Задохнулись канонады,
В мире тишина,
На большой земле однажды
Кончилась война.
Будем жить, встречать рассветы,
Верить и любить.
Только не забыть бы это,
Не забыть бы это,
Лишь бы не забыть!
Как всходило солнце в гари
И кружилась мгла,
А в реке меж берегами
Кровь-вода текла.
Были черными березы,
Долгими — года.
Были выплаканы слезы,
Выплаканы слезы,
Жаль, не навсегда.
Задохнулись канонады,
В мире тишина,
На большой земле однажды
Кончилась война.
Будем жить, встречать рассветы,
Верить и любить.
Только не забыть бы это,
Не забыть бы это,
Лишь бы не забыть!
Роберт Рождественский
В мире тишина,
На большой земле однажды
Кончилась война.
Будем жить, встречать рассветы,
Верить и любить.
Только не забыть бы это,
Не забыть бы это,
Лишь бы не забыть!
Как всходило солнце в гари
И кружилась мгла,
А в реке меж берегами
Кровь-вода текла.
Были черными березы,
Долгими — года.
Были выплаканы слезы,
Выплаканы слезы,
Жаль, не навсегда.
Задохнулись канонады,
В мире тишина,
На большой земле однажды
Кончилась война.
Будем жить, встречать рассветы,
Верить и любить.
Только не забыть бы это,
Не забыть бы это,
Лишь бы не забыть!
Роберт Рождественский
Forwarded from Филологичка
12 мая 1933 года родился поэт Андрей Вознесенский.
Тишины.
Тишины хочу, тишины…
Нервы, что ли, обожжены?
Тишины… чтобы тень от сосны,
щекоча нас, перемещалась,
холодящая словно шалость,
вдоль спины, до мизинца ступни,
тишины…
звуки будто отключены.
Чем назвать твои брови с отливом?
Понимание — молчаливо.
Тишины.
Звук запаздывает за светом.
Слишком часто мы рты разеваем.
Настоящее — неназываемо.
Надо жить ощущением, цветом.
Кожа тоже ведь человек,
с впечатленьями, голосами.
Для нее музыкально касанье,
как для слуха — поет соловей.
Как живется вам там, болтуны,
чай, опять кулуарный авралец?
горлопаны не наорались?
тишины…
Мы в другое погружены.
В ход природ неисповедимый,
И по едкому запаху дыма
Мы поймем, что идут чабаны.
Значит, вечер. Вскипают приварок.
Они курят, как тени тихи.
И из псов, как из зажигалок,
Светят тихие языки.
Тишины.
Тишины хочу, тишины…
Нервы, что ли, обожжены?
Тишины… чтобы тень от сосны,
щекоча нас, перемещалась,
холодящая словно шалость,
вдоль спины, до мизинца ступни,
тишины…
звуки будто отключены.
Чем назвать твои брови с отливом?
Понимание — молчаливо.
Тишины.
Звук запаздывает за светом.
Слишком часто мы рты разеваем.
Настоящее — неназываемо.
Надо жить ощущением, цветом.
Кожа тоже ведь человек,
с впечатленьями, голосами.
Для нее музыкально касанье,
как для слуха — поет соловей.
Как живется вам там, болтуны,
чай, опять кулуарный авралец?
горлопаны не наорались?
тишины…
Мы в другое погружены.
В ход природ неисповедимый,
И по едкому запаху дыма
Мы поймем, что идут чабаны.
Значит, вечер. Вскипают приварок.
Они курят, как тени тихи.
И из псов, как из зажигалок,
Светят тихие языки.
Авиации ещё не было, а слово "самолёт" в русском языке уже было. И не в одном значении. Использовалось, правда, в узком употреблении.
"Самолётом" при Петре I называли особые самоходные паромы, которые двигались силой реки. В словаре Брокгауза и Ефрона в статье "Шлиссельбург" находим: "…особый отряд… переправлен на правый берег и, овладев находившимися там укреплениями, прервал сообщения крепости с Ниеншанцем, Выборгом и Кексгольмом; флотилия блокировала ее со стороны Ладожского озера; на самолёте устроена связь между обоими берегами Невы…".
Есть в том же словаре (он выходил на рубеже 19-20 веков) и отдельная статья о слове "самолёт": "Самолёт или самолётный стан - ручной ткацкий станок с приспособлением для более удобной перекидки челнока".
Ещё был в сказках ковёр-самолёт.
Когда появилась авиация, язык вспомнил, что у него есть вот такое удобное слово, внутренняя форма которого соответствует значению нового летательного аппарата, поэтому у носителей оно довольно быстро вытеснило слово "аэроплан".
"Самолётом" при Петре I называли особые самоходные паромы, которые двигались силой реки. В словаре Брокгауза и Ефрона в статье "Шлиссельбург" находим: "…особый отряд… переправлен на правый берег и, овладев находившимися там укреплениями, прервал сообщения крепости с Ниеншанцем, Выборгом и Кексгольмом; флотилия блокировала ее со стороны Ладожского озера; на самолёте устроена связь между обоими берегами Невы…".
Есть в том же словаре (он выходил на рубеже 19-20 веков) и отдельная статья о слове "самолёт": "Самолёт или самолётный стан - ручной ткацкий станок с приспособлением для более удобной перекидки челнока".
Ещё был в сказках ковёр-самолёт.
Когда появилась авиация, язык вспомнил, что у него есть вот такое удобное слово, внутренняя форма которого соответствует значению нового летательного аппарата, поэтому у носителей оно довольно быстро вытеснило слово "аэроплан".
а сказка что была не русской
вскричал иван когда возник
из расцелованной лягушки
мужик
© Янатт
вскричал иван когда возник
из расцелованной лягушки
мужик
© Янатт
В Большом театре шёл «Евгений Онегин». Предпоследняя картина: бал в богатом петербургском особняке. Онегин уже встретился с князем Греминым, сейчас будет спрашивать: «Кто там в малиновом берете с послом испанским говорит?» Татьяна стоит в кулисе, вот уже музыка на выход, и тут она с ужасом понимает, что этого самого малинового берета нет. Должен был вот тут лежать – и нету! Паника: костюмерша бросается в цех, кричит оттуда: «Нету!», «прима» орёт: «Неси любой!», костюмерша несётся с зелёным беретом, Татьяна выскакивает на сцену, едва успев в музыку, на ходу напяливая берет.
Онегин делает большие глаза, но оркестр играет, петь всё равно надо, и он поёт: «Кто там в ЗЕЛЁНОВОМ берете с послом испанским говорит?» Гремин басит: «Пойдём, тебя представлю я», – поворачивается к Татьяне, видит этот дурацкий «зелёновый» берет и от неожиданности на вопрос Онегина «Так кто ж она?» вместо «жена моя» отвечает: «Сестра-а моя-а!» И Онегин довершает этот кошмар, уверенно выпевая: «Так ты СЕСТРАТ – не знал я ране!..»
Б. Львович «Актёрская курилка»
Онегин делает большие глаза, но оркестр играет, петь всё равно надо, и он поёт: «Кто там в ЗЕЛЁНОВОМ берете с послом испанским говорит?» Гремин басит: «Пойдём, тебя представлю я», – поворачивается к Татьяне, видит этот дурацкий «зелёновый» берет и от неожиданности на вопрос Онегина «Так кто ж она?» вместо «жена моя» отвечает: «Сестра-а моя-а!» И Онегин довершает этот кошмар, уверенно выпевая: «Так ты СЕСТРАТ – не знал я ране!..»
Б. Львович «Актёрская курилка»