Этим летом я преподавала деколониальные практики письма в Летней школе и много размышляла о проблемах деколониальности в русской среде, или, если так удобнее, в российской. Ну типа какая деколониальность может быть актуальна людям, родившимся в хрущевках и ревущим под «Бонда с кнопкой». Моей задачей было найти ключик к сердцам русских, благодаря которому я смогу впустить в них всех нас — татар, таджиков, поморов, мордву. В литературе не так много хороших искренних примеров русской деколониальности в отличие от кино (Сокуров, Тарковский, Балабанов) и музыки (Манижа, Курехин и пр.пр.), что я могу предложить людям, читавшим Достоевского и Толстого? Литература золотится в тисках канона и любой прямой контакт с ней сегодня разрушает сияние.

А еще я познакомилась с одной исследовательницей животных и это стало для меня самым главным и счастливым событием лета, потому что открыло ветку возможностей дружбы, в которой я многому учусь, получаю и даю. И я читаю книги моей подруги и нахожу в ней все ответы, которые ищу, потому что наша разность дает нам возможность по-разному отвечать на одни и те же вопросы нашего времени, и в этой разности соединяться. Я не знаю, как еще об этом рассказать, это нужно чувствовать, проживать, плакать, радоваться, танцевать, горевать, петь. Главный запрос нашего времени — то есть, последних 2-5 лет, это поиск собственной идентичности. Когда государство десятилетиями эту идентичность отнимает, задачей культуры становится ее вернуть. Культура латает дыры реальности и как негатив, становится ее слепком.

Я читаю книгу «Одиночества нет, ждите» Кати Крыловой и вбираю телом и чувствами те истории, которые происходили рядом со мной, в других течениях той же реки. В этом сила автофикшена — ты узнаешь реальность, потому что она происходила с кем-то, даже если этот кто-то — не ты. Для меня книга Кати — это ключевая книга о России сегодня, не только потому что она полнится метафорами и отсылками к архитипическим сюжетам и фольклору, а потому что это история нас сегодняшних, расстерянных девочек, вынужденных жить, вплетая свои ежедневные решения и выборы в волосы некрополитики, искать для себя комфорт в воспоминаниях о матери, как единственном опыте неотчужденной любви, рассказывать свои и чужие истории, перепресваивая опыт и возвращая свою жизнь себе.

Мне хочется открыть в себе способность не только понимать, но и чувствовать самодостаточность и взаимозависимость их тел (животных, растений, грибов и микроорганизмов), довериться гостеприимству зазоров между ними, «отклеиться от компьютера», пройти лес моего детства насквозь, выйти в поле под летний дождь и встретить маму на берегу реки, где-нибудь в серебряном сне Тарковского, среди гнедых лошадей и ее любимого белого налива, рассыпанного на песке.

История о русской деревне не может не быть «русской страшной сказкой», но роль нарративной персоны меняет наше отношение к чернухе, мы начинаем смотреть на ее глазами крошечки-хаврошечки, нежной любящей дочери, и тьма отступает, делается декоративной и ручной.

дарим подписку на 7 новинок издательства shell(f), которые будут выходить осенью 2025 и зимой–весной 2026 года❤️

о каждой новинке и дате ее выхода мы будем рассказывать в своих соцсетях. а сразу после выхода пришлем файл книги (EPUB) на почту

чтобы принять участие в розыгрыше, нужно подписаться на канал издательства в телеграме и нажать на кнопку под этим постом

Participants: 298
Prizes: 1
Giveaway date: 18:00, 08.09.2025 MSK (9 days)

Роман Анны Фишман «День за днем», несмотря на небольшой объём, оказался поразительно ёмким. Автогероиня Анны живёт в Берлине в эмиграции с хронической головной болью, которой исполняется год. День рождения может быть даже у боли. Боль становится не просто постоянным спутником её жизни, а прорастает в обыденность, ломая привычные паттерны поведения. Невозможно наслаждаться жизнью, когда часть тебя вынуждена постоянно бороться с болью, невозможно сосредотачиваться на учёбе, получать удовольствие от еды и секса, как это было раньше. Вся жизнь ломается, а выстраивать её заново - цена непосильных усилий, которые не всегда получается найти.

В попытках вылечиться Анна едет в Москву, и даже там врачи дают разный диагноз. Эта разница ложится на плечи девушки, вынужденной самостоятельно принимать решение, как ей лечится и чему именно доверять. Постоянная борьба с собой и с болью - страшная картина для человека, который и без того лишён привычных способов заземления, находясь в чужой стране. В романе Фишман исследуется история не только собственной боли, но и аспекты болезней, которые порождают хроническую головную боль и депрессию. Фишман прибегает к литературе и медицине в попытках понять, как люди справлялись с подобным. Свою боль не всегда получается измерить даже в рамках одной шкалы, описание ощущений - не то же самое, что сами ощущений, и в то время как боль Анны прогрессирует, распространяется и растёт - она становится отдельным объектом её жизни, с которым постоянно приходится налаживать контакт.

Я впервые получила ответ на давно мучивший меня вопрос - как русские эмигранты добывают рецептурные препараты зарубежом. Когда я переехала в Москву, то всё ещё принимала антидепрессанты по рецепту, прописанному мне психиатром из Воронежской клиники. Рецепты выглядели идеально (на мой взгляд), но в московских аптеках мне часто делали замечание, что печать стоит левее подписи врача, что на обороте рецепта не прописана схема приёма, что другие аптеки не ставят свои собственные штампы. Приходилось ездить в Воронеж обновлять рецепт, но и новый рецепт не удовлетворял московских аптекарей. Я была беспомощна, и такой же беспомощной, зависимой ощущает себя Анна, вынужденная бесконечно просить и надеется на удачу, когда приходится покупать новую пачку антидепрессантов. В этом эпизоде - ещё одна сторона уязвимости больного человека, который зависит не только от близких, к чьему терпению и понимаю приходится взывать активно, но и от незнакомцев, врачей, аптекарей, на которых тоже приходится рассчитывать, но пассивно, молча, моля о благоприятном стечении обстоятельств. Медицинская система неоднократно оказывается бездушной и бюрократической, и Анне требуется огромное мужество, чтобы искать свой путь излечения.

Я виню себя за то, что хожу окольными путями вместо того, чтобы делать как все. приходить в поликлинику за красной бумажкой с печатью и получать по ней в ближайшей аптеке заветное средство. Я виню себя за то, что виню себя - может быть, от этого у меня всё время болит голова? Но еще я чувствую гордость - я ни разу не пропустила момент, когда лекарство вот-вот закончится, всегда вовремя достаю препараты и не забываю принимать их четко по расписанию. Я стараюсь как могу.

Мне нравится, что проза shell(f)-publishing исследует разнообразные уязвимые состояния женщин. Не только такие знакомые сюжеты, как детство и романтические отношения, но и раннее материнство, эмиграцию, потерю родителя, хроническую болезнь. Для меня это попытка изучить чьё-то сокровенное, приблизить и понять. Найти собственное отражение в каких-то эпизодах, ну и по классике - прокачать сердечную мышцу. Решение Фишман погрузиться в медицинскую систему, чтобы добраться до истоков не только своего диагноза, но и самой болезни, вызывает восхищение. Гуманистический посыл романа - это попытка протянуть руки всем, кому знакомо это чувство бессилия перед собственным организмом, который как будто пытается уничтожить тебя, сделать одинокую боль - коллективной, чтобы сражаться с ней совместными силами.

Ну и после прочтения «День за днем» у меня в планах на прочтение мильон книг, на которые Анна ссылалась по мере своего повествования. Такое я очень люблю. В общем, я в своей ✨ комфортик автофикшн эре ✨, по фигне просьба не отвлекать 😄

Напоследок, ещё одна классная цитата об одиночестве в болезни.

Конечно, врач понимает, что происходит в моей голове на уровне нейробиологии, но мне этого мало. Возможно, нелепо требовать от врача сочувствия, сострадания, но мне так этого не хватает. Я хочу сочувствия не в том смысле, в каком мы обычно используем это слово (или вот у Витгенштейна — сострадание [есть] форма уверенности, что другой человек испытывает боль), а буквально — чувствование вместе, страдание вместе. Наверное, это прозвучит дико — но я хочу, чтобы кто-то страдал вместе со мной. Больное тело — очень одинокое тело.

​​Зачем я читаю так много автофикшена в последние годы — ума не приложу. Но в августе прочитал еще один — на этот раз дебютный роман Ларисы Муравьевой «Написано в Западном Берлине».

В 2022 году анонимная рассказчица покидает Россию, репатриируясь в Израиль, а оттуда — уже в 2023 году — переезжает в Германию. Каждый город становятся источником новой травмы: Петербург — эмиграции, Тель-Авив — столкновения с семейным прошлым, а Берлин — новой войны, на этот раз в Израиле и Газе.

По сути, сюжет романа — это блуждания рассказчицы по этим городам: эмоциями, воспоминаниями, телом. В конце концов становится ясно, что у этого блуждания здесь и сейчас нет выхода, что рассказчица ходит по кругу, причем круг этот, напоминая по форме дантовский ад, ведет ее вниз. Все, что ей остается, — написать об этом книгу.

Роман Муравьевой очень литературоцентричен; она постоянно ведет диалог с автофикшн-писателями или с писателями-эмигрантами, от Анни Эрно до Набокова. Хотя, возможно, куда ближе ее судьбе и стилю письма был бы автобиографический роман другой вынужденной эмигрантки —американской еврейки Сьюзен Таубес.

В романе «Развод» (1969), который я не устану хвалить, Таубес описывает похожую топографическую бездомность (в ее случае — блуждания между Будапештом, Парижем и Нью-Йорком), а еще поломавшуюся семейную жизнь и провалы как в академической, так и в литературной карьере. Но, несмотря на трагедию в личной жизни, Таубес выявляет важнейшую истину: «С книгой — читаешь ее или пишешь — ты всегда бодрствуешь».

К чему я это? К тому, что от книги Муравьевой остается похожее впечатление: пока можно хотя бы читать или писать книги, жизнь более-менее выносима.