#БеседыНаПлатформе

Запись беседы с Ильей Переседовым, культурологом, публицистом и социальным исследователем. В дискуссии приняли участие социологи, научные сотрудники, психологи, религоведы и представители коммуникационных компаний.

Разговор о том, почему люди обращаются к тому или иному опыту мистического. Какая категория людей больше склонна к поиску иной реальности. Отдельно была разобрана практика Таро – через сопоставление сложившихся стереотипов и личного опыта спикера.

Ждём на следующих встречах!

Назрела новая социологическая «коллаборация», как раньше модно было говорить, пока англосаксов не отменили

Мы тут с коллегами-социологами объединились и теперь будем вести совместную рубрику аж на 5 каналов. На все рекомендуем подписаться, читать и комментировать:

Платформа (идейный вдохновитель рубрики)
Низгораев
СЕАС Фокус
СоциоДиггер

О чем будем писать?

О социологических концепциях и методах, новых открытиях и классических теориях, проблемах нашего предмета исследования и стереотипах.

Ищите тексты по тегу #СоциологияAsIs

Последний - репостим ниже и приглашаем к обсуждению ⤵️

#НамРассказывают. Отрывки из экспертных и глубинных интервью, фокус-групп.

«Для большой социальной мутации требуется 5-7 лет»

Андрей Максимов, руководитель научно-исследовательского Центра территориальных изменений и городского развития РАНХиГС, о сдвигах в гражданской идентичности и факторах ее укрепления:

Идентичность без перемен

Самосознание, уж тем более идентичность, – это вещи глубоко инерционные, и даже серьезные изменения политического расклада, вызовы социальной жизни и информационные рамки, которые это сопровождают, в краткосрочной перспективе не приводят к грандиозным изменениям. Мне кажется, что базовый характер восприятия себя как нации глобальным образом не изменился. Это отчасти связано с тем, что психофизическая встряска оказалась далеко не того масштаба, который можно было представить в феврале прошлого года. В конечном счете все сгладилось ощущением, которое превалирует сегодня: где-то что-то наверху или на фронтах происходит, но нашу жизнь это прямо не затрагивает.

То есть мне кажется, что в массе своей люди не испытывают глубокого эмоционального потрясения от происходящих событий. Они воспринимают это так, что государство ведет защиту наших интересов. Но не нашими силами. Выполняет свою задачу. Но это не меняет нашу картинку и представление о реальности, все равно воспринимается как часть некой нормы. Поэтому я считаю, что говорить о глобальных изменениях в восприятии себя не стоит. На данный момент общественное сознание находится в сопоставимой точке с тем, что было до СВО. Для того, чтобы произошла большая социальная мутация, должно пройти 5-7 лет, а то и несколько десятилетий.

Этническое разделение

Отдельный момент – это восприятие разницы между украинцами и русскими, этническое разделение. Здесь какое-то брожение умов наверняка происходит. Не произошло негативизации образа рядовых украинцев. Но есть недоумевающее наблюдение: мы считали, что мы почти один народ. Это так или не так? Насколько мы далеки друг от друга? И то об этом размышляет минимум людей. Абсолютное большинство, даже встречая человека с украинской фамилией, не задумывается о том, кто он. Если он здесь – значит русский. Если там – значит украинец. Резюмируется это. Шок и разлом – политический, военный, военно-политический – это в любом случае линия разделения. Но для того, чтобы произошло изменение, нужно длительное нахождение в разной управленческой системе и разном информационном поле.

Необходимость успеха

В общем и целом, формирование гражданской идентичности состоялось. Нынешний патриотический задор как раз базируется на некой идее: Россия – это цивилизация. Не в категориях Шпенглера, Тойнби или культурно-исторических типов. Но претензия на то, что мы не Европа, не Азия, а что-то отдельное и равновеликое, существует у многих жителей России.

Что касается проблемы дуализма идентичности русских и россиян – ее и раньше не было, и сейчас для большинства жителей страны она не стоит. Потому что русские считают гражданскую идентичность россиян по сути своей. Они, условно, владельцы контрольного пакета: это наша страна, наш язык, наш народ, наша культура. А остальные народы – как бы миноритарии. Я думаю, что здесь две истории. Одна – при которой малые народы ассимилируются и «перемалываются». А вторая – при которой они пытаются как-то жить с параллельной идентичностью. Это история, например, татар, якутов, с возрождающимся национальным самосознанием. Это история разных кавказских и некоторых буддийских народов.

Что может стать главным фактором интеграции? Религия не может, потому что, очевидно, она отталкивает часть населения, некоторые этнические группы. Нужна история нового успеха, прежде всего – экономического. Без нее это все стянуть очень сложно. Что происходит в Китае? Доходы жителей, потребительский уровень вырос в разы за последние десятилетия. Они вновь осознали себя величайшей нацией. Если этого не произойдет в России, ожидать долгосрочного патриотического подъема, на мой взгляд, не стоит.

Рубрика #Диалоги

Репутация – цель или средство?

Сегодня пройдет вручение премии «РАСО. Репутация» – за существенные, качественные изменения в образе российских компаний по итогам 2022 года. «Платформа» – интеллектуальный партнер премии, участник разработки процедур.

Само событие – повод задуматься над такой развилкой: репутация – это цель или средство? Иными словами, нужна ли она сама по себе или как инструмент решения каких-то других задач. Вопрос сложный. На личностном уровне чаще говорят о самоценности репутации, на корпоративном – об ее инструментальном смысле.

Приведем вчерашний диалог Алексея Фирсова с PR-директором одной из крупнейших российских компаний, лидером отрасли. Повод для диалога неважен.

А. Ф. – Для бизнеса характерно прагматично подходить к репутации. Типа: «Нужно ее иметь, чтобы получить кредит, поднять капитализацию, договориться с властью». Но мой тезис – репутация должна становиться самостоятельной целью. Чем меньше думаешь о ее практической пользе, тем лучше она будет работать. Поэтому вес людей, которые управляют репутацией должен быть гораздо выше.

Представитель бизнеса (ПБ) – Я вижу смысл нашей профессии в том, чтобы улучшить понимание. Люди делают продукты, но часто не умеют слышать друг друга и говорить друг с другом. От этого все конфликты и войны. Мы про то, чтобы слышать, предвидеть риски непонимания и заранее объяснять мотивы и цели. Результат нашей работы – взаимопонимание и мир, провал нашей работы – конфликты. А репутация – неизбежный побочный продукт этого.

А. Ф. – В моем понимании репутация – это не побочный продукт, а символическое выражение пути. Сумма многих отражений, создающая отдельную сущность. Через репутацию субъект относится к самому себе. Если психологически вскрывать представителей бизнеса, то репутация часто оказывается ключевым мотивом. Но речь, конечно, не о медийной репутации.

П. Б. – Согласна. Но для меня все вот это – производная от сути нашего ремесла. Важная, но производная. А суть: умеем слушать, что на самом деле хотят части целого, умеем найти общее между их желаниями, умеем помочь им понять друг друга с помощью слов или картинок, или действий. Управляем их коммуникациями, управляем связями. И они живут мирно и счастливо. Это настоящая цель. И в процессе недостижения возникает репутация слышащего, правильно говорящего, правильно делающего.

А. Ф. – Подумаю. Пока склоняюсь к тому, что это одномоментно. Мы слушаем и помогаем, потому что нам важна репутация. Не слава, а ответ на вопрос: что мы есть? Наш бытийственный статус. Я бы с артистом сравнил. Аплодисменты, цветы, рецензии и все такое – да, побочный продукт. Но репутация – убедителен ли он в роли, прошел ли ее до конца. Он отвечает за это не перед залом, а перед условным Шекспиром или Чеховым.

П. Б. – А это тогда репутация? Или самоидентификация?

А. Ф. – А здесь нет строго различия. Репутация – это ядро идентичности.

П. Б. – В общем, в твоем понимании слова у нас с тобой получается диалектика про яйцо и курицу.

А. Ф. – Дилемма курицы и яйца снимается актом восприятия, который позволяет одномоментно увидеть яйцо в курице, курицу в яйце.

П. Б. – Отлично! И вообще нет курицы и нет яйца, а есть только высиживание…

Рубрика Платформа #Рекомендует

Наш партнёр по проекту #СоциологияAsIs Дмитрий Рогозин в честь 20-летнего юбилея памяти Геннадия Семёновича Батыгина, доктора философских наук, профессора, сооснователя и первого декана факультета социологии Шанинки, рассказал о готовящемся цикле мероприятий, созданного силами его учеников и коллег.

1 июня в 18:00 состоится вечер памяти в библиотеке Шанинки.

В «Социологическом журнале», основателем которого является Батыгин, они поделятся воспоминаниями о своём наставнике и преподавателе.

Также выйдет журнал «Пути России», где Г.С.Батыгину будет уделено особое внимание, и книга Ольги Соколовской, посвящённая размышлениям социологов о нем.

Поздравление с сегодняшним Днём пограничника от известного социолога Георга Зиммеля:

Хотя граница вообще неизбежна, всякая заданная граница может быть пересечена, любое заграждение отодвинуто, каждый барьер взорван, но каждый такой акт находит или создает новую границу.

Небо над Москвой

Жители столицы объяты нервным и суетливым оживлением: разговоры о дронах заполнили чаты и офисные пространства. Произошла инъекция реальности. Как заметила наша коллега из Курска, «не смешно, но добро пожаловать в наш мир». Она же поделилась короткой инструкцией: «Коллеги, если Вы видите летящий дрон, необходимо позвонить в 112, и зайти в помещение, если вы в нем, то отойти от окон, желательно в ванную комнату». То, что в Москве воспринимается шокирующей новостью, в других регионах вышло на уровень рутинизации.

К тревожности в разговорах подмешана ирония, которая, как известно, служит инструментом дистанции. Говорят о том, что неплохо бы перенести столицу в Сибирь (хороший пас Дерипаске, который периодически озвучивает эту идею), о том, что первые этажи вырастут теперь в цене, вспоминают опыт террактов чеченской кампании. После них в социальной памяти остался, к примеру, образ бесхозной сумки как триггер повышенной тревожности. Станет ли таким образом летящий в небе самолетик? Отдельная тема - как отреагируют регионы на угрозу Москве? В некоторых случаях вспоминают Израиль, но не украинские города (для большинства это - табуированная зона, ее избегают в качестве сравнений).

Но большие города настроены на быструю смену повесток. Если подобных инцидентов не возникнет, уже завтра о них забудут или оставят в отдельном кармане памяти, откуда их можно иногда извлекать. Зато уровень милитаризации сознания вырастет: военные действия объясняются через фактор угрозы - реальной или гипотетической, актуальной или спроецированной на будущее. А для подтверждения этой угрозы важны свидетельства.

И вот пришедшие вдогонку письмо от коллеги:

Я сижу в офисе сейчас, у окна (благо не высоко). На улице слышен детский смех; прошла большая толпа с экскурсоводом (еще одну видел утром, когда из метро выходил); дама в розовой кофточке в белой соломенной широкополой шляпе в компании корги; парочка у памятника целуется по-французски, наши старые знакомые пьют пиво. Обычный день

#БеседыНаПлатформе

Леонид Бляхер: «Социология тайги»

Зум-встреча с Леонидом Бляхером – одним из ведущих социологов Дальнего Востока, заведующим кафедрой философии и культурологии Тихоокеанского государственного университета.

🏔Пятница, 2 июня
🌲11.00 по московскому и 17.00 по дальневосточному времени.

Ключевая тема – жизнь социума в тайге, попытка проникнуть в жизнь сообществ за контуром урбанистических пространств.

Ссылка на регистрацию

Вот как описывает суть дискуссии сам автор:

Про «пространственное сжатие», стягивание населения к городам, мегаполисам и столицам писалось уже множество раз. Там, за границами «живых» поселений, остается пустота, тьма египетская. Там нет статистики, поскольку некому ее собирать, там нет или очень мало жителей, недостаточное количество «общественных благ» (школ, библиотек, больниц, фельдшерско-акушерских пунктов и т.д.). Чего там нет, более или менее понятно. Нас же заинтересовало, что там, в пространстве, оставшемся после сжатия, есть. Чтобы узнать это, мы сели на лодку и пошли в «пустоту» верхнего и среднего течения реки Лена. И не прогадали. Столько нового и неожиданного не получалось добыть в ином «поле» за многие годы. Более того, социальные процессы, которые в «обжитом» мире едва угадываются, загроможденные кучей «осадков», следов исчезнувших и симулируемых институтов, громадой интерпретаций, здесь предстают в девственной чистоте. О них и пойдет речь.

Организаторы: 1MI, ЦСР, ЦСП «Платформа»

Информационные партнеры: Пинта Разума, Pure Strategy, #Шалимовправ, Московская прачечная, Курс дела | Новости Челябинска, Nemagadan

#НамРассказывают. Отрывки из экспертных и глубинных интервью, фокус-групп.

Представитель крупной рекрутинговой компании – о влиянии СВО на отток управленцев

Я бы сказал, что в этот год выделилось несколько трендов. Первая реакция на произошедшее – шок, трепет и отток. Такой массовый, хаотичный, когда люди уезжали не куда, а откуда – это очень разные путешествия. Когда ты едешь «куда», у тебя есть цель. А когда ты едешь «откуда» – просто убегаешь от того, что тебя не устраивает. Процент тех, кто счастливо убежал, достаточно небольшой. Была приличная волна возвращенцев, которые не нашли себя, столкнулись с неоправданными ожиданиями или разочарованием, потому что поняли, что: «Там нас никто не ждет, мы все токсичные, вне зависимости от того, как мы относимся к специальной военной операции».

Значительная часть уехавших – это как раз руководящий состав. Те, кто имел возможность быстро купить билет, организовать себе отправку вещей контейнерами потом и т.д. Отток в этой категории, конечно, был самый большой. Я не могу оценить проценты, но, думаю, от четверти до трети руководителей рынок наш потерял из-за произошедшего. Изменилось их восприятие жизни, готовность здесь оставаться и продолжать работать. Сильнее это сказалось на международных компаниях, где был коннект с продвинутым миром, топ-менеджмент которых был ориентирован на Запад.

Это первая реакция, первая волна. Дальше уезжали, наверное, все подряд. Я не могу сказать, что уехали лучшие. Это вопрос, скорее, дохода и личного мировосприятия, мироощущения. Уезжали разные кандидаты – сильные и не очень, пропорционально рынку. Часть из них вернулась, по разным причинам.

Но мне кажется, половина рынка реально выбыла. Сложилась ситуация, где 20% уехали плюс, возможно, 20% затаились, впали в спячку. Стандартные паттерны человеческого поведения в ситуации опасности: бей, беги, замри – кто-то убежал, а кто-то замер. И еще 10% в неопределившемся состоянии, когда они не знают, принимать ли им офферы, совершать ли серьезные решения. Процент отказа от офферов увеличился кратно – если раньше на одну позицию приходился 1-2, то сейчас это 3-4. Люди доходят до определенной стадии принятия решения и пропадают.

С учетом того, что в России в целом негативный инвестиционный климат, перспективы страны оцениваются не слишком позитивно, мы не являемся ни в какой мере привлекательным рынком. Рождаемость у нас отрицательная. То есть в целом мы и до СВО находились в ситуации, когда спрос на трудовом рынке достаточно сильно превышал предложение. Уже был дефицит – он просто усилился.

Второе, более фундаментальное наблюдение – все резко вспомнили, что Евразия имеет второй корень «Азия», развернулись на Восток. И с точки зрения потенциального развития бизнеса, и с точки зрения организации логистики, и с точки зрения денежных потоков – вообще всего-всего, Восток теперь наше все. Достаточно воспользоваться каршерингом или такси, и становится понятно, как нас уже захватили китайские автомобили. Это маленький бытовой пример того, что происходит в глобальной экономике. Соответственно, все вспомнили про страны СНГ. Там тоже есть бизнес, там тоже есть рынок. Узбекистан – вообще один из самых ёмких и потенциальных – про это тоже все как-то задумались.

И как раз время напомнить, что завтра в 11.00 мск проводим зум-встречу с дальневосточным социологом Леонидом Бляхером, изучавшем жизнь сообществ в тайге. А живут ведь в тайге по своим законам. Одно дело - город с заданными алгоритмами, другое - открытая таежная экосистема. И еще Леонид - прекрасный рассказчик. Анонс с регистрацией - немного выше.

Как бизнес и регионы ищут новые модели взаимодействия

В продолжение нашего повествования о социологии территорий: аналитическая заметка о практиках территориального развития – по результатам исследования «Платформы». Сокращенная версия публикации РБК PRO. 

Специфика развития бизнеса

Почему российские крупные компании воспринимаются в роли социальных инвесторов? Ряд российских городов вырос как социальный сервис по обслуживанию промышленных активов в период больших строек. В дальнейшем они прошли линию трансформации, которую один из наших экспертов обозначил так (на примере Норильска): «Лагерный барак — рабочее общежитие — гостиница три звезды». Города, которые строились позже, период барака пропустили, но сохранили плотную интеграцию «комбинат — город».
Некоторые центры могут иметь более сложную природу. Есть уникальный пример Тобольска, в котором сложилось два ядра — исторический (когда-то «столица Сибири») и новый индустриальный — сердце российской нефтехимии. Эти ядра находятся в сложной и дополняющей связи.

Градостроительный фактор не является единственным объяснением социальной нагрузки. Есть еще несколько. Финансовая слабость муниципалитетов: бюджетное законодательство лишает города основной части налогов. Лишенные финансовой самостоятельности городские чиновники идут разными путями. Но самый короткий — ведет к офису крупной компании.
Свои коррективы в социальную практику компаний вносит и федеральный центр, который смотрит на бизнес с легким прищуром подозрения. От крупного капитала ждут широких социальных жестов.
По сумме факторов российский бизнес воспринимает социальную функцию не как ситуативное явление, а как условие своего функционирования. Мы наметили основные этапы взаимодействия компаний с территорией присутствия на примере моногородов.

Шесть периодов

1. Советский и ранний постсоветский — явное доминирование предприятия. Его руководитель — патриарх, центр силы.

2. Девяностые годы — «кто круче». Город проявляет субъектность, идет борьба за политический контроль. Ресурсы концентрируются на федеральном уровне, слабеет авторитет местных директоров.

3. Начало нулевых — «давайте договариваться». Возникает система соглашений «бизнес-регион», в которой социальные инвестиции выступают как элементы торга при получении преференций.

4. Начало десятых — период опеки. Бизнес начинает чувствовать, что качество территории обладает своей ценностью. Социальные программы становятся более масштабными, идет попытка разграничить зоны ответственности с властью.

5. На границе десятилетий в ряде регионов бизнес стал формировать долгосрочный образ будущего. Появились совместные программы развития территорий. 

6. Шестой период связан с переосмыслением территории через восприятие ее не в модели «донор — реципиент», а как бизнес-актива в конкуренции за кадры. По нашим опросам, 2/3 работников в индустриальных регионах отмечают нехватку квалифицированных кадров на их предприятиях. Качество территории становится одним из ключевых аргументов: для работника важен не только размер заработка, но и среда, в которой он и его семья будут тратить эти деньги.

Это оказывает сильное влияние на социальные инвестиции. Теперь они воплощаются не в формате сделок с региональными администрациями, а как решения, формирующие долгосрочный образ будущего. Такой подход задает ряд задач по социальному проектированию. Например, надо учиться разделять стратегии удержания персонала в одном регионе и привлечения из других. Надо уметь описывать тип работника, который будет нужен компании через пять лет, с точки зрения его профессиональных навыков и социальных запросов. И такой подход к территориальному менеджменту действительно работает. Регулярные замеры, которые мы делаем в Тобольске, показывают: за последние два года за счет социального развития (вплоть до аэропорта, который построил здесь «Сибур») миграционные настроения сократились с 36% до 23%.

#CоциологияAsIs

Партнеры рубрики: Russian Field, САЕАС Фокус, Низгораев.

Социология и медиа

Продолжая рубрику, приведем две позиции относительно взаимодействия социологов с медиа. Что мешает социологии стать более публичной?

Позиция Дмитрия Рогозина

Опросы общественного мнения в мире накрепко спаяны с медиа группами. Спайка журналистов и социологов неразрывна, искать заказчиков среди крупных издательств – привычно и ожидаемо. У нас вроде не так. Ни «Коммерсант», ни тем более «Комсомольская правда», «Ведомости» или «Российская газета» ничего заказывать не будут. Зачем заботить себя опросами, когда опросная повестка давно сформирована и упакована в уютные пресс-релизы? Сами принесут, без заказа. Новостная лента скоротечна. Времени нет. Но так было не всегда. В 1960-х крупнейшим заказчиком опросов выступала «Комсомольская правда». Под руководством Грушина тогда проведено столько всего, что и сегодня зависть берёт. А в 1990-е активность читателей толкала на совместные проекты с социологами даже такие издания, как «Литературная газета» или «Крокодил». Везде находилось место для материала, не свалившегося с чужой головы. Многое изготавливалось самостоятельно, эксклюзивно, свободно, под свою аудиторию. Можно было бы сказать, нет самостоятельной повестки у современной журналистики, нет и заказа на опросы. Но полагаю, дело в другом. Скорее нет нацеленности на диалог, а значит, нет необходимости в собеседнике. Отклики читателей трансформировались в ругань и брань, отсылки к публикациям коллег – в плагиат, а запрос к социологам – в ожидание того, что всплывет в пресс-релизах к очередной дате или скандалу. Вот и вся журналистика. За что любить такую? Хотя равное относится и к социологии. Журналистам набили оскомину сварливые читатели, социологам – слишком разборчивые респонденты. Не до них. И дело не в подавленной свободе, а в отсутствии даже интенции к диалогу. Хотя откуда взяться диалогу, когда нет свободы.

#CоциологияAsIs

Партнеры рубрики: Russian Field, САЕАС Фокус, Низгораев.

Позиция Алексея Фирсова

Несколько барьеров, которые встречают социологические исследования при попадании в медийную среду.

Журналистка в целом ориентирована на количественные данные, они гораздо удобнее при подготовке материалов. Суть социологии сводится в таком случае к опросам. Цифра – это информационный повод и возможность быстрой подготовки текста: в лид выносится ключевой показатель, затем еще несколько дополнительных, несколько комментариев, статья готова.

Качественные данные гораздо сложнее в обработке. От журналиста требуется погружение в материал, чтение большого объема текста. Как правило, он не находит здесь стандартного информационного повода, который определяет новизну материала, зато сталкивается с проблемой достоверности, со стыком практики и теории. Он находится в ловушке правил «журналистики факта» – кажется, что цифрам верить можно, а вот интерпретациям, наблюдениям – это уже под вопросом, а тем более, прогностическим выводам.

Но это не претензия. Журналисты, действительно, находятся под прессингом дедлайнов. А социологи часто не умеют компактно, убедительно и медийно донести свои инсайты. К сожалению, ушел формат больших журналов, когда на подготовку материала полагалось от недели до месяца.

Но и опросная индустрия сталкивается с проблемами. С развитием онлайн инструментов, панельных опросов возник профицит замеров. Они стали существенно дешевле, их стало много. Журналист путается в брендах опросных компаний, у него нет понимания, какая из методик более релевантна. В итоге они стали надоедать: что рядовому читателю с того, что 60% респондентов думают так, а 40% – иначе. Экзистенциально у него от этого ничего не меняется.

Думаю, что в текущей структуре медийного поля проблема не имеет решения. Втиснуться в узкое горло текущих СМИ социология не сможет. Ловить медийность приходится на хайпе или случайных удачах, когда тема чем-то зацепила редакцию.

В идею как-то обучить журналистов, увлечь исследованиями я не верю, зная, как устроена редакционная работа. Выход, скорее всего, в прямой дистрибьюции – через тг-каналы, рассылки и так далее. Но для этого надо менять формат большинства отчетов, в первую очередь, язык описания. Как и в классические времена, социолог должен быть немного литератором.

Рубрика #Диалоги

Социальный бренд компании – за и против

Нужно ли бизнесу разрабатывать «социальный бренд» как концентрированное выражение взаимодействия с обществом? Или это лишняя сущность, достаточно корпоративного бренда?

Социолог Алексей Фирсов («Платформа») дискутирует по этому поводу с экспертом по стратегии и брендингу, психологом Антоном Булановым (Pure Strategy). Диалог велся в режиме отложенной шахматной партии, шаг за шагом. Как и водится среди интеллектуалов, победителя в споре нет, но комбинации красивые.

С диалогом экспертов можно ознакомиться здесь.

Запись беседы с дальневосточным социологом Леонидом Бляхером, изучающим жизнь сообществ в тайге. Леонид со своими коллегами проложили исследовательский маршрут по реке Лене, по таежным ее просторам. Они прошли около 1500 км, обследовали около 90 бывших и действительно существующих поселений, обнаружив там несколько типов сформированных сообществ. Экспедиции будут продолжены, поэтому стоить ждать новых инсайтов.

Если кому-то захотелось поближе познакомиться с данной темой, представляем вам также список многолетнего труда Леонида и его коллег:

✔️Управление пустотой, или особенности властных отношений на межселенных территориях

✔️Власть на аутсорсинге или медиаторы «пустого пространства»

✔️На краю государства: политическое оформление перифирии власти

🌐Специально для "Кремлевского безБашенника" -

АЛЕКСЕЙ ФИРСОВ, социолог, генеральный директор Центра социального проектирования «Платформа»:

Татарская модель взаимодействия бизнеса и власти: преимущества и риски

Несколько особенностей модели взаимодействия бизнеса и власти в республике Татарстан (на основе стратегической сессии, проведенной при модерации «Платформы» на базе Агентства инвестиционного развития республики).

Плюсы модели

Органы власти активно продвигают бренд региона за его пределами, уступая в этой активности разве что Москве. Следствие этого – не только приход новых инвесторов, но и поддержка республиканского бизнеса в рекрутинге кадров из других регионов.

Значительная часть бизнеса («Татнефть», КАМАЗ и другие) находится в республиканской собственности. Это создает особый тип отношений власти и бизнеса – корпоративизм, который позволяет привлекать ресурсы компаний для решения социальных задач, в том числе за контуром их географии. Например, «Татнефть» ведет программу по благоустройству дворов во всей республике. Как относятся миноритарные акционеры компании к таким инициативам? Наверное, с пониманием.

Этот же тип отношений позволяет планировать социальное развитие территорий на длинном горизонте, вовлекая компании в сложные инфраструктурные проекты. «Мы здесь все в одной лодке, нам здесь жить», – как бы говорят власти. Не будем поэтому распыляться на мелочи. И действительно, три кита регионального бизнеса –«Татнефть», КАМАЗ, СИБУР (в виде своих региональных активов) – формируют социальный корсет, страховку власти от кризисных перепадов, создавая ощущение повышенной устойчивости.

Устойчивость – сильный козырь выбранной модели. Однако в ней же есть риск консервации, эффекта колеи.

Как заметил один из мэров городов региона в ходе дискуссии, границы и зоны ответственности между муниципалитетом и бизнесом, выступающим в качестве социального инвестора, стираются. Местная власть, видя, что на расстоянии вытянутой руки есть источник ресурсов, теряет стимулы искать средства в федеральных или региональных программах. Зато бизнес можно подбадривать к более активным социальным вложениям со ссылками на традицию: «Всегда так жили».

У внешних инвесторов при этом возникает стереотипное представление о неформализованных правилах игры, когда можно войти в регион и получить неопределенный объем социальных обязательств. В свое время с этим столкнулся федеральный ритейл: сети в Татарстане оказались под прессингом региональной власти, лоббирующей приоритеты местной продукции на полках. Здесь у каждого своя логика, но можно понять осторожность бизнеса. Теперь в специфичной ситуации оказался и СИБУР, который при покупке татарских нефтехимических активов в пакете приобрел и слабо структурированный комплекс социальных обязательств.

Таким образом, у принятых здесь отношений между бизнесом и властью обнаруживаются несколько амбивалентных моментов, обусловленных друг другом: повышенная социальная устойчивость, высокий уровень модерации, сниженный уровень формализованных отношений.

Бизнес, впрочем, предпочитает не жаловаться, по крайней мере, публично. Местные давно привыкли и не отделяют себя от власти (руководитель республики – председатель Совета директоров «Татнефти»), новые находят компенсацию: инвестклимат в целом комфортный, ВРП растет, несмотря на кризис, города выглядят прилично, люди едут в регион работать. Вместо претензий здесь принято говорить об «уникальности татарской модели».

#БеседыНаПлатформе 

Тезисы из беседы с политологом Михаилом Виноградовым о сущности GPT-чата.

«Продвинутый и мотивированный троечник»

Чат пришел к нам, наверное, лет на пять-семь раньше, чем можно было ожидать. Для меня сегодня это привет из будущего. Как консультант я пытаюсь научиться с ним взаимодействовать. Есть несколько практических выводов. Например, чат почти всегда врет, когда ты просишь сказать правду. И почти всегда, когда просишь его выдумать, он говорит вещи очень близкие к правде. Поэтому, чем больше вы побуждаете его размышлять, выдвигать гипотезы, тем продуктивнее и полезнее его выводы. 

Чат достигает вершин там, где от него не требуют фактов. Вы можете попросить его дать обзор мировой литературы по той или иной теме, получите интересный результат, который потом стоит проверить: какие-то книжки реально существуют, а какие-то он выдумал – это у него получается отлично. Важно пробраться через его дружественность и понять, что он вас обманывает.

Недавно, демонстрируя его возможности, я попросил его набросать тезисы для кампании по пропаганде кофе среди детей. Чат, конечно, сказал, что не будет этого делать, потому что он за ЗОЖ. Пришлось объяснять: веду контркампанию против этого, но мне важно моделировать стратегию оппонента, понимать его тезисы. Этические моменты не всегда, но, как правило, удается хакнуть. 

Можно экспериментировать, задавая абсурдные вопросы. Я просил проанализировать рассказ Довлатова «Чемодан»: во времена рассказа чемоданы были с колесиками или без? Или сделать рейтинг привлекательности ровесниц Гарри Поттера для него, в том числе выявить, что отталкивает их друг в друге и что притягивает. 

И здесь мой опыт показывает, что, скорее, он продуцирует новое уникальное знание. Фантастика не в том, что он прошерстит миллиарды страниц на всех языках (хотя это уже немало) – он еще и выводы сделает. Задача гуманитарных наук – формирование гипотез, и он ее в значительной степени выполняет. 

Думая про возможные ниши работы с чатом, вижу две основных. Первое – умение задавать вопросы, как в анекдоте: 1 доллар за то, что ударил кувалдой, и 999 долларов за то, что знал, куда бить. И второе – интерпретация ответов. Качество, с которым чат работает, вполне удовлетворительное. Дальше уже возникает вопрос, как ты с этим материалом поступаешь, готов ли ты спорить, уточнять или принимаешь первый ответ.
Важно не столько разобраться в том, как это работает, сколько понять, как это использовать. Как максимально приблизить его к нашим задачам. Например, как спроектировать PR-кампанию по абсурдной или реальной теме: какие слоганы, инструменты, ограничители. В этом плане на сегодня чат выше ожиданий и выше среднего креативщика, но хуже продвинутого. Некоторые вещи он дать не может. Синергия коллективного размышления, мозгового штурма – ей чат пока не обладает. Общение с ним индивидуально, со всеми плюсами и минусами этого факта.

Я бы сказал, что чат – очень продвинутый и мотивированный троечник. Троечник обычно не владеет всеми знаниями, они мешают думать. Он использует минимальный объем знаний, что у него есть, плюс способность небольшими усилиями получить большой результат, в том числе с помощью навыков коммуникации, эмпатии, которая у троечника хорошо развита, потому что его успех в большей степени зависит от его отношений с людьми, нежели от его эрудированности. 

Нужны ли ответы на пятерку в жизни и в политике – большой вопрос. Когда-то писал программу развития спорта в одном из регионов, и мне сказали: «Смотри, есть прошлая программа. Она прошла все согласования. Нужно написать примерно то же самое. Слишком хорошо не нужно». Можно над этим смеяться, но это мудрые слова. Есть продукт, работающий с большой системой, с консервативной подчас. Революционные идеи обречены на саботаж или паралич. Поэтому не то чтобы всегда нужны ответы троечные, но слишком хорошие тоже не заходят там – проект на четверку имеет больше шансов остаться в завтрашнем дне.