Небо над Москвой

Жители столицы объяты нервным и суетливым оживлением: разговоры о дронах заполнили чаты и офисные пространства. Произошла инъекция реальности. Как заметила наша коллега из Курска, «не смешно, но добро пожаловать в наш мир». Она же поделилась короткой инструкцией: «Коллеги, если Вы видите летящий дрон, необходимо позвонить в 112, и зайти в помещение, если вы в нем, то отойти от окон, желательно в ванную комнату». То, что в Москве воспринимается шокирующей новостью, в других регионах вышло на уровень рутинизации.

К тревожности в разговорах подмешана ирония, которая, как известно, служит инструментом дистанции. Говорят о том, что неплохо бы перенести столицу в Сибирь (хороший пас Дерипаске, который периодически озвучивает эту идею), о том, что первые этажи вырастут теперь в цене, вспоминают опыт террактов чеченской кампании. После них в социальной памяти остался, к примеру, образ бесхозной сумки как триггер повышенной тревожности. Станет ли таким образом летящий в небе самолетик? Отдельная тема - как отреагируют регионы на угрозу Москве? В некоторых случаях вспоминают Израиль, но не украинские города (для большинства это - табуированная зона, ее избегают в качестве сравнений).

Но большие города настроены на быструю смену повесток. Если подобных инцидентов не возникнет, уже завтра о них забудут или оставят в отдельном кармане памяти, откуда их можно иногда извлекать. Зато уровень милитаризации сознания вырастет: военные действия объясняются через фактор угрозы - реальной или гипотетической, актуальной или спроецированной на будущее. А для подтверждения этой угрозы важны свидетельства.

И вот пришедшие вдогонку письмо от коллеги:

Я сижу в офисе сейчас, у окна (благо не высоко). На улице слышен детский смех; прошла большая толпа с экскурсоводом (еще одну видел утром, когда из метро выходил); дама в розовой кофточке в белой соломенной широкополой шляпе в компании корги; парочка у памятника целуется по-французски, наши старые знакомые пьют пиво. Обычный день

#БеседыНаПлатформе

Леонид Бляхер: «Социология тайги»

Зум-встреча с Леонидом Бляхером – одним из ведущих социологов Дальнего Востока, заведующим кафедрой философии и культурологии Тихоокеанского государственного университета.

🏔Пятница, 2 июня
🌲11.00 по московскому и 17.00 по дальневосточному времени.

Ключевая тема – жизнь социума в тайге, попытка проникнуть в жизнь сообществ за контуром урбанистических пространств.

Ссылка на регистрацию

Вот как описывает суть дискуссии сам автор:

Про «пространственное сжатие», стягивание населения к городам, мегаполисам и столицам писалось уже множество раз. Там, за границами «живых» поселений, остается пустота, тьма египетская. Там нет статистики, поскольку некому ее собирать, там нет или очень мало жителей, недостаточное количество «общественных благ» (школ, библиотек, больниц, фельдшерско-акушерских пунктов и т.д.). Чего там нет, более или менее понятно. Нас же заинтересовало, что там, в пространстве, оставшемся после сжатия, есть. Чтобы узнать это, мы сели на лодку и пошли в «пустоту» верхнего и среднего течения реки Лена. И не прогадали. Столько нового и неожиданного не получалось добыть в ином «поле» за многие годы. Более того, социальные процессы, которые в «обжитом» мире едва угадываются, загроможденные кучей «осадков», следов исчезнувших и симулируемых институтов, громадой интерпретаций, здесь предстают в девственной чистоте. О них и пойдет речь.

Организаторы: 1MI, ЦСР, ЦСП «Платформа»

Информационные партнеры: Пинта Разума, Pure Strategy, #Шалимовправ, Московская прачечная, Курс дела | Новости Челябинска, Nemagadan

#НамРассказывают. Отрывки из экспертных и глубинных интервью, фокус-групп.

Представитель крупной рекрутинговой компании – о влиянии СВО на отток управленцев

Я бы сказал, что в этот год выделилось несколько трендов. Первая реакция на произошедшее – шок, трепет и отток. Такой массовый, хаотичный, когда люди уезжали не куда, а откуда – это очень разные путешествия. Когда ты едешь «куда», у тебя есть цель. А когда ты едешь «откуда» – просто убегаешь от того, что тебя не устраивает. Процент тех, кто счастливо убежал, достаточно небольшой. Была приличная волна возвращенцев, которые не нашли себя, столкнулись с неоправданными ожиданиями или разочарованием, потому что поняли, что: «Там нас никто не ждет, мы все токсичные, вне зависимости от того, как мы относимся к специальной военной операции».

Значительная часть уехавших – это как раз руководящий состав. Те, кто имел возможность быстро купить билет, организовать себе отправку вещей контейнерами потом и т.д. Отток в этой категории, конечно, был самый большой. Я не могу оценить проценты, но, думаю, от четверти до трети руководителей рынок наш потерял из-за произошедшего. Изменилось их восприятие жизни, готовность здесь оставаться и продолжать работать. Сильнее это сказалось на международных компаниях, где был коннект с продвинутым миром, топ-менеджмент которых был ориентирован на Запад.

Это первая реакция, первая волна. Дальше уезжали, наверное, все подряд. Я не могу сказать, что уехали лучшие. Это вопрос, скорее, дохода и личного мировосприятия, мироощущения. Уезжали разные кандидаты – сильные и не очень, пропорционально рынку. Часть из них вернулась, по разным причинам.

Но мне кажется, половина рынка реально выбыла. Сложилась ситуация, где 20% уехали плюс, возможно, 20% затаились, впали в спячку. Стандартные паттерны человеческого поведения в ситуации опасности: бей, беги, замри – кто-то убежал, а кто-то замер. И еще 10% в неопределившемся состоянии, когда они не знают, принимать ли им офферы, совершать ли серьезные решения. Процент отказа от офферов увеличился кратно – если раньше на одну позицию приходился 1-2, то сейчас это 3-4. Люди доходят до определенной стадии принятия решения и пропадают.

С учетом того, что в России в целом негативный инвестиционный климат, перспективы страны оцениваются не слишком позитивно, мы не являемся ни в какой мере привлекательным рынком. Рождаемость у нас отрицательная. То есть в целом мы и до СВО находились в ситуации, когда спрос на трудовом рынке достаточно сильно превышал предложение. Уже был дефицит – он просто усилился.

Второе, более фундаментальное наблюдение – все резко вспомнили, что Евразия имеет второй корень «Азия», развернулись на Восток. И с точки зрения потенциального развития бизнеса, и с точки зрения организации логистики, и с точки зрения денежных потоков – вообще всего-всего, Восток теперь наше все. Достаточно воспользоваться каршерингом или такси, и становится понятно, как нас уже захватили китайские автомобили. Это маленький бытовой пример того, что происходит в глобальной экономике. Соответственно, все вспомнили про страны СНГ. Там тоже есть бизнес, там тоже есть рынок. Узбекистан – вообще один из самых ёмких и потенциальных – про это тоже все как-то задумались.

И как раз время напомнить, что завтра в 11.00 мск проводим зум-встречу с дальневосточным социологом Леонидом Бляхером, изучавшем жизнь сообществ в тайге. А живут ведь в тайге по своим законам. Одно дело - город с заданными алгоритмами, другое - открытая таежная экосистема. И еще Леонид - прекрасный рассказчик. Анонс с регистрацией - немного выше.

Как бизнес и регионы ищут новые модели взаимодействия

В продолжение нашего повествования о социологии территорий: аналитическая заметка о практиках территориального развития – по результатам исследования «Платформы». Сокращенная версия публикации РБК PRO. 

Специфика развития бизнеса

Почему российские крупные компании воспринимаются в роли социальных инвесторов? Ряд российских городов вырос как социальный сервис по обслуживанию промышленных активов в период больших строек. В дальнейшем они прошли линию трансформации, которую один из наших экспертов обозначил так (на примере Норильска): «Лагерный барак — рабочее общежитие — гостиница три звезды». Города, которые строились позже, период барака пропустили, но сохранили плотную интеграцию «комбинат — город».
Некоторые центры могут иметь более сложную природу. Есть уникальный пример Тобольска, в котором сложилось два ядра — исторический (когда-то «столица Сибири») и новый индустриальный — сердце российской нефтехимии. Эти ядра находятся в сложной и дополняющей связи.

Градостроительный фактор не является единственным объяснением социальной нагрузки. Есть еще несколько. Финансовая слабость муниципалитетов: бюджетное законодательство лишает города основной части налогов. Лишенные финансовой самостоятельности городские чиновники идут разными путями. Но самый короткий — ведет к офису крупной компании.
Свои коррективы в социальную практику компаний вносит и федеральный центр, который смотрит на бизнес с легким прищуром подозрения. От крупного капитала ждут широких социальных жестов.
По сумме факторов российский бизнес воспринимает социальную функцию не как ситуативное явление, а как условие своего функционирования. Мы наметили основные этапы взаимодействия компаний с территорией присутствия на примере моногородов.

Шесть периодов

1. Советский и ранний постсоветский — явное доминирование предприятия. Его руководитель — патриарх, центр силы.

2. Девяностые годы — «кто круче». Город проявляет субъектность, идет борьба за политический контроль. Ресурсы концентрируются на федеральном уровне, слабеет авторитет местных директоров.

3. Начало нулевых — «давайте договариваться». Возникает система соглашений «бизнес-регион», в которой социальные инвестиции выступают как элементы торга при получении преференций.

4. Начало десятых — период опеки. Бизнес начинает чувствовать, что качество территории обладает своей ценностью. Социальные программы становятся более масштабными, идет попытка разграничить зоны ответственности с властью.

5. На границе десятилетий в ряде регионов бизнес стал формировать долгосрочный образ будущего. Появились совместные программы развития территорий. 

6. Шестой период связан с переосмыслением территории через восприятие ее не в модели «донор — реципиент», а как бизнес-актива в конкуренции за кадры. По нашим опросам, 2/3 работников в индустриальных регионах отмечают нехватку квалифицированных кадров на их предприятиях. Качество территории становится одним из ключевых аргументов: для работника важен не только размер заработка, но и среда, в которой он и его семья будут тратить эти деньги.

Это оказывает сильное влияние на социальные инвестиции. Теперь они воплощаются не в формате сделок с региональными администрациями, а как решения, формирующие долгосрочный образ будущего. Такой подход задает ряд задач по социальному проектированию. Например, надо учиться разделять стратегии удержания персонала в одном регионе и привлечения из других. Надо уметь описывать тип работника, который будет нужен компании через пять лет, с точки зрения его профессиональных навыков и социальных запросов. И такой подход к территориальному менеджменту действительно работает. Регулярные замеры, которые мы делаем в Тобольске, показывают: за последние два года за счет социального развития (вплоть до аэропорта, который построил здесь «Сибур») миграционные настроения сократились с 36% до 23%.

#CоциологияAsIs

Партнеры рубрики: Russian Field, САЕАС Фокус, Низгораев.

Социология и медиа

Продолжая рубрику, приведем две позиции относительно взаимодействия социологов с медиа. Что мешает социологии стать более публичной?

Позиция Дмитрия Рогозина

Опросы общественного мнения в мире накрепко спаяны с медиа группами. Спайка журналистов и социологов неразрывна, искать заказчиков среди крупных издательств – привычно и ожидаемо. У нас вроде не так. Ни «Коммерсант», ни тем более «Комсомольская правда», «Ведомости» или «Российская газета» ничего заказывать не будут. Зачем заботить себя опросами, когда опросная повестка давно сформирована и упакована в уютные пресс-релизы? Сами принесут, без заказа. Новостная лента скоротечна. Времени нет. Но так было не всегда. В 1960-х крупнейшим заказчиком опросов выступала «Комсомольская правда». Под руководством Грушина тогда проведено столько всего, что и сегодня зависть берёт. А в 1990-е активность читателей толкала на совместные проекты с социологами даже такие издания, как «Литературная газета» или «Крокодил». Везде находилось место для материала, не свалившегося с чужой головы. Многое изготавливалось самостоятельно, эксклюзивно, свободно, под свою аудиторию. Можно было бы сказать, нет самостоятельной повестки у современной журналистики, нет и заказа на опросы. Но полагаю, дело в другом. Скорее нет нацеленности на диалог, а значит, нет необходимости в собеседнике. Отклики читателей трансформировались в ругань и брань, отсылки к публикациям коллег – в плагиат, а запрос к социологам – в ожидание того, что всплывет в пресс-релизах к очередной дате или скандалу. Вот и вся журналистика. За что любить такую? Хотя равное относится и к социологии. Журналистам набили оскомину сварливые читатели, социологам – слишком разборчивые респонденты. Не до них. И дело не в подавленной свободе, а в отсутствии даже интенции к диалогу. Хотя откуда взяться диалогу, когда нет свободы.

#CоциологияAsIs

Партнеры рубрики: Russian Field, САЕАС Фокус, Низгораев.

Позиция Алексея Фирсова

Несколько барьеров, которые встречают социологические исследования при попадании в медийную среду.

Журналистка в целом ориентирована на количественные данные, они гораздо удобнее при подготовке материалов. Суть социологии сводится в таком случае к опросам. Цифра – это информационный повод и возможность быстрой подготовки текста: в лид выносится ключевой показатель, затем еще несколько дополнительных, несколько комментариев, статья готова.

Качественные данные гораздо сложнее в обработке. От журналиста требуется погружение в материал, чтение большого объема текста. Как правило, он не находит здесь стандартного информационного повода, который определяет новизну материала, зато сталкивается с проблемой достоверности, со стыком практики и теории. Он находится в ловушке правил «журналистики факта» – кажется, что цифрам верить можно, а вот интерпретациям, наблюдениям – это уже под вопросом, а тем более, прогностическим выводам.

Но это не претензия. Журналисты, действительно, находятся под прессингом дедлайнов. А социологи часто не умеют компактно, убедительно и медийно донести свои инсайты. К сожалению, ушел формат больших журналов, когда на подготовку материала полагалось от недели до месяца.

Но и опросная индустрия сталкивается с проблемами. С развитием онлайн инструментов, панельных опросов возник профицит замеров. Они стали существенно дешевле, их стало много. Журналист путается в брендах опросных компаний, у него нет понимания, какая из методик более релевантна. В итоге они стали надоедать: что рядовому читателю с того, что 60% респондентов думают так, а 40% – иначе. Экзистенциально у него от этого ничего не меняется.

Думаю, что в текущей структуре медийного поля проблема не имеет решения. Втиснуться в узкое горло текущих СМИ социология не сможет. Ловить медийность приходится на хайпе или случайных удачах, когда тема чем-то зацепила редакцию.

В идею как-то обучить журналистов, увлечь исследованиями я не верю, зная, как устроена редакционная работа. Выход, скорее всего, в прямой дистрибьюции – через тг-каналы, рассылки и так далее. Но для этого надо менять формат большинства отчетов, в первую очередь, язык описания. Как и в классические времена, социолог должен быть немного литератором.

Рубрика #Диалоги

Социальный бренд компании – за и против

Нужно ли бизнесу разрабатывать «социальный бренд» как концентрированное выражение взаимодействия с обществом? Или это лишняя сущность, достаточно корпоративного бренда?

Социолог Алексей Фирсов («Платформа») дискутирует по этому поводу с экспертом по стратегии и брендингу, психологом Антоном Булановым (Pure Strategy). Диалог велся в режиме отложенной шахматной партии, шаг за шагом. Как и водится среди интеллектуалов, победителя в споре нет, но комбинации красивые.

С диалогом экспертов можно ознакомиться здесь.

Запись беседы с дальневосточным социологом Леонидом Бляхером, изучающим жизнь сообществ в тайге. Леонид со своими коллегами проложили исследовательский маршрут по реке Лене, по таежным ее просторам. Они прошли около 1500 км, обследовали около 90 бывших и действительно существующих поселений, обнаружив там несколько типов сформированных сообществ. Экспедиции будут продолжены, поэтому стоить ждать новых инсайтов.

Если кому-то захотелось поближе познакомиться с данной темой, представляем вам также список многолетнего труда Леонида и его коллег:

✔️Управление пустотой, или особенности властных отношений на межселенных территориях

✔️Власть на аутсорсинге или медиаторы «пустого пространства»

✔️На краю государства: политическое оформление перифирии власти

🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -

АЛЕКСЕЙ ФИРСОВ, социолог, генеральный директор Центра социального проектирования «Платформа»:

Татарская модель взаимодействия бизнеса и власти: преимущества и риски

Несколько особенностей модели взаимодействия бизнеса и власти в республике Татарстан (на основе стратегической сессии, проведенной при модерации «Платформы» на базе Агентства инвестиционного развития республики).

Плюсы модели

Органы власти активно продвигают бренд региона за его пределами, уступая в этой активности разве что Москве. Следствие этого – не только приход новых инвесторов, но и поддержка республиканского бизнеса в рекрутинге кадров из других регионов.

Значительная часть бизнеса («Татнефть», КАМАЗ и другие) находится в республиканской собственности. Это создает особый тип отношений власти и бизнеса – корпоративизм, который позволяет привлекать ресурсы компаний для решения социальных задач, в том числе за контуром их географии. Например, «Татнефть» ведет программу по благоустройству дворов во всей республике. Как относятся миноритарные акционеры компании к таким инициативам? Наверное, с пониманием.

Этот же тип отношений позволяет планировать социальное развитие территорий на длинном горизонте, вовлекая компании в сложные инфраструктурные проекты. «Мы здесь все в одной лодке, нам здесь жить», – как бы говорят власти. Не будем поэтому распыляться на мелочи. И действительно, три кита регионального бизнеса –«Татнефть», КАМАЗ, СИБУР (в виде своих региональных активов) – формируют социальный корсет, страховку власти от кризисных перепадов, создавая ощущение повышенной устойчивости.

Устойчивость – сильный козырь выбранной модели. Однако в ней же есть риск консервации, эффекта колеи.

Как заметил один из мэров городов региона в ходе дискуссии, границы и зоны ответственности между муниципалитетом и бизнесом, выступающим в качестве социального инвестора, стираются. Местная власть, видя, что на расстоянии вытянутой руки есть источник ресурсов, теряет стимулы искать средства в федеральных или региональных программах. Зато бизнес можно подбадривать к более активным социальным вложениям со ссылками на традицию: «Всегда так жили».

У внешних инвесторов при этом возникает стереотипное представление о неформализованных правилах игры, когда можно войти в регион и получить неопределенный объем социальных обязательств. В свое время с этим столкнулся федеральный ритейл: сети в Татарстане оказались под прессингом региональной власти, лоббирующей приоритеты местной продукции на полках. Здесь у каждого своя логика, но можно понять осторожность бизнеса. Теперь в специфичной ситуации оказался и СИБУР, который при покупке татарских нефтехимических активов в пакете приобрел и слабо структурированный комплекс социальных обязательств.

Таким образом, у принятых здесь отношений между бизнесом и властью обнаруживаются несколько амбивалентных моментов, обусловленных друг другом: повышенная социальная устойчивость, высокий уровень модерации, сниженный уровень формализованных отношений.

Бизнес, впрочем, предпочитает не жаловаться, по крайней мере, публично. Местные давно привыкли и не отделяют себя от власти (руководитель республики – председатель Совета директоров «Татнефти»), новые находят компенсацию: инвестклимат в целом комфортный, ВРП растет, несмотря на кризис, города выглядят прилично, люди едут в регион работать. Вместо претензий здесь принято говорить об «уникальности татарской модели».

#БеседыНаПлатформе 

Тезисы из беседы с политологом Михаилом Виноградовым о сущности GPT-чата.

«Продвинутый и мотивированный троечник»

Чат пришел к нам, наверное, лет на пять-семь раньше, чем можно было ожидать. Для меня сегодня это привет из будущего. Как консультант я пытаюсь научиться с ним взаимодействовать. Есть несколько практических выводов. Например, чат почти всегда врет, когда ты просишь сказать правду. И почти всегда, когда просишь его выдумать, он говорит вещи очень близкие к правде. Поэтому, чем больше вы побуждаете его размышлять, выдвигать гипотезы, тем продуктивнее и полезнее его выводы. 

Чат достигает вершин там, где от него не требуют фактов. Вы можете попросить его дать обзор мировой литературы по той или иной теме, получите интересный результат, который потом стоит проверить: какие-то книжки реально существуют, а какие-то он выдумал – это у него получается отлично. Важно пробраться через его дружественность и понять, что он вас обманывает.

Недавно, демонстрируя его возможности, я попросил его набросать тезисы для кампании по пропаганде кофе среди детей. Чат, конечно, сказал, что не будет этого делать, потому что он за ЗОЖ. Пришлось объяснять: веду контркампанию против этого, но мне важно моделировать стратегию оппонента, понимать его тезисы. Этические моменты не всегда, но, как правило, удается хакнуть. 

Можно экспериментировать, задавая абсурдные вопросы. Я просил проанализировать рассказ Довлатова «Чемодан»: во времена рассказа чемоданы были с колесиками или без? Или сделать рейтинг привлекательности ровесниц Гарри Поттера для него, в том числе выявить, что отталкивает их друг в друге и что притягивает. 

И здесь мой опыт показывает, что, скорее, он продуцирует новое уникальное знание. Фантастика не в том, что он прошерстит миллиарды страниц на всех языках (хотя это уже немало) – он еще и выводы сделает. Задача гуманитарных наук – формирование гипотез, и он ее в значительной степени выполняет. 

Думая про возможные ниши работы с чатом, вижу две основных. Первое – умение задавать вопросы, как в анекдоте: 1 доллар за то, что ударил кувалдой, и 999 долларов за то, что знал, куда бить. И второе – интерпретация ответов. Качество, с которым чат работает, вполне удовлетворительное. Дальше уже возникает вопрос, как ты с этим материалом поступаешь, готов ли ты спорить, уточнять или принимаешь первый ответ.
Важно не столько разобраться в том, как это работает, сколько понять, как это использовать. Как максимально приблизить его к нашим задачам. Например, как спроектировать PR-кампанию по абсурдной или реальной теме: какие слоганы, инструменты, ограничители. В этом плане на сегодня чат выше ожиданий и выше среднего креативщика, но хуже продвинутого. Некоторые вещи он дать не может. Синергия коллективного размышления, мозгового штурма – ей чат пока не обладает. Общение с ним индивидуально, со всеми плюсами и минусами этого факта.

Я бы сказал, что чат – очень продвинутый и мотивированный троечник. Троечник обычно не владеет всеми знаниями, они мешают думать. Он использует минимальный объем знаний, что у него есть, плюс способность небольшими усилиями получить большой результат, в том числе с помощью навыков коммуникации, эмпатии, которая у троечника хорошо развита, потому что его успех в большей степени зависит от его отношений с людьми, нежели от его эрудированности. 

Нужны ли ответы на пятерку в жизни и в политике – большой вопрос. Когда-то писал программу развития спорта в одном из регионов, и мне сказали: «Смотри, есть прошлая программа. Она прошла все согласования. Нужно написать примерно то же самое. Слишком хорошо не нужно». Можно над этим смеяться, но это мудрые слова. Есть продукт, работающий с большой системой, с консервативной подчас. Революционные идеи обречены на саботаж или паралич. Поэтому не то чтобы всегда нужны ответы троечные, но слишком хорошие тоже не заходят там – проект на четверку имеет больше шансов остаться в завтрашнем дне.

Вот и добрались до описания региона, в котором находится штаб-квартира «Платформы», ее головной офис

Социология территорий. Совместный проект Незыгаря @russica2 и ЦСП «Платформа» @sociocrisis. Москва в поисках новой большой идеи. Эксперт – социолог Алексей Фирсов.

Весь период под управлением Собянина считалось, что Москва - мегаполис, который должен стать равноценным участником в конкуренции мировых центров. Мэру нравилась идея: мы конкурируем не с российскими городами (здесь расстановка очевидна), мы играем на глобальном уровне. Для этого нужны ресурсы и еще раз ресурсы. Такой подход оказался не пустой декларацией; действительно, по ряду сервисов Москва стала мировым бенчмарком.
Жители провинции могли бы возмутиться: концентрация в Москве 24% от доли всех региональных бюджетов, при 9% населения страны, могла показаться им несправедливой. Масштаб городских программ впечатлял: казалось, мегаполис уходил в космос, отрываясь от остальной территории страны. Для этого существовало - в прямом или скрытом виде - три идеи. Первая, урбанистическая - мы не просто создали исключительный город, а даем всем остальным территориям образец для развития. Из практик столицы они узнают, какими должны быть парки, тротуары, городской транспорт, городские гулянья и даже борьба с ковидом. Отчасти этот аргумент продолжает жить, хотя и утратил уникальность. У ряда городов появились свои интересные решения по качеству среды.
Вторая, внутриполитическая, хотя и действовала до 2012 года (инерционно в некоторых элементах - до 2022), позволила создать ряд громких проектов. Идея предполагала контракт с либеральным слоем: мы вам - среду, в которой можно весело и креативно жить, зарабатывать хорошие деньги, тусоваться, ставить дерзкие постановки на сцене, но все это - в обмен на базовую лояльность к системе. Гипотеза возможности такого негласного соглашения не прошла проверки временем и утратила для власти актуальность.
И третий, кадровый аргумент продолжал действовать вплоть до периода СВО: город как сдерживающая мембрана. Создавая в Москве особую среду, не уступающую мировым центрам, - доказывали столичные чиновники, - можно существенно снизить отток человеческого капитала за рубеж. «Вы получаете здесь сопоставимый объем социального блага, но существенно снижаете барьеры адаптации» - логика в этой позиции была, хотя и имела свои контекстные ограничения: каким бы ни был город, он не находится в вакууме.
Что происходит с этим аргументом сегодня? Решения об отъезде за рубеж, если они происходят, уже мало зависят от качества городской среды. За ними стоят другие мотивы. Роль глобального хаба и даже Европы-light Москва выполнять не может, и здесь ситуация не зависит от Собянина. Ведь мировые центры не только конкурируют, они дополняют друг друга, переплетены взаимными связями. Исключение Москвы из этих цепочек, даже на уровне логистики, переводит ее в другую лигу. Собянин никак не может повлиять и на сжатие культурного пространства, крайности его идеологизации. Закрытие «Гоголь-центра» и еще ряда реперных точек общественной среды, - демонстрирует новый контекст города.
Из этого следует, что Москве нужно искать новый концепт, обеспечивающий ее исключительное положение. Подходов к нему пока нет. Но если решение не появится, идеи о раскулачивании столицы будут появляться все чаще, пока не станут общественным мейнстримом.

В преддверии нашего материала о нелегальном рынке алкоголя публикуем текст Марии Макушевой, руководившей исследованиями теневого сегмента.

После новостей из Самары вспомнила наши исследования теневого рынка алкоголя.
Вот одна цитата:
«В магазине дорого. В киоске – 110 руб., иногда по 130, а в магазине – да вы что, даже и не подхожу к прилавку. В ранешние времена же можно было в магазине покупать. А сейчас, если я получаю 7–8 тыс., неужели я пойду за 300 руб. покупать водку? Это очень дорого». (женщина, временно не работает, 52 года, город-миллионник).
 
Применение метанола по ошибке в качестве сырья для напитков, еще и продающихся в официальных точках, – случаи очень заметные, шокирующие, но единичные.
Более масштабную проблему представляет покупка в нелегальных точках – на квартирах, в гаражах, киосках, – где потребитель не защищен ничем кроме «репутационного капитала» продавца и собственной способности по пробе определить вредные примеси.
Борьба с нелегалами – сизифов труд: торговля высоко маржинальна, есть сложно контролируемые источники сырья и нелегального продукта (серый импорт и перетоки внутри ЕАЭС, недостаточный контроль за оборотом медспирта и работой спиртзаводов и т. д.), производитель гибок, мобилен, оперирует мелкими партиями на случай конфискации, имеет хорошо отлаженную систему сбыта.
Официальной статистики нет, экспертные оценки объема теневого рынка имеют разброс от 28 до 40% всего выпиваемого в России алкоголя – отсутствует единая методика подсчета.
Существует стереотип, что потребители такого алкоголя — маргиналы, не разбирающие, где небо, где земля. В 2019 году мы эту группу изучали и выделили несколько сегментов, отличающихся по мотивации и практикам. В ряде случаев потребление на нелегальном рынке – это рациональное поведение в логике потребителя.
 
1️⃣ Люди, образ жизни которых строится вокруг употребления спиртного. На алкоголь тратится большая часть бюджета. Когда деньги есть – покупается алкоголь в магазине, когда заканчиваются – переходят на более доступные варианты. Ценность денег вообще не слишком высока, горизонт планирования бюджета минимален.
 
2️⃣ Люди, находящиеся на грани нищеты, экономящие на продуктах. Для них покупка алкоголя в магазине – трата в ущерб товарам первой необходимости.
 
3️⃣ Люди с низкими доходами, которые пользуются возможностью сэкономить. Покупают как легальный, так и нелегальный алкоголь – в зависимости от объема покупки, ситуации и типа напитка. Например, в компании «своих», людей ближнего круга, могут купить водку в знакомой «точке», а для поездки в гости в менее знакомую компанию – алкоголь подороже в магазине. Или при большой закупке на праздник стремятся сэкономить, так как разница в 100 руб. за бутылку водки для них чувствительна.
 
4️⃣ Ночные покупатели. Загулявшая компания как типичный клиент может обратиться на известную «точку», к таксистам или заказать в онлайн-магазине (этот рынок расцвел после запрета на продажу в ночное время, если судить по статистике запросов в поисковиках). Важно, что ночные покупки, как правило, переводят компанию с легких напитков на крепкие. Также клиент чаще всего уже не трезв, ощущение риска у него снижено.
 
5️⃣ Жители сельских территорий, на которых не существует легальных точек продаж (продажа алкоголя в нестационарных точках, в том числе в автолавках, ограничена).
Не говорим здесь отдельно о поклонниках домашнего алкоголя как гастрономической культуры.
 
Таким образом, потребители 3 из 5 сегментов руководствуются своей рациональной логикой, и опирается она, в первую очередь, на недоверие. По данным исследования МШУ СКОЛКОВО и ЦСП «Платформа» на 2019 год около 50% потребляющих алкоголь оценивали риски столкнуться с подделками в магазине как высокие. Если везде можно столкнуться с подделкой, какой смысл переплачивать?
В этой логике покупка у нелегального, но проверенного своими продавца становится рациональной. К сожалению, случай с «сидром» бьет ровно в эту точку.
 
Факторы риска:
• Низкие доходы
• Территория с традициями самогоноварения
• Развитая «гаражная экономика» и плотные социальные связи
• Распространенность коррупции на бытовом уровне
• Недоступность легального алкоголя

Первые впечатления с ПМЭФ

Лучшая корпоративная экспозиция - «Газпром нефть». Искусственный интеллект строит на больших панелях собирательный образ работников компании (на фото). Красиво, эффектно. Впрочем, ГПН держит эстетическое лидерство уже несколько лет подряд.

Лучший региональный стенд - Башкирия (хотя самый функциональный у Москвы). Я думаю, башкирами, как обычно, двигал азарт переиграть Татарстан. Ну что, вложились, молодцы.

Сильные тематические линии пока не проявлены. Но заметный акцент на теме Арктики.

Первых лиц практически нет. Чиновники выбирают стратегию «мертвого жука»: быть незаметным, чтобы не заклевали.

Люди расслаблены. Хорошие винные презентации. Чаще стали ходить в casual.

Цифровой стенд Газпром нефти

#НамРассказывают. Отрывки из экспертных и глубинных интервью, фокус-групп.

Представитель топ-менеджмента крупной ритейл-компании о динамике цифровой трансформации (на условиях анонимности):

Итог 2022 года для цифровых бизнесов: очищение смысла

Для того, что происходит, я бы выбрал определение «очищение смысла». Очищение в плане экономики. Если раньше тема цифровой трансформации заливалась деньгами из разных углов – лишь бы раскачать, то сейчас цифровые игроки попали под прессинг маржи, начали понимать, что это вопрос заработка, и, как следствие, на первое место вышла оптимизация каналов и операций, оптимизация логистики. То есть не просто бурный бесцельный рост, а рост осмысленный. 

Например, ритейл очень много и долго гнался за цифрой: даешь цифровую трансформацию и прочее. Наверное, мы начали это движение среди первых. Провозгласив цифровую революцию, мы, как мне кажется, еще до конца не понимали, как она будет конвертироваться в деньги, но мы начали ее делать с верой в будущее, и, слава богу, закончили чуть раньше, чем пришел этот огонь вынужденного очищения смыслов. 

Грубо говоря, раньше ты мог позволить себе делать 100 продуктов, из которых сыграют, по закону Парето, эффективными окажутся 20% – дадут 80% результата. Но прошлый год поставил перед вопросом: куда мы тратим деньги? Заставил отбросить лишнее и дал понять, что все инвестиции в цифру должны быть максимально результативными. В режиме «айда, давай, давай, э-ге-ге, классная штука» это больше не работает. Сейчас ты делаешь один продукт, хитовый – не важно, что именно, но ты понимаешь, что он реально переломит ситуацию на корню. Ты перестаешь фокусироваться на куче мелочей, на ряби. Весь бизнес теперь фокусируется на максимально эффективных штуках. 

В том числе и экосистемные истории начали наполняться живым смыслом. Где-то это получается, а где-то наоборот – становится понятно, что там живого смысла нет. Я думаю, что пройдет еще какое-то время и от экосистем начнут отпадать неестественные куски. Под естественными я понимаю те, что имеют конкретное жесткое приложение. Сейчас начинается хардкор. Теряет смысл все, что не заземляется в реальные процессы, в реальные деньги, в реальный операционный поток, или имеет безумно долгий стратегический горизонт – оно, по сути, не имеет почвы под ногами, чтобы двигаться вперед. То есть проекты, которые уходят в неуверенное будущее: через шесть лет мы что-то там разработаем, оно когда-то как-то заработает – больше не получают развития. То же касается и экосистем: от лишнего будут интенсивно отказываться, все, что не зацепилось за пользователей, будут убирать. Не важно, в этом году или следующем, но совершенно точно будут резать и резать нещадно. А то, где растет трафик, где пользователи повышают свой чек, – этому компании с деньгами будут давать ход. Но нужно понимать, что компаний с деньгами осталось немного. 

Не все, что выдавалось за цифровую трансформацию, ей являлось. Многие говорили, но не многие понимали, что такое настоящая цифровая трансформация: «Если мы не будем этим заниматься, мы будем отсталой компанией, поэтому давайте, давайте, нам тоже важно участвовать». Я думаю, что у сейчас у всех компаний, ровно как и у государства, вызов один и тот же – перестать выдавать желаемое за действительное, понять, что мир изменился, и переключиться.