Когда Федор Иванович шел из своей артистической на сцену, впереди бежал его секретарь Исай Григорьевич Дворищин и говорил: „Шаляпин идет, Шаляпин…”. Перед кулисой Федор Иванович садился в кресло и громко пробовал свой голос, а мы, статисты, во все глаза глядели на него. Некоторые даже пытались заговорить с ним, пока Дворищин не гнал их прочь.
Сидит он в кресле, такой величественный, царь Борис Годунов, в парчовом одеянии, усыпанном разноцветными камнями…
Величественна была осанка Шаляпина, когда, стоя на паперти Успенского собора, он исполнял знаменитый монолог: „Скорбит душа…” А мы, матросы, в это время стояли, переодетые стрельцами, совсем недалеко от него. В другой картине – в царском тереме, исполняя монолог: „Достиг я высшей власти. Шестой уж год я царствую спокойно…”, Шаляпин умел это слово „спокойно” так спеть, что мурашки по спине бегали.
В опере „Борис Годунов” Шаляпин совершенно преображался. Он заставлял забывать, что перед тобою артист, а не сам царь Борис. А когда произносил: „Чур, чур, дитя… Не я твой лиходей…”, я тоже невольно ощущал неодолимый ужас и не мог не смотреть в тот угол, куда Шаляпин устремлял свой взгляд, как-то по-особенному вперив его в одну точку. Голосом, полным дрожи, он говорил: „Что это там? в углу?” Так велика была сила артистического дарования Шаляпина, что впечатление это не изгладилось из моей памяти до сих пор.
До чего же он был хорош! Как любила его публика! Гром аплодисментов после каждой картины. Он раза два-три выйдет, а его все вызывают. Администрация, директор театра – все просят его выйти на сцену. Но у него на переодевание и грим уходило немало времени, и выходить в перерывах кланяться он не любил.
Со сцены в артистическую уборную он возвращался весь мокрый. Бывало, сидит в кресле перед большим зеркалом в одной нижней рубашке – такой весь красный, как будто только что вышел из парилки. Обтирается полотенцем, а сам, улыбаясь, говорит: „Ну что? Понравилось тебе, как я спел?” – „Да, говорю, Федор Иванович, очень понравилось. А сейчас смотрю на Вас – Вы не такой, как на сцене”. А он переодевается и говорит: „Мне надо быстро готовиться к следующей картине, а тут все еще просят, чтобы я вышел на аплодисменты”.
Гримировался он сам, ему только преподносили карандаши да краски. В это время я всегда старался уловить момент поговорить с ним. Приятно было говорить с ним. Душа у него была русская!
После спектакля народ долго не расходился… Оперу „Борис Годунов” мне удалось видеть раз десять. И всегда с участием Шаляпина. В 30-е годы я как-то снова смотрел „Бориса Годунова”, но это было уже не то…
Андроников И.Л. (1908-1990), сборник "К музыке", из воспоминаний Н.П. Ядрова.
#Андроников #Шаляпин #Россия #цитаты #музыка
https://youtu.be/hDrmCOQ1lLI?si=kRHS0muiT1yrvvzF
Сидит он в кресле, такой величественный, царь Борис Годунов, в парчовом одеянии, усыпанном разноцветными камнями…
Величественна была осанка Шаляпина, когда, стоя на паперти Успенского собора, он исполнял знаменитый монолог: „Скорбит душа…” А мы, матросы, в это время стояли, переодетые стрельцами, совсем недалеко от него. В другой картине – в царском тереме, исполняя монолог: „Достиг я высшей власти. Шестой уж год я царствую спокойно…”, Шаляпин умел это слово „спокойно” так спеть, что мурашки по спине бегали.
В опере „Борис Годунов” Шаляпин совершенно преображался. Он заставлял забывать, что перед тобою артист, а не сам царь Борис. А когда произносил: „Чур, чур, дитя… Не я твой лиходей…”, я тоже невольно ощущал неодолимый ужас и не мог не смотреть в тот угол, куда Шаляпин устремлял свой взгляд, как-то по-особенному вперив его в одну точку. Голосом, полным дрожи, он говорил: „Что это там? в углу?” Так велика была сила артистического дарования Шаляпина, что впечатление это не изгладилось из моей памяти до сих пор.
До чего же он был хорош! Как любила его публика! Гром аплодисментов после каждой картины. Он раза два-три выйдет, а его все вызывают. Администрация, директор театра – все просят его выйти на сцену. Но у него на переодевание и грим уходило немало времени, и выходить в перерывах кланяться он не любил.
Со сцены в артистическую уборную он возвращался весь мокрый. Бывало, сидит в кресле перед большим зеркалом в одной нижней рубашке – такой весь красный, как будто только что вышел из парилки. Обтирается полотенцем, а сам, улыбаясь, говорит: „Ну что? Понравилось тебе, как я спел?” – „Да, говорю, Федор Иванович, очень понравилось. А сейчас смотрю на Вас – Вы не такой, как на сцене”. А он переодевается и говорит: „Мне надо быстро готовиться к следующей картине, а тут все еще просят, чтобы я вышел на аплодисменты”.
Гримировался он сам, ему только преподносили карандаши да краски. В это время я всегда старался уловить момент поговорить с ним. Приятно было говорить с ним. Душа у него была русская!
После спектакля народ долго не расходился… Оперу „Борис Годунов” мне удалось видеть раз десять. И всегда с участием Шаляпина. В 30-е годы я как-то снова смотрел „Бориса Годунова”, но это было уже не то…
Андроников И.Л. (1908-1990), сборник "К музыке", из воспоминаний Н.П. Ядрова.
#Андроников #Шаляпин #Россия #цитаты #музыка
https://youtu.be/hDrmCOQ1lLI?si=kRHS0muiT1yrvvzF
YouTube
Фёдор Шаляпин - Монолог Бориса "Достиг я высшей власти" из оперы М. Мусоргского "Борис Годунов"
Модест Петрович Мусоргский https://allforchildren.ru/music/composer13.php
❤12🔥5❤🔥4👍2👏1
Гоголем нельзя начитаться. Даже трудно представить себе человека, который прочел его один раз и более к нему бы не возвращался. По правде сказать, нам было бы жаль такого человека. Повторное чтение высокохудожественных книг вообще доставляет огромное наслаждение, позволяет по-новому воспринимать события, движение и конец которых — во второй раз — уже известны заранее. Но перечитывать Гоголя — удовольствие еще большее, чем даже читать его в первый раз. Прозу Гоголя хочется запоминать, как стихи, произносить вслух. Речь идет не о какой-нибудь подобной стихам птице-тройке, а даже о самых «обыкновенных» страницах «Тараса Бульбы», «Невского проспекта», «Шинели», «Мертвых душ»…
Гоголя хочется читать вслух — сообща, делиться с другими, так сказать, не только впечатлениями о прочитанном, но и самым процессом чтения. Многие фразы Гоголя, составляющие целые художественные открытия, мы цитируем как своеобразные афоризмы. Все помнят, что при въезде в гостиницу Чичиков был встречен трактирным слугою, «живым и вертлявым до такой степени, что даже нельзя было рассмотреть, какое у него было лицо». Или сидящего у окна лавочки сбитенщика с лицом, напоминающим самовар из красной меди, «так, что издали можно было подумать, что на окне стояло два самовара, если б один самовар не был с черною, как смоль, бородою». Или разве можно забыть разговор двух мужиков: «доедет то колесо, если б случилось, в Москву, или не доедет?»
Кто не любит вспоминать, как описал Гоголь внешность Чичикова, или, вернее, как он отказался ее описать: «не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, не слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод»…
Но самое во всем этом удивительное, что все эти художественные открытия — и трактирный слуга, и сбитенщик, и разговор мужиков, и описание внешности Чичикова, — все это находится на одной и той же странице, в начале первой главы «Мертвых душ».
Ираклий Луарсабович Андроников, "Избранные произведения", 1964 год.
#Андроников #Россия #цитаты
✍ Безвременник прекрасный
Гоголя хочется читать вслух — сообща, делиться с другими, так сказать, не только впечатлениями о прочитанном, но и самым процессом чтения. Многие фразы Гоголя, составляющие целые художественные открытия, мы цитируем как своеобразные афоризмы. Все помнят, что при въезде в гостиницу Чичиков был встречен трактирным слугою, «живым и вертлявым до такой степени, что даже нельзя было рассмотреть, какое у него было лицо». Или сидящего у окна лавочки сбитенщика с лицом, напоминающим самовар из красной меди, «так, что издали можно было подумать, что на окне стояло два самовара, если б один самовар не был с черною, как смоль, бородою». Или разве можно забыть разговор двух мужиков: «доедет то колесо, если б случилось, в Москву, или не доедет?»
Кто не любит вспоминать, как описал Гоголь внешность Чичикова, или, вернее, как он отказался ее описать: «не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, не слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод»…
Но самое во всем этом удивительное, что все эти художественные открытия — и трактирный слуга, и сбитенщик, и разговор мужиков, и описание внешности Чичикова, — все это находится на одной и той же странице, в начале первой главы «Мертвых душ».
Ираклий Луарсабович Андроников, "Избранные произведения", 1964 год.
#Андроников #Россия #цитаты
✍ Безвременник прекрасный
❤17👍13🔥5👏2