Кьертанские новости: о "Препараторах" Яны Летт

Когда-то бесконечно давно, то есть еще до войны, на счастливейшей Санкт-Петербургской Фантассамблее (которой, скорее всего, в прежнем виде уже не будет никогда или, во всяком случае, долго) мы с девочками (с) собрались на мероприятие, которое называлось "Хочу прочитать". Смысл его состоял в следующем: каждый участник жаловался на то, чего ему в литературе не хватает, а другие ему советовали что-то в таком духе.

Я - вечный любитель фэнтези - дежурно поныла, что мне очень не хватает романа, в котором был бы описан мир с собственной политикой и экономикой, причем желательно какой-то небанальной и подробной. Не абстрактное "тридевятое царство", а чтобы прямо понятно было, как это самое царство богатеет, и чем живет и почему. Из былого вспоминались "Сто полей" Юлии Латыниной, но их я не перечитывала так давно, что уже и не уверена, хорошая это книжка или не очень (послушайте, малята, что вам расскажет дед: в 90-е годы пламенная Юлия Латынина писала жанровые романы, причем неплохие).

Посидели, повздыхали, разошлись. Потом было много разного, началась война, вся жизнь, казавшаяся такой надежной и прочной, полетела в тартарары, и желание прочесть фэнтези с подробной экономикой, скажем деликатно, отошло у меня на второй план. И именно тогда мне написала одна из участниц наших тогдашних посиделок, писательница Яна Летт, и сказала, что ее новый роман "Препараторы" может мне понравиться.

Ну, что вам сказать. Во-первых, мне и правда понравилось. Во-вторых, это в самом деле роман, в котором есть и экономика, и политика, и экономика эта - просто огонь. В-третьих, в романе есть некоторые недостатки, к которым я обычно отношусь нервически, а тут вдруг почему-то нет - и это тоже однозначно говорит в пользу "Препараторов".

Континент Кьертания устроен довольно странным способом: большая его часть покрыта субстанцией, называемой Стужа. Стужа - это не просто очень холодные области: это бесконечно опасное место в котором привычная нам реальность сбоит, дробится и искажается. Но главное, в Стуже живут снитиры - основное богатство и проклятие Кьертании, удивительные (и тоже очень-очень опасные) звери, способные отделять душу от тела. Если убить душу, то тело становится не живым, но и не мертвым, и в этом качестве служит бесценным материалом для изготовления всего – от протезов до шасси для «паритеров» (тамошних самолетов) и от приборов слежения до своего рода конвекторов, позволяющих обогревать, отбирая их у Стужи, целые города и поселки.

Добычей снитиров – главным промыслом, от которого зависит весь континент, занимаются особые люди – препараторы. В силу биологических причин они способны усваивать особые эликсиры, позволяющие им выживать в Стуже, успешно бороться со снитирами, а также иметь дело с фрагментами их туш, прикосновение к которым способно убить обычного человека. Любой наделенный даром «усвоения», обязан стать препаратором – выбора у него нет, и все вместе они формируют своего рода орден, спаянный не то, чтобы дружбой, но общностью судьбы – по большей части довольно драматичной и часто не слишком продолжительной.

(продолжение в следующем посте)

#книга_недели

Кьертанские новости: о "Препараторах" Яны Летт (окончание)

Добытые в Стуже драгоценные препараты обеспечивают не только жизнь в самой Кьертании, но и положение державы на международном рынке, служа главным элементом экспорта и методом давления на соседей. Однако лежащая в основании всей этой системы глобальная несправедливость, вечная жертва препараторов, вынужденных год за годом убивать и уродовать себя эликсирами и ежедневно рисковать жизнью, охотясь на снитиров в Стуже, делает экономику Кьертании, на первый взгляд такую устойчивую, весьма уязвимой и хрупкой.

Мир, придуманный Яной Летт, сложен, логичен и подробен. Есть в нем место и социальному неравенству, и поездам, собранным из фрагментов тел снитиров, и религиозным ритуалам, и интригам, и эпидемиям, и контрабанде. Писательница населила Кьертанию добрым десятком героев первого плана – сложных, многомерных, не сводимых к характерным для фэнтези типажам, и еще парой десятков героев помельче – каждый со своей историей, мотивацией, целью. Однако, как оно часто бывает, эти достоинства романа, в какой-то момент без швов начинают перетекать в недостатки: из без малого 600 страниц какое-никакое развитие сюжета начинается, дай бог, в последней четверти. До этого писательница азартно конструирует мир, наполняет его деталями, шлифует и дотачивает героев, а также вдохновенно развешивает по стенам ружья, из которых до конца романа ни одному так толком и не удастся выстрелить.

И тем не менее, как я уже сказала выше, почему-то эта несбалансированность не вызывает ни раздражения, ни разочарования. Во-первых, Летт – выпускница филфака МГУ, и с языком у нее отношения одновременно и деловые, и романтические: несмотря на изрядное количество мелких ляпов и опечаток (дорогое издательство Wonder Books, что там у вас с редакторами и корректорами, чертовски, знаете ли, бесит), это очень хороший – плотный, но при этом не перегруженный, местами поэтичный, местами по-хорошему четкий и суховатый текст. А во-вторых, нехарактерным для жанровой литературы образом «Препараторы» удерживают читателя не столько авантюрным драйвом, сколько перспективой неторопливого обживания, освоения в придуманном писательницей мире. Рефлексивно, но мимолетно затрагивая классические тропы фэнтези («школа магии», «заточенная в замке принцесса», «темный рыцарь с разбитым сердцем», «ученик – учитель» и т. д.), Летт скользит по ним в сторону скорее уютного, неспешного и обстоятельного миро- и бытописания, чем ладного ремесленного конструкта.

Что, впрочем, не означает, что я бы не хотела увидеть, как развешанные писательницей ружья стреляют, а сюжетные шестеренки, только-только начавшие крутиться к концу книги, выходят на проектную мощность. Словом, вторую часть «Препараторов» (а она явно будет – роман прерывается клиффхэнгером такого размера, что бросить читателя с ним наедине было бы просто бессовестно), я, пожалуй, тоже прочту.

#книга_недели

Постсоветские боги
Даниэль Бергер. О нечисти и не только. М.: АСТ, РЕШ, 2023.

Отправной пункт, от которого обречен стартовать любой разговор о книге Даниэля Бергера "О нечисти", это "Американские боги" Нила Геймана. Та же идея в основании - крепко полинявшие со временем сверхъестественные существа продолжают жить (или, вернее, влачить жалкое существование) среди людей, которые в них больше не верят, не чтут их и не боятся. Схожая пестрота и разнообразие: подобно тому, как у Геймана древнескандинавские боги сосуществовали с богами африканскими или индейскими, на страницах "О нечисти" соседствуют и священная береза народов Севера, и забредшая некогда на территорию Абхазии, да там и осевшая греческая сирена, и вполне себе конвенциональный христианский ангел, и среднерусские русалки, и кыргызский албастры... Словом, все постсоветские флаги в гости будут к нам - опять же, как и у Геймана, только империя другая, не Британская, а Российская.

Самая же очевидная, лежащая на поверхности разница между "Американскими богами" и "О нечисти" состоит в том, что если Гейман свои истории все же худо-бедно собирает в роман, то "О нечисти" - это сборник рассказов. История албастры, устроившегося на должность экспоната в заштатный музей и подружившегося с кладбищенскими гулями, никак не пересекается с историей джинии, трудящейся на фабрике Гознак, несмотря на то, что события в обеих явно разворачиваются где-то по соседству. А повесть об упыре, сожравшем комиссара и на этом основании проникшемся революционным духом, не связана с историей башкирского водяного-шуликуна, мобилизованного на гражданскую войну, хотя теоретически ничто не мешает героям встретиться. Изредка на периферии одной новеллы мелькнет протагонист другой, но таких редких промельков недостаточно, чтобы объявить "О нечисти" романом в рассказах.

Однако это формальное расхождение между текстами Геймана и Бергера менее глубоко, чем может показаться. Целостность и единство, которого автор "Американских богов" достигает сюжетными методами, у Бергера обеспечивается средствами языковыми.

И вот тут, пожалуй, будет уместно вспомнить еще одного автора, на которого Бергер тоже явно ориентируется, причем - в силу общности языка и культурной традиции - даже, вероятно, сильнее, чем на Геймана. И это, конечно же, Гоголь, причем Гоголь веселый - то есть скорее из "Ночи перед Рождеством", чем из "Страшной мести". Черти, водяные и лешие (да даже и более экзотические персонажи) Даниэля Бергера явно прибыли откуда-то из окрестностей Диканьки - возможно, по дороге сделав остановку в гостях у Каверина или Шварца. Говоря о своей любимой нежити, автор совершенно отчетливо и, думаю, вполне рефлексивно включает обаятельную и ироничную гоголевскую интонацию, так же, как Гоголь, временами от почти площадного юмора взмывая к звенящим поэтическим вершинам и тут же с веселым "ух" рушась обратно.

Не все тексты сборника одинаково удачны - так, на мой вкус, последнюю повесть "Гуляй, песня", суетливую, перегруженную и насквозь вторичную, можно было бы и вовсе опустить. Однако в лучших текстах (а их таких наберется не меньше половины книжки) Бергеру удается самым органичным и необыкновенно симпатичным образом привить англоамериканскую традицию городского фэнтези к родными (окей, двоюродным) фольклорным осинам.

С вами была рубрика #книга_недели, дальше - чудесный "Спрингфилд" (первый тамиздат в моих обзорах), а потом словно бы для меня написанный "Настройщик" Дэниэла Мейсона.

В отпуске (а у меня - не поверите - и правда отпуск, и до вторника я из него не вернусь) совсем обленилась - читаю книжки исправно, а вот писать про них - нет, не пишу. Поэтому давайте у нас сейчас будет рубрика #книга_недели, но в сокращенном - тезисном, так сказать - варианте.

С несколько теплохладным удовольствием прочла роман Андрея Подшибякина "Последний день лета", который, конечно же, еще одна - и вполне достойная - вариация на тему "Оно" Стивена Кинга. Четверо восьмиклассников, ненароком пролив по паре капель своей крови в опасной близости от проклятых курганов Танаиса, вызывают к жизни древнее зло. Которое, как оно в таких случаях обычно и случается, сначала творит немного блага, но потом разворачивается во всей своей монструозной красе, и тут уж знай уворачивайся.

Важное достоинство романа - его сеттинг: на дворе 1993 год, Москву сотрясает путч, горит парламент, а Ростов-на-Дону (именно там разворачивается действие) тем временем цветет могилами братвы, затеявшей очередную сложносочиненную криминальную войну. В этом контексте герои романа - жирдяй-интеллигент, СДВГ-шник из пьющей семьи, добрый младший брат безжалостного бандюгана и никому в целом мире не нужный мальчик-сирота, уязвимые, одинокие и вынужденно бесстрашные - оказываются одновременно и перышками, затертыми между жерновами большой истории, и единственным оплотом жизни перед лицом постиронической смерти, вползающей в ничего не подозревающий южный город. Если вы застали 90-е подростком, в романе Подшибякина вы узнаете их во всех неприятных подробностях и, возможно, испытаете странное чувство где-то между "добрый день, моя юность, боже мой, до чего ты прекрасна" и "господи, как же хорошо, что я вырос".

Второе важное достоинство "Последнего дня лета" - искреннее желание автора сделать читателю хорошо и интересно. "Последний день лета" - крепкий, с комфортной скоростью катящийся от начала к финалу мистический триллер, достаточно многослойный, чтобы пробуждать в читателе эмпатию, и при этом достаточно динамичный, чтобы никто не заскучал.

Ну, а недостаток, в сущности, только один. По-настоящему выдающийся хоррор - это тот хоррор, где самому автору больно или страшно (именно так - нутряными страхом и болью - написаны лучшие вещи Стивена Кинга). Андрею Подшибякину - человеку умному, остроумному, похоже, очень симпатичному и явно сугубо рациональному - от им же самим придуманных ужасов очевидно не страшно, да и больно не особенно - разве что так, ретроспективно, почти ностальгически. В результате и текст его выходит остроумным, симпатичным, рациональным - но и только.

Поэтому если вам хочется настоящего русского "Оно", облитого горечью и злостью, то в очередной раз порекомендую вам больный и страшный как для самого автора, так и для читателя роман Карины Шаинян "С ключом на шее". Ну, а если хочется просто увлекательного, ладно скроенного и при этом вовсе не пустого русского триллера, то вот вам "Последний день лета" - то, что надо.

Дэниел Мейсон. Настройщик. М. Фантом Пресс, 2023. Перевод М. Кульневой.

"Настройщик" Дэниела Мейсона понравился мне больше, чем его же "Зимний солдат", которого, я знаю, многие заслуженно полюбили в прошлом году. Возможно, дело не в Мейсоне, а во мне - ну, или во времени: мне сложно и очень не хочется читать сейчас книги о войне - особенно такой, в которой слишком многое напоминает о войне нынешней. Так или иначе, о "Зимнем солдате" я писала год назад в запрещенном медиа, на которое нынче и ссылку не поставишь, но вы найдете, если интересно. А сегодня поговорим о "Настройщике".

В сущности, этот роман – очередная вариация конрадовского «Сердца тьмы». Возможно, кстати, в этом отчасти кроется причина моей очарованности «Настройщиком»: я настолько беззащитна перед Джозефом Конрадом, что беззащитность эта переносится и на все его римейки. Но, как говорится, есть нюанс: если герой Конрада ехал в сердце черной Африки, чтобы встретить там неизъяснимый и гибельный ужас, герой «Настройщика» едет в сердце Бирмы, чтобы встретить там неизъяснимую красоту – в сущности, не менее (если не более) губительную.

Викторианская эпоха. Настройщик роялей из Лондона Эдгар Дрейк – застенчивый, мечтательный обыватель – получает странное предложение от военного ведомства. Эдгар должен отправиться в далекую Бирму, чтобы там, посреди джунглей и дикарей, настроить рояль доктору Кэрроллу – эксцентричному врачу, фактически в одиночку, опираясь исключительно на силу современных лекарств и европейское искусство, поддерживающему мир на границе мятежных племен. Неожиданно для себя Эдгар принимает это предложение – и с этой точки стартует его путешествие в то, что поначалу можно принять за сердце тьмы, но что при ближайшем рассмотрении оборачивается сердцем света.

Начинаясь как история вполне реалистическая – Эдгар готовится к поездке при помощи своей практичной жены, препирается с военными, собирает необходимые инструменты, садится на корабль, понемногу «Настройщик» приобретает черты сна. Все глубже погружаясь в диковинный, так не похожий на надежную и ясную Англию яркий мир, Дрейк сначала незаметно для себя сползает, а после с головокружительным восторгом рушится в непостижимое и иррациональное. Бирма оказывается не примитивным грубым мирком, нуждающимся в просвещении, но земным раем, полным собственной культуры, истории, тайн, неизмеримо более древних и глубоких, чем те, что может предложить простенькая и понятная Европа.

Если же вернуться в плоскость сюжетную, то дорога на дальний имперский форпост к доктору Кэрроллу оказывается куда опаснее, чем казалось поначалу. Та часть Бирмы, куда пролегает путь Эдгара Дрейка, пылает мятежом, и прорываться туда приходится буквально с боями. Доктор Кэрролл, живущий в окружении боготворящих его бирманцев, при встрече тоже оказывается куда экзотичней и таинственней, чем можно было ожидать (хотя и совсем не в том смысле, что конрадовский Курц). Его методы поддержания порядка регионе лежат где-то на стыке шаманства, европейской науки и гипноза. Его цели далеки от декларируемых. Но главное – мир вокруг Кэрролла сияет немыслимой красотой, выжигающей сетчатку в глазах скромного лондонского настройщика и уводящей его за грань реальности – навстречу тому, что нельзя ни объяснить, ни понять, только принять всем своим естеством (вместе, как водится, с неизбежными побочками).

«Настройщик», конечно, постколониальный, а значит, по сути своей антиколониальный, анти-экзотизирующий роман. Но, пожалуй, несмотря на всю мою любовь к постколониальной тематике именно в таком ее прочтении, для меня он стал в первую очередь романом о зачарованности чуждым, о настоятельной (и, кажется, преимущественно европейской) потребности раствориться в иноприродном. Но, как ни странно, еще и романом о stick to your own, о собственных границах – и о соблазне их покинуть, ради чего-то, что убьет тебя, не заметив. Словом, как ни крути, опять очень актуальная книга – впрочем, какая книга сейчас не актуальная, если читать ее, обратив глаза зрачками в душу.

#книга_недели

Борис Акунин. Яма. М.: АСТ, 2023.

Давайте я скажу сразу (чтобы дальше можно было просто не читать, хаха): «Яма» автору не удалась. Не в том смысле, которого я опасалась, но не удалась совершенно определенно.

Я подписана на некоторое количество турбо-патриотических каналов – так вот, в них Акунина слаженно несут по кочкам за политические аллюзии и «либеральную пропаганду». Начитавшись проклятий, я с некоторой обреченностью ждала многозначительного авторского подмигивания (терпеть такое не могу), но вот честно – «доктор, откуда у вас такие картинки». Признаков фиги в кармане обнаружено не было. Более того, отсутствие этой самой фиги проговорено в тексте буквально – Маса (в первой части романа он выступает в роли рассказчика) меланхолично замечает, что в книгах о приключениях разговоры о политике излишни, потому что если бы человек хотел почитать о политике, он бы купил газету.

Однако на этом хорошие новости про «Яму» заканчиваются. Попробую примерить на себя костюмчик Эраста Петровича и по пунктам объяснить, что же в романе пошло не так (спойлер – все).

Во-первых, откопав-таки стюардессу Фандорина (да, в романе он вновь появляется – хотя и не в главной роли), Акунин, кажется, нарушил какое-то правило воскрешения мертвых. Восставший из гроба Эраст Петрович совершенно не похож на себя прежнего. Доверчивый до идиотизма, слабый, бестолковый и нерасторопный, он выглядит даже не бледной копией того Фандорина, которого мы знали и любили, а прямо-таки тряпичной куклой в циллиндре.

Во-вторых, собственно главный герой – верный фандоринский оруженосец Маса, Масахиро Сибата. С ним тоже не все ладно. В предыдущем романе нынешней, кхм, продуктовой линейки «Просто Маса" он более или менее соответствовал тому образу, который сложился у преданного читателя фандоринианы. Он был сообразительным и бойким, но, в общем, простоватым парнем, кое-чего нахватавшимся у своего блистательного господина, но не так, чтобы многого. В «Яме» же с героем происходит удивительная метаморфоза: если Эраст Петрович, скажем так, пессимизируется, то Маса, напротив возносится, превращаясь одновременно и в форменного супермена, и в глубокого аналитика, и даже в писателя.


В-третьих, история, в которую вляпывается эта парочка незнакомцев (повторюсь, и Фандорин, и Маса выглядят в "Яме" в лучшем случае собственными однофамильцами), заставляет заподозрить Бориса Акунина в пристрастии к компьютерным играм. Пытаясь освободить Эраста Петровича, по-дурацки угодившего в лапы врагов, Маса словно бы переходит с одного уровня на другой, причем каждый завершается поединком с боссом и его убийством. По идее, каждый следующий уровень должен быть сложнее предыдущего, но на практике все они оказываются разочаровывающе простыми – герою нигде не грозит реальная опасность, все проходит без сучка без задоринки, декорации собраны из картона – да и с самими боссами на графике явно сэкономили.

С финалом же вышло прямо совсем неловко: я просто не могла поверить, что вот это недоразумение и есть развязка, поэтому в полном недоумении скроллила еще двадцать страниц с картинками (зачем-то книга завершается именно ими – как будто место лишнее осталось) в напрасной надежде на какое-то развитие. Но нет.

Ну, и в-четвертых, юмор. Первая часть романа (пожалуй, наиболее «готовая» – в отличие от последующих, больше похожих на скупой синопсис) написана от лица Масы, решившего потягаться с «Ватсоном-сэнсеем» (с) в литературном мастерстве, и очевидно некоторые пассажи в ней замысливались как смешные. Ну, в общем, нет: мы давно знаем, что юмор – не сильная сторона Акунина, но тут оно особенно заметно.

Словом, все могло бы быть куда как хорошо – когда ж еще откапывать Фандорина, как не сейчас, когда миру так нужен любимый герой. И жанр такой подходящий – светлый и утешительный детектив, в котором добро неизбежно побеждает зло. И сюжет – при всей его безумной завиральности – можно было бы довести напильничком. Но увы – получилась эдакая «Планета воды», только, пожалуй, еще хуже (хотя, казалось бы, куда уж).

#книга_недели

Долго оттягивала, не читала нового Уэльбека (мало мне своих ярости и тоски, чтоб ещё чужие впитывать), а какой же он оказался хороший. Не желчный, как обычно, но бесконечно печальный. "Про важное" (как обычно, крах Европы и европейских ценностей), но не в формате " жги, Господь", а с прощальной нежностью и щемящей любовью. Не про окарикатуренные типажи, а про трогательных и нелепых живых людей и их бытовые, скучные трагедии. "Уничтожить" в этом смысле похож на любимый мой роман Мишеля Уэльбека "Карта и территория", а ещё, как ни странно, на "Перекрёстки" Джонатана Франзена, в которых "важное" и "глобальное" тоже не застит мелочно человеческого, а лишь подсвечивает его тёплым закатным светом. Словом, правда - даже если вы боитесь Уэльбека, как боюсь его я, сделайте исключение для этого романа. Он прекрасный.

#книга_недели

Алла Горбунова. Ваша жестянка сломалась. М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2023.

Это прямо удивительно, до чего от меня уходят все слова, когда речь заходит о прозе Аллы Горбуновой. Казалось бы, долгие годы тренировок научили меня разбирать на части, рассматривать изнутри и собирать обратно все, что угодно - от детектива до трактата. А вот тут сбоит. Но если в случае с книгой "Конец света, моя любовь" что-то еще можно было из себя выжать, то с новой повестью Горбуновой "Ваша жестянка сломалась" ничего вообще не клеится. Писать о ней - это примерно как пытаться пересказать сон, стихи или психоделический трип. В сущности, книга именно так и устроена - как длинное стихотворение, как сон или психоделический трип.

Формально "Жестянка" - нормальная такая фантастика об искусственном интеллекте, машине по имени Елена. Человек надевает на ухо клипсу со знаком бесконечности, и Елена позволяет ему или ей прикоснуться к абсолютному знанию, пережить некий сверхчувственный опыт, одновременно оставляющий тебя прежним и меняющий до неузнаваемости. И конечно, все попытки этот опыт вербализовать выглядят одновременно беспомощно, нелепо и жутковато.

Представили? Вот примерно так же работает и текст Горбуновой - ты надеваешь клипсу открываешь книгу, а через 253 страницы выныриваешь, прикоснувшись к чему-то такому, для чего в русском (да, боюсь, и ни в каком другом) языке определенно нет слов - разве что бессвязное мычание.

Помычу, в общем, еще немножко.

"Ваша жестянка сломалась" - это гимн сложности и разнообразию, миру и войне, вечной жизни и огненному всесожжению, неуязвимости и душераздирающей беззащитности всего сущего. В нем есть место и философу Эвальду Ильенкову, и доктору Менгеле, и слепоглухой девочке из Китая, и дочери Муамара Каддафи, и Роршаху из фильма Зака Снайдера, и водителю бетономешалки из Кигали, и санитарке в московском хосписе, и поэту-кочегару из Петербурга, и полковнику Курцу из "Апокалипсис сегодня", и президенту Путину, и дельфинихе, потерявшей свое дитя. У каждого из них своя история взаимодействия с Еленой, свой сверхчувственный опыт, который можно выразить только в песне - ну, или во всей жизни без остатка. В "Жестянке" есть и самая свежая новостная повестка, и болтовня на интернет-форумах, и классическая философия, и галлюцинаторный бред. В ней "все не так однозначно", но не в политическом, а в экзистенциальном смысле слова.

Я знаю, что алхимия Горбуновой действует не на всех - собственно, помимо себя я могу вспомнить только одного человека (Юрия Сапрыкина), которого штырит так же сильно и остро - что, впрочем, совершенно не исключает существования других таких же. Не знаю, подействует ли эта алхимия на вас, но на меня - до слез и катарсиса. Слов нет - в прямом смысле слова.

#книга_недели

Александра Яковлева. Иные. Букмейт, 2023.

Когда-то давно я внутри своей головы разделила все книги на «сделанные» и «боговдохновленные», или, если угодно, написанные головой и написанные сердцем (на самом деле, какой-то другой частью писательской личности, но пусть для простоты будет сердце). Понятно, что деление это условное: если книга писалась сердцем совсем уж без применения головы, читать ее невозможно (кто первый скажет слово «автофикшн»?). А в хороших книгах, написанных головою, нет-нет да и прорвется сердце. Самый характерный пример такого рода – Борис Акунин. Хоть я и не поклонник его позднейшего творчества, первые романы фандоринского цикла я считаю важнейшей вехой в истории постсоветской литературы – и вот в них рациональная «сделанность» гармонично уравновешивается какой-то милой избыточностью в том, что касается языка, антуража и героев.

Есть мнение, что «сделанная» книга – это всегда легко, но так, на мой взгляд, думают только те, кто никогда не пытался ничего «сделать». Своих «Иных» Александра Яковлева, думаю, скорее «сделала», чем родила в творческих муках, но буквально десяти страниц достаточно, чтобы понять, как же это классно и умно сделано, сколько там труда, фантазии, кругозора и просто умения аккуратно распутывать сюжетные петли.

1940 год, девушка Аня, в прошлом Анники, живет в Ленинграде со своим братом, работает швеей и скрывает тягостную тайну – стоит ей всерьез разволноваться и утратить контроль, как голос ее превращается в мощнейшее оружие, своего рода акустическую бомбу. Очередной Анин «срыв» приводит к драматическим последствиям: девушкой и ее даром начинают не по-доброму интересоваться советские спецслужбы, а параллельно с этим о ее существовании узнают оккультисты из нацистского Аненербе…

У романа есть стройный, стремительный сюжет, но по дороге Яковлева проявляет редкую по нынешним убористым временам писательскую щедрость. Наряду с Аней-Анникой и двумя не то ангелами, не то демонами, спорящими за ее душу – немецким магом-гипнотизером и советским офицером со странной резистентностью к его магии – писательница населяет роман еще добрым десятком выпуклых персонажей, далеко выходящих за рамки жесткой сюжетной необходимости. Здесь есть и еврейский мальчик-шахматист, и женщина-ученый (сегодня мы бы назвали ее психологом), и ассистентка немецкого мага со сложной душевной организацией, и много кто еще. В «Иных» есть и элегантные флешбэки, из которых мы узнаем, как же Аня с братом оказались там, где оказались, и любовно выписанные локации – то нищая карельская деревушка, то сумрачный немецкий замок, то подземелье тайного советского института… И в этих излишествах, в этих не обязательных, казалось бы, для крепкой жанровой прозы деталях проступает в тексте Яковлевой то самое «сердце» - то самое теплое писательское дыхание, способное сбалансировать холодноватый расчет «головы».

Возвращаясь к метафоре «сделанности», нужно отметить, что, в общем, понятно, из чего «сделаны» «Иные». Это и Стивен Кинг (больше всего в романе Яковлевой от «Кэрри», «Воспламеняющей взглядом» и «Института»), и «Люди Х» со всеми их сиквелами и вбоквелами, и Анна Старобинец (в блербе на обложку я вспомнила ее «Лисьи Броды», но, пожалуй, с «Первым отрядом» сходства больше), и даже Дмитрий Быков – последняя сцена «Иных», в которой герои узнают о начале войны, почти буквально повторяет финал «Июня». Однако ориентируясь на все вышеперечисленное, Александра Яковлева ухитряется нигде не впасть в грех копирования: опираясь на великих (окей, выдающихся), она строит нечто собственное, характерное и многообещающее.

Я не совсем разобралась, но кажется, «Иные» - часть большой вселенной, с комиксами, блэкджеком и группой «АИГЕЛ». Я к таким вещам отношусь настороженно – помним мы все эти «Вселенные «Метро 2033» и «Этногенезы», добра от них не жди. Может, дальше и правда пойдет какой-то коммерческий продукт, но пока прямо хорошо. Ну, и вспомним еще разок тот же «Первый отряд» Старобинец – часть франшизы, конечно, но какая книжка.

#книга_недели

Наконец дослушала "Эклиптику" Бенджамина Вуда, вышедшую в прекрасном переводе Светланы Арестовой в издательстве "Фантом-Пресс". Процесс занял почти два месяца, но не потому, что с романом что-то не так, а просто потому, что со временем на слушанье было не очень. Слушать хорошо в долгой поездке или когда неспешно прогуливаешься вечером перед сном, а не когда безумной белкой скачешь по веточкам недоделанных дел. Ну, в общем, это был традиционный зачин в стиле "то-ли-жалуюсь-то-ли-хвастаюсь", а теперь, собственно, "Эклиптика".

Несколько лет назад у нас уже выходил роман Вуда "Станция на пути туда, где лучше" - довольно жуткая история про мальчика и его слетевшего с катушек папу. Писала о нем когда-то для запрещенного медиа - можете глянуть. Но вообще-то для понимания нынешнего романа это совершенно не обязательно - "Эклиптика" на "Станцию на пути туда, где лучше", не похожа настолько, что я на всякий случай даже проверила, тот ли это Бенджамин Вуд или какой-то другой слепой древний грек с тем же именем.

Середина 1960-х годов. На небольшом живописном острове в Принцевом архипелаге (сорок минут на пароме от Стамбула) расположился не то скромный пансионат, не то тайный приют для разного рода художников в широком смысле слова. Сюда приезжают драматурги, архитекторы, писатели, живописцы, скульпторы и прочий творческий люд, чтобы в строгой изоляции от мира ловить сбежавшую или просто отлучившуюся музу. Ну, или не ловить, но смиренно дожидаться.

Попасть сюда сложно, выбраться тоже непросто, оставаться можно почти бесконечно. Этой последней возможностью бессовестно злоупотребляют главная героиня - утратившая вдохновение (зато подхватившая тревожную депрессию и любовную обсессию) художница Элспет Конрой, а также ее друзья - драматургиня, застрявшая посреди пьесы, архитектор, не способный закончить работу над главным проектом своей жизни - величественным собором, и знаменитый писатель, трагически беспомощный перед своим недописанным великим романом. Их жизнь тиха, размеренна и по большей части совершенно непродуктивна, однако в какой-то момент в нее с треском вламывается новый постоялец - семнадцатилетний юноша, очевидный гений, псих и беглец. Что-то в нем кажется Элспет неуловимо знакомым, но попытка распутать связывающую их нить (в сущности, роман – это череда пространных флэшбэков) одновременно распаковывает дремавшее в героине вдохновение и пускает весь привычный уклад пансиона под откос.

Я с некоторой настороженностью отношусь к романам, написанным мужчиной от лица женщины – не из-за какой-то там апроприации, в которую не верю, но просто из-за того, что очень уж легко сфальшивить. Вуд справляется с этой задачей на диво чисто – его Элспет в самом деле женщина, а не мужчина в юбке и не условная бесполая говорящая сущность. Пожалуй, навскидку могу вспомнить только один в том же смысле успешный роман – прочно сегодня забытый (и очень мной любимый) «Браззавиль-Бич» Уильяма Бойда, на который роман Бенджамина Вуда и в целом-то очень похож общей миражностью, авантюрностью и впечатляющим набором ложных концовок. Но если Бойд концентрировался на причудливом устройстве человеческой психики как таковой, то у Вуда фокусировка уже – его интересует природа творчества и тонкая грань, отделяющая его от помешательства. Героиня «Эклиптики» ищет выход из сумрачной тюрьмы своего «я» и, в слепой ярости пробивая ее стену, вываливается в пространство свободного художественного полета. Но встречающий ее свет оказывается одновременно целительным и испепеляющим.

Если совсем уж придираться, то придется признать, что "собран" роман Бенджамина Вуда довольно неряшливо, да и без головокружительного финального твиста (готовьтесь – он будет) я бы, честно говоря, обошлась – нормально же, как говорится, общались. Но сама история художника, бьющегося головой о творческий ступор и преодолевающего его самым диким и разрушительным способом, впечатляет без всяких оговорок.

#книга_недели

Читаю-то я как раньше - в смысле, две-три книжки в неделю, а вот пишу совсем не как раньше - все же с уходом из запрещенного медиа трудолюбия у меня слегка поубавилось. Попробую хотя бы изредка рассказывать о прочитанном, чтобы не пропадало совсем уж бесследно.

Вот, например, пару недель как закончила "Пардес" Дэвида Хоупена ("Фантом-Пресс", перевод Юлии Полещук) - очередную "Тайную историю", id est историю о токсичной и самозабвенной юношеской дружбе. Употребив слово "очередная", я, пожалуй, несколько погрешила против истины - типологически "Пардес", конечно, "тайная история", но все же не вполне очередная. И таковой ее делает важнейшее свойство, лежащее в основе хороших "тайных историй" и безошибочно отделяющее их от плохих, а именно наличие в тексте большого и настоящего (в смысле, прожитого, а не торопливо нагугленного автором) культурного субстрата.

В собственно оригинальной "ТИ" Донны Тартт такой субстрат - это античность, сильнейший наркотик из всех. В "Словно мы злодеи" М. Л. Рио - Шекспир. А вот у Хоупена на этом месте - герметичный мир талмудической премудрости.

Почему это важно и почему нельзя просто взять и рассказать историю о том, как пять (шесть, семь) юных людей так страстно друг по другу упоролись, что кого-нибудь обязательно порешили? Потому что (говорю вам как человек, проживший в "тайной истории" пять счастливейших лет) просто друг по другу на одной только гормональной тяге так не упорешься. То есть гормоны очень важны, но надо иметь еще и какой-то максимально эзотеричный предмет, пьянящий мозги и вынуждающий делать странное вместе с теми, кому напекло голову тем же самым. И чем лучше автор знает и чем сильнее любит лежащий в основе повествования предмет, тем больше шансов, что темная романная химия выплеснется за пределы текста и захлестнет читателя.

В общем, как вы уже поняли, с субстратом в "Пардесе" все хорошо. Головоломная философия иудаизма, мощно перекатывающаяся под тонкой корочкой школьной драмы, обеспечивает роману нужную глубину, не оставляя читателю сомнений: да, от такого поехать крышей – раз плюнуть.

С сюжетом дела обстоят похуже. Семнадцатилетний юный ортодокс Арье из безрадостного Бруклина переезжает в солнечную Флориду, меняя унылую олдскульную ешиву на модную школу для продвинутых детишек из еврейских семей. Из всех доступных компаний он вливается в самую выпендрежную –предельно развращенную, интеллектуально рафинированную и, как водится, составленную сплошь из подранков-травматиков. В их обществе Арье вступает в нервический диалог с собственной верой, теряет девственность, учится пить и употреблять наркотики, разбивает сердце (сначала свое, а потом еще парочку) – ну, и так далее, вплоть до мрачной концовки.

Метаморфозам, происходящим с Арье, признаться, не хватает психологической убедительности - трудно поверить, что глубоко верующий мальчик под влиянием коллектива меняется настолько быстро, кардинально и безболезненно. Друзья героя тоже, в общем, могли бы быть чуть больше 3D, а родители его даже до уверенного 2D не дотягивают – так, прерывистный контур. Да и путь к драматичной развязке, в самом начале намеченный указателем в виде бесхитростного клиффхэнгера, многовато петляет и путается. Порой кажется, что Хоупен по обыкновению большинства дебютантов решил упаковать в книгу все, что накопилось у него в десятке заветных тетрадочек, а добра там накопилось немало, и не все оно роману на пользу.

Но несмотря на некоторую нескладность, в «Пардесе» есть главное – живая, тянущая и нездоровая подростковая эмоция, укорененная в сложной и большой культурной традиции – чуждой для читателя, но бесконечно родной для автора. Говорят, литература позволяет безопасно переживать тот опыт, который мы в реальности пережить не можем или не очень хотим, примерить на себя чужую кожу. Если вы соскучились по пубертату и хотели бы снова пройтись в подростковой шкурке, но так, чтобы без гормональных качелей, прыщей и прочей ерунды, вам в «Пардес».

#книга_недели

Долго колебалась, писать ли о книге Арена Ваняна «Демонтаж», вышедшей в «Издательстве Ивана Лимбаха». Признаться, в прежней жизни я бы влепила автору жирный трояк, отметила дарование и принялась ждать второго романа. Но нонеча не то, что давеча, поэтому роман о том, как Армения попала в ту точку, в которую попала, заслуживает внимания при всех своих слабостях и недостатках.

«Демонтаж» роман очень дебютный. А это значит, что автор постарался положить в него вообще все, что накопилось – от семейной саги о праведниках и доносчиках до ненаписанной пьесы-притчи; от рассказа о сексуальном насилии в условиях закавказского патриархата до рефлексии теракта в армянском правительстве в 1999 году; от военной прозы до прозы псевдо-дневниковой и эпистолярной; от детектива до любовного романа и даже гей-новеллы. Все эти элементы наползают друг на друга, сплющиваются, обрываются - уложить в 432 страницы то, что хотело бы быть романом-эпопеей (или несколькими романами-эпопеями), невозможно.

Впрочем, поначалу все идет неплохо. 1991 год. Молодая ереванская интеллектуалка, высокомерная девочка из «хорошей семьи» Седа увлечена идеями национального возрождения Армении. Вместе с мужем, милым недотепой Сако они провожают на фронт друзей, желающих вернуть армянам священную землю Арцаха. Сестра Сако – юная Нина, переехавшая к родным из деревни, засматривается на одного из будущих героев – молчаливого Рубо. И над всем этим плещут флаги и величественно звучит армянский гимн.

Однако скоро на смену празднику патриотизма приходит горькое похмелье. Армения в блокаде, в городе нет света, еды и тепла. Седа и Сако топят дровами буржуйку (горожане рубят вековые деревья на улицах Еревана), продуктовая посылка из Москвы – главный источник пропитания, а похороны очередного погибшего на войне соседа означают лишь, что в доме ненадолго включат электричество.

Война из возвышенного подвига превращается в жуткую и бессмысленную бойню. С фронтов возвращаются бывшие герои – люди с пустыми глазами и руками по локоть в крови. Трещит и разваливается брак Седы и Сако, а отношения Нины и Рубо – поначалу такие красивые и романтичные – выруливают совсем уж в жуткую точку.

Люди уезжают, Ереван сначала пустеет, а после заполняется какими-то странными чужаками. Тотальная коррупция становится нормой, убийства – стандартным способом разрешения конфликтов. Главное настроение времени – усталость, разочарование, неловкость за недавний патриотический порыв.

Честно сказать, в этот момент (то есть примерно на середине) роман теряет связность и внутреннюю логику. Герои начинают произносить бесконечные (иногда по десятку страниц) напыщенные монологи и писать друг другу длиннющие письма. Всплывают какие-то новые персонажи, нужные только для того, чтобы произнести очередной монолог или написать очередное письмо – словом, все идет наперекосяк.

Ситуация немного выправляется только в самом конце – Сако давно погиб, Седа с двумя сыновьями уехала из Еревана в Россию, Нина много лет как в Америке. После долгой разлуки все они вновь встречаются в Москве летом 2019-го – младший сын Седы женится, Нина прилетела на свадьбу. И посмотрев друг другу в глаза, все они понимают: нет – старое пламя не погасло, оно лишь присыпано пеплом и готово вспыхнуть вновь. Круг не разомкнут и, похоже, никогда не разомкнется.

Как я уже сказала, «Демонтаж» книга очень несовершенная (хотя я верю, что следующий роман Ваняна будет лучше – я чувствую в авторе большой, извините за канцеляризм, потенциал). Но даже в этом юношеском и кривоватом тексте есть нечто очень нам всем сегодня нужное. С одной стороны, более ясное видение армянской трагедии, очередному акту которой мы только что стали свидетелями. С другой – общее понимание того, как выглядит спираль унижения – ресентимента – возрождения – унижения и нового ресентимента. Армянская весна, армянское лето, армянская осень, зима – и снова весна. Подставьте на место Армении любую другу страну (нашу, например) – получите тот же результат.

#книга_недели

Рубрика #книга_недели опять подзаросла у меня чертополохом, но сегодня все же расскажу вам про «Экземпляр» - дебютный роман Юлии Купор, который выходит к ярмарке «Нон-фикшн» и, в принципе, вполне мог бы стать пятым в сегодняшнем обзоре хорроров.

Первое, что нужно знать про эту книгу - в ней много (очень, очень много) волшебной пыльцы, которую нельзя ни подделать, ни украсть, ни купить, только генерировать внутривенно. Второе – он одновременно и неполный, и избыточный, и вообще во все стороны кривоватый. Ну, и, наконец, третье: если на одну чашу весов сложить пыльцу, а на вторую – кривизну и изъяны, то первая чаша всё равно гулко стукнется об пол.

У Купор есть два ориентира: с одной стороны, Михаил Булгаков, с другой – Алексей Сальников. От второго писательнице достался безликий уральский городок Воскресенск-33, применительно к которому фраза «застрял как муха в янтаре» выглядит не избитой метафорой, но скучной констатацией факта. От первого «Экземпляр» унаследовал историю великой любви, ради которой ничего не жалко, скромного уездного дьявола, по совместительству главу местной АДминистрации Роберта Векслера (результат гибридизации Роберта-Дьявола и Воланда), его мертвую свиту, и общую атмосферу карнавальной чертовщины – сразу и развеселую, и жуткую. На пересечении двух этих традиций – сравнительно новой и почтенно-классической – и лежит роман.

Беспросветным утром начала октября (ноябрь в романе так и не наступит, потому что время в Воскресенске-33 ходит не кругами даже, но петлями) Костя Григорьев встречает в единственном на весь город торговом центре своего бывшего одноклассника Женьку. В детстве Женька, дитя потомственных алкоголиков, был классическим изгоем, легальной жертвой ребят постарше и посильнее. Костя же, главный в классе красавчик и мажор (does anybody here remember это пыльное слово?), рос в семье богатой и благополучной. Сейчас же в собственный актив Костя может записать разве что брак с первой школьной красавицей Дианой Белогорской (впрочем, счастливым их брак никак не назовешь). Женька же, напротив, посолиднел, преуспел и вообще руководит заводом, с которого Костю только что уволили. Женька милосердно готов принять старого товарища под крыло и даже свести его с всемогущим Векслером, однако в голове у Кости скребется не дающая покоя мысль – что-то там с Женькой случилось пару лет назад, какая-то странная авария и, кажется, со смертельным исходом…

Обещанное знакомство с главой АДминистрации становится началом многообещающего, скажем так, сотрудничества, однако без издержек в таких случаях не обойтись. Их-то Косте Григорьеву и предстоит хлебнуть сполна, а вот результаты – результаты окажутся в лучшем случае сомнительными.

Первая треть романа Юлии Купор – та, где все узелки завязываются, а читателю щедро раздаются обещания - настолько велика и просторна, что последующие две трети – те, где обещания нужно выполнять, а узелки развязывать - выглядят несколько скомканно и неполно (если бы каждый раз, когда я говорю это о дебютном романе, мне платили рубль, я бы разбогатела). Некоторые узелки так и остаются завязанными, некоторые развязываются так, что лучше б и их не трогать, некоторые оборачиваются и не узелками даже, но символом чего-то неопределенного. Переливчатая ткань, из которой соткан «Экземпляр», непрочна, свечение волшебной пыльцы зачастую скрывает прорехи и потертости.

Однако – знаю, это не очень хорошо вяжется со всем предыдущим – единожды открыв роман Купор, его трудно отложить в сторону. При всех несовершенствах магия (никак иначе это не назовешь, ну правда) работает. Стремление автора скрестить Булгакова с Сальниковым (а еще с «Московскими сказками» Кабакова, с «Покровом-17» Александра Пелевина, да, пожалуй, со всем вообще русским магическим реализмом последних трех десятилетий) вызывает понимающую ухмылку, но никак не раздражение. Словом, уже интересно – а дальше, когда к магии у Купор добавится еще и мастерство (говорят, она что-то уже пишет), думаю, будет вообще огонь.

Скоро мы с Аленой Алексиной будем представлять ее новый роман «Суть вещи» в Москве и Питере (напишу даты и места чуть ближе к делу), а пока - чтобы вы успели подготовиться – расскажу собственно о книге.

Наверное, самое правильное с маркетинговой точки зрения – первым делом сообщить, что вообще-то «Суть вещи» это триллер. Однако я бы начала с другого – с того, что это триллер, сыщиком, судьей и отчасти палачом в котором является молодая женщина по имени Лиза с серьезной формой аутизма. Вы, конечно, сразу подумали о «Загадочном ночном убийстве собаки» Майкла Хэддона, но нет. Если Хэддон о людях с аутизмом прочел примерно три статьи в википедии, то Алексина с проблемой знакома изнутри, и потому ее уровень рефлексии принципиально иной (писательница рассказывает об этом открыто, так что не думайте, будто я выношу на публику интимное).

Вопреки традиции, требующей изображать нейроотличного человека гением или простодушным дурачком, но главное – существом особого, не вполне гуманоидного склада, Лиза у Алексиной абсолютно убедительна и в своем диагнозе, и в своей принадлежности к тому же биологическому виду, что и любой из нас. Более того, от завязки к финалу она претерпевает волнующую метаморфозу – остается собой, но вместе с тем становится кем-то другим, и именно эта "дуга" составляет для меня главную интригу романа.

Лизе 30, она живет с бабушкой, говорит о себе в третьем лице, не смотрит людям в глаза, а из университета ушла, не в силах принять тамошние социальные нормы. Сейчас она работает уборщицей, и в этом качестве невероятно успешна – она не просто умеет наводить чистоту, но еще и по-настоящему чувствует вещи. А вещи в свою очередь охотно делятся с нею своими секретами, так что Лиза - слегка Шерлок Холмс: из мелких деталей она умеет собирать целостные картины, достраивая недостающие элементы силой своего странного интеллекта. И вот однажды вещи рассказывают Лизе, что ее работодатель – респектабельный мануальный терапевт, специалист по детям со сложными травмами, на самом деле маньяк-педофил. Не вполне осознавая грозящую ей опасность, Лиза бросает ему вызов – и вот уже она в бегах, одна, на улице, посреди враждебного и непонятного мира. На нее объявлена охота, а еще Лиза сбежала из дома без таблеток, которые поддерживают относительный порядок в ее голове.

Вот эта деталь – отсутствие таблеток – и определяет ход повествования. От узкой функциональности через галлюцинаторную ломку (в этой точке роман взмывает в разреженное пространство магического реализма) Лиза выходит в какую-то новую фазу – не «нормальности», но устойчивости и, что важнее, субъектности. Вместе с этим меняется и язык романа - из убористо бесцветного текст становится избыточным, душно-бредовым, а потом выруливает к прозрачной и трезвой ясности. Третье лицо сменяется первым, и мы понимаем, что рассказчиком изначально была Лиза, и весь путь, который она проделала, вел ее, если можно так выразиться, снаружи внутрь. От «Лизы» к «Я».

А теперь наложите всю эту историю внутреннего перерождения на историю нейроотличной девушки, слякотной пермской зимой пытающейся одновременно выжить и расхерачить к чертям гнездо педофилов. Представили? Ну, тогда у вас есть некоторое представление, как устроена «Суть вещи». Человек дождя выкопал томагавк. Человек-комбини из одноименного романа Саяки Мураты вышла на тропу войны.

Роман Алены Алексиной никак не назовешь совершенным. Есть в нем и некоторая поспешность в последней трети, когда все сюжетные линии начинают соединяться и сходиться в точку, и плоские, одномерные злодеи, злодействующие просто потому, что такова их природа, и ошарашивающе полный хэппиэнд (да-да, найдутся все, даже давно потерянные родственники и друзья, а кто умер, тот изначально был не жилец). Но все эти технические огрехи, на мой вкус, окупаются редкой для современной русской прозы историей, происходящей не столько вовне, сколько внутри человека, и при этом завораживающе упакованной в слова. Ну, а еще, конечно, готовностью честно и развернуто говорить о том, что норма – не точка, но спектр.

#книга_недели

Зои Сомервилл. Дом на болотах. М.: Дом историй, 2023. Перевод Е. Ракитиной.

Видит бог, мало что в мире вызывает у меня так же мало энтузиазма, как идея «сезонного чтения». Все эти рассуждения о том, что летом надо читать про то, как одна компания отправилась к морю и что из этого вышло, а зимой, напротив, про снег и труп в библиотеке возле потрескивающего камина, выглядят настолько маркетингово беззастенчивыми, что прямо неловко. Но иногда, тем не менее, какая-то книжка так идеально ложится в сезонность, что понимаешь – в другое время, в другом настроении и антураже ты бы ее, возможно, пропустил, а вот сейчас – самое оно.

«Дом на Болотах» Зои Сомервилл, вышедший на русском в замечательном переводе Екатерины Ракитиной, - как раз такая история. Роман этот – буквально квинтэссенция рождественской и новогодней магии, но только магии не доброй, снежной, румяно-имбирной, а совсем наоборот – темной магии умирающего года. Рада за людей, которым по-прежнему удается ждать от приближающихся праздников тепла, света и подарков, но мое Рождество по ощущениям больше похоже на Рождество в «Доме на Болотах» - вероятно, именно поэтому я прочла его с таким удовольствием.

Мэллори Кэвендиш, нервная, хрупкая, плохо приспособленная к жизни молодая женщина вместе с восьмилетней дочерью Фрэнни приезжает в Дом на Болотах накануне Рождества 1962 года. Брак Мэллори рушится – в сущности, уже рухнул, сердцем и мозгом ее безраздельно завладел люминал, которым бедняжку когда-то полечили от послеродовой депрессии, а в странное место на севером побережье Норфолка ее привел порыв столь же нелепый, как и она сама – беспомощная и бестолковая городская фифа в сапогах на высоких каблучищах и дорогой шубе. Незадолго до этого на смертном одре мать передала Мэллори фотографию мрачного особняка возле деревни Стиффки - и та нафантазировала, что, проведя в нем идеальное уютное рождество вдвоем со своей неласковой молчаливой дочерью, она сможет найти какой-то ключ к собственной жизни.

Однако вместо ключа, как водится, героиня находит в Доме нечто иное, а именно дневник девушки по имени Розмари, жившей здесь 30 лет назад. Наивную и невинную юную дикарку развратил юноша из семьи местных богачей и убежденных фашистов, но грехопадение Розмари – только завязка ее горестной истории.

Покуда Мэллори, забыв обо всем, погружается в дневник, начинает твориться недоброе. Вокруг Дома на Болотах сгущается мрак, пропадает пес Фрэнни, саму Фрэнни колотит лихорадка, скрипит ступеньками и хлопает дверьми кто-то незримый, из зеркал смотрят бледные лица, в саду бродят призрачные фигуры, а сразу после безрадостного Рождества (Мэллори толком камин разжечь не умеет, какой уж тут праздник и уют) на мир обрушивается великий снегопад, перерезающий связь и блокирующий дороги. Дневник Розмари становится для Мэллори неким аналогом дневника Тома Реддла для Джинни Уизли, и кажется, что ни героине, ни ее дочери уже не выбраться из ловушки. Но как бы ни были могущественны силы зла, властвуют они не безраздельно…

«Дом на Болотах» Зои Сомервилл – настоящая и довольно редкая в наши дни английская готика, прекрасный оммаж романам Анны Радклифф, Уилки Коллинза, отчасти Чарльза Диккенса (куда ж без него) и – пожалуй, в наибольшей степени – «Грозовому Перевалу» Эмили Бронте. Все это писательница явно любит и воспроизводит в своем тексте с какой-то музейной бережной нежностью, практически не пытаясь освежить и актуализировать. От дня сегодняшнего «Дому на Болотах» достались разве что некоторые феминистские мотивы, чуточка антирасизма и самая капля антифашизма (честно сказать, зачем делать деревенских богачей не просто противными социопатами, но еще и сторонниками Освальда Мосли, я поняла не до конца). Но все эти приметы современности если и смотрятся несколько необязательными посреди отчетливо винтажного текста, то общего впечатления атмосферного мрака и морока точно не скрадывают: темное Рождество для темного времени, и светлый проблеск надежды в самом конце. А как иначе.

#книга_недели

Я как тот Оксфордский словарь – пытаюсь нащупать слово года, и все время мечусь и передумываю. То мне кажется, что слово года – «вместе», то что «любовь», а вот в последние пару дней как-то выходит, что «бессилие». Смотрим на все происходящее с Борисом Акуниным и Дмитрием Быковым – и ничего, совсем ничего не можем сделать, только материться сквозь зубы да выражать поддержку.

Так что нынешний выпуск рубрики #итоги_года_2023, посвященный дебютным (и почти дебютным) русским романам, пишу как бы изнутри этого состояния – прошу учесть. Возможно, в другой – чуть более счастливый – день я бы нашла больше добрых слов и назвала больше имен.

И тем не менее, что вам сказать – новых романов довольно много (поменьше, чем автофикшна, пожалуй, но есть), и среди них много достойных.

Мое открытие года – «Суть вещи» Алены Алексиной, о котором я писала довольно подробно (поищите по хэштегу #книга_недели), умный и очень интересно решенный стилистически текст об аутизме, плюс еще и триллер хороший.

Без преувеличения выдающийся «Спрингфилд» Сергея Давыдова – нежная и безжалостная история обреченной любви двух парней в городе Тольятти и первый (думаю, не последний) «тамиздат» в моих обзорах. Думала записать его в раздел «автофикшн», но все же нет – уж очень там законченная, продуманная история для автофикшна. Три года назад «Спрингфилд» вышел бы в России, и автор был бы звезда. Сейчас это невозможно. Ну, штош – Сергей очень молод, он их всех переживет чисто статистически, так что все еще будет, просто не сейчас, попозже.

Любопытный «Улан-Далай» Натальи Илишкиной – такая новая Гузель Яхина, только в фокусе не Поволжье, а Калмыкия: три поколения одной семьи, от царского времени до позднесоветского. Не совсем для меня написанная книга, но добротная, крепкая и увлекательная – ну, и ракурс, конечно, очень интересный, не припомню в современной отечественной словесности других попыток осмыслить трагедию калмыков в ХХ веке.

Хороший «Последний день лета» Андрея Подшибякина – римейк «Оно» Стивена Кинга, в котором хтонь трансцендентная очень элегантно накладывается на хтонь общественно-политическую (действие происходит во время путча 1993 года), и оказывается, в сущности, одной и той же хтонью, а место действия – Ростов-на-Дону – становится полноценным участником событий.

Вообще как-то хтони (а что, собственно, случилось?) в русской прозе становится больше. Талантливый и жутковатый «Экземпляр» Юлии Купор – эдакие «Мастер и Маргарита» в гостях у Алексея Сальникова, прочла с большим удовольствием, буду следить за этим автором в будущем.

Очень, очень несовершенный, но при этом очень интересный тематически и по мысли «Демонтаж» Арена Ваняна.

Пожалуй, этим список романов от «новых» писателей ограничу. Ну, и отмечу, что издательств, выпускающих русскоязычную прозу, становится – ура! – больше: запустился "тамиздатный" неподцензурный Freedom Letters, «Дом историй» в уходящем году добавился к списку "обычных подозреваемых", у «Букмейта» есть собственные издательские проекты, в первую очередь ориентированные на российских авторов. Словом, пока живем (ну, и надеемся, что поживем еще какое-то время, а там, глядишь, тьма начнет рассеиваться).

Это был еще один выпуск итогов 2023 года, в следующий раз расскажу о новых книгах российских писателей, которых мы уже знаем. Stay tuned!

Ну, что ж, а теперь давайте поговорим о важных книгах, написанных и опубликованных в 2023 году теми отечественными писателями, которые уже на слуху. Их, как ни странно, меньше, чем можно было надеяться, и чем дебютов (про то, откуда сейчас берется столько новых имен, и почему «старые» имена звучат тише, у меня тоже, конечно, есть теория, поделюсь ею с вами завтра, в итоговом выпуске рубрики #итоги_года_2023).

Пожалуй, если бы мне нужно было назвать всего две книги из этой категории, я бы остановилась на «Ваша жестянка сломалась» Аллы Горбуновой и «Бронепароходах» Алексея Иванова. Про обе писала относительно подробно (поищите по хэштегу #книга_недели), не буду тут особо распространяться, но мне кажется, что эти две книги правда выдающиеся, особенно «Жестянка».

По роману выпустили в уходящем году наши the писатели – Пелевин (о его «Путешествии в Элевсин» говорила и писала достаточно) и Сорокин (его «Наследие» я не смогла дочитать – что, впрочем, больше говорит обо мне, чем о «Наследии»: я и в лучшие-то годы не особо горела желанием читать сорокинскую хтонь, а уж сейчас и подавно).

Захватывающий мастеровитый триллер Шамиля Идиатуллина "До февраля" - честно, меня как-то разочаровала развязка и вообще то, что никто нынче не хочет писать злодеев так, чтобы в них можно было поверить, поэтому так и не собралась написать подробно. Но вообще-то это правда классная книжка, а если и недокрученная, то прямо совсем чуть-чуть, грех жаловаться.

Странно умиротворяющее впечатление на меня произвели «Пустые поезда» Дмитрия Данилова – очередная даниловская книга «ни о чем» (в данном случае об электричках), в некотором смысле продолжение его же «Горизонтального положения», «Есть вещи поважней футбола» и «Описание города». Я обычно все же люблю, чтобы в книжках что-то происходило, но вот в этот раз и так хорошо.

Очень хорошая «Роза» Оксаны Васякиной – я полюбила «Рану», «Степь» показалась мне, по сути дела, повтором единожды сказанного, а вот в «Розе» опять проступает что-то новое.

Прекрасный "Магазин работает до наступления тьмы" Дарьи Бобылевой - не столько хоррор (хотя местами, конечно, страшновато), сколько эдакая книжная Тардис, которая внутри заметно больше, чем снаружи. Открываешь дверь странного антикварного магазина - и все, пропал, внутри целая вселенная с множеством закоулков.

Ну, и давайте еще «Золотинку» Евгении Некрасовой вспомним – крошечный сборник малой прозы и поэм. У меня с текстами Некрасовой сложно – очень люблю «Калечину-Малечину» и вижу в ней много волшебства, совсем-совсем не могу «Кожу». С малой прозой («Домовая любовь», «Сестромам») по-разному – какие-то вещи прямо светятся, а какие-то, казалось бы, можно и вовсе не писать. А вот в «Золотинке» такого, что светится, как будто опять больше – ну, или это мне очень уж хочется света, черт его знает.

И совсем в заключение скажу еще одно. Сразу несколько человек, мнению которых я доверяю, посоветовали мне новую книгу Захара Прилепина «Собаки и другие люди». Мне, как, я думаю, и многим с «нашего берега» читать Прилепина не хочется, но я решила, что все же профессиональный долг требует некоторой непредвзятости. Я пока прочла треть, и честно говоря, не знаю, когда дочитаю (а еще очень бесят картинки, делающие книгу как будто бы «детской»), но что вам сказать – это правда очень, очень хорошая, бесконечно грустная проза. Что бы я ни думала о Прилепине-человеке, внутри него по-прежнему хранится большой писатель – один из важнейших в современной русской словесности, размером примерно с Дмитрия Быкова*, я думаю. Как так выходит, и хорошая это новость или плохая, судить не берусь, но я не могу ею с вами не поделиться.

На этом с русской прозой заканчиваем, завтра напишу очень коротко о переводном – его было в 2023-м традиционно много, поэтому отмечу то, что мне самой показалось наиболее значимым. Ну, и завтра же, даст бог, расскажу о том, что вообще, на мой взгляд, происходит с русскоязычной литературой сегодня и почему мы видим то, что видим.

*Минюст считает Дмитрия Быкова иностранным агентом

Йен Макдональд. Король утра, королева дня. М.: АСТ, Астрель СПб, 2024. Перевод Н. Осояну.

Завершающая роман Йена Макдональда цитата из английского критика и писателя Дэвида Лэнгфорда могла бы послужить книге эпиграфом или даже синопсисом: «В фэнтези... все истории должны быть трехтомниками и включать упоминание о Дикой Охоте». Если смотреть под таким углом «Король утра» - это и правда трехтомник, поскольку уверенно распадается на три отдельные истории, да и дикая Охота в нем тоже имеется – по крайней мере, в первой части. Однако это совершенно точно не та фэнтези, о которой не без сарказма пишет Лэнгфорд. Несмотря на наличие в романе всяческого кельтского волшебства, «Король утра, королева дня» вообще не фэнтези, а что-то совсем другое, трудно определимое – впрочем, как и всегда у Макдональда.

Этого автора мы знаем в первую очередь как создателя как бы футурологических романов с элементами альтернативной истории («Дом дервиша», «Бразилья») и как бы «романов о космосе» («Дорога запустения», «Лунная трилогия»). Ну, а теперь, наконец, мы можем полюбоваться, как совсем еще молодой Макдональд (роман написан в 1991-м) потрошит жанр фэнтези.

В 1913 году пятнадцатилетняя романтичная дурочка Эмили зачарована идеями «кельтского возрождения», бредит У. Б. Йейтсом и мечтает о встрече с обитателями холмов, а главное – о любви с юношей-фэйри «с волосами цвета воронова крыла и губами цвета крови» (примерно так описываются все красавцы и красавицы в текстах, например, "Уладского цикла"). И что же? Вы не поверите, но мечты Эмили начинают сбываться! В лесу позади родительского особняка она слышит рога Дикой Охоты и различает в тени деревьев силуэты дивных существ. Волшебная страна призывает ее все более властно, но чем ближе Эмили подходит к порогу, тем яснее становится, что край под холмами – место опасное и плохо приспособленное для девочек.

Двадцатью годами позже в Дублине семнадцатилетняя Джессика, веселая врушка и озорница, мечтает о карьере художницы, но пока работает официанткой. Стремясь "исправить" дочь, родители отправляют ее к модному психологу-фрейдисту. Чтобы достучаться до Джессики, тот погружает ее в гипноз, который вскрывает в прошлом девушки слои, которым ни психолог, ни сама Джессика не могут дать внятного объяснения. Более того, выйдя из гипноза, Джессика замечает, что мир вокруг нее начинает причудливо искривляться, а ее собственные фантазии и невинная ложь обретают плоть и наливаюся угрозой.

Ну, и наконец в 1989 году двадцати с чем-то летняя Энья живет двойную жизнь. Днем она копирайтер в рекламном агентстве, а ночью – охотница на чудовищ. С двумя японскими мечами за спиной она патрулирует улицы города, защищая мирных обывателей от монстров, просачивающихся в наш мир из параллельного сквозь трещины в реальности. Однако впереди Энью ждет главная битва, которая откроет ей, кто она такая, и кто же ей противостоит.

Все три части написаны очень по-разному. Первая – это, конечно, иронически переосмысленные йейтсовские «Кельтские сумерки» (неслучайно великий поэт появляется в романе в виде ядовитого и нелицеприятного камео). Вторая – явный оммаж Джойсу, пожалуй, не «Улиссу» даже, а «Дублинцам», и собственно Дублин в ней - один из центральных персонажей. Третья часть – японская манга про городского самурая.

Словом, нормальный, в сущности, для Макдональда роман-лунапарк, в котором читатель может прокатиться сразу на трех аттракционах по цене одного. Но если оставить в стороне жанровые параферналии (всегда мечтала ввернуть это слово), в которых Макдональд мастер каких мало, под ними обнаружится болезненная и совершенно не устаревшая история о дороге к себе и о тех монстрах, которые по ней бродят, о том, как важно вовремя приголубить своего внутреннего ребенка, и о той поистине ужасающей силе, которой обладает слезинка замученной девочки-подростка. Не то, чтобы мы не размышляли об этом на протяжении последних тридцати лет, но когда тебя основательно укачает на аттракционах, оно как-то лучше заходит.

#книга_недели

Анастасия Максимова. Дети в гараже моего папы. М.: Альпина Проза, 2024.

Если вам кажется, что имя Анастасии Максимовой вам не знакомо, это вам только кажется – на самом деле мы (окей, многие из нас) знаем ее как Уну Харт, создательницу популярного подросткового фэнтези - я читала у нее «Когда запоют мертвецы» и готова, не колеблясь, рекомендовать этот роман любителям жанра. «Дети» - первая книга Максимовой, написанная для взрослых, без псевдонима и без милосердного покрова фантазии – реальность как она есть, без прикрас.

16-летний Егор возвращается домой и обнаруживает в собственной квартире полицию, мать в шоке, а отца – в наручниках. Сначала Егор думает, что отца арестовали за борьбу с режимом (наверняка же папа герой, просто скрывает!). Потом, что произошла нелепая ошибка и полицейские взяли не того. Но правда оказывается проще и тысячекратно хуже: отец Егора, его добрый папа, водивший сына в бассейн и возивший на рыбалку, на самом деле маньяк-педофил, изнасиловавший и убивший по меньшей мере пятерых детей.

Новость эта обрушивает мир Егора. Его выгоняют из школы, потому что другие родители не хотят видеть педофилова сынка рядом со своими чистенькими, хорошими детишками. Он расстается с девушкой. Дверь его квартиры мажут дерьмом. Мать уходит в глухой отказ, не желая признавать очевидное и беатифицируя отца. И, наконец, в довершение всего Егора избивают у его собственного подъезда, после чего семья понимает: ни в родном городе, ни в собственной квартире им больше не жить. Надо ли говорить, что главной жертвой произошедшего Егор видит себя, а любые призывы подумать о тех, кто пострадал по-настоящему – о родных и близких погибших детей – воспринимает как предательство. В конце концов, вот же он, изгнанный, бездомный, отвергнутый всеми, с разбитым лицом, испоганенной дверью и переломанными ребрами! Почему он должен думать о других, которым он, шестнадцатилетний мальчик, ничего не сделал?

Дальше следует большая монтажная склейка – и вот уже перед нами взрослый двадцатишестилетний Егор, дизайнер, другая фамилия, руки в татуировках, приличная зарплата, в сердце – дыра размером с вселенную. Он по-прежнему жертва, но и мысль о настоящих жертвах его не оставляет. В соцсетях он следит за родственниками убитых, он жаждет прощения, но не понимает, как, за что и у кого его просить, когда на нем нет вины. Настает 24 февраля, Егор уезжает из России – и там, в новой странной жизни, судьба подкинет ему шанс понять, что прощение невозможно и недостижимо, зато есть ответственность. Да, он не виноват в преступлениях отца. Да, именно он должен сделать так, чтобы они никогда не повторились.

Я уже много раз говорила, что для появления романов, по-настоящему, предметно и конкретно осмысляющих войну, должно пройти время. Настоящая ветеранская проза появится тогда, когда между войной и пережившими ее в том или ином качестве людьми возникнет дистанция, достаточная для различения и понимания (и, независимо от исхода, будет эта ветеранская проза не провоенная или антивоенная, а просто – военная). Но роман Анастасии Максимовой – одна из первых попыток подобрать метафору, позволяющую говорить о войне, не говоря о войне. Обсуждать не ситуацию на фронтах, но то, что происходит в душе человека, ни в чем лично, вроде бы, не виноватого – наоборот, тоже пострадавшего, но при всем том странным образом несущего свою долю ответственности.

Честно сказать, я не люблю в романах монтажные склейки в духе «прошло N лет» - мне всегда интересно, как из точки А герой попадает в точку С, поэтому мне отчетливо не хватает точки Б, в «Детях в гараже моего папы» намеренно опущенной. Иными словами, как читатель вообще, я бы, наверное, хотела знать, как из растерянного мальчишки Егор превращается в татуированного дизайнера. Но как читатель образца февраля 24-го года я бесконечно благодарна Анастасии Максимовой за способность очень бережно и абсолютно безжалостно, никого не ранив, но и не приласкав, расставить акценты в нашем бесконечном споре о настоящих насильниках и настоящих жертвах.

#книга_недели

Уже завтра на "Букмейте" выйдет новая книга Алексея Сальникова "Когната". Честно - не лучшая вещь у автора, но я, конечно же, все равно ее прочитала и написала. Продолжаем рубрику #книга_недели, теперь в telegra.ph.