Выше мы поговорили о причислении людей к белорусскому племени на основании внешних наблюдений. А что думали сами эти люди? Важным источником служит перепись населения 1897 г., в ходе которой задавался, помимо прочего, вопрос о родном языке. Картина, вырисовывающаяся на основании этих ответов, заметно отличается от того, что мы видим у Карского.

Перепись населения 1897 г. показала, что носители белорусского наречия проживают в десяти губерниях Российской империи. В двух – Минской и Могилевской – таковые доминировали. Еще в трех – Гродненской, Виленской и Витебской – составляли примерно половину населения. Наконец, еще в пяти – Сувалкской, Ковенской, Курляндской, Смоленской и Черниговской – были уезды со значительной долей белорусов.

Самым белорусскоязычным оказался Краснинский уезд Смоленской губернии: 90% населения. Белорусское большинство зафиксировано еще в трех уездах, находящихся ныне на территории России: Невельском и Велижском Витебской губернии и Суражском Черниговской. А вот в двух уездах Гродненской губернии белорусов почти нет: это Брест-Литовский (1,8%) и Кобринский (0%). Целых 20,5% задекларировали белорусское наречие в качестве родного в Люцинском уезде Витебской губернии (ныне Латвия). Двое его носителей – мои прапрапрадед и прапрабабка: возможно, именно поэтому я уделяю столько времени Белоруссии, почти забыв о границах – изначальном предмете этого цикла.

Видно, что данные переписи по Смоленщине расходятся с оценками этнографов. Люди считают себя русскими, а не кем-то еще, а Евфимий Федорович строго говорит: «нет, братцы, белорусы вы, о чем особенности и языка вашего, и быта свидетельствуют». И ведь, действительно, если бы советская власть решила включить Смоленскую область в состав Белоруссии (что она ненадолго и сделала, как мы увидим позже), были бы смоляне сегодня белорусами и даже не помышляли бы, как может быть иначе.

Подведем итог: что же представляли собой белорусские земли в начале XX века, основываясь на результатах переписи населения 1897 г.? Как показано выше, носители белорусского наречия образовывали сплошной ареал, примерно совпадающий с территорией современной Белоруссии. Большинство белорусов были православными (хотя еще пару поколений здесь доминировало униатство), меньшинство – католиками.

Если белорусы представляли собой преимущественно сельское население, то в городах крупнейшей этноконфессиональной группой были евреи. Если в целом по уездам доля евреев не превышала 30% (максимум – Белостокский – 28,3%), то в абсолютном большинстве уездных городов евреи составляли больше половины населения, а в центрах пяти губерний – Вильне, Витебске, Гродно, Минске и Могилеве – 40-50%. Самым еврейским из уездных городов был Слоним (83%), за ним следовали Пинск (74,3%) и Слуцк (71,5%). Для контекста – карта, показывающая долю еврейского населения по губерниям Европейской России: Гродненская по этому показателю (17,3%) занимала второе место в Империи после Варшавской.

Что касается поляков и русских, то первые были заметным меньшинством только в Бельском и Белостокском уездах Гродненской губернии (на территории современной Польши), а также в Виленском узде (20,1%). От 5 до 10% доля поляков составляла в Трокском уезде Виленской губернии, Двинском уезде Витебской, Минском, Свенцянском Виленской и Гродненском. Однако их культурная и экономическая роль – особенно в западных уездах – была непропорционально велика относительно численности.

Наиболее высокий процент указавших великорусское наречие наблюдался в северных и восточных уездах Витебской губернии (на нынешнем белорусско-российско-латвийском пограничье), а также в Виленском, Бобруйском и Гомельском уедах.

К началу ХХ века вопросы идентичности на белорусских землях волновали довольно узкую прослойку населения. А в этой прослойке разворачивался конфликт между двумя концепциями – белорусской национальной и западнорусской.

Белорусское национальное движение в это время остается в значительной степени польским делом. Поляки доминируют среди деятелей первой белорусской политической партии – Белорусской социалистической громады. То же касается издателей и авторов первых газет на современном белорусском языке – «Наша доля» и «Наша нива». Да что там, один классик белорусской литературы – Янка Купала – урожденный Ян Луцевич (из обедневших польских шляхтичей), другой – Якуб Колас – из крестьян, но урожденный Константин Мицкевич.

Впрочем, это не должно сбивать с толку: цели польского и белорусского национальных проектов на белорусских землях никогда полностью не совпадали, сколько бы поляков ни было в белорусском. Поляки, выбравшие «белорусскую опцию», были немалыми визионерами, видя себя элитой будущего нового государства (и стали бы ею, если бы оно было организовано на их началах). Нечто подобное, но в меньших масштабах, имело место и в Литве.

В 1892 г. выходит сборник стихов на белорусском языке «Дудка белорусская». За псевдонимом Мацей Бурачок скрывается польский шляхтич с Виленщины, участник восстания 1863 г., Франчишек Богушевич. Предисловие – «Прадмова» – к сборнику принято считать манифестом белорусского национального возрождения.

Чтение этого произведения позволяет понять, почему с белорусизацией всегда были проблемы. Пан Богушевич из кожи вон лезет, чтобы показать белорусам, что он свой, такой же мужик, как и они, но при этом обращается к ним как к умственно неполноценным:

Ja sam kaliś dumaŭ, szto mowa nasza — „mużyckaja” mowa i tolki taho! Ale, pazdaroŭ Boże dobrych ludcoŭ, jak nauczyli mianie czytać-pisać, z toj pary ja szmat hdzie byŭ, szmat czaho widzieŭ i czytaŭ: i prakanaŭsia, szto mowa naszaja jość takajaż ludzkaja i panskaja jak i francuzkaja, albo niamieckaja, albo i inszaja jakaja. Czytaŭ ja ci mała starych papieraŭ pa dwieście, pa trysta hadoŭ tamu pisanych u naszaj ziamli i pisanych wialikimi panami, a naszaj mowaj czyściusinkaj jakby wot ciapier pisałasia.

(В последнем предложении явный подлог: трыста гадоў таму «паперы» писались ну совсем не як-бы вот цяпер. Кстати, как вам белорусская латиница? Именно в таком виде «Дудка» впервые увидела свет, здесь и дальше цитаты приводятся по краковскому изданию 1896 г.)

Карский в первом томе «Белоруссов» подвергает «Дудку» Богушевича беспощадной критике, называя ее «очень тенденциозной книжкой»:

​Бурачокъ​, напоминая ​бѣлоруссамъ​ объ ихъ общей жизни съ Литвой въ прежніе времена и о древности ихъ языка, а также бывшей литературной его обработкѣ, старается возбудить сепаратистическіе стремленія ​національныя​ и ​литературныя​: отстранить ​бѣлорусовъ​ отъ ​великоруссовъ​ и побудить ихъ къ выработкѣ самостоятельной литературы. “Pradmowa” написала довольно ловко […] ​несомнѣнно​ съ цѣлью вызвать смуту въ русскомъ семействѣ. Она можетъ даже произвести нѣкоторое впечатлѣніе на людей, мало знакомыхъ съ исторіей бѣлорусской территоріи и съ особенностями славянскихъ языковъ, ​которые​ здѣсь упоминаются, а также съ отношеніями русскихъ нарѣчій.

«Отстранить белорусов от великоруссов» Богушевич пытается подчеркиванием связи Белоруссии с Литвой и Польшей. В его концепции белорусской истории нет никакой единой Руси, зато есть наша зямелька:

Z pradwieku, jak nasza ziamielka z Litwoj złuczyłasia, jak i z Polszaj zjadnalasia dobrawolnaja, dyk usio jaje „Biełarusijaj” zwali i nia darmaż heta! Nia wialikaja, nia małaja, nia czyrwonaja, nia czornaja jana była, a bielaja, czystaja: nikoha nia biła, nia padbiwała, tolki baraniłasia. […] Użo bolsz jak piatsot hadoŭ tamu, da panawania kniazia Witenesa na Litwie, Biełarusija razam z Litwoj baraniłasia ad kryżackich napaści i szmat miestaŭ, jak Połock, pryznawali nad saboj panawanie kniazioŭ Litoŭskich, a pośle Witenesa Litoŭski kniaź Giadymin złuczyŭ susim Biełarusiju z Litwoj u adno silnaja karaleŭstwa i adwajawaŭ szmat ziamli ad kryżakoŭ i ad druhich susiedaŭ.

Но главный пафос «Прадмовы» состоит в том, что без языка народ обречен на вымирание. Богушевич пугает читателя образом человека, который перед смертью теряет речь, и говорит, что то же самое происходит с народами: Szmat było takich narodaŭ, szto stracili napiersz mowu swaju, tak jak toj czaławiek prad skananiem, katoramu mowu zajmie, a potym i zusim zamiorli. И делает вывод:

Hdzież ciapier Biełaruś? Tam, bratcy, jana hdzie nasza mowa żywieć: jana ad Wilna da Mazyra, ad Witebska za małym nia da Czarnihawa, hdzie Grodna, Mińsk, Mahiloŭ, Wilnia i szmat miasteczkaŭ i wiosak...

Вслед за ним деятели белорусского национального движения будут пытаться строить белорусскую нацию в границах языкового ареала, а насколько успешно – мы увидим позже.

Кстати, не могу отказать себе в удовольствии отметить, что на одной и той же странице «Прадмовы» мы видим написание Biełarusija и Biełaruś. В последующих изданиях все будет унифицировано, а затем и переведено на кириллицу. В издании 1907 г. еще употребляются обе формы, но дано примечание: lepiej Biełaruś [лучше Беларусь].

И последняя на сегодня цитата из Карского. Делая обзор белорусской литературы 1860-х годов, он сурово отзывается о произведениях, имевших целью возбуждение простого народа против православной церкви и русских. Первым номером в списке таковых идет «Мужицкая правда» Калиновского. «Прокламация написана очень зло», констатирует Карский.

Все заинтересовавшиеся трудом Евфимия Федоровича уважаемого приглашаются ознакомиться с оригиналом.

#оффтоп

Интересные цифры.

Говорите, надо переводить с белорусского. Ладно, хорошо. Кстати, ожидал, что «официальный» русский перевод такого базового текста белорусского национализма, как предисловие к «Дудке белорусской», должен существовать. А его нет (поправьте, если ошибаюсь).

Так что вышеприведенные цитаты переведу самостоятельно (хотя продолжаю считать, что эти тексты просто надо видеть – особенно на латинке, чтобы проникнуться духом).

Итак, первая, показывающая, как пан Богушевич старается показаться в доску своим мужичиной:

Я и сам когда-то думал, что язык наш – «мужицкий» язык и всего-то! Но, дай Бог здоровья добрым людям, что научили меня читать-писать, с той поры я много где был, много чего видел и читал: и убедился, что язык наш – такой же человеческий и господский, как и французский или немецкий или иной какой. Читал я немало старых документов, двести, триста лет тому назад писанных в нашей земле, писанных большими господами – написаны они нашим чистейшим языком, словно вот сейчас.

Вторая:

Испокон веков, когда земелька наша и с Литвой соединилась, и с Польшей объединилась добровольно, называли ее «Беларусией», и неспроста! Не великая, не малая, не червонная, не черная она была, а белая, чистая: никого не била, не завоевывала, только оборонялась. […] Еще более пятисот лет назад, до правления князя Витеня на Литве, Беларусия вместе с Литвой оборонялась от нападений крестоносцев, и множество городов, как Полоцк, признавали над собой правление князей Литовских, а после Витеня Литовский князь Гедимин совсем объединил Беларусию с Литвой в одно сильное королевство и отвоевал много земли у крестоносцев и других соседей.

Много было таких народов, что утратили сначала язык свой – подобно человеку перед кончиной, у которого вначале речь отнимается – а потом и вовсе погибли. […]

Где теперь Беларусь? Там, братцы, где язык наш живет: она от Вильны до Мозыря, от Витебска почти до Чернигова, там, где Гродно, Минск, Могилев, Вильна и множество местечек и деревень…

(О взаимозаменяемости Беларусии и Беларуси уже писал. Кстати, надо отдать должное виртуозности Богушевича, ни разу не упоминающего в своем тексте о Руси, словно белизна земельки – более важная характеристика, чем русскость).

У меня ощущение, что эта болезненная фиксация на мове, завывания «без мовы загинете» – особенность именно нашей части Европы. Взять ирландцев – не загинули, совсем даже наоборот, а способность говорить на мове никак не коррелирует с ирландской идентичностью. Или вот более близкие в этнополитическом смысле ситуации: испанский или немецкий диалектные континуумы (в последнем случае имеем даже несколько государств и национальных идентичностей). Но не знаю, как там у швейцарцев: знатоки, подскажите!

Ну а самому пану Богушевичу о судьбе родного языка беспокоиться совершенно не стоило: сто тридцать лет спустя польский чувствует себя превосходно.

Сегодня немного о западнорусской концепции, которая была продолжением многовековой интеллектуальной традиции противостояния полонизации. Сторонников западнорусизма как реакционеров костерили в советскую эпоху, критике их подвергают и в современной Белоруссии, где следование советской традиции сочетается со все возрастающим проникновением националистического дискурса на официальный уровень. По иронии судьбы, западнорусизм, постулировавший единство трех частей русского народа, но не призывавший к стиранию их различий, был по своему происхождению более белорусским интеллектуальным течением, чем белорусский национализм. Его виднейшие представители – Михаил Коялович, Лукьян Солоневич, Платон Жукович, Ксенофонт Говорский, не говоря уже о Евфимии Карском – были природнейшими белорусами, часто выходцами из греко-католических семей.

Западнорусистам не повезло. В советскую эпоху они – как и галицкие русофилы – не вписывались ни в большую историю России, главным событием которой была Октябрьская революция, ни в национальные истории союзных республик. В советской Белоруссии прославляли Калиновского как борца с самодержавием. И это одна из тех советских традиций, что была продолжена в независимой Белоруссии – подозреваю, что по инерции, той самой, что велит уже нашим властям переименовывать Центральный район Мариуполя в Жовтневый. Интеллектуальное наследие западнорусистов открывается только в наше время, да и то вполсилы.

От этой самой государственной инерции хватались за голову западнорусисты и больше ста лет назад. Слово белорусскому историку Д. Лавриновичу:

в марте 1911 г. выборные земские учреждения в соответствии с проектом П. А. Столыпина были введены в Витебской, Минской и Могилевской губерниях. «Белорусское общество» протестовало против решения царского правительства не создавать выборные земства в Гродненской губернии. «В Западном крае, наконец, вводится долгожданное земство. Но по какому-то странному стечению обстоятельств, Гродненская губерния выделена из этого края и лишена опять на долгие годы тех благ, которые следует ожидать от земства. В Петербурге, да и в центре России, считают эту губернию не то польской, не то литовской», — писалось в открытом письме депутатам III Государственной думы от имени крестьян Гродненской губернии в передовице «Белорусской жизни».

Западнорусистов часто упрекают (понятно кто) в том, что они были орудием русификации. Но вот «Белорусское общество», представлявшее либеральное крыло западнорусистов, выступало за единство русского народа, но не стирание особенностей его неотъемлемых частей. И вот что интересно: если правительство было готово записать белорусов-католиков в поляки и относиться к ним соответствующим образом, то либеральные западнорусисты постулировали единство белорусов православных и католиков как части русского народа.

Особо заботливое отношение руководители «Белорусского общества» считали необходимым проявлять к белорусским крестьянам католического вероисповедания. «Если в таком общественном деле, как земство, мы толкнем белорусов-католиков в лагерь польский, не приняв их в свою русскую среду, то этим мы сделаем полякам ценный сюрприз, дав полную возможность полонизации идти вперед быстрыми шагами», — полагали Л. М. Солоневич и П. В. Коронкевич.

Итак, в начале XX века на белорусских землях сосуществовали несколько конкурирующих видений их будущего. Был польский национальный проект, был тесно связанный с ним белорусский, был литовский, и имперский западнорусский. Сложно сказать, какой бы из них победил, если бы не Первая мировая война (между тем, пока национальные проекты борются между собой, в Минске тихо собирается первый съезд РСДРП).

В годы Первой мировой войны белорусские земли оказываются в самой гуще боевых действий. Непосредственно по ним фронт проходил с 1915 г., после Великого отступления. На западе, на оккупированных территориях, была установлена немецкая военная администрация – Ober Ost. На востоке, в Могилеве, разместилась Ставка Верховного главнокомандующего, переехав туда из Барановичей.

Мощный толчок белорусскому национальному движению дала Февральская революция. Идеи белорусской автономии озвучивались деятелями Громады с начала века – она, по их мнению, должна была объединить населенные белорусами земли, и иметь своей столицей Вильну. Весной-летом 1917 г. Временное правительство признает автономию Эстляндии, Лифляндии и Украины, но призывы белорусских деятелей игнорирует. В результате Октябрьской революции власть на неоккупированных белорусских землях переходит в руки большевиков (сценарий почти как в Эстонии и Латвии).

В декабре 1917 г. собирается Первый всебелорусский съезд, заявляющий право белорусского народа на самоопределение, провозглашенное российской революцией. Самые радикальные участники съезда требуют немедленной автономии – ни о какой независимости речи не идет. Более того, съезд постановляет избрать «орган краевой власти» для спасения родного края, и ограждения его от раздела и отторжения от Российской Демократической Федеративной Республики.

Большевики в эти тонкости не вдавались и съезд разогнали. Совет (рада) съезда уходит в подполье, затаив на большевиков злобу и считая себя легитимной властью в крае.

Друзья, как вы могли заметить, я все-таки начал заниматься каналом в Дзене. Не могу сказать, что нравится этот формат, так как продолжаю считать рекомендательные технологии злом, но у Дзена есть один неоспоримый плюс: можно публиковать длинные истории. Именно это я и делаю, публикуя пока ретроспективу лучших (как мне кажется) постов за последние шесть лет и разбавляя ее разными байками на некартографические темы – в основном путевыми заметками.

Довольно характерно, что именно они пользуются наибольшей популярностью. Приятно, что за последние 20 лет – сколько существует этот жанр в Рунете – не исчезла категория читателей, которые считают, что московская мразь не имеет права выносить суждений об их родном городе (см. первый комментарий на скриншоте). Люблю постоянство! Есть, конечно же, и добрые, душевные комменты, ну да что их выносить, всем же нравится трэш )

Впрочем, к моему удивлению, наибольший читательский интерес вызвала еще апрельский пост «Как советская власть пестовала национализмы (кроме русского)» с цитатами из дневников Довженко. Там в комментариях прямо настоящий качественный срач. Рекомендательные технологии Дзена как бы намекают: «пиши больше про то, как наших обижают и гони на советскую власть». Но к намекам прислушиваться не буду, а буду писать то, что считаю нужным. Ну и, конечно, основным медиумом останется Телеграм: лучшего человечество пока не изобрело.

В общем, это было предложение подписаться, норм канальчик 😎

В 1931 г. в СССР умели в инфографику.