Ну и после прочтения «День за днем» у меня в планах на прочтение мильон книг, на которые Анна ссылалась по мере своего повествования. Такое я очень люблю. В общем, я в своей ✨ комфортик автофикшн эре ✨, по фигне просьба не отвлекать 😄

Напоследок, ещё одна классная цитата об одиночестве в болезни.

Конечно, врач понимает, что происходит в моей голове на уровне нейробиологии, но мне этого мало. Возможно, нелепо требовать от врача сочувствия, сострадания, но мне так этого не хватает. Я хочу сочувствия не в том смысле, в каком мы обычно используем это слово (или вот у Витгенштейна — сострадание [есть] форма уверенности, что другой человек испытывает боль), а буквально — чувствование вместе, страдание вместе. Наверное, это прозвучит дико — но я хочу, чтобы кто-то страдал вместе со мной. Больное тело — очень одинокое тело.

​​Зачем я читаю так много автофикшена в последние годы — ума не приложу. Но в августе прочитал еще один — на этот раз дебютный роман Ларисы Муравьевой «Написано в Западном Берлине».

В 2022 году анонимная рассказчица покидает Россию, репатриируясь в Израиль, а оттуда — уже в 2023 году — переезжает в Германию. Каждый город становятся источником новой травмы: Петербург — эмиграции, Тель-Авив — столкновения с семейным прошлым, а Берлин — новой войны, на этот раз в Израиле и Газе.

По сути, сюжет романа — это блуждания рассказчицы по этим городам: эмоциями, воспоминаниями, телом. В конце концов становится ясно, что у этого блуждания здесь и сейчас нет выхода, что рассказчица ходит по кругу, причем круг этот, напоминая по форме дантовский ад, ведет ее вниз. Все, что ей остается, — написать об этом книгу.

Роман Муравьевой очень литературоцентричен; она постоянно ведет диалог с автофикшн-писателями или с писателями-эмигрантами, от Анни Эрно до Набокова. Хотя, возможно, куда ближе ее судьбе и стилю письма был бы автобиографический роман другой вынужденной эмигрантки —американской еврейки Сьюзен Таубес.

В романе «Развод» (1969), который я не устану хвалить, Таубес описывает похожую топографическую бездомность (в ее случае — блуждания между Будапештом, Парижем и Нью-Йорком), а еще поломавшуюся семейную жизнь и провалы как в академической, так и в литературной карьере. Но, несмотря на трагедию в личной жизни, Таубес выявляет важнейшую истину: «С книгой — читаешь ее или пишешь — ты всегда бодрствуешь».

К чему я это? К тому, что от книги Муравьевой остается похожее впечатление: пока можно хотя бы читать или писать книги, жизнь более-менее выносима.