Социальная роль семейного бизнеса в Иране

Семейный бизнес (СБ) в развивающихся странах обычно играет сравнительно важную роль. Например, компании с семейной долей более 20% представляют более 65% 20 крупнейших компаний Аргентины, 70% - Гонгконга и 100% - Мексики. Иран в этом плане не исключение: СБ в нём, по оценкам экспертов, составляет около 80% частного сектора. СБ также обеспечивает около 60% рабочих мест в стране.

Один из возможных взглядов на СБ - это отнесение его к способу координации. Что он означает? СБ согласно такому взгляду является перемычкой между государством и гражданским обществом. Помимо этого, семейный бизнес является выражением "низового капитализма", который игнорируется государством: вместо этого, оно сфокусировано на крупных предприятиях и холдингах.

Так какова же политическая роль СБ в стране? У него её целых три: механизм взаимодействия в окружении с низким уровнем доверия; инструмент защиты "современности"; инструмент защиты прав собственности. Если же говорить о непосредственных проявлениях этих ролей, они выглядят следующим образом.

В силу того, что в Иране государственные институты работают не очень эффективно, способов легально защититься не очень много, в связи либо с отсутствием нужных связей, либо со странно интерпретируемыми правовыми нормами, либо с опасность рейдерства. В таких условиях семья позволяет хотя бы как-то себя защитить, потому что в случае диспута с несемейными партнёрами, решить проблемы в суде будет крайне сложно. Соответственно, подобная ситуация отсутствия вертикального доверия ведёт к несправедливости институтов, ориентированных на защиту закона и порядка. Что, в свою очередь, приводит к экономической рациональности ориентации на семью - это позволяет хотя бы как-то защитить свои активы.

СБ также защищает "современность", порой весьма неожиданным образом. После Исламской революции женщины в Иране потеряли ряд социальных прав. Семейный бизнес же защищает их от дискриминации. Например, некоторые женщины создают бизнесы, потому что нуждаются в моральной поддержке. СБ также опираются на коммерческое право для защиты прав женщин. Для многих директоров нет никаких проблем, если их бизнес перейдёт по наследству женщинам. СБ также может защищать семьи от давления государства, а также позволяет находить работу людям, которым нельзя устраиваться в госсектор по политическим причинам. СБ также способствует межпоколенческому взаимодействию, что играет большую роль в связи с распространением IT. Более старшие поколения, как правило, просто не могут разобраться в них. Их дети, в свою очередь, имеют соответствующие навыки, что позволяет модернизировать бизнесы.

Наконец, семейные бизнес являются одним из инструментов защиты прав собственности. После 1980-х и массовой национализации у иранцев осталась травма, связанная с этими событиями. Иранцы часто воспринимают государство как врага, либо как "хозяин-раб", чем они крайне недовольны. Гибкость семейного бизнеса, маленькое количество ценного имущества позволяет быстро реагировать на возникающие кризисы. В целом возможность СБ противостоять хищническому поведению отличает его от крупных и госкомпаний. Это даёт СБ возможность развивать гибкие стратегии, позволяющие выживать в сложном окружении.

В целом можно сказать, что семейный бизнес является рациональным способом функционирования в иранской экономике. Он позволяет решать проблемы доверия, сохранять современность и обеспечивать защиту прав собственности. И тут уже возникает вопрос, какие надо провести реформы, чтобы семейный бизнес перестал быть рациональной формой ведения бизнеса. Однако это уже совсем другая история.

Источник: Coville Thierry. 2020. The family business in Iran since the Islamic Revolution as a mode of coordination. // Iranian Studies. Vol. 53. No. 5-6. P. 925-946.

Небольшое видео про семейный бизнес в Иране.
https://www.youtube.com/watch?v=bRAAKyMOG_8

Дискурс технонационализма и роль социального предпринимательства в исследовании стволовых клеток в Иране

Исследования стволовых клеток вызывают дебаты в разных странах с разными результатами. При том, что их устройство само по себе представляет интерес, важно отследить и их политические эффекты. И тут можно взглянуть на Иран, где, вопреки стереотипам, за 2000-е годы сложилась довольно сильное для развивающейся страны направление исследований стволовых клеток.

Однако прежде небольшое отступление. После Исламской революции 1979 г. и Культурной революции 1980-1987 гг., в научном сообщества Ирана сформировался конфликт между технической экспертизой и идеологической лояльностью. Чтобы его разрешить, государство инициировало сверху риторику сплочения и примирения, основанную на национализме и техническом прогрессе. Эта риторика привела и к вполне конкретным последствиям: 20-летнему видению, представляющему из себя план социального, экономического и политического развития страны на 20 лет, который был подписан Верховным руководителем Али Хаменеи в 2003 г. Это видение также учитывалось при составлении 4-7 Пятилетних планов. В 2004 г. президент Мохаммад Хатами в его рамках создал Министерство науки, исследований и технологий, а в 2007 г. президент Махмуд Ахмадинежад - Офис вице-президента по науки и технологиям. При том, что напрямую на науку из бюджета в течение 1990-2000-х выделялось всегда около 1% ВВП, за этот период количество публикаций иранцев в рецензируемых журналах резко выросло: с 806 в 1996 до 25880 в 2010. Более того, согласно оценкам Science Metrix, Иран в этот период был одной из самых бастрорастущих в научном плане стран, а один из колумнистов New Scientist отметил, что научный рост Ирана в 2010 превышал среднемировой в 11 раз. Наконец, журнал Nature в 2011 г. зафиксировал у Ирана 20%-ный рост публикаций научных статей, самый большой в мире на тот момент. У этого роста разные интерпретации, одна из преобладающий состоит в том, что поскольку иранскому режиму нужны ядерные технологии, он финансирует соответствующие отрасли. При том, что частично это действительно так, у этого роста могут быть и другие объяснения.

Возвращаясь к теме технонационализма и стволовых клеток. Впервые в стране к подобной проблеме начали подступаться в 1991, когда в Госпитале Шариати впервые создали технологические условия для трансплантации костного мозга. Позже в стране создали несколько ключевых исследовательских центров в этой отрасли: Институт Ройян, Клиника Ройян, Сельскохозяйственный биотехнологический исследовательский институт Ирана, Национальный совет развития исследований стволовых клеток.

Институт Ройян начинался как клиника репродуктивной медицины в 1998 г. Однако уже к 2004 г. под влиянием Минздрава был создан Кампус Ройян при Исфаханском университете, фокусировавшийся на проблемах клонирования и исследования трансгенных животных. Сейчас он является лидером в теме исследований стволовых клеток на Ближнем Востоке. Именно там в 2003 г. была создана первая в стране линия человеческих эмбриональных стволовых клеток (ЭСК), в мире она стала десятой. А дальше каждый год происходили значительные сдвиги в исследовании стволовых клеток. В частности, в 2006-2007 гг. впервые была проведена клеточная терапия сердечных, печёночных, кожных, глазных и костных болезней. В 2009 г. была создана первая клонированная овца, в 2010 г. - первые клонированные телята. В 2011 г. в там же был открыт первый в стране банк стволовых клеток.

Почему это стало легально и организационно возможно во вроде как теократической стране, где религия играет крайне важную роль? После Ирано-Иракской войны 1980-1988 г. в стране осталось много жертв войны с разного рода травмами. Для них терапиях стволовыми клетками была идеальным решением проблем. В 2002 г. Верховный руководитель Ирана Али Хаменеи опубликовал специальную фетву, разрешающую убийство ЭСК, оставшихся после репродуктивных циклов. И в целом он активно поддерживал развитие исследований стволовых клеток. И снова, как так получилось?

Доктор Казем Аштияни (1962-2006), глава Института Ройян, сыграл в этом важную роль. Он отучился на физиотерапевта, получил степени PhD по анатомии в области эмбриологии в Университете Тарбият Модаресс. После Ирано-Иракской войны он успешно строил свою карьеру, помогал основать Университетский Джихад, позже переименованный в Центр образования, культуры и исследований, и в целом создавал сеть личных связей с высокоранговыми чиновниками и политиками, включая Али Хаменеи. Работа в двух направлениях: научном и политико-религиозном, позволила ему усилить своё положение. Он находился в близких отношениях с Хаменеи и говорил о том, что учёные Института Ройян "выполняют свои религиозные обязанности", занимаясь разработкой передовых технологий.

Али Хаменеи и ряд влиятельных аятолл из Ирана и Ирака опубликовали ряд фетв, также расширяющих возможности исследования стволовых клеток. Более того, даже теологи Семинарии Кума были заинтересованы в исследованиях в этом направлении, и периодически контактировали с учёными из Института Ройян.

Ввиду недостатка непосредственного финансирования науки, Доктор Каземи искал альтернативные источники денег. Часть из них шла из Организации промышленного развития и обновления, а позже из Компании по развитию индустрии медико-биологических наук.

Доктор Аштияни также активно привлекал сильных учёных в свою команду, которая состояла из 20 человек с разным бэкграундом. Помимо этого, Институт Ройян проводил Международные двойные конференции
репродуктивной медицины и исследований стволовых клеток, игравшие большую роль в отрасли в течение 16 лет. В целом его действия приводили к формированию технонационалистического дискурса, в рамках которого развитие исследований стволовых клеток преподносилось как национальное достижение.

Однако у развития этой отрасли были и свои ограничения. Первым из них стала смерть Доктора Аштияни, которая стала окончанием первой фазы исследования стволовых клеток в Иране и началом второй. Вторая фаза характеризуется увеличением роли Минздрава и Тегеранского университета медицинских наук в систематическом надзоре и контроле за исследованиями. Они совместно разработали и предложили набор методических рекомендаций, касающихся этой темы. Они рационализировали и структурировали накопившийся опыт, основывались на идее человеческого достоинства и прав человека, а также регулировали конкретные правила взаимодействия с добровольцами, согласившимися на испытания. И тут важно отметить, что этот рациональный подход сильно отличался от предыдущего, революционно-идеологического, на который опирался Доктор Аштияни.

После успеха Института Ройян ряд других научных и образовательных организаций создали свои подразделения по изучения стволовых клеток. В 2009 под руководством Вице-президента по координации научного и технологического развития был создан Национальный совет по исследованию стволовых клеток с целью финансирования как можно большего количества профильных организаций. Реакция на неё была разнообразной: кто-то одобрил, кто-то же посчитал, что лучше финансировать Институт Ройян как самый сильный исследовательский центр стволовых клеток на Ближнем Востоке чтобы не потерять преимущество.

О чём говорит история исследований стволовых клеток в Иране? Пожалуй, самое важное, что нужно отметить, он был создан стечением ряда обстоятельств, начиная от Ирано-Иракской войны, и заканчивая специфическими отношениями между наукой и религией. Можно ещё отметить, что эта история успеха была не единственной - Иран также добился значимых для развивающейся страны успехов в освоении космоса, запустив спутник 10-м в мире в 2009 г., а также в области нанотехнологий.

Участие в правящем классе нового среднего класса, включающего научное сообщество, сформировало новые концепты и понятия, которые позволили легитимизировать в политико-религиозном дискурсе технический прогресс как способ демонстрации национальной гордости. По сути учёные и технопредприниматели воспользовались политическим режимом для продвижения своих интересов, а поскольку у этих людей были навыки, необходимые ему для выживания, симбиоз получился взаимным.

Это привело в том числе к тому, что учёные в иранских учебниках стали изображаться как герои, и Доктор Аштияни является одним из таких примеров. Помимо этого, о них стали писать как об инноваторах, технологах и элитных учёных, повышая престиж научной профессии. Также важно отметить, что технонационалистический дискурс позволяет строить образ Ирана как дружелюбной к учёным страны как внутри неё, так и снаружи.

Источник: Miremadi Tahereh. 2014. The role of discourse of techno-nationalism and social entrepreneurship in the process of development of new technology: A case study of stem cell research and therapy in Iran. // Iranian Studies. Vol. 47. No. 1. P. 1-20.

И небольшая документалка 2016 года про исследования стволовых клеток в Иране
https://www.youtube.com/watch?v=Q8GpNENfS3I

28 ноября выступал на Круглом столе памяти Р.М. Нуреева «Исторические судьбы власти-собственности на Востоке» в Институте экономики РАН, рассказывал про то, как связаны внутриэлитный конфликт в Иране и стимулы к продуктивному использованию ренты в 1979-1989 гг. Буквально вчера появилась видеозапись этого стола. Первые 4 выступления были про самого Нуреева и его творчество: в принципе, довольно интересная тема. А дальше уже моё. Собственно, прикладываю ссылку с тайм-кодом. Наслаждайтесь.

Отдельное спасибо организаторам за возможность выступить и получить обратную связь по поводу исследования.

https://youtu.be/yHLg2rXeRCM?feature=shared&t=6391

Институциональные ограничения власти Мохаммеда-Резы Пехлеви в 1960-1970-е гг.

Существует стереотип, что власть Мохаммеда-Резы Пехлеви в 1960-1970-е гг. была абсолютной, и он мог делать что хотел. Однако в реальности ситуация была значительно сложнее.

Первым примером ограничения власти шаха была Организация социального страхования рабочих (ОССР). ОССР была создана в 1953 г. при Мосаддыке специальным законом, её эффективность была улучшена поправками 1955 и 1960 гг. Эти поправки значительно расширяли права иранцев на страховку в связи с несчастными случаями, болезнями, материнством и т.д. В 1963 г. отдельный указ отрегулировал наличие частичного режима социального страхования, наряду с полным.

В течение 1960-х Мохаммед-Реза постоянно декларировал необходимость расширения социальных прав, введения новых видов страхования и т.д. Вместе с тем, он постоянно интересовался деятельностью ОССР, однако руководство этой организации проявляло недовольство вмешательством Пехлеви в их политику, о чём писал министр труда Атаолла Хосровани.

В 1963 г. специалист Международной организации труда (МОТ) Жан Палеолог предварительно посетил Иран с целью анализа готовности страны расширить социальное страхование на сельскую местность в рамках продолжения земельной реформы 1963 г. ОССР и МОТ планировали провести его в 1964-1968 гг. Со слов Палеолога, шах и Хосровани периодически пытались вмешаться в деятельность ОССР, сам шах часто проявлял нетерпение.

Ещё один важный момент - в переписке ОССР и МОТ в связи с упомянутой миссией практически полностью отсутствует Мохаммед-Реза Пехлеви. В 1964 г. Хосровани написал два письма ОССР, однако там шах упоминался очень кратко, в них он просил МОТ организовать миссию на несколько лет с несколькими членами по исследованию социального страхования в Иране. В 1968 г. он попросил МОТ продлить эту миссию, упомянув шаха только один раз во введении.

Документы, связанные с этой миссией, практически не упоминают шаха, всё взаимодействие происходило на уровне ОССР, а члены миссии по своему желанию встречались с Хосровани, главой ОССР Хаджеруни и разными представителями этой организации.

Миссия МОТ в целом оказалась довольна деятельностью ОССР, и указывала на то, что по сравнению с другими развивающимися странами ОССР относительно эффективно работает, в ней есть "дух инициативы и инноваций"

Второй пример таких ограничений - неформальное взаимодействие высших чиновников шаха за его спиной. Формально в 1960-1970-е гг. шах отдавал приказы и принимал стратегические решения, а чиновники их исполняли. Однако по факту ситуация была сложнее.

В частности, премьер-министр Ирана Амир Аббас Ховейда (1965-1977) часто входил в личную конфронтацию с министрами по поводу отдельных решений. С другой стороны, он сам могу угрожать шаху уйти в отставку, чтобы тот принял его позицию.

Помимо этого, чиновники часто спорили с шахом, в основном 1960-е. Например, в 1960 г. премьер-министр Джавад Шариф-Эмами (1960-1961, 1978) отказался принять должность министра иностранных дел от Мохаммеда-Резы. В 1961 г. он напрямую столкнулся со двором шаха и самим шахом во время парламентских выборов. Причиной было развешивание агитации Народной партии Ирана - он попросил мэра Тегерана убрать их. Шах решил его осудить за это однако дело кончилось ничем.

Помимо этого, не все министерства и ведомства делали доклады шаху, хотя обязаны были. В частности, так себя вели Центральный банк, а премьер-министры использовали разные политики докладов в зависимости от министерств. Многие социально-экономические чиновники типа заместителя министра коммерции (1961), заместителя председателя ЦБ (1961-1963), заместителя директора Плановой организации (1969-1973) Голяма Реза-Могадами; директора ЦБ (1963-1968, 1970-1971), директора Плановой организации (1968-1970) Мохаммеда-Мехди Самии часто говорили в своих интервью о наличии у них значимой автономии. Более того, они явно различали "политическое" и "профессиональное". В сфере профессионального они могли делать самостоятельно довольного много.

Отдельные чиновники в 1970-е гг. также могли спорить с шахом по политическим темам, в частности по темам связанным с нефтью, внешней политикой, безопасностью, образом шаха. Одним из примеров этого является запрос канадского правительства в 1973 г. отправить в Канаду драгоценности династии. Он и его министр двора Асадолла Алам поддержали эту идею. Шах приказал ЦБ подготовить их, однако юридический советник банка сказал, что они могут покинуть страну только с согласия парламента.

Наконец, ещё одной стратегией были подарки. Их дарили или третьим сторонам, или для построения личных отношений параллельных шаху.

В целом можно сказать что хотя власть шаха в Иране 1960-1970-х гг. была определяющей, она строилась коллективно и индивидуально бюрократией, часто действующей в своих интересах. Она разными способами оказывала влияние на шаха, для достижения разных целей.

Источник: Schayegh Cyrus. 2018. Mohammad Reza Shah Pahlavi’s Autocracy: Governmental Constraints, 1960s–1970s. // Iranian Studies. Vol. 51. No. 6. P. 889-904.