Я не очень люблю научные работы по внешней политике и международным отношениям. Очень часто авторы дают в них лишь набор тезисов, не стесняясь давать политикам рекомендации в выводах. Тем не менее, есть весьма любопытные статьи. Одна из них – Geopolitics VS geoeconomics 2016 года, где авторы предприняли попытку изучить функции, которые выполняют газопроводы из РФ в страны ЕС.

Результаты предсказуемы: используя макроэкономические модели, авторы показывают, что нефте- и газопроводы можно было построить с гораздо большей экономической эффективностью, однако их структура специально сконструирована так, чтобы быть "рычагом давления" на страны ЕС в ущерб экономической выгоде для российского нефтегаза. Как высказались сами авторы: "Российская геоэкономика давно успешно работает как центробежная, разделяющая сила внутри ЕС"

Имхо, пример того, как статьи в области МО действительно должны выглядеть

Когда речь заходит о доказанной эффективности Умного Голосования, часто всплывает статья Г. Голосова и М. Турченко "Smart enough to make a difference?" Однако как именно они измеряли эту эффективность? Давайте посмотрим, давно хотел разобрать методы из какой-нибудь статьи.

1) Сравнение результатов по принципу наличия или отсутствия кандидата в списках умного голосования. Исследователи строят статистическую модель, в которой проверяется влияние этого фактора на количество полученных голосов. Результаты показывают, что у включённых в список кандидатов голосов с среднем больше, чем у остальных, даже если они не побеждали на выборах.

"Включение кандидата в список «умного голосования» повышает его или ее результат на выборах на 7%"

И тут вы скажете: в список УмГ и так попадают наиболее популярные кандидаты, у которых изначально больше шансов на победу! И это справедливо, поэтому авторы делают второй этап проверки:

2) Сравнение одних и тех же кандидатов в разных округах. Выборы мундепов устроены таким образом, что кандидаты могут баллотироваться сразу в нескольких округах. То есть некоторые кандидаты одинаково ведут кампанию в обоих округах, имеют одинаковый политических вес. Разница лишь в том, что в одном из округов они в списках УмГ, в другом нет. В результате сравнения у одних и тех же кандидатов в округе, где они в списке, результаты всегда выше примерно на 5-7% чем в том округе, где в списке другой кандидат.

Важно понимать, что 7% для муниципальных выборов – критическое значение, которое может очень серьёзно увеличить шансы на победу. А если победы и не состоится, придётся применять такие фальсификации, которые очень тяжело скрыть. Настолько тяжело, что порой приходится отменять результаты выборов и признавать победу независимых кандидатов. И такие случаи в Петербурге были.

Мало мне было родственников с их «политология не наука», так теперь ещё и президент подключился! Говорит, нет в этой вашей политологии оригинального метода. А он, между прочим, есть, и имя ему – QCA (Qualitative Comparative Analysis), изобретённый политическим социологом Ч. Рэйгином.

Метод наиболее распространён именно в политической науке, поскольку позволяет качественно изучить такой объём кейсов, который слишком мал для количественного анализа. Ими часто бывают политические режимы или субнациональные единицы (штаты, регионы, земли).

Наиболее наглядно этот метод представляют при помощи кругов эйлера. Каждый круг – это определённая характеристика. При размещении кейсов на эти круги становится видно, какие именно кейсы с какими характеристиками пересекаются чаще всего. Это позволяет дать более широкую интерпретацию, чем просто количественный анализ.

А более подробно с эволюцией этого метода можно ознакомиться здесь, наконец-то статья находится в открытом доступе:
https://inion.ru/site/assets/files/3704/1.pdf

Один из самых вредных мифов про политику заключается в том, что люди воспринимают любую политическую систему как единый организм. При таком взгляде одни страны – мировые гегемоны, другие – их безропотные сателлиты. При таком взгляде в авторитарных режимах нет никакой воли, кроме воли автократа. И это, конечно, не так.

Нет никаких кукловодов и марионеток. Есть равноправные субъекты с разными ресурсами. Да, одни страны пытаются давить на другие, но это сложный процесс взаимоотношений, при котором у всех участников есть свои интересы, и они будут за эти интересы торговаться, их отстаивать.

Поставь марионеточное правительство – и обнаружишь спустя время, что никакое оно не марионеточное, что-то требует, где-то припирается, а прямые указания просто игнорирует. Потому что правила важны, и у любой должности есть свой политический вес.

Поэтому когда вам в следующий раз начнут затирать про мировое правительство, геополитических жандармов и отсутствие суверенитета, помните: не прописанная законодательно договорённость не будет исполняться. Как только «марионеткам» становится невыгодно работать на своих патронов, они этих патронов кидают смело, и без малейшего сожаления.

Демократизируются ли электоральные автократии?

Вот эти ребята показали, что и да, но есть один нюанс.

Решаясь проводить выборы в начале своего правления, автократ сталкивается с очень большими рисками, но вместе с тем и с огромной выгодой в долгосрочной перспективе.

Риски заключаются в том, что на начальных этапах шанс демократизации при проведении выборов очень велик. Однако статистический анализ показывает (и для многих это неутешительная новость), что после трёх электоральных циклов шансы на демократизацию драматически снижаются с каждыми новыми проведёнными выборами.

Авторы объясняют это тем, что электоральные процедуры институциализируются, и если автократии удалось пройти этот барьер и провести выборы 3 раза на своих условиях, то в дальнейшем её риски незначительны.

Статья открытая, рекомендую к ознакомлению, там и про однопартийные режимы 20 века интересно написано:

https://ejpr.onlinelibrary.wiley.com/doi/full/10.1111/1475-6765.12355

С возгласами о том, что все демократии на самом деле авторитарны, я уже смирился. Очевидно, что они носят скорее эмоциональный характер внутреннего протеста против идеализации демократических режимов, который, хотя и гиперболизирует влияние крупного капитала на политические процессы, но всё же не лишён некоторых оснований.

Но вот чего я действительно не могу понять, так это устойчивого, широко распространённого мнения о том, что выборы президента США 2020 года были сфальсифицированы. Ну как можно на протяжении полутора лет мусолить эту тему, когда данные по распределению результатов буквально доступны всем, кто захочет на них посмотреть? Хороший разбор на русском здесь. С графиками и сносками, которые также можно перепроверить. Видно, что нет ни корреляции с явкой, ни аномалий при голосовании по почте, ни чрезмерно высоких результатов на участках-аутлаерах.

Однако существуют и совсем потерявшие контакт с реальностью фрики, которые скажут, что все данные нарисованы. От и до. Можно ли хотя бы гипотетически представить это? Разумеется, нет. Искусственные данные всегда видно, всегда есть несостыковки в нормальном распределении и соотношении с реальными голосами избирателей, на которые вынуждены ориентироваться даже самые отъявленные автократы. И политологи, занимающиеся электоральными исследованиями, давно нашли способ выявлять фальсификации статистически.

Частотный анализ открытых интервью на основе датасета оппозиционно настроенных граждан РФ (линии указывают на близость слов друг к другу, толщина линий – на частоту употребления слова. Сделали сегодня группой на летней школе

Копирую хорошую подборку недавних академических книг о политике РФ от профессора университета Хельсинки (а до недавних пор и Европейского Университета СПб) Владимира Гельмана, которая набрала незаслуженно мало просмотров. Замечу только, что не согласен с его посылом делить страну на «до» и «после», поскольку существенных институциональных изменений не произошло, а значит, следует не перечёркивать уже имеющиеся выводы, а дополнять их.

Sergei Guriev, Daniel Treisman, Spin Dictators: The Changing Face of Tyranny in the 21st Century (Princeton University Press, 2022) – 9/10. Подробный анализ «информационных автократий»: диктатур нового типа, которые опираются главным образом на ложь и манипуляции (а не на страх и насилие) в качестве основного инструмента господства и которые стремятся проводить курс «авторитарной модернизации». Авторы рассматривают стратегии пропаганды, цензуры и международной легитимации режимов в России, Китае, Венгрии, Турции и других странах. Однако в отношении России книга, кажется, стала устаревшей еще до ее выхода в свет – происходящее после 24.02.2022 гораздо в большей мере напоминает «классические» автократии ХХ века, нежели современные «постмодернистские» диктатуры.

Adnan Vatansever, Oil in Putin’s Russia: The Contests over Rents and Economic Policy (University of Toronto Press, 2021) – 7/10. Переработанная версия диссертации автора книги содержит детальный анализ нефтяной политики (oil policy) и связанных с нею перераспределительных аспектов в постсоветской России сквозь призму теории «вето-игроков». Слабость этих игроков позволила Путину проводить желательную для него политику, не будучи связанным институциональным ограничениями. Для тех, кто не слишком знаком с изучаемой проблематикой, книга может служить полезным введением в тему. Однако те, кто хорошо владеет материалом, скорее, отметят, что книга содержит не так много нового по сравнению с тем, что было известно до ее публикации.

Imogen Sophie Kristin Wade, Innovation and Modernisation in Contemporary Russia (Routledge, 2023) – 7/10. Книга о том, как российские наукограды, технопарки и другие проекты (Сколково) даже при значительных финансовых вливаниях со стороны государства в 2000-2010-е годы так и не стали (и теперь уже не станут) моторами экономического роста, основанного на инновациях. К сожалению, исследовательница много раз ставит вопрос «как?», но мало задается вопросом «почему?», и вследствие этого подхода ее книга оказалась гораздо более описательной, нежели аналитической. Подробные «истории вопроса», начиная с 1950-х годов, оставляют в тени выяснение роли институтов и стимулов, которые препятствуют успешному policy entrepreneurship в России (и не только).

Вера в скепсис

Вычитал у коллеги-философини: «Иронично, что главная добродетель нового времени – возможность ставить всё под сомнение – стала главным оружием современных авторитарных режимов». И подумал – насколько же это внутренне противоречивая конструкция.

Вот с одной стороны никому нельзя верить, а с другой – важно быть объективным. То есть истины нет, но вы всё равно не можете занимать ничью сторону, потому что не всё так однозначно. Всей правды мы никогда не узнаем, но при этом мы продолжаем верить, что объективный взгляд есть, и надо продолжать к нему стремиться. Чувствуете этот тонкий резиновый привкус искусственно растянутого дискурса?

Постоянных сомнений мало. Нужно продуцировать и поощрять желание быть «над», быть беспристрастным арбитром. И людям такая роль, судя по всему, очень нравится: ты ни с теми, ни с другими, стоишь с белом пальто, красивый/ая, и кидаешься калом во всех, кто во что-то верит. Ну потому что «ахаха, как можно во что-то верить в 2к22, надо быть выше этого!». А пока люди упиваются своим тщеславием, побеждает тот/та, у кого в руках дубина.

Таким образом, крайне рекомендую слать лесом всех, кто требует быть объективнее. Инфополе не резиновое, ребята. О минусах демократии и мигрантах в Европе поговорить всегда успеем.

Книга, которую должен прочитать каждый АУЕшный* пацан

Исследование В. В. Волкова посвящено феномену преступных группировок, процветавших в 90-ые годы в РФ. Что в его работе значимого и цепляющего?

Во-первых, учёт преемственности. Почему-то в общественном сознании принято довольно чётко разграничивать исторические периоды, как будто они существуют автономно друг от друга. Автор показывает, что 90-ые не возникли сами по себе, а являлись следствием рыночных реформ 80-ых, проведённых в период Горбачёва. Именно в тогда начали складываться отношения между первыми предпринимателями и бандитскими группировками, которые стали каркасом для рыночных отношений 90-ых как с точки зрения структуры, так и со стороны общественного восприятия, которое тогда уже имело негативное отношение к "частникам" и "коммерсантам".

Во-вторых, абсолютно иной взгляд на этот период. Почему-то предполагается, что бандитский мир пришёл воровать и грабить из-за слабого государства, которое не могло сдерживать разгул бандитизма. Однако в этом, по мнению автора, только половина правды. Действительно, слабое государство стало причиной процветания ОПГ, но это произошло не столько из-за отсутствия контроля над преступностью, сколько из-за невозможности государства выполнять свои базовые функции. Запутанное законодательство, бездействие органов власти и невозможность добиться справедливого судебного решения привело к тому, что свои проблемы было намного проще решить через бандитский мир по принципу стационарного бандита. Ты платишь – тебя охраняют, решают проблемы и помогают развивать бизнес, заставляя работать государственные органы "правильно". То есть ОПГ – это фактически протогосударственная структура, которая всё ещё остаётся криминализованной, но редко занимается кражами и грабежами, а чаще – "крышеванием", и без спроса на эти услуги со стороны малого и среднего бизнеса преступные группировки не смогли бы занять такие прочные позиции.

Я мог бы ещё долго перечислять свои инсайты про смысл воровских понятий, конфликт между старым и новым преступными мирами, влияние феномена силового предпринимательства на современную политику РФ, которые я подчерпнул из этого исследования, но думаю, что вам будет интереснее ознакомиться самим, всё в любом случае не перескажешь.

Словом, крайне рекомендую! 10/10.

*Организация признана экстремистской на территории РФ.

Спасают ли наблюдатели от фальсификаций?

Рассмотрим на двух статьях, посвящённых выборам в ГД РФ 2011 года:

Рубен Ениколопов показывает, что да. В своей статье его команда организует эксперимент: отправляет наблюдателей в рандомные московские округа, и сравнивает результаты с теми, где наблюдателей не было. Разница колоссальная: результаты ЕР на УИКах с их наблюдателями в среднем на 11% меньше, чем на УИКах без них. Более того, и это самое интересное– эффект наблюдается ещё и в соседних комиссиях, которые просто находятся в том же здании. Авторы объясняют это тем, что уже само присутствие наблюдателя внушается нерешительность членам УИКов, даже если они находятся в соседней комнате, и не видят их напрямую, их присутствие останавливает от вбросов, поскольку создаёт иллюзию наблюдения.

А вот Андрей Бузин (сопредседатель наблюдательского движения "Голос") показывает, что нет. Не ожидали такого поворота? Он и соавторы используют тот же метод рандомизации, что и в предыдущей статье, но изучают уже не только Москву, но и дополнительно 20 субъектов РФ. По их результатам, разница между участками с наблюдателями и без статистически незначима, а там, где она всё же значима – слабая, колеблется от 1 до 2%.

Почему результаты исследования одних и тех же выборов с одними и теми же методами получились такими разными? Бузин и соавторы объясняют это несколькими факторами:

> Во-первых, необходимо учитывать уровень электоральной манипуляции. Если это обыкновенный вброс или "карусель", наблюдатель в состоянии заметить нарушение. В том случае, если фальсификации оформляются на более высоком уровне, а результаты буквально "рисуются", наблюдатели зачастую не в состоянии что-либо сделать.

> Во-вторых, влияет сам уровень подготовленности наблюдателя. Возможно, члены УИК не станут фальсифицировать прямо у наблюдателей на глазах, но всё же попробуют сделать это при недостаточной внимательности наблюдателей. Или просто дождутся, пока они уйдут. По своему наблюдательскому опыту могу сказать, что члены УИК очень часто пытались выпроводить нас до запечатывания пакета с бюллетенями и составления протокола, и очень обижались, когда мы не уходили.

Результаты второй статьи не означают, что наблюдение за выборами бесполезно. Напротив, оно существенно осложняет работу фальсификаторов. Однако следует понимать, что для полноценного эффекта следить за действиями УИК необходимо крайне тщательно, особенно в современных условиях, когда голосование стало многодневным.

Я всегда стараюсь наблюдать на выборах. И я понимаю, что к такому готовы не все. Однако у вас всегда остаётся возможность защитить свой собственный голос от фальсификаций – прийти на свой избирательный участок и проголосовать уже в это воскресенье.

Вы можете это сделать, если живёте в Москве, Северной Осетии, Удмуртии, Марий Эл, Бурятии, Карелии, Краснодарском крае, во Владимирской, Новгородской, Пензенской, Свердловской, Томской, Кировской, Саратовской, Рязанской, Калининградской, Тамбовской, Ярославской или Сахалинской области, в Курске, Омске, Пскове, Твери.

Это не агитация, я не буду призывать вас голосовать за кого-то конкретного, это ваш выбор. И мне кажется, что приятнее сделать этот выбор самостоятельно. Несмотря ни на что, выборы остаются значимым институтом, который крайне искажённо, но всё же влияет на российские политические процессы.

А результаты этих выборов мы проанализируем вместе, на следующей неделе.

Региональные корни российского авторитаризма

Почему-то процесс автократизации РФ принято рассматривать исключительно как инициативу одного человека через вертикальное насаждение новых порядков и практик сверху вниз, от центра к регионам.

Парадокс, однако, заключался в том, что при несовершенной, но всё же демократичности РФ, политические режимы регионов зачастую были авторитарными. Проявлялось это преимущественно в том, что губернаторы контролировали электоральные процессы в своём регионе, и создавали целые системы механизмов по обеспечению необходимых электоральных результатов. Эти системы политологи называют "политическими машинами".

Политические машины – ключевой концепт для понимания российского авторитаризма. В нулевые годы у администрации президента не было необходимости создавать с нуля механизмы обеспечения нужных электоральных результатов – эти механизмы уже были, оставалось только подчинить себе их владельцев – глав регионов, что и было сделано в 2004г. с отменой прямых губернаторских выборов.

Первые отставки дали ясно понять – если в вашем регионе недостаточно высокие результаты "партии власти", то вы рискуете потерять свою должность. Этот рычаг давления привёл к тому, что уже через несколько лет ЕР имела большинство и в Думе, и в региональных парламентах.

Для губернаторов такой расклад был не менее выгоден, чем для федеральной власти, поскольку их статус закреплялся по понятным правилам игры и укреплял их влияние в регионе. Вот так этот процесс характеризует политолог Г. Голосов:

Эта стратегия, внешне ограничительная по отношению к регионам, на самом деле была компромиссом между федеральным центром и региональными элитами, получившими подтверждение и даже усиление своего контроля над регионами в обмен на политическую лояльность в вопросах государственной важности и, особенно, на общенациональных выборах. [Golosov 2011, p. 637]

Попытки автократизации РФ, возможно, не были бы такими успешными, если бы не легли на столь благоприятную почву, как региональные авторитарные режимы. Влившись в общую систему, губернаторы предоставили федеральному центру колоссальный инструмент для электоральных манипуляций, без которого монополизация власти, вероятно, не была бы так стремительна и успешна.

Заметки на полях к предыдущему посту: с тех пор как губернаторы устроились в авторитарный режим, они часто играют роль козлов отпущения, поскольку на них не только спихивают непопулярные действия (раньше ковидные ограничения + вакцинация, а теперь и военная мобилизация), но и требуют их исполнения (то есть спрос за выполнение показателей в первую очередь с них).

Одна из функций главы региона – быть тем самым десницей, который разгребает последствия решений федерального центра, что бывает непросто, потому что дополнительные полномочия без доступа к ресурсам играют не в плюс, а в минус.

Так что если в автократиях и бывает федерализм, то он действует именно таким образом.

О соревновательном авторитаризме

Почему у Украины получилось перейти к электоральной демократии, а у России не получается? Уж точно не потому, что в одной стране живут смелые люди, а в другой – трусливые. Хотите простой ответ? В Украине за последние 30 лет сменилось 6 президентов, в России – два с половиной.

Этот случай ярко демонстрирует отличие конкурентного авторитаризма от электорального. Что такое типичный электоральный авторитарный режим? Выборы есть, через них действительно избирается власть, но они нечестные и неконкурентные. В конкурентном же (или в соревновательном) они тоже нечестные, но при этом конкурентные.

Фальсификации выборов и другие электоральные манипуляции часто использовались на местном и региональном уровнях [Birch 1997; Herron & Sjoberg 2016], однако они не являлись единой централизованной системой. А всё потому, что однозначной позиции, на чью сторону вставать, кого продвигать, не было. Действующему президенту всегда приходилось договариваться индивидуально с каждым владельцем политической машины, и получалось это далеко не всегда.

Негомогенность элитных групп обилие вторых туров привели к тому, что любая попытка централизировать власть заканчивалась провалом. Это, например, привело к потери контроля над выборами для партии регионов [Kuzio 2015].

В целом, это вписывается в уже упомянутое мной исследование про демократизацию электоральных автократий. Если власть на выборах не меняется три раза подряд, режим консолидируется, элитные группы встраиваются в общую вертикаль, а электоральные процедуры отлаживаются и практически не дают сбоев, а шансы демократизации через выборы стремятся к нулю. А ведь Украина стала электоральной демократией не в 2014, не в 2015, а в 2019, когда действующий президент проиграл выборы и добровольно, без революций и майданов, сдал пост своему конкуренту.

Смотрите на институциональный дизайн, смотрите на фактическое применение этих институтов, и многое прояснится.

Три хорошие книги про диктатуры

1. Gandhi, J. (2008). Political Institutions under Dictatorship.

Ганди была одной из первых учёных, обративших внимание на институты в авторитарных режимах. Советологи и транзитологи XX века говорили: "Все институты в недемократиях – ширма, фикция, витрина, поэтому мы не будем их изучать". Ганди же показала, что институты реально работают, но всегда работают на диктатора. В книге она подробно разбирает два основных механизма: кооптацию и "подкуп" элитных групп ресурсами. Эти механизмы работают в зависимости от силы оппозиции: если оппозиционные группы слабы, кооптировать их внутрь режима достаточно просто, однако если они представляют серьёзную конкуренцию диктатору, приходится делиться с ними и ресурсами, и властью.

2. Svolik, M. (2012). The Politics of Authoritarian Rule

Сволик развивает выводы Ганди так: ну хорошо, а почему же тогда при сильных элитных группах в Мексике или в Китае авторитарные режимы продолжали существовать? Институты в диктатурах есть ни что иное как договор между диктатором и его окружением. Диктатор сталкивается с необходимостью постоянно поддерживать баланс: нужно делиться с окружением ресурсами в обмен на лояльность, но при этом не давать слишком много ресурсов, чтобы не оказаться под угрозой переворота. И наиболее длительными диктатурами оказываются те, где диктатор смог договориться на создание таких институтов, которые бы ограничивали его власть, а приближённые продолжали получать выгоду.

3. Acemoglu, D., Egorov, G., & Sonin, K. (2008). Coalition Formation in Non-Democracies

Увлекательное применение теории игр для объяснения формирования коалиций элитных групп в авторитарных режимах. Меня поразил вывод о том, что ключевую роль играет самый слабый участник процесса, именно он является "стабилизатором" режима. Почему так? Авторы приводят такой пример: A и B объединились против C. Вместе они могут его одолеть, но это невыгодно A, потому что A слабее B, и с поражением C его ожидает расправа. А, как самый слабый игрок, не даёт B одолеть C, и коалиция стабилизируется. Они там ещё объясняют на похожем примере, почему после Сталина генсеком оказался Хрущёв, а не Маленков и не Берия, которые имели гораздо больший политический вес. Объяснение достаточно громоздкое, поэтому сюда не поместится, но от этого не менее интересное!

Песнь жабы и гадюки

В связи с выступлениями различных публичных лиц, а также с недавними танцами в средневековых доспехах в СовФеде, люди всё чаще вспоминают повесть «День Опричника» Владимира Сорокина.

В действительности, если мы отбросим антураж, треш и идеологию, сорокинские опричники – идеальный пример того, как ведёт себя выигрышная коалиция в авторитаризме.

В течение дня опричник Комяга (историк, кстати, по образованию, что тоже очень показательно) занимается не столько своими служебными обязанностями и даже не столько личными поручениями государя, сколько извлечением ренты из своего положения. Будь то крышевание отдельных граждан за фиксированную стоимость или конфликт с другими элитными группами за право извлекать выгоду, вся опричнина зарабатывает нелегальным силовым предпринимательством, параллельно конкурируя за благосклонность автократа с другими группами.

Это, на мой взгляд, разрушает некоторые базовые аргументы в пользу авторитарных режимов. Мне часто говорят: «автократии стабильны и меритократичны». По факту же для подавляющего большинства автократий ложно и то, и другое. Политика в автократии не менее, а более подвижна и рискованна, чем в демократиях. Авторитаризм – не стабильная и монолитная структура, где всё подчинено воле мудрого правителя, а постоянная борьба различных министерств и ведомств за плюшки и влияние, которое автократ не может пресечь, потому что борьба за власть – это основа любой политики, хоть демократической, хоть авторитарной.

Вот только в случае демократии ты проигрываешь выборы и пробуешь ещё раз, ну, или не пробуешь. А в автократии хоть глава государства, хоть его приближённые чаще всего кончает тюрьмой или смертью. Сорокинский Комяга получает пулю от тех, кого он когда-то карал, а настоящие опричники кончили лишением всех регалий, а некоторые – темницей и казнью.

Но в этом есть и хорошая новость: битва жабы и гадюки лишь приближает конец авторитарного режима, деконсолидирует, «расшатывает» его, и ускоряет уход авторкрата. Так что по сути любая автократия – это самоуничтожающаяся структура, у каждой из которой есть свой жизненный цикл.

Как школьное образование влияет на демократизацию?

В 1989 году в СССР впервые прошли выборы, где кандидаты могли быть не аффилированы с партией, выступать за демократические и даже антикоммунистические идеи. Но почему в одних республиках демократические кандидаты получили большую поддержу, чем в других?

Авторы статьи The Great Divide: Literacy, Nationalism, and the Communist Collapse (2006) выдвигают достаточно необычную гипотезу: если страна имела школьное образование до того, как её постигла коммунизация и включение в СССР, страна будет иметь большую поддержку демократического движения, чем в том случае, если школьное образование создавалось при коммунистическом строе.

Авторы объясняют эту связь так: (1) Грамотность позволяла гражданам обмениваться мыслями и идеями в печатном виде, что затрудняло коммунистическую пропаганду. (2) Коммунистическое школьное образование было идеологизированным и настроенным на унификацию, подавление национальной идентичности в пользу общесоветской, что затрагивало и литературные произведения, и исторический дискурс. В противном случае, если школьная система в стране уже была, она хотя и встраивалась в общую систему, но всё же могла сохранить большее внимание к титульному языку и национальной идентичности.

Я сначала был настроен к этой аргументации (как и к любой такого рода "исторической обусловленности") скептично, так как думал, что доля образованного населения на момент до вхождения в СССР (или образования и включения в Югославию, авторы анализируют и эти страны) – это просто производная от уровня урбанизации, независимости или чего-то другого.

Однако я сильно удивился, когда увидел, как с помощью МНК-регрессии авторы показывают, что дореволюционная доля образованных граждан в стране влияет на поддержу демократических сил вне зависимости от урбанизации или того, были ли когда-либо в этой стране демократические институты. Конечно, 28 наблюдений – это не очень много для количественного анализа. Тем не менее, авторы делают пять моделей, чтобы показать, что эта связь действительно устойчива к прочим объясняющим факторам.

Влияние такого казалось бы незначительного института, как система школьного образования – это отличный пример того, как институты выживают на протяжении почти целого века, чтобы в нужный момент оказать своё влияние. В конечном итоге, если мы посмотрим на график уровня грамотности и антикоммунистической доли голосов, мы убедимся, что эти посткоммунистические страны добились куда большего успеха в демократизации, чем другие, вне зависимости от своего географического положения.

График из предыдущей статьи: докоммунистический уровень грамотности (х) и доля голосов за некоммунистических кандидатов на первый свободных выборах (у)

Теория селектората – ключ к успеху диктатора

Одна из попыток глобализировать и описать любой политический организм была предпринята политологом Буэно де Мескита в его книге "The Logic of Political Survival" (2003) через разделение всех граждан государства на несколько категорий.

Если упрощать, то теория селектората – это та же пирамида власти, только вид сверху. Автократ опирается на своих приближённых, с которыми делится ресурсами. Эти приближённые составляют выигрышную коалицию, и за ресурсы отплачивают поддержкой лидера. Однако помимо них есть те, кто в эту выигрышную коалицию не входит. Их лояльность автократу строится на их желании войти в эту коалицию, чтобы тоже получать блага.

Тут-то и возникает дилемма любого авторитарного лидера: если выигрышная коалиция будет слишком большой, её будет уже не так просто контролировать, что чревато захватом власти со стороны кого-либо их них. Однако если автократ перестанет расширять выигрышную коалицию, у селектората не будет никакой мотивации поддерживать автократа, что приведёт к народному восстанию.

Согласно теории Мескиты, ключ к успеху диктатора лежит в том, чтобы соотношение выигрышной коалиции к селекторату было минимальным. И в принципе это объясняет переход большинства автократий от классических диктатур к электоральным авторитарным режимам: расширяя права своих граждан, ты, как диктатор, ставишь себя под угрозу, но в то же время парадоксальным образом делаешь свой режим стабильнее, поскольку с получением влияния граждане также могут рассчитывать и на получение благ при оказании должной лояльности, так режим и консолидируется. Несмотря на то, что этой теории уже почти 20 лет, она всё ещё достаточно хорошо описывает логику современных авторитарных режимов, пускай и с упрощениями, что неизбежно при попытке создать какую-то всеобъясняющую концепцию.

Обоснование этой теории я уже приводить не буду, там много душных формул, однако при желании вы можете с ними ознакомиться, поскольку книга находится в открытом доступе, что, к сожалению, редкость для академических текстов.

Ссылочку оставил, пошёл дальше читать/писать академические тексты. Хоуп ю эджой ит!

Электоральный авторитаризм или почему выборы в РФ не отменят

Всего четверть века назад большинство учёных сходились во взглядах, будто существуют некоторые режимы "переходного периода", которые не являются демократиями, но скоро ими станут. Как же иначе? Ведь у них есть демократические институты!

Но парадокс в том, что именно эти институты стали фактором устойчивости авторитарных режимов. В России, Турции, Египте, Венесуэле и многих других странах выборы стали не обузой автократам, а их основным ресурсом. Выборы – это каркас авторитарного режима, который позволяет контролировать любые политические процессы на любом уровне.

Точнее всего, на мой взгляд, сущность выборов в автократии сформулировал политолог Г. Голосов на одной из своих открытых лекций:

"Я бы хотел вспомнить такую метафору: ходить на выборы в авторитарном государстве всё равно что садиться за один стол с шулером. Понятно, что она используется, чтобы демобилизовать оппозиционный электорат. Тем не менее, эта метафора в каком-то смысле показательная. Ведь шулер всегда стремится показать, что играет по правилам. Он эти правила меняет по ходу игры, он сам их нарушает. Но при этом он тщательно следит, чтобы никто из сидящих за столом их не нарушал. Потому что правила важны. И если шулер не будет следовать никаким правилам, кто-то просто подойдёт к нему и ударит кулаком в лицо. Потому что если можно всё, то почему нельзя этого?"

Так, автократ накладывает на себя ограничения с целью политического выживания, но эти ограничения попогают ему оставаться у власти. Накладывая выборы как правила, авторитарный лидер гарантирует, что:

> Путь на его должность лежит через выборы и никак иначе. Контролируешь выборы = контролируешь доступ к власти.
> Путь на должности помельче также лежит через выборы. Но чтобы выиграть выборы, одной лишь поддержки сверху недостаточно, нужно показать, что ты умеешь управлять электоральными процессами, и в будущем сможешь обеспечивать автократа и его партию высокими результатами на отведённой тебе территории
> Конфликты элит также решаются через выборы. Вместо перестрелок и взаимного уничтожения сторон борьба за власть осуществляется безболезненно для режима, и даже придаёт ему устойчивости за счёт конкурентности.

И так далее. Перечислять функции авторитарных выборов можно долго, важнее понимать их сущность – несмотря на то, что они нечестные, неконкурентные, они всё ещё остаются той пластичной основой, которая за счёт своих механизмов и делает авторитарный режим устойчивым и консолидированным.

Не успел я написать пост про важность выборов и про то, что их не отменят, как на следующий же день в Томске отменили прямые выборы мэра. Классик!

Но на самом деле это вполне закономерная история со своей интересной исследовательской загадкой, не противоречащей природе электорального авторитаризма.

Так почему и главное зачем? Я решил попробовать новый формат и поговорить об этом завтра в Фогеле на Фонтанке, как всегда со сносками на исследования, но уже с последующими вопросами.

Так что если вы определяете свою геолокацию как г. Санкт-Петербург/Питер/СПб/etc, приходите развиртуализироваться, всем буду рад!

https://t.iss.one/fogelbeerspb/473