«Набережная реки Фонтанки, чётная сторона», Л. Андерсон, shelf

Как прорасти?

Растения-эпифиты не опускают корни в землю, они у них воздушные. Все необходимые вещества получают из воды и воздуха. Героиня «Набережной Фонтанки» представляется мне эпифитом или случайным неопознанным зёрнышком. Прицепилось к подолу и преодолело километры, чтобы попробовать прорасти в другой почве. 

Короткие и точные тексты Лаймы образуют связный нарратив. В рассказах-эссе она делится опытом переездов разной серьезности, запараллеливая их с историями отношений разной степени близости. Это попытка найти дом или назвать другого человека своим домом. Это скрупулезные перечисления вещей, которые надо взять с собой и тоска по вещам, которые взять с собой не получится. Это горевание по людям, которые могли стать/остаться родными, но не стали и не остались. 

Героиня тонет в отчаянии и теряет надежду, её носит по свету дуновением ветра, она цепляется за места и людей и нигде не задерживается надолго. Иногда кажется, что наружная буря разорвёт её в клочья.

Но есть ещё один факт, который вам следует знать про эпифиты: в естественной среде обитания они очень живучие, переживают засухи, дожди и катаклизмы. Тот факт, что их корни не опущены в почву, не мешает им расти, развиваться и образовывать колонии.

Ну и достаточно на сегодня про растения пожалуй.

Лайма, обнимаю.

#чтопочитать@knigokasha

писательница Марина Кочан о книге Кати Крыловой «Одиночества нет, ждите» 🫂

(роман-созвездие Кати входит в подписку на 14 книг издательства, которую можно купить в @publishellf_bot себе или в подарок)

Читаю потихоньку текст Кати Крыловой «Одиночества нет, ждите», изданный shellf. Во-первых, это уже третья книга, прочитанная мной у shellf и это опять точное попадание в меня и это опять удивление от текста, очень сильный опыт, такой, когда останавливаешься и задерживаешь дыхание, потому что уже с первых страниц понимаешь, дальше будет еще сильнее, еще образнее, завидуешь по-хорошему этой легкости (на самом то деле - огромной работе). Роман Кати такой насыщенный, что я не успеваю за образами. В каждом предложении эссенция.
Мне было страшно открывать этот текст, ведь он о матери, да еще и матери из того же временного пласта, что и моя. Много близких образов, много какого-то общего вайба.
Но остановиться уже не могу. Катя назвала этот текст «созвездие» и я заранее восхитилась этой способности отстранить читателя уже на уровне названия, отстроиться даже на уровне жанра. Созвездия кажутся плоскими только с земли, все звезды - на разном расстоянии от нас. Так и этот роман, на бумаге плоский, а на деле слоистый и обьемный. Он дышит, он светит, он мерцает, проникает в ноздри и в уши, плещется где-то в желудке. Это очень сильный свежий и чистый текст.

Кстати, у издательства теперь появилась подписка, и это очень удобно для тех, кто как и я вечно все пропускает!
Подробности на сайте

Есть какая-то злая ирония (или злостный умысел) в том, что автофикшн русскоязычный я воспринимаю намного более пристрастно, чем автофикшн зарубежный. В каком-то тёмном и потаённом месте моей души, мне кажется, что там-то уже во всём разобрались - романы, прошедшие закалку времени, допечаток тиража, переизданий и переводов на многочисленные языки, достойны внимания больше, чем то, что издаётся сейчас на русском в моменте. Это, конечно, не так. Я обнаружила за собой этот огрех, когда вчера вечером взяла в руки Шилу Хети и не смогла от неё оторваться. Боже мой, какой язык! какие отсылки! какое чёткое изображение контуров своего времени! Роман Натальи Авдеевой (напоминаю, 120 экранов) я читала много дольше. Половину я прочла за полчаса дороги в метро, а вторую половину тянула неделю в час по чайной ложке, хотя роман Авдеевой - очень крутое высказывание, заставившее обратиться меня к своей уязвимости и своему восприятию материнства. И это также причина, почему я не написала рецензии на два предыдущих прочитанных романа shell(f), хотя и «Набережная реки Фонтанки, четная сторона», и «Одиночества нет, ждите» заслуживают пристального читательского внимания. Переживания таких же женщин, как я, запертых в геополитических условиях последних пяти лет, исследующих свою сексуальность и самостоятельность на фоне взросления и ищущих свою собственную идентичность в любимой литературе, музыке и искусстве - приближает меня вплотную к исследованию себя самой. Это всё равно что смотреться в зеркало. И беситься, конечно. В своё время я сильно была встревожена тем фактом, что в «Одиночестве» Крыловой упоминается книга Оксаны Тимофеевой, вышедшая в 2024 году. То есть «Одиночество» писалось не триста лет, а всего лишь за год! Хотя это буквально пример живого текста, который вводит в свой сюжет актуальные переживания своего времени.

Шилу Хети, Анни Эрно, Тове Дитлевсен, Эми Липтрот, Малин Кивеля, Айлин Майлз и других знаменитых зарубежных авторок автофикшена мы может оценить на расстоянии от их творчества, абстрагируясь от среды их обитания и сосредоточения их мира, потому что их время - уже не наше время, и их автофикшн заключен в оболочку геополитических проблем уже их стран.

Как будто это повод перечитать Лайму Андерсон, чтобы наконец-то написать цельный отзыв.

Роман Натальи Авдеевой «(Не)вовремя мама» - очень животворящее открытие августа. Его действие начинается в начале нулевых во время посещения кабинета гинеколога. Беременность в шестнадцать лет обрывает течение привычного мира Наташи. Ей приходится уйти из Академии хореографии, чтобы заниматься дочерью. Точно также - семнадцатью годами ранее - мать самой Наташи была вынуждена покинуть исследовательский институт, который разрабатывал программное обеспечение для запуска орбитального корабля «Буран». В итоге «Буран» полетел в космос, когда мать автогероини была в декрете. Наташины собственные однокурсницы по Академии хореографии выпустились без неё. Жизнь продолжилась, несмотря на то что у кого-то она увязла в одной точке. Небольшой текст на 120 экранов пронизан версиями параллельных событий, которые могли бы произойти, но не произошли, научными справками и заметками из чужой жизни. На этом фундаменте Наталья Авдеева сконструировала очень уязвимое высказывание о собственном опыте материнства, проводя связующие нити с опытом своей матери и своей бабушки. Несмотря на то что, собственно, само материнство происходит по большей части «за кадром» - в рамках текста разворачиваются события, предшествующие ему, формирующие из дочери мать, а из ребёнка женщину.

«Мать-одиночка» — всегда грешница. Только дело в том, что они такие же, как и я. Бабушка-одиночка. Дедушка-одиночка. Дядя и Тётя-одиночки. Мой социальный статус касается всех моих родственников. И никуда не деть это, не отмыться. Люди всё равно что-то скажут, посмотрят, перескажут соседям. И все мыканья и гаканья при рассказе про девочку, которая не вовремя забеременела, будут передаваться мне, потому что мы связаны линиями проводов, словами, кровью в венах.

Материнство в тексте Натальи - это болезненный опыт перерождения, обратить который невозможно. Даже после того, как ребёнок вырастает, соло-материнство вшито в программное обеспечение твоего мозга. Шестнадцатилетней девушке приходится единовременно повзрослеть не только для фотографий с выписки из роддома, но и преодолеть внутренние пертурбации, чтобы принять новый мир, в котором она на всю жизнь связана со своей дочерью.

Роман Авдеевой - это в первую очередь про сиюминутное проживание утраты прошлой версии себя. Версии до балета, до материнства, до первого седого волоса, до переезда. Процесс обновления происходит в нашей жизни регулярно, приходится приспосабливаться под каждый его этап. В конечном итоге, жизнь - это набор из эпизодов, которые очень быстро становятся прошлым, при этом создающим наше будущее. Из поколение в поколение женщин в семье Наташи связывали ритуалы, которые она продолжает транслировать до сих пор в попытке укорениться в своих воспоминаниях, и эта робость делает текст таким красивым.

Ни один эпизод «Беременна в 16» не может передать чувства девушки, ещё не ставшей толком сформировавшейся женщиной, но уже ставшей матерью для другого маленького человека. Жизнь становится на паузу, шестнадцатилетние матери пропадают с радаров, во многом из-за чувства общественного стыда, обращенного к ним. Соло-материнство вообще поддернуто поволокой стыда, несмотря на то что обратная его часть - наличие имени отца в свидетельстве о рождении - зачастую сопряжено с бесконечным выпрашиванием «чаевых» на ребёнка и борьбой за право принимать решения. Выбор героини - быть соло - это попытка дать дочери больше, чем она могла бы.

«(Не)вовремя мама» - очень личный текст для меня, потому что я часто упоминаю в блоге маму, но никогда отца. Моя мама не беременела в шестнадцать, но ей понадобилось огромное мужество, чтобы вырастить меня, не прекращая работать и ухаживать за своими пожилыми родителями. Для меня это неповторимый подвиг, потому что по-настоящему я увидела свою маму, как женщину, как личность, как человека только когда повзрослела.