Сон в летний день

Я сплю, империю под щёку положив,
Еë святые золотые миражи,
Ее волхвов, князей и декабристов,
Колхозницу в обнимку с трактористом,
Кого-то в каске с разводным ключом.
На шпилях дремлет праздник кумачовый,
И шашлыки под песни Пугачëвой,
Наивной и молоденькой ещë.
Курорты Крыма, здравницы Кавказа,
Приятеля в обнимку с унитазом,
Себя похмельного сосущего боржом,
Смотрящего в туман седой и волглый,
Что поутру раскинулся над Волгой,
Такой густой, хоть режь его ножом.
И в нем плывут неясные картины.
Вот колокольня, точно звездолëт,
Мне снится номер: "Здравствуйте, аллë?
Не удивляйтесь, позовите Нину..."
Идëт горбуша в бухты Сахалина,
Таинственно мерцают косяки,
Плывут такси над спрятанной Неглинной,
Плывëт реклама, звёзды, маяки...
Мне б только сон заветный не прощëлкать.
Чего еще упрятал я под щëку?
Собаку рыжую и кролика в пенсне,
Мир полный новорожденных открытий,
Которые надумал позабыть и
То, что Бог творил его во сне.
Я сплю, я сплю уже три года с лишком,
Мой друг, не заколачивайте крышку,
Прошу, мон шер, оставьте, comprevu?
И то, что разомкнулось станет целым,
Трава взойдëт, корабль достигнет цели,
И Нину к телефону позовут.

Сражаются боги, трещит скорлупа небес.
Их гневное пламя себе утоленья ищет.
А мы, обезьяны, любили сожженный лес,
Мы сеять его выходим на пепелище.
А мы - инженеры, творцы городов и сëл,
Мы строим дома и мосты над большими реками.
Мы очень упрямы и мы восстановим всë,
Когда у богов разрядятся батарейки.
Когда саранча перестанет лететь "на вы",
И белый ковыль зашумит над полями брани,
Останутся в песнях и толках людской молвы
Медвежая ярость и грозный напор кабаний,
Мы будем трудиться, своë колесо вертеть,
Зализывать раны, стареть и считать морщины,
И к старым курганам привычно водить детей,
И горькую пить на каждую годовщину.
И в темные храмы входить, обращая взгляд
К, мерцающим в камне, далеким престолам млечным,
Где, битву окончив могучие боги спят,
И тихо молиться, чтоб сон их продлился вечно.

Ликия
В сосновых лесах настоялся полуденный зной.
Ни ветра, ни вздоха, молчат беззаботные птицы.
Лишь кто-то незримый идет по тропинке за мной,
Спускаясь в распадок к забытым ликийским гробницам.
И взгляд его жжет, точно угли походных костров,
Шаги невесомые прячутся в пепле полыни,
А тело его защищает волшебный покров.
Из сладкого запаха, солнцем изнеженных пиний.
Кто это шагает под сенью раскидистых крон,
Из чрева земного, из влажного темного лона?
Могучий ли Главк иль владыка людей Сарпедон?
Иль, бьющий без промаха, отпрыск царя Ликаона?
Не в пасмурный день, и не в час, когда светит Луна,
Зачем он явился под яростным солнцем палящим?
И тень промолчит, что однажды придется и нам,
Страшиться данайцев некстати дары приносящих.
Что каждый из смертных получит по вере его,
Что нет Илиона, который бы не был разрушен,
И бьется Таласса в тенетах своих берегов,
И рыбы резвятся в руинах твердынь затонувших.
И камни гробниц источают полдневные сны,
Темнеют провалы и пропасти дышат прохладой,
И, точно клинок, рассекает доспех тишины
Любовная песня цикады.

Кот-эмир
Кот живет в магазине ковров.
Он велик, молчалив и суров.
Отвергая иные продукты,
Кот питается рыбой из бухты.
Его морда, как два кулака,
Он глядит на меня свысока.
Из коврового пестрого мира,
Кот ленивый с повадкой эмира
Золотые таращит глаза,
Лапу поднял, надумал лизать,
Чуть помедлил, пристроил обратно,
Слишком это энергозатратно.
Растянулся, истомой влеком,
До обеда ещë далеко-о.