КАДУЙ

Название одного из районных центров Вологодской области – Кáдуй восходит к вепсскому Kadoi 'можжевеловый ручей' (Kadoi < Kadaoja < Kadagʻoja, где kadagʻ [кáдагь] 'можжевельник', oja [оя] 'ручей'). Об этом был пост в ув. «Череповецкой губернии».

Этого достаточно для объяснения названия. Но интересна и сама история слова.

Вепсское kadagʻ наряду с карельским kadaja восходит к праприбалтийско-финскому *kataga, откуда, например, и финское kataja.

Есть еще балтское гнездо – латышское kadiķis, литовское kadagys, древнепрусское kadegis с тем же значением.

Направление заимствования (балтское > прибалтийско-финское или обратно) не совсем ясно. При этом, балтское слово стало источником немецкого диалектного обозначения можжевельника – Kaddig.

В пользу балтского (и, в конечном счете, индоевропейского) источника слова чашу весов как будто склоняет русское кадить 'сжигать благовония', которое может быть родственно как балтскому можжевельнику, так и греческому кедру (kedros, в старшем значении 'можжевельник'), с учетом использования смолы этих деревьев как благовоний (например, они входят в состав ладана).

Можжевельник. Иллюстрация из сети Интернет

ЛЕЙБРУЧЕЙ

Название вытегорской деревни Лéйбручей связано не с особой близостью к царской особе, как у лейб-медика или лейб-гусара (от немецкого Leib 'тело'), а с вепсским leib 'хлеб'.

Вепсский хлеб, наряду с карельским leibä, восходит к праприбалтийско-финскому *laipa 'хлеб' (отсюда эстонское leib и финское leipä), которое было заимствовано из прагерманского *hlaibaz (отсюда нем. Laib, англ. loaf 'буханка').

Германское слово, по-видимому, распространилось с готами на восток и попало в праславянский в форме *xlěbъ.

Подробнее о происхождении славянского слова хлеб – см. ув. «Вопросы о словах» и ув. «Языковедьма».

Позволю обширную цитату по указанной теме с первого из упомянутых каналов:

"Любор Нидерле в книге «Славянские древности» писал, что из германского происхождения славянского названия хлеба «...нельзя делать вывод, что славяне до общения с германцами, в частности с готами, в III и IV веках не знали хлеба. Я полагаю, что здесь мы снова сталкиваемся с фактом, когда славяне переняли от германцев новое название предмета, который был уже им знаком раньше. Такое заимствование могло иметь место скорее всего по той причине, что они видели в германском хлебе нечто отличное от их хлеба либо по форме, либо по способу изготовления; возможно, это был хлеб ржаной, квашеный и к тому же хорошо выпеченный в печи»".

Тоже можно сказать про знакомство с хлебом и у прибалтийско-финских народов.

Лейбручей в представлении нейросети

РУНЫ О ПЕТРЕ ВЕЛИКОМ

Петр Великий, неоднократно бывавший на Севере (на территории современной Архангельской, Вологодской областей и Республики Карелия), оставил неизгладимый след в памяти его жителей.

Сотни преданий, легенд, сказок рассказывают о событиях, связанных с его приездами.

В них он даёт названия городам и деревням, прозвища жителям, выступает в качестве плотника, кузнеца, крестного отца крестьянских детей. Образ Петра сочетает черты культурного героя и справедливого царя, близкого народу.

Кроме прозаических форм фольклора есть и стихотворные.

При этом в карельских рунах (эпических песнях) царь настолько близок, что назван сыном Карелии:

Petri tsaari, uros ulja,
Poika kaunis karjalainen,
Vesti vuorella venettä.

Был царь Пётр герой удалый,
Сын Карелии красивый,
На горе готовил лодку

или

Petteri oli kuulusin kuningas,
Karjalainen poika kaunis
Laittavi sotaväkie,
Lammin laioja latovi.

Пётр царём был знаменитым,
Сыном Карьялы красивым.
Снаряжает свое войско,
Корабли готовит в бухте.

ПРАВНУК АВВАКУМОВ, КАЛЕВАЛОВ ВНУК

Стихи благодаря краткости, ёмкой и одновременно художественной форме заменяют то, что в прозе порой будет выглядеть громоздко.
Поэт Эмиль Верхарн точно подметил: «Поэзию следует искать не в сочетании слов, но в атмосфере, которую создают эти сочетания».

В контексте русско-вепсского взаимодействия – одной из основных тем моих научных исследований важно напрямую непроговариваемое Николаем Клюевым, но понимаемое через его стихи бережное и любящее осмысление как славянского, так и финно-угорского наследия, понимание культуры Руси как результата диалога культур и языков, а не восприятие каждого элемента по отдельности как чужого / чуждого, инородного / инородческого, незначимого / незначительного.

Это всё – его, клюевское богатство: овинные паскараги, крадущие зерно, оленья лопарская тундра, прозренья Рубцова, киноварные образа, старцы-пустынножители. И в этот мир он погружает и нас.

Пожалуй, только Клюев сумел соединить древнерусское книжное и «чудское» в одной сроке о России:

Паскараги псалмят, гомонят Естрафили*

*естрафиль 'страус'.

Литературоведы долго не могли понять, что такое паскарага, не ориентируясь, к сожалению, на родные для Клюева русские вытегорские говоры и, тем более, на вепсский язык. Они объясняли ее как просто птицу или райскую птицу. Отгадку сказал бы любой, знающий вепсский: paskharag [паскхараг] – это сойка (из вепсского слово попало и в русские обонежские говоры).

Николай Клюев, родившийся в Коштугах (на юго-западе Вытегорского уезда) и проведший детство и юность на берегах реки Андомы (это – уже вытегорский север), писал: «Я потомок лопарского князя, Калевалов волхвующий внук», но не забывал и о своей новгородскости («И чудь прозвала гостя Клюев»).

Ему вторит поэт Василий Андреевич Соколов (1908–1991), клюевский земляк. Он тоже уроженец Коштугской волости, только из другого села – Куштозера. Так, в одном из своих стихотворений он соединяет Онего и Ильмень, новгородские гусли и карельское кантеле:

Если в озеро бросить монету,
Говорят, –
И я верю тому, –
Что, поездив по белому свету,
Непременно вернешься к нему.

Позовёт по-весеннему зычным
С незабытого плёса гудком,
Иль поманит платочком девичьим,
Иль брусничным в лесу островком.

Здравствуй, север мой.
Берег мой, здравствуй!
Я, как бор вековой,
Стал седым.
Не печалюсь, не сетую – властвуй,
Словно в юности, сердцем моим.

Льются волны на отмель с разбега,
Слышу явственно плеск их и звон.
Я принес тебе с песней, Онего,
Ильмень-озера братский поклон,

Вспомним корни родства вековые,
И карельскому кантеле в лад,
Пусть, как волны,
Как всплески живые,
Новгородские гусли звенят.

Кто поклонится отчему краю,
Не отринь,
Приласкай, приголубь,
Я с размаха монету кидаю
В синь озёрную,
В самую глубь.

25.10.2023

Поморцев Борис Николаевич. Над Онего

КАРЕЛЫ ИЗ КОРЕЛ

Кто из жителей Архангельской области не бывал в Малых Корелах или хотя бы не слышал о них? Это и населенный пункт, и музей деревянного зодчества, и лыжный стадион, и туристический комплекс (последний пишется, впрочем, через «а» – Карелы).

Есть еще деревни: Большие Корелы – на Двине, Корелы – на двинской протоке Кузнечихе, Корельское и Подкорельское – на Онеге.

Во всех этих названиях отразилось имя народа – карелы. Мы часто привыкли думать, что народы живут там, где есть соответствующие национально-территориальные единицы. Если есть Карелия, то откуда карелы в Архангельской области?

Более тысячи лет назад в северном Приладожье, на части территории современных Ленинградской области, Карелии и Финляндии появилось крупное племя – Karjala, в русских летописях названное Корелой.

Лингвисты утверждают, что подударное прибалтийско-финское «а» сначала, в период ранних карело-новгородских контактов, передавалось через древнерусское «о» (Karjala > Корела), но позднее стало передаваться через «а», что нашло отражение в названии Республики Карелия и в современном названии народа – карелы. Но исторические названия по-прежнему пишут через «о» – крепость Корела, Корельский уезд.

Находясь на русско-шведском пограничье, карелы участвовали во многих сражениях. Так, в 1187 году они с моря напали на крупнейший шведский город Сигтуну, разгромив его. В союзе с новгородцами они веками защищали рубежи Господина Великого Новгорода от шведских рыцарей.

Карелы занимались также добычей железной руды и обработкой железа, земледелием, скотоводством, охотой и рыболовством. Осваивая новые земли, они продвигались не только на запад – к Балтийскому, но и на восток – к Белому морю.

Источники XV века фиксируют на побережье Белого моря 5 карельских родов, владеющих пахотными землями и «рыбными ловлями». Например, Ховре Тойвутовой, дочери Василия Кокуя из карельского рода рокольцев, до середины XV века принадлежали земли на Соловецких островах. В какой-то период времени карелы распространились до устья Мезени, где по источникам начала прошлого века известен Корельский берег.

От древней корелы пошло название Николо-Корельского монастыря – предшественника Северодвинска, стоящего при Корельском устье Северной Двины.

К тем же временам относится название расположенной в дельте Двины деревни Тойватово, в котором отразилось древнее прибалтийско-финское имя Тойвут (Toivottu), в переводе – Желанный. А название двинской деревни Кундаранда, известное по средневековым источникам, в переводе с карельского означает «общинный берег».

Дальнейшее появление карел на территории края в XVI–XVII веках связано с военными столкновениями в северном Приладожье и передачей Корельского уезда Швеции. Тогда во внутренние районы Московского государства и в Поморье стало переселятся значительное количество православных карел, притесняемых шведами по религиозному признаку.

Многие «карельские выходцы» поселялись по Двине на землях Антониево-Сийского монастыря, на Онеге – на землях Соловецкой обители.

В XIX веке карельско-русскими и обрусевшими карельскими было несколько крупных сел на Онежском берегу Белого моря. Отдельные карельские селения располагались рядом с современным Новодвинском, у реки Ширши. Эти деревни сохранились и сейчас, но по-карельски там уже никто не говорит.

Архангельские карелы не исчезли бесследно – память о них сохраняется в географических названиях и в отдельных словах карельского происхождения.

Несомненно, что этой зимой в Малых Корелах один из их потомков будет смело скользить с крутой горки на лыжах. Быть может, это – Вы?