Портрет вечнозелёной и вечно колючей иглицы понтийской - от неутомимого автора "Все растения Крыма" Вконтакте.

Не то чтобы у нас с вами сильно весёлые времена (хотя и не самые страшные они нынче, тут честными надо быть) и е то чтобы я сильно была привязана к низким жанрам в духе Карлссона (курощение, низведение и дураковаляние), но изредка грешна.

Есть такой жанр, парафраз: сделать текст, точь-в-точь как уже существующий, с его ритмом и другими особенностями. Кто переделывал песни на "капустники", тот в теме. Вот сегодня пусть будет как раз такой парафраз.

И Литвиненко мёртв, и отравили Скрипаля,
и Березовский тоже был да вышел.
В Британии какая-то опасная земля,
а сами англичане врут как дышат.

Полонием, мельдонием, каким-то "новичком",
трясут в ООН пробиркой, ошалев.
Пока на белом свете хватает дурачков,
на русских зарычал британский лев.
Пока рычит на русских,
пока рычит на русских,
пока рычит на нас британский лев.

Ушанка, балалайка и медведи на цепи:
зачем улики? Всё как на ладони.
Ты в Лондоне Шекспира возьми и поскреби -
и в "Гамлете" отыщется Полоний.

Есть Ливия, есть Сирия, Иран или Ирак.
Куда британцы сунулись - не счесть.
И в отравленье русскими поверит лишь дурак,
Тереза и сотрудники Ми-шесть.
Поверит лишь Тереза,
Поверит лишь Тереза,
Тереза и сотрудники Ми-шесть.

Грозятся ультиматами? Да нам не привыкать.
Чичваркин есть ещё и Ходорков-
ский: мало ли работников плаща и языка.
Читайте по губам: come on, fuck off.
Читайте по губам,
читайте по губам,
читайте по губам: shut up, fuck off.

В Крыму под Балаклавой Реглан и Кардиган
когда-то огребали тумаков.
Примите валерьянки и вымойте стакан,
артикль вам подскажет сэр Лавров.
Повадки англичанки
и вечные подлянки
прекрасно обозначил нам Лавров.

Sed fugit interea, fugit irreparabile tempus (Virgilio, Georgiche, III, 284)
Семь лет прошло с тех пор, как Дмитрий Мельников написал стихотворение, открывшее цикл "Кенотаф на площади Победы".

Дмитрий МЕЛЬНИКОВ
Я видел Гераклита - он спал на земле, он спал
обняв рукой автомат, бряцающий, как кимвал,
Я видел Гераклита – он спал на земле, ничей,
и ползал снег по нему, наподобие белых вшей,
и мирная жизнь приходила к нему во сне;
война лежит в основе всего, но только не на войне.
Корни в земле пускающий, как женьшень,
Гераклит говорит, что сердце мое мишень,
Гераклит говорит, что сердце мое лишь цель
для бессмертной любви, и оно превратится в цвель,
в дым, бетонный пролет, ржавый чугунный прикид,
в мост и звезду над ним,
которая говорит.

#книжная_полка #дмитрий_мельников

Канал Бориса Мирзы с короткими рассказами рекомендовал Александр Даценко. Доверяйте советам пишущих: они знают.

Этот рассказ не уместился в одну запись, так что будет две подряд.

КОРАБЛИК

Я никогда не любил Богородицу.

Как все верующие — почитал, совершал поклоны и, когда упоминалось Ее имя, на богослужении и в утренних-вечерних молитвах, произносил слова, величания, просьбы…
Но все это было совершенно формально и даже несколько с усилием. Потому как Богородица была женщиной. А в прошлой своей жизни к женщинам я относился очень хорошо — романтизировал, влюблялся, оберегал, помогал, женился, воспитывал детей, но всегда считал себя ответственным за все и полагал совершенно постыдным просить о чем-то женщин. Уважение вызывали лишь те представительницы слабого пола, которые выполняли мужские функции — работали, воспитывали детей, содержали семью…

И вправду, в Евангелии Богородица не запомнилась мне ничем, кроме того, что ее посетил ангел и сообщил ей Благую весть. Иисус же и вовсе отказался с ней общаться, когда она пришла к нему. Указав на учеников, сказал: «Вот матерь моя и братья мои»…

Моя дочка Соня несколько изменила мое отношение к Богородице, когда я увидел, как она, будучи лет пяти, подбежала в храме к иконе и что-то долго и весело шептала, то и дело глядя на Ее образ. «Общается как со своей родной мамой», — подумал я. И улыбнулся, даже немножко позавидовав такой детской вере.

Сам-то я разговаривать ни с кем не решался. Есть молитвослов. Есть положенные как ежедневное упражнение молитвы. Пятнадцать минут в день можешь и отдать Богу, в конце концов. Ну, и попутно женщине, родившей Его. Раз уж так положено.

Ведя довольно бурную и беспорядочную жизнь, правило я нарушал, но тоже подобное особым каким-то грехом не считал. Во-первых, это нудная вещь, удерживать ум в уже сотни раз прочитанном тексте, во-вторых…

Было и во-вторых, и в-третьих…

Но та же Соня иногда опровергала мои доводы своим странным умением не молиться, но разговаривать с Богом и Богородицей.

Однажды она захотела посмотреть мультфильм, кажется, это был милый мультик про девочку и пса под названием «Вольт». Но диск выглядел ужасающе. Весь грязный и исцарапанный. Такой, что его и в проигрыватель-то засунуть страшно. Я вспомнил, как моя младшая дочка Таня играла этим диском в хоккей, возя его по пыльному полу.

— Сонь, — сказал я. — Этот диск нерабочий. Но мы обязательно сходим в «Матрицу», и я куплю тебе этот фильм.

— Ничего, — сказала в ответ Соня, — я сейчас помолюсь, и он заработает.

Мы с женой переглянулись. Молись не молись, мертвые диски не работают. Я испугался. Ведь Сонькина вера была в опасности….

Я всегда считал себя способным быстро находить нужные слова. Я спокойно импровизировал многочасовые лекции, в конце концов…

У меня была пара мгновений, чтобы собраться, пока Соня ходит около иконы с уничтоженным диском в руках и что-то шепчет. Я даже разобрал слова: «пожалуйста», «очень хочется»…

И вот она, наконец, обернулась и направилась с диском к телевизору.

Я преградил ей путь и, присев на корточки, сказал:

— Понимаешь, Бог и Богородица всегда слышат наши молитвы, но не всегда выполняют. Может быть, тебе и не полезно именно сейчас смотреть мультфильм. Но к вечеру мы сходим…

— Давай поставим, — сказала Соня.

И я сдался. Ну что ж. Когда-то ребенок должен столкнуться с тем, что Бог не всегда по первому требованию выполняет все наши пожелания…

Я взял у Сони диск и поставил.

«Вольт» запустился. Соня, ничуть не удивившись, села на диван и стала смотреть. Видимо, действительно очень соскучилась по этому мультику.

Мы с женой так и остались стоять.

— Если бы хоть с горчичное зерно… — сказала жена.

И я только кивнул и ушел в свой кабинет…

Но эта история не многому меня научила. Сейчас я себя оправдываю тем, что даже Апостолы, видя чудеса, совершенные над хлебами, не вразумились.

А потом Соня умерла, а я уехал в Феодосию.

Перед смертью, в тот страшный день, когда мы ждали скорую, Соня попросила поставить ей акафист Богородице. Я включил его на айфоне, и она слушала.

А когда вошла жена и начала что-то говорить мне, а я ей, то Соня вдруг сказала:

— Подождите, дайте дослушать…

<продолжение>

Здесь, в Феодосии, я прожил полгода после похорон. Жизнь сузилась и истончилась. Я должен был поддерживать жену и дочерей, и, если получится, не ссориться с тещей.

Когда появлялась возможность, я прятался в кабинете на втором этаже и делал вялые попытки писать и упорные и многочасовые попытки молиться по молитвослову…

Но невозможно по-настоящему что-то написать, когда закрывая глаза, ты видишь только Соню. Невозможно знать, что она не с тобой. Невозможно не иметь ничего от нее, теперешней…

И вот в самый тяжелый час я вспомнил Соньку, слушающую молитвы. И все на том же айфоне (проклятый гаджет пережил мою дочку), включил тот самый Акафист.

Все как-то сошлось в одно. Богородица, женщина, которую я почитал, но не любил, Сонька в храме и дома с диском в руках, разговаривающая с Ней как с давно знакомой и любимой, и я. Разбитый, раздавленный, уничтоженный.

Под звук Акафиста доплелся я до икон, висящих над моим столом в кабинете и взмолился. Это было именно то. Я не молился, не молитвословил, не разговаривал.

Я плакал и просил.

«Ты, в которую так верила Соня, ты матерь Бога, ты можешь меня понять, и хоть я никогда не любил тебя, помоги мне, мне ужасно хочется иметь хоть какой-то знак о том, что с Соней все хорошо, что она с тобой, хоть какой-нибудь знак, который даст мне понять»…

Акафист кончился, и жена позвала меня ехать в центр, получить перевод из Москвы и пройтись по магазинам.

В Феодосии на Галерейной улице я пошел в банк, а жена решила прогуляться по магазинам. И когда, получив перевод, я вышел на улицу, то увидел бегущую мне навстречу супругу. Она плакала. В этом не было ничего удивительного, за полгода мы привыкли к слезам.

Удивительное, невозможное, совершенно немыслимое случилось пятью минутами позже…

Жена потянула меня в музей Грина. И там, на одном из стендов стояла фигурка. Это был маленький уплывающий кораблик, с красными парусами. Я сначала не понял, но жена мне сказала:

— Прочти.

И я прочел чуть ниже на бумажке, что эта поделка Софии Мирзы из поселка Ермолино Дмитровского района.


— Победила другая игрушка, — сказала нам подошедшая работник музея, — но мы в последний момент решили выставить и эту…

— Я помню, она должна была участвовать в конкурсе по Грину, — сказала жена. — Все объяснимо.

— Скажи, — ответил я, — каков шанс, что детская поделка, слепленная в Подмосковье, не выигравшая конкурс, появится в музее Грина в Феодосии, где окажемся и мы, и ты случайно зайдешь туда именно в тот момент, когда ненадолго открылась эта экспозиция?

— Я, честно говоря, думала и надеялась… вдруг я что-то увижу.

— Если хоть с горчичное зерно… — ответил я.

Не знаю, много ли изменил во мне тот случай. Стал ли я лучше и мудрее. Не думаю. Ведь даже Апостолы не вразумились чудом с хлебами. Чего уж обо мне говорить…

Но за тот момент, за этот маленький плывущий вдаль корабль, я благодарен Богородице.

И есть.

И буду всегда.

Вчера написал Андрей Чернов, секретарь правления Союза писателей ЛНР:
- Семь лет сыну. Совсем мало, конечно.
Но, если подумать, практически вся его жизнь - это война. Впрочем, он, наверное, даже это не осознает, принимает "обыкновенную" реальность луганских будней.
Надеюсь, что всё-таки в обозримом будущем он сможет узнать "мир" не только как слово в книге.
А пока - растёт одногодок ЛНР, судя по ироничной улыбке - готовый ко всему в этом мире.

А это снимок журналиста и писателя Юрия Хобы, который с начала войны на Донбассе, вместо того, чтобы писать о природе и мореплавании, неустанно ведёт хронику. Рассказа о нём и его книге ещё ждёт #книжная_полка

Два года назад в Севастополе открыли новое общественное пространство, благоустроив территорию на мысе Феолент возле Георгиевского монастыря и спуска к Яшмовому пляжу.
Перебираю фотографии двухлетней давности: под февральским солнцем мыс Айя с облаками на высоком челе, блик на куполе храма. Шёлк моря и зубцы скал. На удивление много людей для буднего дня - в новинку этот непривычный глазу строгий... сквер? Или всё же парк? Открылся 1 февраля.
В ансамбль вписана и беседка с профилем Пушкина в честь его посещения монастыря в 1820-м, и памятники защитникам и освободителям города в Великую Отечественную.
Георгий на надвратной арке в солнечном ореоле: так встретил, так проводил.
Слышно, как шумит море.
На скале внизу белеет ещё не поднятый крест - на замену того, что уронил шторм.

#дыхание

То рыбья чешуя, то птичье оперенье,
то волокно руна и пряди ковыля —
несомый ветром пар не знает повторений.
Так дышат в небеса и море, и земля.

Пылают облака алей крыла жар-птицы,
когда спадает зной и солнца край багров.
А круглый глаз луны посмотрит сквозь ресницы,
и вспыхнет ореол, хрусталь и серебро.

И ветер над землёй и морем ходит кругом
и ловит каждый вдох. Одним себе верны,
один другим дыша, не могут друг без друга:
без берега — волна, и берег — без волны.

Калёная земля и шёлковые воды,
и ветер облака несёт меж них, несёт.
Дыхание любви, дыхание свободы,
объятия и свет заоблачных высот.

На город туман опустился впотьмах,
туман молоком заливает дома,
и каплями жёлтого масла
уже растворяются в нём фонари
да теплится пара окон изнутри:
погасли... и это погасло...

И где тут вперёд и куда тут назад?
И папе бы время опрыскивать сад,
да только беда - нездоров он.
Пахнуло весной из февральских окон,
и поит миндальным своим молоком
голодную землю корова,

и влажно дыханье её у щеки,
глотает дорогу и съела шаги:
вот чайка заплакала где-то,
а где она, чайка - поди отыщи,
и сливочной пеной цветы алычи
стекают на кончики веток.

Широкие лапы до самой земли
у кедров атласских, намокнув, легли
и головы свесились набок.
А чайка всё плачет и плачет вдали.
Хлебни этот белый и стылый налив:
он горек, и солон, и сладок.

На город, который с рожденья знаком,
который и любит, и нянчит тайком -
уж больно характер суровый -
украдкой глаза осушая платком,
смотри: ты впитала его с молоком
телком от туманной коровы.

И якорь рога выставляет вперёд,
и месяц по небу триерой плывёт
над млечным сиянием бухты,
в тумане курантов звенит бубенец,
дышать тяжело, а когда наконец
заплачешь - и легче как будто.

16.02.2018
#млечно