидимой рукой под солнцем тёплый брют.
и скачет ребятня — сережи, тани, вали:
клюют черешню, косточки плюют.
наклонишь ветку так, чтоб поспелей, побольше.
а надоест их гвалт, к подъезду побредёшь
и дома обнаружишь косточку в подошве,
да будто приросла — не оторвёшь.
и думаешь: ну да-
же если мир кромешный
опять пойдет ко дну, какой там к чёрту Ной?
Бог всех нас повторит — из косточки черешни.
и, может быть, из этой вот одной.
#современники
Светлана ЧЕРНЫШОВА
***
Когда погибшую лозу распиливаю я,
сквозь нудный, моросящий дождь,
сквозь злобный визг пилы,
мне шепчет чёрная, от слёз раскисшая земля:
— Бог умирает каждый раз с погубленной лозой.
Ты видишь осени больной потусторонний свет,
читаешь книгу, пьёшь вино, юродствуешь, блажишь,
̶Н̶е̶ ̶в̶е̶р̶у̶я̶ не веря в то, что Бога больше нет…
но знает чёрная земля, как Бога воскресить.
Сначала было ̶с̶л̶о̶в̶о̶. Нет, сначала – тусклый день
на рынке. Проходя сквозь строй обрубленных, немых,
что выбираешь? Розу Блед? Персидскую сирень?
Нет. Тоненький, дрожащий прут испуганной лозы.
И опуская тонкий прут в земную н'енасыть,
сквозь нудный, моросящий дождь,
сквозь вьюг недальний зов,
услышу тихий первый вздох проснувшейся лозы,
услышу всех колоколов Пасхальный перезвон.
***
Что останется?
всполох тревожного сна
на лице,
дождь слепой, нашумевший некстати.
Виноградная грива в проёме окна,
белый город, плывущий в рассветном мускате.
Голоса сокрушат геометрию стен.
Ты, конечно, послушай, но верить не надо
ничему. Даже россказням дикого сада
о крадущемся звере.
Он близко совсем.
Исполинская тень его тянется с гор.
Зверю всё — на зубок — и деревья, и люди.
— И любовь?
— Да, любовь.
Но об этом не будем.
Лучше — нежности долгий вести разговор.
Видишь? Снова взволнованно пальцы дрожат,
и земного сильней
притяженье ладоней.
Потому уходящего лета…
не жаль.
Потому листопадовый зверь нас не тронет.
***
Ход вещей не нарушен,
то есть, времени ход:
снова лета — макушка:
цикорий цветет,
он всегда на макушке у лета —
невозможно небесного цвета.
будто небо упало, и — вдребезги, и
больше нет постаревшей, иссохшей земли,
только — море и небо, и небо, и море,
только в зное дрожащем волны цикория.
Просто руки раскинь и плыви…
Как-нибудь доплывешь до земли,
где дома и деревья засыпаны снегом,
и ещё…
с позапрошлой зимы не дочитана книга.
Про бескрылых людей? Или птиц?
И цикория бледный цветок
меж страниц.
***
на рынке, и в саду, и по дороге к морю —
везде она сейчас, багрова и бела,
всё про неё одну с оскоминной любовью:
во двор зайдёшь, и тут — черешня тяжела.
согбенных веток дух — как будто расплескали
невидимой рукой под солнцем тёплый брют.
и скачет ребятня — сережи, тани, вали:
клюют черешню, косточки плюют.
наклонишь ветку так, чтоб поспелей, побольше.
а надоест их гвалт, к подъезду побредёшь
и дома обнаружишь косточку в подошве,
да будто приросла — не оторвёшь.
и думаешь: ну да-
же если мир кромешный
опять пойдет ко дну, какой там к чёрту Ной?
Бог всех нас повторит — из косточки черешни.
и, может быть, из этой вот одной.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Кстати о том, что навеял пост выше.
Сарказм по поводу ландшафтного дизайна в давнем стихотворении — намёк на строительство оборонительных укреплений города как единственно возможный здесь способ терраформирования.
С такого ракурса очевидно, что лучшим землеустроителем всех времён у нас был гениальный Тотлебен во времена первой обороны, его даже во вторую не превзошли.
А тут я ещё освежила в памяти перевод использованного оборота на немецкий добросовестно, а не так, как намеренно выкручено в тексте, и получила #словодня
Landschaftsgestaltung [ˈlantʃafʦɡəˌʃtaltʊŋ]
Русскими буквами: ландшафтгештальтунг
То есть когда у нас бальные платьица на Михайловской батарее, а теперь ещё и гранты на балы, пока у многих в семьях мужчины воюют — это такой незакрытый гештальт.
Сарказм по поводу ландшафтного дизайна в давнем стихотворении — намёк на строительство оборонительных укреплений города как единственно возможный здесь способ терраформирования.
С такого ракурса очевидно, что лучшим землеустроителем всех времён у нас был гениальный Тотлебен во времена первой обороны, его даже во вторую не превзошли.
А тут я ещё освежила в памяти перевод использованного оборота на немецкий добросовестно, а не так, как намеренно выкручено в тексте, и получила #словодня
Landschaftsgestaltung [ˈlantʃafʦɡəˌʃtaltʊŋ]
Русскими буквами: ландшафтгештальтунг
То есть когда у нас бальные платьица на Михайловской батарее, а теперь ещё и гранты на балы, пока у многих в семьях мужчины воюют — это такой незакрытый гештальт.
Как-то я упоминала уже стихотворение Ильи Сельвинского «Балладу о танке КВ», но не приводила текст.
Внештатный корреспондент «Красной Звезды» Сельвинский служил во время обороны Крыма в 1941 году в газете 51-й армии «Сын Отечества», а с января 1942 года — в газете Крымского фронта «Боевой натиск».
21 апреля 1942 года в «Красной звезде» и была напечатана «Баллада о танке КВ».
А история подвига такова.
27 февраля 1942 года на одном из участков Крымского фронта пехота при поддержке нескольких КВ, остававшихся в строю в 229-м отдельном танковом батальоне, в очередной раз пыталась отбить у немцев господствующую на местности высотку 69,4.
Дикая грязь, мины и яростный обстрел врага сделали своё дело: через некоторое время движение к вражеским окопам продолжал лишь один КВ командира роты лейтенанта Тимофеева. До немецкой линии обороны оставалось метров 200, когда тяжёлая машина вздрогнула от мощного взрыва, резко взяла влево и, повернувшись вокруг оси, замерла лицом к врагу.
Самый маленький член экипажа — стрелок-радист Чирков — выскользнул через аварийный люк, осмотрел повреждения и доложил о разрушении двух левых опорных катков и повреждении гусеницы. Вышла из строя и танковая радиостанция. Исправить хотя бы гусеницу, чтобы попытаться на малом газу отползти к своим, не позволял вражеский обстрел. В общем, танк оказался обездвижен, однако при этом не обезоружен. Командир принял решение: машину не покидать, вести наблюдение. С наступлением темноты к своим отправился Чирков, вскоре вернувшийся с запасом продуктов и гранат. Командование решение танкистов одобрило, однако действенной помощи не обещало: все наличные танки были в ремонте.
С рассветом гарнизон стальной крепости начал программу наблюдений. Сразу же обнаружилось, что немцы выдвинули передний край вперёд; окопы появились на расстоянии метров семидесяти от танка. С началом сумерек немцы решили попробовать осмотреть недвижно стоящий перед ними на вид почти целый танк. Обстреляли смотровые приборы, долго лазили по броне, стучали прикладами по люкам, безуспешно пытались поддеть их ломом.
Командир приказал: в случае, если немцы соберутся вскрывать, поджигать или взрывать танк — забросать их гранатами и, покинув машину, прорываться к своим. Если нет — признаков жизни не подавать. И танкисты их не подавали.
Немецкая бдительность не позволяла Чиркову совершать регулярные рейсы к своим; танкисты страдали от голода и жажды. Жестоким испытанием стала гиподинамия: заниматься физкультурой (да ещё соблюдая тишину) в тесном стальном холодильнике весьма непросто. У танкистов начали опухать ноги, причём первым разрезать сапоги пришлось самому физически крепкому члену экипажа — командиру орудия Горбунову.
Через пять дней наши снова попытались атаковать немцев, но даже при огневой поддержке неподвижного танка пехота оказалась бессильна и откатилась.
Зато немцы убедились в том, что танк жив, и решили от греха подальше уничтожить его. Танкистам повезло: крупнокалиберной артиллерии у врага не было, и два с лишним десятка взрывов, которые они насчитали на машине и рядом с ней, оглушили экипаж, но не причинили ощутимого вреда танку. Уверенные в обратном немцы предприняли ещё одну попытку осмотра танка. Некоторые, видимо, командиры, устроили совещание прямо на броне, решая, залить машину бензином и сжечь или притащить autogenbrenner.
Немцы вроде как сошлись на втором варианте, но допускать врага к машине теперь было опасно в любом случае. Тимофеев приказал отгонять немцев пулемётным огнём, при уходе врага за линию обстрела забрасывать гранатами. Несколько попыток немцев приблизиться к танку были успешно отбиты.
Прошла неделя «сидения». Чиркову удалось пробраться к своим ещё раз. Он доставил командованию донесение Тимофеева с обозначением всех выявленных ДЗОТов и огневых точек вражеской обороны, а обратно вернулся с новым запасом еды и гранат.
Внештатный корреспондент «Красной Звезды» Сельвинский служил во время обороны Крыма в 1941 году в газете 51-й армии «Сын Отечества», а с января 1942 года — в газете Крымского фронта «Боевой натиск».
21 апреля 1942 года в «Красной звезде» и была напечатана «Баллада о танке КВ».
А история подвига такова.
27 февраля 1942 года на одном из участков Крымского фронта пехота при поддержке нескольких КВ, остававшихся в строю в 229-м отдельном танковом батальоне, в очередной раз пыталась отбить у немцев господствующую на местности высотку 69,4.
Дикая грязь, мины и яростный обстрел врага сделали своё дело: через некоторое время движение к вражеским окопам продолжал лишь один КВ командира роты лейтенанта Тимофеева. До немецкой линии обороны оставалось метров 200, когда тяжёлая машина вздрогнула от мощного взрыва, резко взяла влево и, повернувшись вокруг оси, замерла лицом к врагу.
Самый маленький член экипажа — стрелок-радист Чирков — выскользнул через аварийный люк, осмотрел повреждения и доложил о разрушении двух левых опорных катков и повреждении гусеницы. Вышла из строя и танковая радиостанция. Исправить хотя бы гусеницу, чтобы попытаться на малом газу отползти к своим, не позволял вражеский обстрел. В общем, танк оказался обездвижен, однако при этом не обезоружен. Командир принял решение: машину не покидать, вести наблюдение. С наступлением темноты к своим отправился Чирков, вскоре вернувшийся с запасом продуктов и гранат. Командование решение танкистов одобрило, однако действенной помощи не обещало: все наличные танки были в ремонте.
С рассветом гарнизон стальной крепости начал программу наблюдений. Сразу же обнаружилось, что немцы выдвинули передний край вперёд; окопы появились на расстоянии метров семидесяти от танка. С началом сумерек немцы решили попробовать осмотреть недвижно стоящий перед ними на вид почти целый танк. Обстреляли смотровые приборы, долго лазили по броне, стучали прикладами по люкам, безуспешно пытались поддеть их ломом.
Командир приказал: в случае, если немцы соберутся вскрывать, поджигать или взрывать танк — забросать их гранатами и, покинув машину, прорываться к своим. Если нет — признаков жизни не подавать. И танкисты их не подавали.
Немецкая бдительность не позволяла Чиркову совершать регулярные рейсы к своим; танкисты страдали от голода и жажды. Жестоким испытанием стала гиподинамия: заниматься физкультурой (да ещё соблюдая тишину) в тесном стальном холодильнике весьма непросто. У танкистов начали опухать ноги, причём первым разрезать сапоги пришлось самому физически крепкому члену экипажа — командиру орудия Горбунову.
Через пять дней наши снова попытались атаковать немцев, но даже при огневой поддержке неподвижного танка пехота оказалась бессильна и откатилась.
Зато немцы убедились в том, что танк жив, и решили от греха подальше уничтожить его. Танкистам повезло: крупнокалиберной артиллерии у врага не было, и два с лишним десятка взрывов, которые они насчитали на машине и рядом с ней, оглушили экипаж, но не причинили ощутимого вреда танку. Уверенные в обратном немцы предприняли ещё одну попытку осмотра танка. Некоторые, видимо, командиры, устроили совещание прямо на броне, решая, залить машину бензином и сжечь или притащить autogenbrenner.
Немцы вроде как сошлись на втором варианте, но допускать врага к машине теперь было опасно в любом случае. Тимофеев приказал отгонять немцев пулемётным огнём, при уходе врага за линию обстрела забрасывать гранатами. Несколько попыток немцев приблизиться к танку были успешно отбиты.
Прошла неделя «сидения». Чиркову удалось пробраться к своим ещё раз. Он доставил командованию донесение Тимофеева с обозначением всех выявленных ДЗОТов и огневых точек вражеской обороны, а обратно вернулся с новым запасом еды и гранат.
В ночь на 8 марта к танку пробрались ремонтники. Они доставили ещё еды и боеприпасов, но сделать что-либо с вмёрзшей в грунт повреждённой ходовой частью были бессильны. «Выдернуть» КВ Тимофеева к своим в такой ситуации не смогли бы даже два «здоровых» танка. В этом случае командование разрешило экипажу покинуть машину, но танкисты отказались. Немцы снова пошли в атаку. Танкисты прикрыли огнём отходящих ремонтников, отбили нападение и уложили ещё с полтора десятка гитлеровцев.
16 марта после прицельной артподготовки все немецкие огневые точки, выявленные экипажем Тимофеева, были подавлены, и красноармейцы, наконец, взяли злополучную высотку. Экипаж вышел из не покорившейся врагу машины и был немедленно отправлен в распоряжение врачей и представлен к наградам: за 17 суток танкисты не только вскрыли немецкую оборону, но и уничтожили 3 ДЗОТа, 2 пулемёта и до 60 гитлеровцев. Об их подвиге написали центральные газеты, а знаменитый советский поэт Илья Сельвинский, служивший в то время на Крымском фронте, сложил «Балладу о танке КВ».
Танк был быстро отремонтирован и вернулся в строй гораздо быстрее своего экипажа.
Источник: https://www.pomnivoinu.ru/home/reports/1581/
16 марта после прицельной артподготовки все немецкие огневые точки, выявленные экипажем Тимофеева, были подавлены, и красноармейцы, наконец, взяли злополучную высотку. Экипаж вышел из не покорившейся врагу машины и был немедленно отправлен в распоряжение врачей и представлен к наградам: за 17 суток танкисты не только вскрыли немецкую оборону, но и уничтожили 3 ДЗОТа, 2 пулемёта и до 60 гитлеровцев. Об их подвиге написали центральные газеты, а знаменитый советский поэт Илья Сельвинский, служивший в то время на Крымском фронте, сложил «Балладу о танке КВ».
Танк был быстро отремонтирован и вернулся в строй гораздо быстрее своего экипажа.
Источник: https://www.pomnivoinu.ru/home/reports/1581/
www.pomnivoinu.ru
Стальной гарнизон
27 февраля 1942 года на одном из участков Крымского фронта пехота при поддержке нескольких КВ, остававшихся в строю в 229-м отдельном танковом батальоне, в очередной раз пыталась отбить у немцев господствующую на местности высотку 69,4.
Снимок танков «Климент Ворошилов» сделан в 1942 году, но на Западном фронте. А вот приказ о награждении экипажа — с теми самыми именами и фамилиями.
Командир танка — командир танковой роты Николай Андреевич Тимофеев. Представили к ордену Ленина, но командующий фронтом решил — Красная звезда.
Тимофеев пропал без вести в декабре 1942 года.
Старший механик-водитель Александр Корнилович Останин. Представляли к Красному знамени, дали Красную звезду. Дошёл до Победы, но награду мз-за ошибки писарей получил только 20 лет спустя.
Стрелок-радист Григорий Иванович Чирков Представляли к Красной звезде, а дали медаль «За отвагу». Погиб в июне 1943 года в Киевской области.
Командир орудия Семён Павлович Горбунов. Представляли к «Знамени», получил «Звезду». Прошёл Сталингра и Курскую дугу. Сгорел в танке в январе 1944-го в Винницкой области.
Командир танка — командир танковой роты Николай Андреевич Тимофеев. Представили к ордену Ленина, но командующий фронтом решил — Красная звезда.
Тимофеев пропал без вести в декабре 1942 года.
Старший механик-водитель Александр Корнилович Останин. Представляли к Красному знамени, дали Красную звезду. Дошёл до Победы, но награду мз-за ошибки писарей получил только 20 лет спустя.
Стрелок-радист Григорий Иванович Чирков Представляли к Красной звезде, а дали медаль «За отвагу». Погиб в июне 1943 года в Киевской области.
Командир орудия Семён Павлович Горбунов. Представляли к «Знамени», получил «Звезду». Прошёл Сталингра и Курскую дугу. Сгорел в танке в январе 1944-го в Винницкой области.
#книжная_полка
Илья СЕЛЬВИНСКИЙ
БАЛЛАДА О ТАНКЕ KB
Посвящается героическому экипажу тт. Тимофееву, Останину, Горбунову, Чернышеву и Черкову, пробывшим 17 дней в осажденном танке.
По куполу танка ударил снаряд.
Сквозь щель прорывается дым и газ.
Волосы у бойцов горят,
От гари — слёзы из глаз,
А танк, развив наступательный пыл,
В минное поле вступил.
И вдруг подымается дымный клуб…
Танк оседает. Толчки коротки.
Гребень трака зарылся вглубь,
Кружил впустую катки, —
И танк, одною правой гребя,
Вертелся вокруг себя.
А между тем наш удар отбит.
Пехота опять залегла в траве,
И вот начинается странный быт
У танка марки «КВ»:
Вдруг, оборвав огневой заслон,
Мёртвым прикинулся он.
Мины его обдавали днём,
Прямой наводкой била картечь;
Ночью бутылки метали по нём,
Пытаясь его зажечь,
А он стоял среди вражьих троп,
Словно запаянный гроб.
Когда-то была его страшная сталь
Окрашена цехом под зелень и дым.
Теперь же, купаясь в пулях, он стал
Серебряно-седым
И по утрам исчезал, как во сне,
Тая в голубизне…
И лишь орудийная маска его.
Засалив свирепые скулы свои,
Недвижно глядела — но не мертво,
А предрекая бои!
И так эта маска была страшна,
Как если б дышала она.
Дни проходили, но танк был нем.
Он стал, как этот пейзаж, знаком.
К чему тогда его жечь? Зачем?
Не лучше ли взять целиком?
Когда батальоны пройдут вперёд,
Сапёр его отопрёт.
И мёртвый танк пощажён огнём.
Много ль таких валяется глыб?
А если кто и остался в нём,
Конечно, давно погиб.
И давши фото в газете своей,
Враги написали: «Трофей».
Однако в «трофее» пять сердец
Бились по-боевому в лад.
Однако в «трофее» каждый боец
Втянулся в железный уклад:
Держа в порядке военный металл,
Он напряжённо ждал.
Отёки. Отдышка. Дробь у виска.
Весь костяк изломан, измят…
Но жаркою верой в свои войска
Жил броневой каземат —
И дни эти были для всех пятерых
Лучшими в жизни их.
Когда ты брошен самой судьбой
Туда, где дымит боевая тропа,
И вся страна следит за тобой
И подвига ждёт от тебя —
Высокая гордость волною морской
Над тёмной ходит тоской.
Они завели даже некий уют:
Если курить воспрещается (дым!),
Зато они шёпотом поют,
Бреются по выходным,
И каждую ночь, приоткрывши люк,
Вдыхают весенний луг.
И каждую ночь Большая Земля,
Как мать, окликала своих сынов:
По радио Спасская башня Кремля
Била 12 часов,
И чудились в мире ночной синевы
Родные рубины Москвы.
Прошло уже ровно пятнадцать дней.
Шестнадцатый был день как день.
Но стало ребятам дышать трудней,
В глазах — кровавая тень…
И вдруг одна из германских колонн
Вышла под их заслон.
Бояться ли пленников? Трупы они.
Танк безжизнен. Ну, ну! Бодрей!
Ведь в ярких ямах его брони,
Изрытых огнём батарей,
Спокойно гниёт дождевая вода…
Слетаются птицы сюда…
Итак, деревню взять на прицел.
И вдруг в тиши услыхал офицер,
Как засмеялся танк.
И чуть ли не маска, влитая в бронь,
Тихо сказала: «Огонь!»
Илья СЕЛЬВИНСКИЙ
БАЛЛАДА О ТАНКЕ KB
Посвящается героическому экипажу тт. Тимофееву, Останину, Горбунову, Чернышеву и Черкову, пробывшим 17 дней в осажденном танке.
По куполу танка ударил снаряд.
Сквозь щель прорывается дым и газ.
Волосы у бойцов горят,
От гари — слёзы из глаз,
А танк, развив наступательный пыл,
В минное поле вступил.
И вдруг подымается дымный клуб…
Танк оседает. Толчки коротки.
Гребень трака зарылся вглубь,
Кружил впустую катки, —
И танк, одною правой гребя,
Вертелся вокруг себя.
А между тем наш удар отбит.
Пехота опять залегла в траве,
И вот начинается странный быт
У танка марки «КВ»:
Вдруг, оборвав огневой заслон,
Мёртвым прикинулся он.
Мины его обдавали днём,
Прямой наводкой била картечь;
Ночью бутылки метали по нём,
Пытаясь его зажечь,
А он стоял среди вражьих троп,
Словно запаянный гроб.
Когда-то была его страшная сталь
Окрашена цехом под зелень и дым.
Теперь же, купаясь в пулях, он стал
Серебряно-седым
И по утрам исчезал, как во сне,
Тая в голубизне…
И лишь орудийная маска его.
Засалив свирепые скулы свои,
Недвижно глядела — но не мертво,
А предрекая бои!
И так эта маска была страшна,
Как если б дышала она.
Дни проходили, но танк был нем.
Он стал, как этот пейзаж, знаком.
К чему тогда его жечь? Зачем?
Не лучше ли взять целиком?
Когда батальоны пройдут вперёд,
Сапёр его отопрёт.
И мёртвый танк пощажён огнём.
Много ль таких валяется глыб?
А если кто и остался в нём,
Конечно, давно погиб.
И давши фото в газете своей,
Враги написали: «Трофей».
Однако в «трофее» пять сердец
Бились по-боевому в лад.
Однако в «трофее» каждый боец
Втянулся в железный уклад:
Держа в порядке военный металл,
Он напряжённо ждал.
Отёки. Отдышка. Дробь у виска.
Весь костяк изломан, измят…
Но жаркою верой в свои войска
Жил броневой каземат —
И дни эти были для всех пятерых
Лучшими в жизни их.
Когда ты брошен самой судьбой
Туда, где дымит боевая тропа,
И вся страна следит за тобой
И подвига ждёт от тебя —
Высокая гордость волною морской
Над тёмной ходит тоской.
Они завели даже некий уют:
Если курить воспрещается (дым!),
Зато они шёпотом поют,
Бреются по выходным,
И каждую ночь, приоткрывши люк,
Вдыхают весенний луг.
И каждую ночь Большая Земля,
Как мать, окликала своих сынов:
По радио Спасская башня Кремля
Била 12 часов,
И чудились в мире ночной синевы
Родные рубины Москвы.
Прошло уже ровно пятнадцать дней.
Шестнадцатый был день как день.
Но стало ребятам дышать трудней,
В глазах — кровавая тень…
И вдруг одна из германских колонн
Вышла под их заслон.
Бояться ли пленников? Трупы они.
Танк безжизнен. Ну, ну! Бодрей!
Ведь в ярких ямах его брони,
Изрытых огнём батарей,
Спокойно гниёт дождевая вода…
Слетаются птицы сюда…
Итак, деревню взять на прицел.
И вдруг в тиши услыхал офицер,
Как засмеялся танк.
И чуть ли не маска, влитая в бронь,
Тихо сказала: «Огонь!»
Forwarded from Севастопольский Историк
29 октября 2024 года к 100-летию спуска Андреевского флага на кораблях Русской эскадры в Бизерте в Севастополе пройдет ряд мероприятий.
Организаторы Российско-Тунисский деловой совет, Фонд сохранения исторического и культурного наследия им. А.А. Манштейн-Ширинской, Фонд «Отечество» при поддержке Севастопольского городского отделения РГО, регионального отделения РВИО в г. Севастополе, Дома офицеров Черноморского флота, «Исторического клуба «Севастополь Таврический», «Севастопольской кают-компании» реализуют программу мемориальных мероприятий, посвященных памяти Русской эскадры.
Подробнее по ссылке
https://clck.ru/3EFpp7
Организаторы Российско-Тунисский деловой совет, Фонд сохранения исторического и культурного наследия им. А.А. Манштейн-Ширинской, Фонд «Отечество» при поддержке Севастопольского городского отделения РГО, регионального отделения РВИО в г. Севастополе, Дома офицеров Черноморского флота, «Исторического клуба «Севастополь Таврический», «Севастопольской кают-компании» реализуют программу мемориальных мероприятий, посвященных памяти Русской эскадры.
Подробнее по ссылке
https://clck.ru/3EFpp7