Интересный феномен политической жизни — карательный популизм (penal populism). У каждого избирателя есть вполне понятное желание жить в безопасном обществе. Однако преступность — это сложный феномен, его изучение требует дополнительного времени. Большинство избирателей при оценке уровня преступности в своей стране полагаются не на статистику, а на то, что они видели в новостях. Также люди, как правило, считают, что можно легко снизить уровень преступности с помощью более жесткой уголовной системы.

Это открывает дорогу для недобросовестного популизма политиков. Они могут создавать ложное впечатление повышенного уровня преступности, ссылаясь на конкретные громкие случаи из новостей. В реальности уровень преступности может быть неизменным или даже падать, но парочка громких историй способна быстро изменить общественное мнение. Также у политика всегда есть рецепты, которые соответствуют интуитивным ожиданиям избирателей, — больше задержаний, больше посадок, большие сроки заключения. Проверять эффективность этих мер, конечно, никто не будет. Доказательств устойчивой связи между увеличением сроков заключения и снижением уровня преступности так никто и не предоставил. Зато можно быстро получить в свою предвыборную коалицию дополнительных людей.

Из-за популизма система уголовного наказания стала гораздо жестче. В Азии к преступникам стали чаще применять смертную казнь, в Корее — ввели кастрацию за сексуальные преступления. В западных странах тюрьмы переполнены настолько, что они уже собираются отправлять осужденных отбывать наказание в других странах. Так, Дания и Бельгия намереваются отсылать часть своих заключенных в Косово. Чтобы соблюдать международное право, правительствам этих стран придется оплачивать родственникам заключенных поездку в другую страну.

Демократическим политикам карательный популизм дает возможность быть избранными. К нему также могут прибегать авторитарные лидеры, чтобы усилить свою легитимность. Все это происходит за счет налогоплательщиков и приносит много страданий людям, попавшим под каток уголовной системы.

Определяя нацию — борьба за еврейскую идентичность

В исследованиях национализма часто говорят, что национальные идентичности — это социальные конструкты. Это означает, что они являются продуктом человеческих убеждений и практик, а не отражают структуру реальности. Национальность — это продукт сообщества. Увидеть это можно на примере борьбы за то, как ее определять. Результат борьбы становится всеобщим консенсусом. Хорошим примером здесь может послужить борьба за еврейскую идентичность.

Долгое время евреями называли прежде всего приверженцев определенной религии — иудаизма. Вопрос национальности встал перед евреями во время зарождения национальных движений в XIX веке. Должен ли еврей иметь свою национальную идентичность или принять ту, что распространена в стране проживания? В Западной Европе евреи выбрали интеграцию, но быстро поняли, что их не готовы принять. В Восточной Европе евреи изначально не питали никаких надежд. Так появился еврейский национализм с его скорее этническим пониманием того, кто такие евреи.

Вопрос о религиозной или этнической природе еврейской национальности встал после основания государства Израиль. В Декларации независимости и Законе о возвращении закреплялось право евреев на репатриацию. Но как чиновникам определить, кого принимать, а кого нет? Не имея четких критериев, Министерство внутренних дел регистрировало людей по своему усмотрению. Левый министр Бар-Иегуда решил внести ясность: теперь евреем должны были регистрировать тех, кто заявил, что он еврей, и детей от смешанных браков. В этой трактовке не было никаких отсылок к религиозным законам. В 1958 году в парламенте прошли первые дебаты о том, кто такой еврей. Принципы Бар-Иегуды были ратифицированы правительством. В ответ на это в отставку подали министры от религиозной партии Mafdal.

Реагируя на недовольство религиозных кругов, в дело вмешался премьер-министр Бен-Гурион. Он решил проконсультироваться с еврейскими мудрецами. Они, конечно, были религиозными — Бен-Гуриону необходимо было вернуть Mafdal в коалицию. Теперь еврея должны были определять в соответствии с галахическим законом. Был назначен новый министр внутренних дел, который реализовывал это постановление на практике. Трактовка закона оставалась на усмотрение суда. Христианскому священнику еврейского происхождения суд отказал в статусе не на основе религиозного закона, а на основании мнения обывателя: никому не придет в голову считать христианского священника евреем. Однако суд постановил зарегистрировать евреями детей офицера ЦАХАЛ от шотландской атеистки на том основании, что они были воспитаны как евреи.

Вопрос оставался нерешенным до 1970 года, когда под давлением религиозных кругов Кнессет принял поправку к Закону о возвращении. Она закрепляла религиозное определение еврея, но с важными уточнениями. Евреем считается человек, рожденный от матери-еврейки или принявший иудаизм. Однако в текст были включены две уступки прогрессивной общественности. Во-первых, не было указано, что обряд обращения должен быть галахическим — это открыло возможность признания альтернативных обрядов. Во-вторых, право на репатриацию распространили на детей, внуков и супругов евреев, что позволило получить гражданство детям из смешанных браков. Последняя уступка позволила получить гражданство многим выходцам из Советского Союза.

История евреев показывает, что национальная идентичность — это результат политического выбора, а не фиксированная истина.

Рассказ основан на:

Шапира, А. (2023). История Израиля: От истоков сионистского движения до интифады начала XXI века. Азбука-Аттикус.

Стрим с PA и Александром Станкевичюсом, админом Economics and History, пройдет сегодня в 19:00. Будем обсуждать католицизм и его отношения с политикой. Приходите!

В автобиографии Троцкий пишет о том, как его удивило жилье в рабочем квартале Нью-Йорка:

Мы сняли квартиру в одном из рабочих кварталов и взяли на выплату мебель. Квартира за 18 долларов в месяц была с неслыханными для европейских нравов удобствами: электричество, газовая плита, ванная, телефон, автоматическая подача продуктов наверх и такой же спуск сорного ящика вниз. Все это сразу подкупило наших мальчиков в пользу Нью-Йорка. В центре их жизни стал на некоторое время телефон. Этого воинственного инструмента у нас ни в Вене, ни в Париже не было.

Троцкий, Л. (1991). Моя жизнь: Опыт автобиографии. Панорама.

"Спонтанная власть": либертарианство и проблема промежуточных институтов

Ключевое расхождение между либертарианцами и левыми — отношение к спонтанному порядку. Такой порядок возникает из человеческих действий, но не является результатом плана. Основной пример здесь — рынок. Представьте, как сложно обеспечить едой такой большой мегаполис, как Москва. Это происходит не в результате единого плана, а благодаря сложной координации действий на рынке.

Для либертарианцев спонтанный порядок — наилучшая форма организации общества. Вслед за Хайеком они говорят о том, как механизм цен помогает координировать действия добровольно, без вмешательства государства. Производители и покупатели передают друг другу “неявное знание” — и эта передача делает возможным эффективное распределение ресурсов. Однако спонтанный порядок — это не только про экономику. Его примером могут послужить языки, культуры и правовые системы.

Левые, наоборот, скептически настроены к результатам спонтанной координации. Старые левые на Западе критиковали рыночное распределение ресурсов за неравенство результатов. Социалисты призывали к установлению плановой экономики, социал-демократы — к масштабному государственному перераспределению ресурсов. Современные левые более-менее свыклись с рынком, но критикуют спонтанный порядок за то, что на нем возникает угнетение и дискриминация меньшинств.

Наиболее сильная критика слева, на мой взгляд, исходит из проблемы того, что философ Джейкоб Леви называет промежуточными институтами. Либертарианцы считают спонтанным порядком все, до чего не добралась рука государства. Однако между индивидом и государством существует множество социальных образований: семья, церковь, фирма. С одной стороны, либертарианцы скептически относятся к авторитету и планированию со стороны государства. С другой — признают неограниченный авторитет отца, священника и босса. Нет ли здесь двойных стандартов? Когда отец насильно навязывает дочери свое решение — это спонтанный порядок? А когда руководитель фирмы, пользуясь властью, склоняет к сексу своих подчиненных?

Я считаю, что нет. И это один из резонов в пользу классического либерализма, а не анархического либертарианства. Государство необходимо в том числе для того, чтобы ограничивать власть промежуточных институтов. Оно должно обеспечивать право выхода. Ювенальная юстиция должна защищать детей от чрезмерно властных родителей. По той же причине законодательство должно регулировать деятельность религиозных и коммерческих организаций. Иногда для поддержания спонтанного порядка нужно государственное вмешательство.

Либертарианское движение, к сожалению, наполнено людьми, которые не ценят добровольную кооперацию, а хотят усилить авторитет промежуточных институтов. Государство проблематично не потому, что оно нарушает свободу, а потому что не дает мне нарушать свободу другого. Все началось еще с южан, которые либертарианскими аргументами оправдывали рабство. Сегодня многие консерваторы рядятся в либертарианские одежды по той же причине. В дебатах о промежуточных институтах сторонники спонтанного порядка должны быть скорее слева, чем справа.

Литература:

1. Levy, J. T. (2015). Rationalism, Pluralism, and Freedom (First edition). Oxford University Press.

2. Zwolinski, M., & Tomasi, J. (2023). The Individualists: Radicals, Reactionaries, and the Struggle for the Soul of Libertarianism (First Edition). Princeton University Press.

Обратный эффект блокировок — уроки китайской цензуры

Авторитарные режимы пытаются оградить своих граждан от критики в свой адрес. В эпоху интернета основным инструментом такого ограничения являются блокировки, под которые часто попадают целые сервисы. Насколько они эффективны?

Блокировки действительно могут снижать просмотры запрещенной информации, но в некоторых случаях приводят к обратному результату. Исследование политологов Уильяма Хоббса и Маргарет Робертс показывает, что в Китае блокировка Instagram*, наоборот, привела к большей популярности критических материалов о Компартии. Почему так?

Instagram в Китае был популярной платформой, которая использовалась для развлечения. Когда он был заблокирован, люди все еще хотели иметь доступ к развлекательному контенту и социальной активности. Поэтому они быстро освоили средства обхода блокировок. Установив эти средства, они стали чаще пользоваться другими запрещенными площадками — Twitter, YouTube, Wikipedia, — где им стал чаще попадаться оппозиционный контент. Ранее аполитичные китайцы стали вовлекаться в обсуждение таких тем, как протесты в Гонконге.

Исследователи пишут, что такой эффект будет проявляться, если у заблокированной сети нет полноценных аналогов. Если издержки от использования методов обхода блокировок невелики, а альтернативы сервису нет или она нравится пользователям значительно меньше, то они продолжат сидеть в заблокированной сети — и по ходу дела начнут пользоваться другими запрещенными ресурсами.

Hobbs, W. R., & Roberts, M. (2017). How Sudden Censorship Can Increase Access to Information. SSRN Electronic Journal.

* Instagram – продукт компании Meta, которая признана экстремистской на территории РФ.

Гражданский национализм — прогресс или иллюзия?

Когда критикуешь национализм, националисты вспоминают о его более умеренной, гражданской форме. Предполагается, что гражданский национализм является более либеральным: чтобы стать частью государства, тебе не нужно полностью ассимилироваться — достаточно лишь иметь гражданство и быть лояльным своей родине. Действительно ли гражданский национализм лучше этнического?

Как отмечает Азар Гат, гражданский национализм все еще предполагает ассимиляцию в определенную этническую культуру. Однако эта культура — не одной этнической группы, а большого, мультиэтнического государства. Разница между гражданским и этническим национализмом — это не разница в сущности, а скорее разница в акцентах. В первом случае культура связывается с группой, а во втором — с государством, его идеологией, символами и территорией.

Большим преимуществом гражданского национализма является его меньший акцент на происхождении. В этнических группах критерием членства, помимо культуры, является происхождение, которое определяется через внешнее сходство. Гражданский национализм делает бóльшую ставку на культурные признаки. Однако здесь надо сделать два важных уточнения. Во-первых, в некоторых этнических группах происхождение не является обязательным критерием. Например, ты можешь стать евреем, просто пройдя религиозный обряд. Во-вторых, как отмечает Гат, в некоторых мультиэтнических государствах поощряются межгрупповые браки — это делает общее происхождение не менее важным.

Гражданский национализм, однако, не лишен всех «прелестей» национализма: уравниловки, воинственности по отношению к другим группам, тирании большинства. Гражданский национализм особенно склонен к охоте на ведьм. Если кто-то критикует государственную идеологию, его могут объявить ненастоящим членом нации и подвергнуть травле или репрессиям. Американцам, французам и русским примеры этого хорошо известны из истории. В этническом национализме конфликты вокруг идеологии могут сглаживаться апелляцией к общему происхождению, в гражданском — такая опция обычно отсутствует.

Любой национализм — это не про вас, а про государство и воображаемый коллектив, которым оно прикрывается. Не стоит забывать об этом.

1. Gat, A., & Yakobson, A. (2013). Nations: The Long History and Deep Roots of Political Ethnicity and Nationalism. Cambridge University Press.

2. Брубейкер, Р. (2012). Этничность без групп. Издательский дом Высшей школы экономики.

Как появились нации?

Одна из гипотез заключается в том, что забота о нации вытекает из нашей заботы о родственниках. В биологии существует теория родственного отбора (kin selection). Согласно ей, в результате естественного отбора у особи могут появляться черты, которые подталкивают ее к помощи родственникам — даже в ущерб собственной выживаемости. Такой альтруизм способствует передаче общих генов.

Но при чем здесь нации?

У наших предков не было четкого механизма определения родства. Чтобы понять, кто является родственником, люди использовали подсказки. Основной такой подсказкой являются внешние признаки: цвет кожи, цвет глаз, рост, тембр голоса и так далее. Однако подсказкой также могут служить культурные признаки: язык, одежда, паттерны поведения. Так альтруизм в отношении родственников мог распространяться на более широкую группу людей с общей культурой.

Азар Гат считает, что именно так появились нации. Сначала из родовых структур начали формироваться племена. Вождь племени навязывал разным родам общую культуру, а также пытался убедить их в том, что у всех них есть общее происхождение. Создавался миф о том, что все члены племени происходят от одного прародителя со сверхъестественными способностями.

Схожий процесс наблюдался при формировании древних государств. Они возникали из племенных структур, но для сохранения единства и подчинения населения было необходимо преодолеть узкую родовую идентичность. Правители стремились заменить лояльность к клану или племени на лояльность к более широкой общности — к народу.

Для этого применялись различные стратегии. Во-первых, распространялся миф об основании или общем происхождении. Во-вторых, внедрялась единая религиозная система, связанная с культом правителя. В Египте фараон имел божественный статус, считался посредником между богами и народом Египта. В-третьих, унифицировались язык и нормы поведения: государство насаждало официальный язык, право и стандарты, которые постепенно вытесняли племенные различия.

Когда создавалось общее культурное пространство, альтруизм в отношении родственников начинал частично переноситься на всю этнополитическую общность. Люди воспринимали других членов государства как «своих», даже если между ними не было реального кровного родства — достаточно было общей культуры, языка и подчинения одному правителю.

Если Гат прав, то забота о нации укоренена в нашей природе. Это объясняет, почему национализм остается такой влиятельной силой в современном мире. Однако национальные связи гораздо слабее других, укорененных в природе. Людей не нужно заставлять жертвовать собой ради детей. Чтобы заставить пожертвовать собой ради собратьев по нации, часто нужны деньги или штыки.

Gat, A., & Yakobson, A. (2013). Nations: The Long History and Deep Roots of Political Ethnicity and Nationalism. Cambridge University Press.

У Аниты Шапиры встретил хорошую формулировку проблемы израильского милитаризма: Израиль может победить в войне, но не может навязать мир. Безусловно, армии Израиля на Ближнем Востоке нет равных. Однако этой военной мощи недостаточно для того, чтобы заставить арабский мир полностью отказаться от насилия в отношении Израиля в той или иной форме.

Поэтому все разговоры израильских правых о войне как о единственном средстве достижения безопасности неверны. Мощь, безусловно, останавливает арабов, однако она не может обеспечить долгосрочный мир. Единственный способ его достичь — это политический процесс. Это понимают все, кто когда-либо изучал историю этнических конфликтов. Это понимал даже один из основателей партии «Ликуд» Менахем Бегин, когда шел на переговоры с Египтом (правда, это понимание оставило его во время вторжения в Ливан).

Милитаризм израильских правых — это не прагматическая стратегия, а следствие культа силы и националистического желания земли, «Великого Израиля». Этот пример многое говорит о правом движении в целом. Правые сторонники войны любят выдавать себя за реалистов, поддерживающих тяжелые решения в сложном мире. На самом деле им также присущ идеализм — они слишком сильно верят в свою армию и часто руководствуются военными целями, которые в реальном мире являются недостижимыми.

Шапира, А. (2023). История Израиля: От истоков сионистского движения до интифады начала XXI века. Азбука-Аттикус.

Очень мало людей поддерживают свободу слова как таковую. Как правило, человек апеллирует к ней тогда, когда нарушается его свобода. Однако если он придет к власти, то сам будет не против нарушить свободу тех, кто ему не нравится. В своей книге историк Фара Дабхойвала приводит много таких примеров.

Сторонники Французской революции выступали за свободу слова. Национальное собрание Франции закрепило ее в Декларации прав человека и гражданина 1789 года. Епископ Бретани выступил с осуждением: это что, все теперь могут говорить все, что вздумается? За этот выпад епископа привлекли к ответственности за оскорбление национальной чести.

Затем было запрещено подстрекательство к свержению власти, а также оскорбление чиновников. После падения монархии в 1792 году была введена смертная казнь для любого, кто призывал к ее восстановлению, а также за критику власти, «клевету на патриотизм», «распространение ложных новостей» и «введение в заблуждение общественного мнения». Тысячи людей посадили в тюрьму или казнили по новым законам.

Дабхойвала пишет, что марксисты также были ревностными сторонниками свободы слова. Статьи Карла Маркса постоянно подвергались цензуре. Он писал, что система цензуры заглушает «голос народа» и должна быть заменена новым законом о прессе, который давал бы всем свободу высказываний. В своем влиятельном манифесте 1891 года Каутский писал, что с нарушителями свободы слова нужно бороться как с врагами пролетариата. О «свободе слова» в коммунистических режимах, думаю, русскому читателю рассказывать не нужно.

У либерализма всегда будут попутчики, которые обращаются к свободе лишь для продвижения своей повестки. Тест на либерала — насколько ты поддерживаешь свободу слова для тех, кто с тобой не согласен.

Dabhoiwala, F. (2025). What is free speech? The history of a dangerous idea. Penguin Books Ltd.

Проблема с аргументом об утечке мозгов в том, что ее наличие необходимо доказать.

Как бы парадоксально это ни звучало, но возможность уехать из страны может, наоборот, увеличивать количество хороших специалистов в стране. Многие люди вкладываются в развитие собственных навыков, чтобы уехать, но затем не решаются это сделать. Таким образом, утечка мозгов может компенсироваться приростом. Связь возможности уехать и человеческого капитала требует дополнительного изучения.

Единственное, что заставило фанатов Трампа усомниться в своем лидере, – это конспирологическая теория о его связях с Эпштейном. Торговая война, коррупция, пренебрежение законом их особенно не волновали. Интеллектуальный уровень райтоидов не перестает удивлять.

Вирус идиотизма вполне может распространиться и на демократов. Трамп сам начал обвинять их в связях с Эпштейном. Теперь демократы начали бить его его же оружием. Культура политической дискуссии в США всегда была не очень высокой, а теперь может окончательно скатиться до взаимных обвинений в педофилии.

Два интересных факта про израильских правых:

1. Еврейское правое движение в ишуве вдохновлялось европейскими правыми. «Бейтар» Владимира Жаботинского был создан под влиянием польских ультраправых: схожая одежда, ритуалы, знамена. По сути, они вдохновились теми, от кого бежали.

2. За правую партию «Ликуд» исторически голосовали мизрахи — евреи из мусульманского мира. Для них консерватизм значил гораздо больше, чем для городских и более образованных ашкенази. Ашкенази чаще голосовали за левых.

Шапира, А. (2023). История Израиля: От истоков сионистского движения до интифады начала XXI века. Азбука-Аттикус.

Люди часто считают, что культура определяет политические институты. Жозеф де Местр писал, что каждый народ получает то правительство, которое он заслуживает.

Однако бывает и обратный эффект — институты могут влиять на культуру.

Исследование показывает, что у немцев из Восточной Германии больше самоконтроля, чем у немцев из Западной. Авторы статьи предполагают, что причиной этого является наследие авторитарного режима, где государство постоянно наблюдало за своими гражданами.

Также интересно, что самоконтроль увеличивается с возрастом.

Cobb-Clark, D. A., Dahmann, S. C., Kamhöfer, D. A., & Schildberg-Hörisch, H. (2024). Surveillance and Self-Control. The Economic Journal, 134(660), 1666–1682.

Как рождаются теории заговора о мигрантах?

Миграцию в западные страны окружает огромное количество фейков и конспирологических теорий. Какое-то время назад по американским соцсетям циркулировала история о том, что гаитянские мигранты едят котов. Также популярны и более систематические теории заговора. Так, теория «великого замещения» гласит, что либеральные элиты намеренно открывают границы для небелых мигрантов, чтобы белые перестали быть большинством в своих странах.

Конспирология, связанная с меньшинствами, отнюдь не нова. В 1678 году в Англии стала популярна теория о заговоре папистов (“popish plot”). Люди распространяли слухи о том, что католики замышляют убить короля Карла II, чтобы посадить на трон его брата-католика Якова. Эта ни на чем не основанная история вызвала массовую истерию и «охоту на ведьм», в результате которой многие были казнены. Все закончилось только в 1701 году с принятием закона, который запретил католикам занимать престол.

Такую конспирологию можно объяснить воспринимаемой угрозой статусу большинства. Члены большинства боятся потерять статус и связанные с ним привилегии в результате роста численности меньшинств. Конспирология служит способом мобилизации группы на коллективное действие. Люди придумывают истории, демонизирующие меньшинства, чтобы другие члены группы также ощутили угрозу и что-то предприняли: погромы, этнические чистки, голосование за антимигрантские партии.

1. Blalock, H. M. (1967). Toward a Theory of Minority-Group Relations. Wiley.

2. Collins, J. (2023). The Popish Plot: A Case Study in the Political History of Fear. The Journal of Modern History, 95(1), 1–37.

Сейчас часто забывают, что США поддерживали исламистов, когда им это было нужно для борьбы с Советским Союзом.

Энтузиазм был настолько высоким, что Рональд Рейган посвятил запуск спейс-шаттла «Колумбия» народу Афганистана, а также принимал моджахедов в Овальном кабинете.

Любовь сменилась на ненависть лишь после 9/11. Именно тогда вместо термина «моджахед» стали говорить «джихадист».

Усама бен Ладен, кстати, был одним из тех моджахедов, кто воевал против СССР в Афганистане.

Kuru, A. T. (2019). Islam, Authoritarianism, and Underdevelopment: A Global and Historical Comparison (1st ed.). Cambridge University Press.

Make Roger Scruton Great Again!

Консерватизм – это про элитизм, добродетель и социальные нормы. Современные консерваторы – полная противоположность всего этого. Они ненавидят людей с высшим образованием, а их культура строится на троллинге, конспирологии и ненависти к чужакам.

Миру остро не хватает консервативных интеллектуалов, с которыми можно вести содержательную дискуссию, а не уговаривать снять шапку из фольги и перестать шутить несмешные шутки про мигрантов и женщин.

Это печально, потому что консервативное мировоззрение во многом правильно. Мир сложен, и мы не можем все заранее спланировать. Именно поэтому капитализм и спонтанная самоорганизация – это хорошо. Человек – не чистый лист; существует человеческая природа, и она весьма неприглядна. Люди эгоистичны и склонны к насилию. Социальный порядок – это достижение, он крайне хрупок, и его необходимо поддерживать.

Сегодня, к сожалению, эти идеи некому отстаивать. Консерватизм из мировоззрения элит превратился в прибежище для всех, кто по каким-то причинам ненавидит цивилизованное общество.

Правый поворот не туда

К разговору об интеллектуальной культуре консерваторов. Твиты республиканцев значительно чаще, чем твиты демократов, отмечаются в системе Community Notes как вводящие в заблуждение. Анализ 218 тысяч заметок, созданных пользователями с января 2023 по июнь 2024 года, выявил, что посты в Твиттере республиканцев в 2,3 раза чаще признавались содержащими дезинформацию. Чаще всего дезинформация имела отношение к здравоохранению (привет, антиваксеры!) и политике.

Твиттер перешел на систему Community Notes после обвинений в том, что профессиональные фактчекеры имеют предвзятое отношение к республиканцам. В новой системе пользователи могут к каждому посту оставить заметку, в которой объясняют, почему он вводит в заблуждение. Затем другие пользователи оценивают ее полезность. Для того чтобы заметка стала полезной и появилась под постом, требуются голоса людей с разными взглядами, что обеспечивается специальным алгоритмом. Такой механизм делает фактчекинг более прозрачным и снижает предвзятость.

Даже на площадке Илона Маска с таким прозрачным механизмом фактчекинга консерваторы в два раза чаще распространяют дезинформацию, чем прогрессисты. Людям с правыми взглядами пора задуматься о том, что с интеллектуальной культурой их группы что-то не так. Современное правое движение построено вокруг ненависти к эстеблишменту. Эта ненависть породила недоверие к медиа в целом. Конечно, можно ставить под сомнение нарративы New York Times. Но одно дело критика, а другое – тотальное отрицание и подмена реальности. Когда аниваксерство и теории заговора становятся частью политической повестки, это уже не сопротивление «либеральной цензуре», а сознательное культивирование невежества.

Renault, T., Mosleh, M., & Rand, D. G. (2025). Republicans are flagged more often than Democrats for sharing misinformation on X’s Community Notes. Proceedings of the National Academy of Sciences, 122(25), e2502053122.

Возможно, я скажу странную для некоторых моих подписчиков вещь, но уничтожение террористов не может оправдать убийства десятков тысяч людей, разрушение городов и массовый голод. То же касается вызволения 20 заложников.

Бесконечная апелляция к зверствам террористов и страданиям граждан Израиля выглядит нелепо на фоне того, что происходит в Газе. Терроризм – это ужасно. Но борьба с терроризмом не должна приводить к последствиям, которые в десятки раз хуже. США уже сталкивались с этой проблемой в Афганистане и Ираке.

Почему ваши страдания важнее страданий палестинцев? Особенно учитывая то, что сейчас они страдают гораздо больше. Вам все можно, потому что вы более «цивилизованы»? Мне сложно назвать цивилизованным государство, которое применяет по мирным жителям белый фосфор и намеренно морит их голодом.

Израиль обязан прекратить эту войну, даже если он не добьется своих целей. Иллюзорная безопасность и жизни заложников не стоят таких жертв. Это очень простая моральная математика, которая почему-то недоступна многим сторонникам текущей войны. Особенно тем, кто недавно переехал в Израиль из наших широт. Такой способ влиться в новое общество ничего, кроме омерзения, не вызывает.