В ноябре 1976 г. Amnesty International выпустила доклад о нарушениях прав человека в Иране, в котором рассказывалось о многочисленных незаконных арестах политических оппонентов режима Пехлеви, нечеловеческих условиях содержания в тюрьмах и систематических пытках. Интерес западной публики к иранской теме подогревался критическими публикациями в Times и New York Times и вышедшей в том же году книгой Резы Барахени «Коронованные каннибалы», где автор рассказывал о своем тюремном опыте.

Иранская сторона не могла оставить такие обвинения без ответа. Недавно созданная партия «Растахиз» (напомню, что шах к тому моменту распустил все партии и все должны были вступать в одну) в своем пресс-релизе под названием «Новые признаки заговора империалистов против Ирана» раскритиковала доклад, назвав его «пропагандистским крестовым походом против Ирана». Вот выдержка из этого пресс-релиза:

«Amnesty International создала международную сеть, которая в любое время может начать пропагандистскую войну против любой страны Третьего мира, стремящейся защитить свои национальные интересы перед лицом империализма. Таким образом, старые империалисты показали, что они извлекли урок из методов, используемых новым империализмом. Поэтому они предпочитают скрываться за привлекательными названиями вроде Amnesty International для прямого политического и военного давления во имя достижения своих целей. Используемые Западом методы аналогичны методам коммунистов и саботажников, и, подобно им, Amnesty International работает против нашей родины»

В течение нескольких месяцев после публикации доклада тема антииранского заговора империалистов часто возникала в официальной риторике. Шахиня Фарах обвиняла западные страны в том, что они намереваются свергнуть шаха и поставить во главе Ирана более лояльное и идеологически близкое им правительство. Публикации официального печатного органа «Растахиз» рассказывали о секретных документах из Западного Берлина с тайными планами борьбы против Ирана. Иранская пропаганда обвиняла Запад в двойных стандартах – почему империалисты льют крокодиловы слезы, причитая о правах человека в Иране, и молчат о «миллионе убитых камбоджийцев»? Шах был возмущен тем, что западная пресса говорит плохо об Иране, будто бы не замечая нарушений прав человека в Саудовской Аравии или Ираке.

Годы спустя, Энтони Парсонс, служивший в то время британским послом в Иране, произнес ответ на этот вопрос. «Я говорил это тогда и верю в это сейчас», – вспоминал он в интервью ВВС – «Ваше величество, пресса так плохо говорит о вас потому, что к вам хотят относиться как к одному из нас, как к части западного мира в отличие от Ирака».

Широко известные символы на протяжении столетий не только наделяются новым значением, но и видоизменяются. Так произошло со знаменитым символом «Лев и солнце», который встречается в нумизматике и декоративном искусстве с XIII в., а, начиная со времени Сефевидов, постепенно закрепляется в качестве одного из символов Ирана.

Исследовательница Афсане Наджмабади отмечает изменение иконографии льва в период Каджаров, называя этот процесс «африканизацией». Дело в том, что на изображениях азиатский лев постепенно уступает место льву африканскому, тело и грива которого гораздо крупнее. Считается, что такое изменение произошло из-за распространения европейских изображений льва.

Кроме того, лев и солнце, которые в Сефевидский период скорее обозначали религию и власть как две опоры государства, под влиянием националистических нарративов начинают трактоваться как маскулинный и феминный образы правителя и родины соответственно. Лев становится более воинственным – чаще его изображают стоящим, а не лежащим, а в одной из лап возникает меч. Разнообразится и иконография меча: на некоторых изображениях лев держит важный для шиитов меч Зу-л-фикар, который принадлежал пророку Мухаммаду, а потом перешел по наследству Али.

Забавно, что у обширного использования этого символа были свои противники. Филолог Моджтаба Минови в 1929 г. сделал доклад, в котором утверждал (отчасти справедливо), что «Лев и солнце» – символ не такой уж древний, и к тому же тюркского происхождения. Минови считал, что его нужно заменить на знамя Кавиев в качестве эмблемы иранской монархии.

25 августа 1941 г. началась операция "Согласие" - советские и британские войска вошли в Иран, взяли страну под контроль и добились отречения Резы Пехлеви в пользу своего сына Мохаммеда Резы.

На Западе и в России роль Ирана во Второй мировой войне сводилась к роли транспортной артерии, пусть и важнейшей, по которой техника, амуниция и продовольствие доставлялись в СССР по программе ленд-лиза. В Иране эти события воспринимались как унижение, серьезный удар по национальному самосознанию. Иран виделся слабым государством, ставшим игрушкой в руках империалистов.

Антиимпериалистическая риторика стала частью государственного нарратива в 1970-е годы, последнее десятилетие правления Пехлеви. На картинке – страница комикса «Возвращенное величие», посвященного возрождению Ирана под руководством последнего шаха. Эта страница повествует о военных событиях, представляя их как время бедности народа и тяжелого выбора для молодого шаха.

Британская хроника о визите Елизаветы II в Иран в 1961 году https://www.youtube.com/watch?v=M2t0YFbztCo&ab_channel=BritishPath%C3%A9

КОРАН ИЛИ КОНСТИТУЦИЯ?

Рассуждения о преобразованиях Ирана в XIX–ХХ вв. занимали умы не только представителей новой интеллектуальной элиты государства – европейски образованных государственных деятелей, писателей и публицистов. Традиционная элита, духовенство, тоже сыграла важную роль в подъеме конституционного движения и предлагала собственные идеи устройства будущего Ирана.

В ту эпоху, когда авторитет суннитского духовенства в Османской и Российской империях оспаривался представителями разного рода исламских обновленческих движений, шиитское духовенство в Иране продолжало пользоваться исключительной поддержкой правящей династии Каджаров. Двор и финансовая элита государства покровительствовали шиитским институциям, праздникам и ритуалам, а представители духовенства обладали широкими связями с торговой средой и большим влиянием среди населения. Степень их влияния отчетливо проявилась, например, во время табачных протестов 1890-91 гг.

Одним из первых событий Конституционной революции 1905-1911 гг. считается баст ведущих законоведов государства. Баст – это укрытие человека в священном месте (мечети или усыпальнице, хотя в эту эпоху люди укрывались и в посольствах), где он находится под защитой от действий властей. Наиболее авторитетные представители духовенства в знак протеста против жесткого подавления первых выступлений укрылись в усыпальнице Шах Абдульазим, расположенной недалеко от Тегерана, и вынудили шаха уступить требованиям протестующих. Шах Музаффар ад-дин согласился созвать парламент и учредить конституцию.

На первых порах иранские конституционалисты использовали заимствованное из французского слово констетусьон, однако впоследствии главным термином, обозначающим основной закон стало, слово машруте – «обусловленный». Забавно, что для этого слова предлагается две этимологии: общепринятая гласит, что оно связано с арабским словом шарт – «условие». А менее популярная гласит, что машруте восходит к слову charta, что связывает его, например, с Великой хартией вольностей и отражает еврофильский характер преобразований. Это понятие, как и многие другие подобные термины, было взято ими из лексикона «Новых османов», тайного общества, членами которого были реформистски настроенные представители османской элиты.

Одной из главных тем для обсуждения был сам характер конституции – должны ли новые законы базироваться на представлениях еврофилов о разделении властей, равноправии и народном представительстве или они должны соответствовать нормам шариата? Ряд представителей духовенства настаивал, что новый порядок должен быть машру’е – то есть основанным на религиозных законах. В 1906 г. был даже создан специальный комитет, состоявший из пяти авторитетных законоведов, которые должны были проверять все принимаемые законы на соответствие их шариату, однако этот комитет никогда не собирался.

Многие представители духовенства поддерживали конституционалистов – одним из лидеров движения был Абдаллах Бехбахани. Он был одним из организаторов баста, послужившего началом революции, а после созыва парламента имел огромное влияние на его умеренную часть и, сам не будучи депутатом, участвовал во многих сессиях. Его соперником был Фазлаллах Нури, который первоначально примкнул к конституционалистам, однако впоследствии отказался от своих симпатий. Он считал, что депутаты не имеют подходящей правоведческой квалификации, чтобы принимать законы. Свобода печати и собраний, по мнению Нури, противоречит исламскому принципу «запрета совершать дурное», а равноправие противоречит установкам Корана, так как иноверцы не могут стоять на том же уровне, что и мусульмане.

Фазлаллах Нури примкнул к сторонникам шаха Мухаммада Али, который принял решение разогнать парламент. После того, как войска конституционалистов свергли шаха, авторитетного законоведа приговорили к повешению (его соперник Бехбахани выступал против такого решения). В современном Иране Нури почитают как мученика, а споры между сторонниками машруте и машру’е, пусть и в других терминах, идут до сих пор.

Предыдущие части: Идея Ирана, Два лица “Шах-наме”, Открытие Ирана, Осмысление модерна, Новый язык

​Фара д’Арк: история первой за 1500 лет императрицы Ирана(ч. 2)

Часть 1

Настолько популярная, что ее боялся собственный муж – как шахиню сравнивали с национальным символом Франции. Наш постоянный автор Марк Котлярский завершает свой рассказ о персидской императрице Фаре Пехлеви.

Согласно июньскому опросу иранцев, проведенному Bayan Media, Фарах Пехлеви остается одним из главных фаворитов среди оппозиционных иранскому режиму фигур: якобы, 70% иранцев в возрасте от 28 до 40 лет готовы доверить бы ей контроль над страной в период, предшествующий переходу к «настоящей демократии».

По мнению Кэтрин Перес-Шакдам из аналитического центра Общества Генри Джексона (трансатлантический аналитический центр, базирующийся в Лондоне), императрица активно поддерживала свой народ, занималась благотворительностью, помогая своим согражданам, и, невзирая на противодействие, продолжала общаться с иранцами, живущими в Иране, по электронной почте и в социальных сетях.

«Иранцы, сторонники монархии, считают, что ее притязания законны, – говорит эксперт. – Она обладает конституционной властью, ее муж сделал Фарах регентом до тех пор, пока в Иране не будет коронован преемник. Я думаю, она просто ждала подходящей возможности и времени, чтобы использовать силу своего голоса».

Как считает Перес-Шакдам, Фарах Пехлеви заняла именно сейчас столь активную позицию по многим причинам: во-первых, внутри Ирана нарастают репрессии против инакомыслящих, а их становится все больше и больше; во-вторых, того требует безотлагательность переговоров по ядерной программе; в-третьих, в значительной степени активизировалась деятельность КСИРа(иранских «стражей революции») за границей.

В далеком 1979 году, когда аятолла Хомейни вернулся из изгнания, чтобы возглавить революцию и трон под шахом зашатался, Фарах предложила супругу заменить его в качестве регента. Шаг, который, по мнению многих аналитиков, мог ослабить поддержку мулл. Эту идею отвергнул сам шах, опасавшийся, что популярность его жены затмит его собственную.Он сказал тогда: «тебе не обязательно быть Жанной д’Арк».

Похоже, спустя сорок лет, Фарах Пехлеви все же намеревается стать иранской Жанной — несмотря на то, что давно пересекла черту пенсионного возраста. Насколько она выбрала подходящий момент – покажет время.

Марк Котлярский

Обожаю подобные опусы. Они стремятся убедить читателя в том, что иранцы с распростертыми объятьями примут монархов в изгнании и доверят им власть на переходный или какой-либо другой период. Ну и заодно напомнить о демократичности и гуманизме династии Пехлеви. О ностальгии иранцев по монархии не расскажешь в паре строк, а вот насчет отношения четы Пехлеви к демократиям западного типа есть масса цитат. Вот, например, слова Фарах Пехлеви или «Фарах ДʻАрк», как называют ее авторы опуса, в марте 1977 г.

«Иран был и остается целью многих западных стран и их шарлатанской политики. Мы никому не позволим вмешиваться в наши внутренние дела и помешать развитию и прогрессу страны… Есть страны, чья государственная система и философия отличаются от наших. И у нас с ними хорошие отношения… Проблема в том, что эти страны, тем не менее, стремятся свергнуть иранское правительство и привести к власти то, которое будет им идеологически и политически ближе. Более того, нефтяная политика Ирана и цены на нефть вызывают беспокойство западных стран и дает им поводы для проведения подобных нападений на Иран»

Немного исторического контекста к последним заявлениям армейских чинов Ирана, спасибо @middleastguide.

15 января 1979 г. на пике кризиса, завершившегося революцией, начальник Генерального штаба иранской армии Аббас Карабаги выпустил заявление, в котором исключил возможность военного переворота после отъезда шаха (генерал назвал правителя просто «шахом» без надлежащих славословий). Он подчеркивал, что армия будет поддерживать конституционное правительство, а любые попытки «своеволия» будут жестоко пресечены. В этом же заявлении Карабаги упомянул и директиву находившегося тогда в изгнании аятоллы Хомейни, приказавшего не участвовать в вооруженных восстаниях: «По моему мнению, тот, кто не слушается даже приказов высшего духовенства,— не только не иранец, но и не верит в Бога». Шах покинул Иран 16 января, Карабаги и другие генералы провожали его на взлетной полосе.

23 января 1979 г. состоялся парад «Бессмертных» – шахской гвардии. В своем выступлении командир «Бессмертных» Али Нешат заявил, что гвардия призвана «охранять и защищать его Величество» и ожидает его возвращения. Часть гвардейцев участвовали в турбулентных событиях начала февраля, хотя сам Нешат дистанцировался от подавления беспорядков и утверждал, что основная задача гвардии – защищать имущество правящей династии. 1 февраля Нешат объявил о закрытии аэропорта Мехрабад, куда должен был приземлиться самолет с аятоллой Хомейни на борту.

11 февраля 1979 г. после нескольких дней вооруженного противостояния на улицах Генеральный штаб выпустил заявление, в котором фактически объявил о нейтралитете: «Вооруженные силы Ирана обязаны защищать независимость и территориальную целостность нашей родины, и до сих пор пытались выполнить эту обязанность наилучшим образом, поддерживая законное правительство. Учитывая последние события, Верховный Совет Вооруженных сил Ирана встретились сегодня в 10:30, 22 Бахмана 1357 года, и единогласно решили заявить о своем нейтралитете в происходящих в стране политическом конфликте с целью предотвращения дальнейшего хаоса и кровопролития. Воинским подразделениям было приказано вернуться в свои казармы. Вооруженные силы Ирана всегда были и всегда будут опекать благородный и патриотический народ Ирана и поддерживать требования этой благородной нации». Этот день считается днем победы революции, которая позже стала известна как «Исламская».

После победы революции Карабаги скрывался 14 месяцев и покинул Иран по поддельным документам. Нешат заявил о поддержке революции и пытался устроить встречу с Хомейни. Его дочь, художница Ширин Нешат, рассказывала, что генералу предлагали высокий пост в новых вооруженных силах – многие гвардейцы и высшие офицерские чины поступили на службу новому режиму. Нешат якобы отказался служить «этим муллам», ссылаясь на присягу шаху. Революционный суд приговорил его и других высокопоставленных офицеров к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 11 апреля 1979 г.

ТАБАЧНЫЕ БУНТЫ

Первыми по-настоящему массовыми протестами в Иране были выступления против табачной монополии. С середины XIX в. шах Насир ад-дин начал выдавать европейским предпринимателям концессии – права на эксклюзивную разработку природных ресурсов, промыслов или создание различных предприятий. Подобные права давались, например, на разработку рыбных промыслов, организацию телеграфного сообщения... Взамен иностранцы выплачивали в пустующую иранскую казну определенную сумму денег.

Одной из таких концессий стало исключительное право на производство, продажу и экспорт иранского табака сроком на 50 лет, выданное в 1890 г. британцу Тальботу. Как известно, табак не был автохтонной культурой для этого региона, однако очень прижился в Иране. Иранский табак очень высоко ценился в Европе, да и сами иранцы пристрастились к курению. Европейские наблюдатели саркастично отмечали, что даже в Рамадан первым делом после молитвы иранец закуривает. Десятилетие спустя знаменитый иранский ученый Али Акбар Деххода в одном из своих фельетонов предлагал бороться с табачной зависимостью при помощи опиума и других наркотиков.

Выданная шахом концессия позволяла Тальботу самостоятельно определять цены на покупку и продажу табака. Этим были недовольны представители торговой элиты Ирана и люди, связанные с базаром. В табачной промышленности работало около 200 тысяч человек, что в условиях невыгодных для производителей цен грозило массовой безработицей. Монополия Тальбота всерьез угрожала и благосостоянию базара, и продуктивности табачной отрасли, что в итоге и привело к народным волнениям.

Базар в Иране – это не просто рынок в привычном для европейца понимании. Это целый институт, вокруг которого работает множество людей: от крупнейших торговцев до рядовых носильщиков. Элита базари – «людей базара» – была прочно связана с шиитским духовенством. Купцы делали большие пожертвования в пользу религиозных институтов, а духовенство оказывало им свое покровительство. Связи между базари и шиитскими авторитетами скреплялись в том числе и брачными узами, поэтому вопрос доходов от табака волновал очень многих.

Духовенство отреагировало на растущее возмущение, постановив, что данная концессия противоречит шариату, поскольку торговцев принуждали к продаже и покупке табака по фиксированным ценам. Это решение привело к серьезным последствиям – в 1891 г. несколько крупнейших производителей табака договорились сжечь весь свой годовой урожай. В Тегеране, Тебризе и Ширазе начались протесты против монополии, в которых принимали участие в том числе представители духовенства. Так, Сеййед Али Акбар, известный ширазский мулла, в своих проповедях негативно отзывался о концессии, за что был выслан из страны указом шаха.

Перед отъездом Сеййед Али Акбар написал письмо знаменитому исламскому реформатору Джамал ад-дину ал-Афгани, в котором попросил того обратиться к ведущему шиитскому авторитету Ирана Мирзе Хасану Ширази. Ширази внял просьбе и сначала отправил шаху личное послание, осуждая выдачу концессий иностранцам. Затея успехом не увенчалась, однако протесты при поддержке духовных лиц ширились. В крупных городах закрывались базары и медресе. В декабре 1891 г. Ширази нанес еще один удар по концессии, выпустив фетву, в которой приравнял курение табака к вражде с сокрытым имамом. После обнародования этой фетвы иранцы стали массово отказываться от табака – доходило до того, что слуги шахского гарема отказывались подавать ему табак, ссылаясь на религиозные предписания. Протест распространялся по всей территории Ирана, а шах ничего не мог с этим поделать.

В начале 1892 г. Насир ад-дин отменил концессию Тальбота с условием выплаты британцу большой компенсации. Эти события больно ударили и по престижу монарха, и по казне – в результате шах был вынужден обратиться к России за займом. После отзыва концессии Ширази отменил свою фетву, а иранцы вернулись к своему излюбленному занятию. Исследователи же отмечают, что табачные бунты показали эффективность массовых выступлений и продемонстрировали, как религиозный авторитет духовенства трансформируется в политическое влияние.

Очень тонкое замечание про длину текста фетвы и степень влияния, однако не могу целиком согласиться с "конфессиональным" объяснением. Мне кажется, что дело в сложном устройстве ("сложнее" не значит "лучше") власти в эпоху Каджаров. Династии по сути пришлось выстраивать систему негласных договоренностей между центрами авторитета - духовенством, людьми базара, влиятельными семьями и т.д. Ванесса Мартин назвала это "каджарским пактом". Разумеется, понимание религиозного авторитета муджтахидов в Иране отличалось от османских примеров (насколько мне известно), но речь здесь, как мне кажется, о системе в целом. Как только баланс сместился, вся эта система едва не обрушилась.