"Царевна-Лебедь", Врубель Михаил Александрович, 1900 год; холст, масло, 142x93 см.
Государственная Третьяковская галерея, Москва.
---
Молчание
Как часто выразить любовь мою хочу,
Но ничего сказать я не умею,
Я только радуюсь, страдаю и молчу:
Как будто стыдно мне — я говорить не смею.
И в близости ко мне живой души твоей
Так все таинственно, так все необычайно, —
Что слишком страшною божественною тайной
Мне кажется любовь, чтоб говорить о ней.
В нас чувства лучшие стыдливы и безмолвны,
И все священное объемлет тишина:
Пока шумят вверху сверкающие волны,
Безмолвствует морская глубина.
Дмитрий Мережковский, 1892 год.
#Мережковский #Врубель #Россия #стихи #живопись
Государственная Третьяковская галерея, Москва.
---
Молчание
Как часто выразить любовь мою хочу,
Но ничего сказать я не умею,
Я только радуюсь, страдаю и молчу:
Как будто стыдно мне — я говорить не смею.
И в близости ко мне живой души твоей
Так все таинственно, так все необычайно, —
Что слишком страшною божественною тайной
Мне кажется любовь, чтоб говорить о ней.
В нас чувства лучшие стыдливы и безмолвны,
И все священное объемлет тишина:
Пока шумят вверху сверкающие волны,
Безмолвствует морская глубина.
Дмитрий Мережковский, 1892 год.
#Мережковский #Врубель #Россия #стихи #живопись
Вера Павловна свое чувство природы погасила на биологическом факультете, а остатки своего воображения уничтожила практикой подхода к жизненным явлениям с точки зрения марксизма-ленинизма. И когда я с ней разговариваю, по привычке своей, аргументируя образами, она эту способность воображения принимает за идеализм. У всех у них есть в душе горький осадок от разоблаченного детского верования в звезды как в ангельские душки. Но все мы по мере сил утраченные общие мифы за жизнь свою заменяем собственными личными мифами. Но есть такой сероуглерод биологизма и марксизма, который убивает начисто все бактерии воображения и поэзии. И создает безнадежность души. Вот это ощущение пустоты в безнадежности и называется «научным» методом подхода к жизненным явлениям. О чем бы люди в простоте своей ни говорили, Вера П-а принимает за наивность, потому что она знает больше, и это «больше», в конце концов, сводится к таящемуся во всем и везде злу. Я говорю верно, потому что я сам был такой и спасся от этой отравы сознательным мифотворчеством.
Михаил Михайлович Пришвин, из дневника, 1948 год.
#Пришвин #Россия #цитаты
Михаил Михайлович Пришвин, из дневника, 1948 год.
#Пришвин #Россия #цитаты
Ветер, пойманный в картинах Глазунова Ильи Сергеевича (1930-2017); холст, масло.
---
Вспыхнут в травах заревые росы,
И вовсю горланят петухи,
Что настало время стихокоса –
Выходи, поэт, косить стихи!
Как вокруг благоухает лето!
Божий мир лежит перед тобой.
Напиши скорей о капле света,
Спрятанной в росинке голубой…
Будет осень, с нею и прохлада
Разольётся в золотой тиши,
И настанет время стихопада
Для истосковавшейся души.
Ты пройдись, брат, по ночному саду –
Эти ночи трепетно-тихи! –
С неба будут прямо в руки падать
Яблоками звёзды и стихи…
Сергей Зубарев, 2018 год.
#Глазунов #Зубарев #Россия #живопись #стихи
✍ Безвременник прекрасный
---
Вспыхнут в травах заревые росы,
И вовсю горланят петухи,
Что настало время стихокоса –
Выходи, поэт, косить стихи!
Как вокруг благоухает лето!
Божий мир лежит перед тобой.
Напиши скорей о капле света,
Спрятанной в росинке голубой…
Будет осень, с нею и прохлада
Разольётся в золотой тиши,
И настанет время стихопада
Для истосковавшейся души.
Ты пройдись, брат, по ночному саду –
Эти ночи трепетно-тихи! –
С неба будут прямо в руки падать
Яблоками звёзды и стихи…
Сергей Зубарев, 2018 год.
#Глазунов #Зубарев #Россия #живопись #стихи
✍ Безвременник прекрасный
С тех пор, как я помню себя в Новоспасском-Деденеве, я помню и деденевского сторожа, Петра Басолаева.
Мы, дети, очень любили его. Деденево без Петра Басолаева потеряло бы для нас много прелести. Он был незаменимым участником наших летних удовольствий, исполнителем наших затей и часто инициатором их. Повесить качели и гимнастические приборы, снарядить удочки и вежни для рыбной ловли, смастерить лук и стрелы и научить пользоваться всем этим, в дни семейных торжеств устраивать фейерверк, иллюминацию и пальбу из трёх
пушек XVIII века, хранившихся в Деденеве, показывать нам приёмы
стрельбы из ружья и пистолета, плаванья, гребли и верховой езды - на
всё это Пётр Басолаев был большой мастер. Какую бы забаву мы ни затеяли,
Пётр Басолаев был тем человеком, к которому первому мы обращались
за советом и помощью, и я не помню ни одного случая, когда
бы он отказался исполнить нашу просьбу. Пётр Басолаев научил меня
плавать, косить и колоть дрова. Это последнее искусство мне очень пригодилось в первые тяжёлые годы жизни после Октябрьской революции.
Подобно хорошему сторожевому псу, Басолаев был беззаветно предан своему дому. Каждый вечер, с наступлением темноты, Пётр облачался в армяк, подпоясывался ремнём, к которому навешивал гусарскую саблю моего покойного отца, за пояс засовывал большой старинный пистолет, вешал за спину двустволку, брал в руки железную палку и отправлялся
к нашему дому оберегать нас от воров и разбойников, которые в то далёкое
время ни разу не заглянули в наше Деденево.
Наш дом ещё светился огнями, мы ещё бодрствовали, а Пётр Басолаев своим мерным тяжёлым шагом хрустел уже по песку дорожек,
окружавших дом, по временам стучал в чугунную доску и давал один-два выстрела в воздух: "Чтоб знали жулики, что к дому подходить опасно," - так пояснял нам Пётр смысл этих выстрелов.
Когда Пётр замечал, что в мезонине загорался свет, признак того, что мы, дети, пришли в свои комнаты спать, он потихоньку, сняв сапоги, чтоб не услышала его тяжёлых шагов наша мать, пробирался к нам наверх в комнату, в которой спали я и мой старший брат Володя. К нам приходил ещё гостивший у нас Саша Завадовский, воспитанник Московского кадетского корпуса, года на два старше меня. И вот у нас начиналась беседа с Петром Басолаевым, которою мы очень дорожили. Она открывала нам иной взгляд на жизнь, чем тот, который внедрил в наше сознание Сергей Иванович (отчим - Т.В.).
Наш суровый отчим и находившаяся под полным его влиянием наша мать воспитывали нас в аскетических взглядах на жизнь. Нас убеждали в том, что человек создан не для наслаждения жизнью, а для служения Богу и обществу. Постоянное самоусовершенствование, достигаемое
ежеминутною борьбою со своими низменными желаниями и страстями,
- вот задача для человека. При таком взгляде на назначение человека
жизненный путь казался нам тяжким и страшным. Тем с большим упоением слушали мы простые рассуждения Басалаева о жизни и об отношении к ней человека.
Николаевский солдат, бывший в походах и сражениях под Севастополем,
Басолаев много пережил и перевидал на своем веку и под старость
выработал в себе покойное и радостное отношение к жизни и простоту
в обращении с людьми. Для него жизнь состояла из моментов радостного
бытия, которыми он дорожил, и которые он старался использовать как
можно лучше. Он мало вспоминал о прошлом, ещё меньше думал о будущем, он жил настоящей минутой, без размышлений и колебаний беря от
жизни всё, что можно. Он любил и природу, и труд, и интересную книгу.
- Бог добр, - рассуждал Басолаев, - он дал человеку жизнь не для
мучения, а для радости. Он наделил человека плотью не для умерщвления её, а для наслаждения ею. Удовлетворение чувственных потребностей
нужно для сохранения здоровья и для продолжения рода человеческого,
значит оно не греховно. Грех один - причинять вред ближнему и не помогать ему, когда можешь. Надо любить всех и всё: людей, зверей, букашек, деревья, солнце, дождь и снег. Всё на свете хорошо, всё дает человеку радость, если он умеет пользоваться жизнью.
Продолжение👇
Мы, дети, очень любили его. Деденево без Петра Басолаева потеряло бы для нас много прелести. Он был незаменимым участником наших летних удовольствий, исполнителем наших затей и часто инициатором их. Повесить качели и гимнастические приборы, снарядить удочки и вежни для рыбной ловли, смастерить лук и стрелы и научить пользоваться всем этим, в дни семейных торжеств устраивать фейерверк, иллюминацию и пальбу из трёх
пушек XVIII века, хранившихся в Деденеве, показывать нам приёмы
стрельбы из ружья и пистолета, плаванья, гребли и верховой езды - на
всё это Пётр Басолаев был большой мастер. Какую бы забаву мы ни затеяли,
Пётр Басолаев был тем человеком, к которому первому мы обращались
за советом и помощью, и я не помню ни одного случая, когда
бы он отказался исполнить нашу просьбу. Пётр Басолаев научил меня
плавать, косить и колоть дрова. Это последнее искусство мне очень пригодилось в первые тяжёлые годы жизни после Октябрьской революции.
Подобно хорошему сторожевому псу, Басолаев был беззаветно предан своему дому. Каждый вечер, с наступлением темноты, Пётр облачался в армяк, подпоясывался ремнём, к которому навешивал гусарскую саблю моего покойного отца, за пояс засовывал большой старинный пистолет, вешал за спину двустволку, брал в руки железную палку и отправлялся
к нашему дому оберегать нас от воров и разбойников, которые в то далёкое
время ни разу не заглянули в наше Деденево.
Наш дом ещё светился огнями, мы ещё бодрствовали, а Пётр Басолаев своим мерным тяжёлым шагом хрустел уже по песку дорожек,
окружавших дом, по временам стучал в чугунную доску и давал один-два выстрела в воздух: "Чтоб знали жулики, что к дому подходить опасно," - так пояснял нам Пётр смысл этих выстрелов.
Когда Пётр замечал, что в мезонине загорался свет, признак того, что мы, дети, пришли в свои комнаты спать, он потихоньку, сняв сапоги, чтоб не услышала его тяжёлых шагов наша мать, пробирался к нам наверх в комнату, в которой спали я и мой старший брат Володя. К нам приходил ещё гостивший у нас Саша Завадовский, воспитанник Московского кадетского корпуса, года на два старше меня. И вот у нас начиналась беседа с Петром Басолаевым, которою мы очень дорожили. Она открывала нам иной взгляд на жизнь, чем тот, который внедрил в наше сознание Сергей Иванович (отчим - Т.В.).
Наш суровый отчим и находившаяся под полным его влиянием наша мать воспитывали нас в аскетических взглядах на жизнь. Нас убеждали в том, что человек создан не для наслаждения жизнью, а для служения Богу и обществу. Постоянное самоусовершенствование, достигаемое
ежеминутною борьбою со своими низменными желаниями и страстями,
- вот задача для человека. При таком взгляде на назначение человека
жизненный путь казался нам тяжким и страшным. Тем с большим упоением слушали мы простые рассуждения Басалаева о жизни и об отношении к ней человека.
Николаевский солдат, бывший в походах и сражениях под Севастополем,
Басолаев много пережил и перевидал на своем веку и под старость
выработал в себе покойное и радостное отношение к жизни и простоту
в обращении с людьми. Для него жизнь состояла из моментов радостного
бытия, которыми он дорожил, и которые он старался использовать как
можно лучше. Он мало вспоминал о прошлом, ещё меньше думал о будущем, он жил настоящей минутой, без размышлений и колебаний беря от
жизни всё, что можно. Он любил и природу, и труд, и интересную книгу.
- Бог добр, - рассуждал Басолаев, - он дал человеку жизнь не для
мучения, а для радости. Он наделил человека плотью не для умерщвления её, а для наслаждения ею. Удовлетворение чувственных потребностей
нужно для сохранения здоровья и для продолжения рода человеческого,
значит оно не греховно. Грех один - причинять вред ближнему и не помогать ему, когда можешь. Надо любить всех и всё: людей, зверей, букашек, деревья, солнце, дождь и снег. Всё на свете хорошо, всё дает человеку радость, если он умеет пользоваться жизнью.
Продолжение👇