#вдороге
Супермаркет «Магнит» в историческом доме исторического центра города Арзамас. Деревянная олдскульная вывеска и твердый знак на конце. «Магнитъ». За пределами твердого знака - классический магазин сильно эконом-класса. На кассе смолток про майонез. Колоритная дама с нарисованными бровями - чуть удивленно приподнятыми, будто она бесконечно поражается всему, что случается ей повидать на этом свете. Например, майонезу «Провансаль». Колоритная дама - кассир. Маленькая сухонькая старушка в черных бриджах и в замысловато-цветастой синтетической кофточке пробивает что-то там. Дама с удивлёнными бровями что-то говорит ей про майонез. Старушка в бриджах деловито делится познаниями. «Нужно капнуть в майонез… Йода! Если майонез посинеет, значит он нормальный». Пик-пик. По всей вероятности, если случится что-то другое, не входящее в синий спектр цвета, то майонезу доверять не стоит. «Обязательно, обязательно проверяйте», - повторяет старушка снова и снова, утрамбовывая покупки в сумочку. На ленте перед моим скромным шампунем shauma 7 трав почему-то лежит разложенный аккуратно во всю свою роскошь фиолетовый пакет wildberries. Будто бы тоже предназначенный для продажи. Пик-пик. Кассирша посмотрела в мой правый глаз и удивилась: «Это ваш пакет?». Я говорю - нет. Старушка деловито: «Это мой пакет». Аккуратно берет его с ленты, разглаживает, расправляет, складывает и кладет в карман сумки. «Я уже не могу работать. Я устала. Никого нет. У всех продавцов Пасха», - говорит кассирша с удивленными бровями. Старушка в бриджах сочувственно пыхтит и уходит. Навстречу мне мимо магазина «Магнитъ» идут два местных пацанчика. У одного задорная пушистая голова, он в шортах и в бордовом поло, второй - брутальнее, в спортивных штанах с лампасами. Я прошла между ними - дистанция позволяла. Первый смачно плюнул. Второй - сморкнулся. Что хотел сказать этим художник? Я пошла дальше, в сторону белоснежного взбитого храма, возвышающегося над городом, утопающим своим золотом в бледно-голубое весеннее небо. Я шла, медленно впитывая город. Его эклектику деревянных наличников и пластиковых окон. Его эклектику хаотичной застройки. Эклектику купеческих домов внутри которых расположились коммуналки и детские сады. Меня нагнали все те же два пацанчика. Завернули за угол в открытые ворота, над которыми большими буквами - «ПОЛИЦИЯ», и висит благостный рекламный плакат с улыбающимися людьми в форме: «Набираем желающих служить во внутренних силах». Бледный выцветший каменный купеческий дом на обочине. Нежность голубого цвета особенно трогает на его фасаде. Еще у дома величественные белые колонны. На жестяной крыше - раскрывающийся купол телескопа. Про этот дом я кое-что знаю. В нем жил купец. У купца был сын. У сына был туберкулез. Сын не выходил из дома. А отец взял и подарил ему всю вселенную - заказал из Европы телескоп. Сын угасал и наблюдал звезды. Мимо идет какой-то мужчина и что-то кричит. Ему радуются только собаки, все остальные живые существа пытаются побыстрее обежать его стороной. Остановился посреди дороги, вскинул победно руки, что-то завопил в лицо мотоциклисту. Потом крикнул «Вперед» и учесал в горизонт. Собака засеменила ему вслед. И может быть еще ветер. Ибо больше, собственно, некому и нечему. Только собаке и ветру, который все еще обещает перемены, да верится уже с трудом.

Хочется вот так. Но так пока не получается. (Потому что невиновный человек в тюрьме сидит). Но это только пока! Пусть как можно скорее можно будет вновь увидеть «Света Петрийчук сейчас в сети», отправить ей смешной стикер (лягушку с клубникой на голове, например), записать голосовое, поставить реакцию «веселый кит» на её сообщение.

Сегодня у Светы день рождения и лучшее, что можно сделать в этот день и в любой другой - написать ей письмо. Даже если не знакомы. Даже если никогда не. Даже если. Это - важно и очень согревает. Человеку нужен человек. Это никогда не новость, но всегда новость.

Вот здесь подобная инструкция, как и куда.

#freesveta

PS.: А еще - у Светы теперь есть англоязычный сайт freesveta.org

Новость огненная - 1 штука.

Запускаем в коллаборации с каналом «Мам, я в театре» и издательством Ad Marginem телеграм-подкаст:

«Мам, я читаю»

Мы с с драматургиней, междисциплинарной исследовательницей театра, авторкой канала «Мам, я в театре» чудесной Олей Иванниковой будем читать раз в месяц одну классную книгу, предоставленную издательством Ad Marginem, и обсуждать её в прямом эфире нашего подкаста.

Что будем читать? То, что интересно лично нам с Олей. Фикшн, нон-фикшн, автофикшн. Не все, но многие из выбранных нами книг, написаны женщинами и/или переосмысляют женский опыт. Основные (но не единственные) тэги: женщины, искусство, автофикшн, театр.

Первая книга, которую мы взялись прочитать - «Путешествие к источнику эха. Почему писатели пьют» Оливии Лэнг.

Обсудим её 18 мая в 19:00.

Предлагаем всем желающим прочитать книгу вместе с нами. И - присоединиться к нашему обсуждению.

Такое вот волнительное у нас начинание. Да пребудет с нами сила!

#вдороге
Москва пушилась влажной теплотой - то ли к дождю, то ли к предчувствию. Субботнее спокойствие. Метро. «Сумки на ленту». Казанский вокзал. «Сумки на ленту». Поезд «Москва-Екатеринбург» - но моя точка на карте случится много раньше. Чему я рада. Не люблю поезда. Семья Дорониных из моего купе: мать с выцветшими волосами и раздраженным лицом, отец - неулыбчивый, но приятный, одутловатый, одаренный условиями жизни привычной российской молодостью, которая и не кажется ею вовсе (это когда чувствуешь, что что-то около 40, но при этом сильно удивляешься), и дочь - юная, зажатая в тиски своего-подросткового, отгороженная от мира наушниками. Матери я не понравилась. Это она мне показала с первого цедящего «Здравствуйте». Отец проявил нейтральную любезность и что-то необязательное сказал. Мать вышла из купе и стала смотреть на платформу. «Иди сюда!». Дочь послушно вышла. Встала рядом. Я быстро устроила свое место и вышла к ним. Встала рядом. «Сними наушники!», - прикрикнула мать на дочь. Видимо «окрики» - привычный способ отгораживания матери от мира и его мытарств? Защитная агрессия? Направленная привычно на то, что подвластно и ближе всего - на плод собственного чрева. Дочь окрик проигнорировала. Грузная женщина с выжженными волосами, в синей футболке и розовых лосинах проходила мимо и задела мать. Мать одарила уходящую спину презрением. Напряжение семейной идиллии висело в воздухе. Отец стелил места, мать устроилась в уголке своей нижней полки и смотрела в окно, дочь залезла на верхнюю полку. Я свесилась с соседней и попросила мать передать мне мой кофе, перехваченный в Шоколаднице на Казанском. Мать меня проигнорировала. Муж поспешно сделал это вместо нее и начал распаковывать пахучие пакеты. Семья принялась весело хрустеть наггетсами из KFC. Манящий запах скромных российских радостей. Проводник Нурсулбек порхал из купе в купе и раздавал приветливые вайбы от РЖД. Затем принес вместе с вайбами благотворительные открытки - ассортимент за 200 и за 300, те, что за 300 обещали солидные выигрыши. «Возьмем за 300?», - спросил муж у жены. «Ма, можно мне хотя бы в парк?», - неожиданно свесилась сверху дочь. Молчание. «Почему всем моим друзьям можно, а мне нельзя?». Робко. Отец промычал что-то нечленораздельное, жуя куриную ножку. Дочь уткнулась в телефон. Звук ту-ту-ту входил в сознание и примирял его со своей временной действительностью. Часто думаю над способностью реальности трансформироваться во мне во что-то смутное, в какие-то причинно-следственные связи, в какие-то нарративы, неясные, возможно, далекие от истины, далекие от ткани жизни. Но отказаться от этой способности преломлять и искажать в угоду своему воображению - не могу. Воображаю значит существую? Иногда люди способны существовать в моей системе координат только так. Иначе - можно утонуть в горечи. Иначе - не вывозимо.

Тем временем, мы с админкой канала «Мам, я в театре» Олей Иванниковой выбрали книгу для второго выпуска нашего подкаста «Мам, я читаю».

И это - роман «Второе место» Рэйчел Каск.

Формат тот же:
- Я, Оля и все, кто еще захочет к нам присоединиться - читаем книгу
- В свободном и расслабленном режиме обсуждаем в прямом эфире в телеграм (либо у меня на канале, либо у Оли)

Когда?
27 июня в 19:00 .

Следующим постом я опубликую аудио первого выпуска нашего подкаста (о котором я благополучно забыла везде напомнить. Такой вот я блогер!).

Первый выпуск нашего подкаста «Мам, я читаю».

Обсуждали с Олей Иванниковой («Мам, я в театре») книгу Оливии Лэнг «Путешествие к источнику эха».

Очень волновалась. Но, надо сказать, формат мне не зашел, а залетел.

Буду рада услышать ваши мысли по поводу.

Подъезды из нашего детства. Зеленые. Холодные. Вывернутые наизнанку коммуникациями и темными сторонами душ. Воняющие мочой и жареной картошкой. Стыдные и печальные. Хрупкие и разящие. Неуверенные и злые. Гогочащие и несчастные. Этим нарративам никогда уже не исчезнуть. Они всегда в подтоне. Ты бежишь-бежишь-бежишь, а они за тобой. Гремят привязанными консервными банками с надписью «килька в томатном соусе». Или это слишком роскошно? Остаются во рту пластиковым вкусом маргарина «Рама» и протяжным «Девчонка, не грусти, не плачь, не унывай». Все наслаивается. Разные времена, разные смыслы, разное пережитое. Одно остается неизменным - бездна бедности и нелюбви, которые они в себе несут, всегда наблюдает за тобой из-за угла, что ты так давно оставил за спиной. Не теряет тебя из вида, как бы ты ни старался скрыться от этого пристального к себе внимания.

Смотрела спектакль Игоря Шаройко «8 клоунов в поисках юмора» и проваливалась всю дорогу именно в это. В это вечное возвращение. Хотя там много чего еще. Но находишь ведь всегда то, что трогает тебя? И - запускаешь пальцы в эту жижу. И - морщишься. То ли отвращение, то ли испуг, то ли тоска.

Думала о том, что физический театр, в каком-то смысле способен вместить в себя всё и даже больше. При этом - в нем всегда есть пространство для смотрящего, его опыта. Образы открыты к интерпретациям, но при этом, вполне определенны. Чувственное, опирающееся на мысль, но уходящее от нее в неохватный горизонт. Отстраненность маски и её спаянность с носителем (уже не отодрать). Ярость юмора и его бесконечная печаль. Позывы к смеху, застревающие в солнечном сплетении. И душащие, душащие, душащие.

«мечтаю вернуться в тот самый подъезд в детстве и написать на этих стенах истину. Не про пидоров и шлюх, а про то как люблю людей» (а ведь получилось)

С чем-то в нашем опыте приходится только смиряться. Не убегать, а тренировать понимание. Всматриваться в мрак. Не ужасаться им, а нырять в него - как у Миядзаки Софи за перерождающимся в монстра Хаулом. И, возможно, где-то там за этой тьмой скрыт дивный новый мир, способный ослепить своей прозрачной человечностью. Биением детского сердца. Может быть там за тьмой лежит доброта и любовь? Нужно только пройти и принять вот это вот всё? Да же?

Как непоследовательны и корявы отношения с собственной телесностью. С физической частью бытования себя. С телом, которое, по сути, с какого-то момента никогда тебе уже не принадлежит. С того самого момента не принадлежит, как ты отдаёшь власть над собственным восприятием его кому-то третьему. Не важно, кто это - твой хореограф из местного танцкружка с покатыми плечами «Ц-ц-ц что это мы так поправились? Любим поесть, да?» или дальней родственнице, почему-то комментирующей состояние твоей кожи. Ты поверила. Ты согласилась. Ты отдала власть. И вот в какой-то момент своей жизни ты отчуждаешь от себя право видеть и воспринимать свое тело, исходя из собственного его ощущения, и переходишь в пространство общественного «конструирования». И обратно забрать это право себе уже ой как непросто.

А что же тело? Оно делает бесконечно длящееся напряжение привычкой. Напряжение попыток соответствовать чьим-то ожиданиям. Тело всегда немножко не такое, каким его ожидают увидеть окружающие, и ты смотришь на него такими же глазами. В нём всегда чего-то недостаёт, или есть какой-то избыток, в нём всегда есть какая-то стыдная уязвимость. А уязвимость чертовски не хочется показывать, хочется показывать только ту часть себя, которое про совершенство и лучезарность. Ту часть, которой ты гордишься. Всё непринимаемое же покрывается коростой напряжённого ожидания скорого разоблачения. Точно как серая хворь в Игре престолов. Только невидимая. Но ты-то её чувствуешь, ты её носишь с собой, на себе, в себе многие-многие годы.

Тягостная, тотальная невозможность быть свободным. Потому что страх всегда обратная её сторона.

Почему я отдаю власть так легко? Почему чужие люди формируют представление мои о собственной физической оболочке? Почему между мной и моей кожей всегда есть прослойка чужих мнений, чужих взглядов, чужих замечаний? Чужих комментариев по поводу того, как я должна выглядеть, как я должна существовать, какое количество целлюлита на моем теле приемлемо, какое - нет. И какие процедуры я должна ещё свершить над своим телом, чтобы оно было чуть социально выносимей?

Мы все так отчаянно и много говорим про свободу. Так её жаждем. Так упорно к ней идем. Но идем ли? Но иду ли? Свобода ведь и про смирение перед собственной уязвимостью? Собственным несовершенством?

Но как быть, если менее всего на этом свете мне удаётся быть в состоянии уязвимости - когда ты как пергамент, как хрупкие крылышки какого-то неизвестного насекомого, которые сыпятся от любого прикосновения чужих пальцев и слов. Уязвимость становится видом уродства. Неправильности. Неприемлемости. Если любовь - это принятие, то как я могу любить что-то вне себя, принимать что-то вне себя, если я не могу смириться даже сама с собой, принять то, что и есть я?

И это невротичное желание увидеть в каждом встречном отражении хотя бы одно доказательство того, что ты ок. Сегодня ты ок. Но проблема в том, что каждая отражающая поверхность рождает свою собственную реальность, свою версию реальности, зависящую от кривизны, света, цвета и собственного настроения. Ты - разная в каждом отражении. И это чертовски хрупкая опора для создания какого-то единого образа себя. Поиск идеального отражения в миллионе поверхностей никогда не дает спокойствия. Все эти бесконечные отражения себя в чужих глазах - никогда не дают спокойствия.

Как говорить о способности любить кого-то, если не всегда освоена способность на самое главное - любить саму себя/самого себя? Если любовь это - принятие, то что же тогда делать со всем этим заметенными под коврик горами мусора и хлама?

Диалоги во Владимире:

- Будьте добры, машину на Большую московскую, 19.
- А что там? Гринвич?
- Кофейня Эйва.
- Такого нет. Уточните и перезвоните.

Бросает трубку. Уточняю, перезваниваю.

- Будьте добры, машину на Большую московскую, 19.
- Торговые ряды?
- Видимо! Я не местная.
- А что вы видите?
- Напротив памятник Владимиру.
- Девушка, там нет памятника Ленину!
- Князю Владимиру.
- Ожидайте!

Ожидаем.

Однажды Александр Расторгуев вербализировал смутную, в зацепках и шрамах, изнанку (наших) художественных сомнений и утешительных иллюзий. И в чем он не прав в своей безжалостной, бескожной горечи?
«Жанровое кино требует ученого умения и легкого таланта.
Авторское кино требует, прежде всего, человека.
Жанровое кино опирается на коллективную мифологию.
Авторское – на лапы личности.
Только в случае высочайшей одарённости масштаб отдельной морды может вобрать в себя и коллективную.
Может дать голос всегда немотствующему времени. Авторское кино как жанр – один только ломкий и хрупкий голос. Рядом с адреналиновыми стихиями он жалок, немощен и пуст. Поэтому смерть автора – единственная форма зрячести. Смерть автора – это и есть символическая смерть бога, то есть жертва.
Параноидально повторяется ситуация, когда структурированная зона какого-либо искусства размазывается в муку мелкого эпигонства. Шахтёрское лампочка и чёрные лёгкие. Чтобы продышаться, требуется этой центрифуга жертвы, очистные сооружения смерти.
Горизонт расширяется, расширяется и проступает отдельно стоящая декорация нового храма.
Современность – это пыль. (Я клялся себе, что я люблю эту пыль. Я люблю тебя. Я буду любить тебя до самой смерти автора.) пыль умеет пользоваться интернетом, пыль знает фэншуй и Replay. Пыль даже знает дзогчен и получает эсэмэски от бога. И кино тут вообще ни при чём. Кино это статистическая электричество, когда пыль клубится сама в себе, чтобы увеличить энтропию.
Кино как блондинка. Либо настоящие, либо крашеная.
Кино как собеседник, друг: можно даже не видеть его хромоты. Оно может быть неловким, прийти не вовремя. Оно и ещё меньше пыли. Меньше всего что я люблю.
А кинопроцесс – это мусоросжигательный завод. Блошиные рынок болезненных амбиций, фитнес жалки комплексах. Фестивальный солярий. Хорошие инженеры наладили конвейер, брат».

🎧 Подкаст «Мам, я читаю»
выпуск 2* | роман Рэйчел Каск «Второе место»

Обсудили с Олей Иванниковой** неспешную драму про власть и её изнанку, про неизбывное желание быть увиденной и услышанной, боль и кризис позднего «взросления», и много про что еще. По-моему, книга чистый кайф - оттого и говорить о ней было каким-то особым удовольствием.

🎙 Слушайте подкаст и пишите нам свои мысли. Будет радостно их читать и воспринимать.

*- вот здесь можно послушать выпуск 1
**- авторка телеграм-канала «мам, я в театре»

Тухлая духота. Плотная, как колготки 100 дэн. И примерно такая же по своему удобству. Но есть в этом плотном воздухе особенное свойства - приближать. Огромная желтая луна покоится в складках ночного воздуха. В ушах поет то Батыр, то Брайан Адамс - примерно про одно и то же во мне. Про густую вязь детских мечт, распластавшихся во времени. Во все мыслимые стороны. Оттуда сюда и обратно. Трамваи проползают через мост светящимися гусеницами. Гладь реки - гланцевая, словно атлас моего выпускного платья. Только оно было винного цвета. А вода вобрала в себя всю темноту и неприкаянность больного города. Вообще я хотела написать большого. Но может так точнее? Случайная неуклюжая фигура в полосатой футболке щупает воздух белой тростью - слепота во влажной московской ночи ощущается как-то особенно остро. Сразу хочется плакать. И убегать. Чтобы не чувствовать тьму чьих-то бессмысленных попыток увидеть. Либо, чтобы не чувствовать тьму в самой себе. Да? Где-то между правым глазом и левым. Есть в этом плотном воздухе особенное свойство - приближать. Всех к тебе или тебя ко всем. «Everything I do I do it for you». Слепота, пожалуй то, что действует на меня всегда одинаково. Позорно хочется плакать. И убегать. Плакать. И убегать. Про что это во мне? Про невыносимость внутренней черный дыры, которая вдруг так ясно выползает на свет? А ты размякшими пальцами пытаешься утрамбовать её обратно. Туда, где никому не видно. Но когда-то же больше не будет получаться? Когда-то же она выйдет из берегов, чтобы остаться навсегда? Самая деструктивная личность Билли Миллигана хочет в кружок света. Не стоит, все же, смотреть на чужих слепых мужчин московскими душными ночами. И слушать песни из юности. Слишком много дверей открывается разом. Жаркие московские ночи я люблю. Они как гигантская увеличительная лупа - всё приближают. «Я приду на край заката. Ожиданием распятый. Навсегда забуду день, что потерял». Ну и конечно, «научу себя не слышать, научу себя не видеть». Это само собой.

// - Разве не слышите вы?
- Что?
- Песнь сада?
- На русском поёт сад?
- О, нет. На языке общим для всех.
- Кто ж знает язык этот?
- Пока только я. Как только все захотят сажать сад. И спасти его от беды. Не судите невнимательных от горести и осторожных от отчаяния. Пусть же скорее мир в саду этом настанет. Не потеряйте его и внутри. И внутри себя - огород вы сажайте. И мульчируйте грядки души. И любите и самого последнего и заблудшего. И дорогу лишь вместе осилим собрав наш новый ковчег без отверженных. Пока праздники не получаются… столько боли…когда сами по заблуждению и от страха отменяем человека…но веру и любовь никто не  в силах отменить…держитесь за человека… держитесь за человека как за ствол дерева в бурю. Молния в человека не ударит. Вот тогда. Вот тогда все научаться слышать песнь предков. И в ботве ты увидишь далекого праотца.
- И прамать?
- И прамать. Тише. Вы только попробуйте. Тише. А я пока… посажу семечко.

// 1, 2, 3 августа премьера нашего спектакля ГОРИЗОНТ СНОВ на фестивале СЕНОКОС

// Сельский театр в Фомихе, Владимирская область

// Билеты и подробности

// Драматург Ринат Ташимов
Режиссер Карина Бесолти
Композитор Фати Бесолти
Художница Анна Комарова
Выпускающий продюсер Александра Михальцова
Актрисы - Маргарита Голошумова, Ульяна Москаленко, Анастасия Пронина, Ксения Чигина

// Река Нерль, нежные закаты, переправа на плоту, поля и тропинки, театр и люди. Приезжайте. Будет пасторально.