Три шага до полночи
Часы идут. Без трех минут до полночи,
Незримые вертятся шестерни.
Никто не хочет называться сволочью.
Пускай другие, только не они.
Никто не хочет крови и распятия,
А все хотят добра и красоты…
И лишь хрипят беззвучные проклятия
Бессчётных жертв обугленные рты.
Но тщетно все. Герой сжимает палицу,
И небо с ним, и ангел на плече,
Часы идут, и в яму осыпается
Двуногий хворост газовых печей.
И по лужайке, с прессой на свидание
Спешит правитель, славой осиян,
Обрушив гнев, народам в назидание,
На плечи узкоглазых обезьян.
Его простят, слова отыщут нужные,
Реальность в книгах выкрутив хитро,
И снова вспыхнет чистое, жемчужное,
Почти несокрушимое добро.
Добро над разоренными жилищами,
Над остовом сгоревшего моста,
А если несогласный кто – отыщем и
Добра ему, добра во все места!
И с каждым годом проще и уверенней
Шагать легко - под горку в Бездну путь.
Не потому, что методы проверены,
А потому, что неизменна суть.
Три шага, три деления до полночи,
Вертятся шестерни, часы идут,
Никто не хочет называться сволочью,
И может быть уже… не назовут.
Часы идут. Без трех минут до полночи,
Незримые вертятся шестерни.
Никто не хочет называться сволочью.
Пускай другие, только не они.
Никто не хочет крови и распятия,
А все хотят добра и красоты…
И лишь хрипят беззвучные проклятия
Бессчётных жертв обугленные рты.
Но тщетно все. Герой сжимает палицу,
И небо с ним, и ангел на плече,
Часы идут, и в яму осыпается
Двуногий хворост газовых печей.
И по лужайке, с прессой на свидание
Спешит правитель, славой осиян,
Обрушив гнев, народам в назидание,
На плечи узкоглазых обезьян.
Его простят, слова отыщут нужные,
Реальность в книгах выкрутив хитро,
И снова вспыхнет чистое, жемчужное,
Почти несокрушимое добро.
Добро над разоренными жилищами,
Над остовом сгоревшего моста,
А если несогласный кто – отыщем и
Добра ему, добра во все места!
И с каждым годом проще и уверенней
Шагать легко - под горку в Бездну путь.
Не потому, что методы проверены,
А потому, что неизменна суть.
Три шага, три деления до полночи,
Вертятся шестерни, часы идут,
Никто не хочет называться сволочью,
И может быть уже… не назовут.
👍14🔥4👏2😢1
Hermit
Болтаются в горлянке семена.
К волне волна, к рассвету час вечерний.
От лозунгов и мудрых изречений
До тишины. К чему нам тишина?
А может быть она-то и нужна?
И стоит нам, пока ещё не поздно,
Сомкнув уста, всю ночь смотреть на звëзды?
Болтаются в горлянке семена.
К спине спина, врастает тело в тело.
Поскольку правду не из чего сделать,
Леплю из лжи... такие времена.
Когда на убыль катится Луна,
И комнаты забиты лунным пухом,
Зови собаку и чеши за ухом.
Болтаются в горлянке семена.
К вине вина, тяжёлая, густая,
Плывущая над чёрными мостами,
И башнями полуденного сна,
Где мысль непобедимая одна
Парит перед глазами птицей жёлтой,
Зовëт, не унимается, и жжëт, и...
Болтаются в горлянке семена.
К стране страна, растут чабрец и мята
У изголовья спящего солдата,
И мир застыл, и выдохлась война.
Звенит шмеля басовая струна,
В распадке затихая понемногу
И, скрашивая страннику дорогу,
Болтаются в горлянке семена.
Болтаются в горлянке семена.
К волне волна, к рассвету час вечерний.
От лозунгов и мудрых изречений
До тишины. К чему нам тишина?
А может быть она-то и нужна?
И стоит нам, пока ещё не поздно,
Сомкнув уста, всю ночь смотреть на звëзды?
Болтаются в горлянке семена.
К спине спина, врастает тело в тело.
Поскольку правду не из чего сделать,
Леплю из лжи... такие времена.
Когда на убыль катится Луна,
И комнаты забиты лунным пухом,
Зови собаку и чеши за ухом.
Болтаются в горлянке семена.
К вине вина, тяжёлая, густая,
Плывущая над чёрными мостами,
И башнями полуденного сна,
Где мысль непобедимая одна
Парит перед глазами птицей жёлтой,
Зовëт, не унимается, и жжëт, и...
Болтаются в горлянке семена.
К стране страна, растут чабрец и мята
У изголовья спящего солдата,
И мир застыл, и выдохлась война.
Звенит шмеля басовая струна,
В распадке затихая понемногу
И, скрашивая страннику дорогу,
Болтаются в горлянке семена.
👍9