Персонификация вторника.
Но вообще это "Мечты" Жан-Франсуа Портеля. Этот бельгийский художник потратил в 1842 году свою Римскую премию на путешествие по Ближнему Востоку, хотя изначально имелось в виду, что на премию лауреат будет жить в Риме несколько лет и впитывать красоту. На то она и Римская премия.
Но вообще это "Мечты" Жан-Франсуа Портеля. Этот бельгийский художник потратил в 1842 году свою Римскую премию на путешествие по Ближнему Востоку, хотя изначально имелось в виду, что на премию лауреат будет жить в Риме несколько лет и впитывать красоту. На то она и Римская премия.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
🇵🇰 доброе золотое
Ещё немного волшебного видения Фердинанда Шанна.
В роли моделей: Египет и Жизель Зелауи. 1989 год.
Есть в чертах Жизель что-то фаюмское.
В роли моделей: Египет и Жизель Зелауи. 1989 год.
Есть в чертах Жизель что-то фаюмское.
Салам, училка!
Photo
Вот несколько портретов из Пушкинского музея. В свое время в мелкой каирской лавке их приобрёл Владимир Семёнович Голенищев, отец-основатель нашей египтологии.
Приобрёл их Владимир Семёнович для услады своих глаз (и чтоб по вечерам тихо шептать "моя прелес-с-сть"), но в итоге финансовое положение вынудило его продать всю египетскую коллекцию, а не только портреты. Из-за внезапного разорения Средне-Уральского золотопромышленного акционерного общества, пайщиком которого была семья египтолога, он оказался полностью разоренным.
Продал он это богатство не абы кому, а Родине: вопрос приобретения коллекции обсуждался на заседании Государственной Думы. Все ценности остались в России, лишь переехали из Петербурга в Москву – там как раз открывался Музей изящных искусств, он же Пушкинский музей.
Приобрёл их Владимир Семёнович для услады своих глаз (и чтоб по вечерам тихо шептать "моя прелес-с-сть"), но в итоге финансовое положение вынудило его продать всю египетскую коллекцию, а не только портреты. Из-за внезапного разорения Средне-Уральского золотопромышленного акционерного общества, пайщиком которого была семья египтолога, он оказался полностью разоренным.
Продал он это богатство не абы кому, а Родине: вопрос приобретения коллекции обсуждался на заседании Государственной Думы. Все ценности остались в России, лишь переехали из Петербурга в Москву – там как раз открывался Музей изящных искусств, он же Пушкинский музей.