​Словарь цифровой осознанности: эпистемное неравенство

Эпистемное неравенство, в отличии от экономического, заключается не в разнице доходов, а в разнице доступа к знаниям и информации: это все более увеличивающийся разрыв между тем, что известно нам, и тем, что известно о нас власть имущим.

Шошана Зубофф пишет: «Тот, у кого больше знаний о нас, получает и больше власти над нами. Поэтому усугубление эпистемного неравенства приводит к увеличению разницы между тем, что можем сделать мы, и тем, что можно сделать с нами».

В основе эпистемного неравенства лежит не только неравный доступ к данным, но и неравенство в доступе к вычислительным мощностям, эти данные обрабатывающим. В более широком смысле эпистемное неравенство возникает на основе технологического неравенства, которое, в свою очередь, связано с экономическим неравенством, так что круг неравенства замкнут.

«Никто до конца не осознает, кто, какие и о ком данные собрал. У некоторых организаций, таких как Агенство Национальной Безопасности США, информации больше, чем у всех остальных, но даже они не осознают весь спектр алгоритмов, которые коммерческие и правительственные структуры применяют к личным данным, и что из этого получается», – пишет компьютерный ученый Джарон Ланье.

Обладание властью (будь то финансовая, экономическая или политическая власть) в современном мире неразрывно связано с информационным превосходством: у кого больше данных, тот и принимает самые верные решения и получает лучшие результаты.

Ясно одно: людям – источникам собираемой информации – принадлежит наименьшее количество данных, и они же извлекают из них наименьшую выгоду.

Тем не менее, современные технологии и доступ к знаниям позволяют каждому из нас поучаствовать в перемене этого баланса сил. Чем лучше человек знает самого себя и мир вокруг, тем более высокое место в информационной иерархии он занимает. Пока что алгоритмы не настолько хороши, чтобы понимать осознанного человека лучше, чем он понимает себя сам. Поэтому познание самого себя может стать реальным вкладом в борьбе против эпистемного неравенства.

#чнс_словарь

​Стоит различать безопасность и приватность, когда мы говорим о цифровом мире.

Безопасность – это защита данных от посторонних лиц, которые пытаются украсть у нас конкретные вещи: номер кредитной карты, пароль от почты или аккаунтов в соцсетях и т.д. В этом случае мы защищаемся от злоумышленников, нарушающих закон.

Приватность – это защита от слежки за нашими действиями. Эта слежка чаще всего проводится с коммерческой, политической или правоохранительной целью.

Самое интересное — за нами следят чаще всего вполне законно. Компании вроде Google следят с нашего формального согласия, а в обмен предоставляют бесплатные услуги. Тотальная слежка спецслужб, вроде АНБ, о которой миру поведал Сноуден, тоже делают это как бы с нашего согласия: например, чтобы защитить нас от террористов. Недавно, правда, суд выяснил, что прослушка АНБ за много лет не предотвратила ни одной террористической атаки, но какая разница.

Дальнейшее развитие технологий усугубляет проблемы в обеих сферах.

Развитие интернета вещей (IoT) приведет к тому, что хакеры смогут взломать вообще все что угодно: от медицинского импланта до беспилотной машины – и нанести непоправимый вред миллионам людей. Хотя будут развиваться и технологии защиты, которые, по идее, смогут сбалансировать угрозы нашей безопасности — в их развитии заинтересованы все ключевые игроки: бизнес, финансовый сектор, военные и так далее.

А вот у сохранения приватности перспектив практически нет. Соотношение технологий и концепций, которые уничтожают приватность, к тем, которые ее охраняют – наверное, 100 к 1. Безопасность, медицина, сфера услуг, работа, индустрия развлечений – куда ни ткнись, везде отчетливо сияет курс на сокращение приватности. Все меньше личного, все больше публичного.

Сейчас люди говорят: «мне нечего скрывать, я же не преступник – поэтому я не парюсь, что за мной наблюдают». Но они так говорят только потому, что в обществе все еще сохраняется нарратив приватности. И даже если умом они понимают, что за ними следят, никаких ощутимых последствий этой слежки они не испытывают – и потому-то и забивают и забывают об этом.

Вот вам пара фантазий о будущем.

Поссорился с домашними – потерял социальные баллы, а вечером тебя не пустили в бар: потому что остынь. Напал жор и съел пару бутербродов в ночи – утром обнаружил, что твоя медицинская страховка стала дороже, потому что ты «не соблюдаешь гайдлайны». Ну и так далее (за примерами из настоящего обращайтесь в Китай и Северную Корею).

Один дзенский монах пару веков назад учил императора, как перестать нервничать на публике: «Когда я принимаю гостей, я чувствую и веду себя так, как будто я один в своей келье. А когда я один в своей келье, я чувствую и веду себя так, как будто вокруг меня большое общество».

По ходу, нам всем пора приобщаться к этой мудрости.

​В 2018 году в журнале «Science» опубликовали данные исследования, в котором ученые проанализировали 126 000 твитов 3 млн пользователей за чуть больше чем 10 лет. И оказалось, что ложные новости расходятся значительно быстрее и охватывают значительно большую аудиторию, чем правдивые.

Фейковые новости репостят на 70% чаще. Самые популярные фейковые новости читали вплоть до 100 000 человек, тогда как правдивые новости редко добирались даже до 1000 пользователей.

В целом фейковые новости набирают 1500 прочтений в шесть раз быстрее, чем правдивые. Ложные новости о бизнесе, терроризме и войне, науке и технологиях, шоу бизнесе – распространяются значительно быстрее правдивых новостей на те же темы. Но быстрее всего расходятся политические фейк ньюз.

Один из самых интересных выводов, к которым пришли ученые, звучит так: «В отличие от общепринятого мнения, роботы ускоряли распространение и правдивых, и ложных новостей с одинаковой силой. Так что именно люди, а не роботы, ответственны за большую популярность фейковых, а не достоверных новостей».

Я уже несколько лет изучаю надзорный капитализм и механизмы соцсетей и пишу о них статьи. Я прекрасно понимаю, до какой степени создатели алгоритмов могут манипулировать людьми. Но в последнее время мой фокус перемещается с владельцев платформ и создателей механизмов манипуляций на самих пользователей — людей, без которых эти системы не работали бы. Никакого виктимблейминга: меня просто искренне интересует, что же в нашей природе есть такого, что позволяет существовать такому системному надувательству.

Может, проблема все-таки не в алгоритмах и социальных сетях, как явлении? Может, источник всех бед — по-прежнему человеческое невежество?

Именно поэтому мне никогда не нравилось «решение» удалиться из соцсетей и не позволять алгоритмам себя эксплуатировать — и сейчас я понимаю, почему. Потому что если уйти из соцсетей в реальный мир, то общество вокруг всё равно останется тем же. Люди — это и есть социальная сеть, которая всегда обладала способностью модифицировать поведение индивида и до эпохи алгоритмов.

Поэтому не надо уходить из социальных сетей — их нужно делать лучше. Напишите правду. Не репостите говно. Поставьте лайк годному контенту. Расшарьте этот пост.

Cогласны ли вы получать удовольствие исключительно от просмотра порно или чувствовать беспокойство, если долго не проверяли оповещения смартфона?

Вряд ли.

Но, к сожалению, вас никто не спрашивает.

Желания не нуждаются в осознании. Знаем ли мы о работе системы поощрения или нет — она влияет на наше поведение.

Активация системы поощрения (то есть стимуляция желаний) помимо нашего осознания — главная цель рынка. Способов активации дофаминергических путей столько, что, возможно, именно этой постоянной стимуляцией чрезмерного выброса дофамина и обусловлены многие психологические проблемы общества гиперпотребления.

Привычка к сверхнормальным выбросам дофамина делает простые и важные вещи вроде сна, еды и дружеских отношений «недостаточно мотивирующими»: перестимулированный мозг перестает считать привлекательным то, что помогало нам выживать раньше. Что уж говорить о достижении долгосрочных целей! В то же время повышенная чувствительность системы поощрения делает нас уязвимыми к любым сверхстимулирующим вещам — и к зависимости. Это приводит к нарушению мотивации, располагая к развитию клинической депрессии.

Неудовлетворенность, зависимость, депрессия — портрет героя нашего времени.

Механизм поощрения выработался, помогая ориентироваться, что для нас полезно. Но теперь он оказывает нам медвежью услугу, ведь онлайн-магазины, игры, приложения для быстрого секса, доступный заказ наркотиков, всегда открытые супермаркеты и рестораны связаны в большую дофаминергическую систему «взлома» мозга. Нейропластичность — естественная особенность мозга, и ее можно эксплуатировать и влиять на наши психофизиологию, эмоциональность и убеждения.

Химия мозга заставляет нас гнаться за тем, чего мы не хотим, получать то, что нам не нужно, только для того, чтобы еще сильнее разжечь зуд ожидания награды. Эффективность многократного повторения рекламы и механизмы пропаганды доказывают: с помощью обучения человеческий мозг можно настроить на потребности и эмоции, которые мы сами не выбираем.

Я называю среду, организованную с целью манипулирования нашей системой поощрения, дофаминергической архитектурой. Дофаминергическая архитектура — это химическая формула симулякра, который французский философ Жан Бодрийяр считал структурной единицей современной реальности. «Все — соблазн, и нет ничего, кроме соблазна», — писал он.

Экономику, построенную на стимулировании нашей мотивации экстра-выбросами дофамина, я называю дофаномикой.

В экономической системе цифровой эпохи постоянная стимуляция системы поощрения стала главным двигателем потребления. Классический термин «экономика» подразумевает акцент на постоянное производство благ, необходимых для жизнедеятельности людей и развития общества. Современный цифровой рынок производит виртуальный опыт, главная задача которого — выработка дофаминовой мотивации и фокусирование внимания пользователей, которые платформы затем продают рекламодателям (поэтому эту экономику часто называют экономикой внимания).

И, как и все злые фокусы, дофаномика лучше работает тогда, когда мы о ней не знаем.

Одна из самых объёмных частей моей книги «Homo Mutabilis» посвящена дофамину и механике формирования нехимических зависимостей (различных типов аддиктивного поведения). Несмотря на то, что слово «дофамин» очень популярно, мало кто в полном объёме представляет роль этого нейромедиатора в жизни человека в частности и общества в целом. Но это знание крайне важно для всех, кто хочет понимать, что за драйвы управляют его поведением и как можно делать свои выборы более осознанно.

p.s. Я думаю, было бы здорово написать отдельную книгу о дофаномике, кортизолитике (политике страха/безопасности) и серотонансах (власти и финансах) — но чёто термины какие-то неуклюжие пока что.

#homo_mutabilis #травкина_мозг #травкина_осознанность

​США против Гугла

Министерство юстиции США выдвинуло против Google иск, обвиняющий компанию в незаконной защите своей монополии на рынке поисковиков и поисковой рекламы. Дело курирует лично генеральный прокурор США Билл Барр, представитель республиканской партии и personal fixer Дональда Трампа. Его поддерживает и демократическая партия в лице Элизабет Уоррен – самого громкого голоса, призывающего разломать Big Tech.

Суть претензий: Google договаривался с компаниями о предустановке своего поисковика на их мобильных устройствах и браузерах, запрещал им предустанавливать другие поисковики, а пользователям — удалять Google с телефона.

Один из главных пунктов обвинения в монополизации поискового рынка – эксклюзивный доступ Google к устройствам Apple.

C момента запуска iPhone в 2007 году Google был дефолтным поисковым движком на яблочном смартфоне. «Google платит Apple миллиарды долларов, полученных от рекламы (от 8 до 12 млрд долларов в год), в обмен на эксклюзивный доступ к массивной базе пользователей Apple», — говорится в обвинении. Деньги, полученные от Google, составляют одну пятую от всей чистой прибыли «яблока».

Вкратце напомню, чем чистая прибыль отличается от дохода.
Доход Apple ($260 млрд в 2019) – это все деньги, которые компания получила, продавая товары и услуги.
Чистая прибыль Apple ($55 млрд в 2019) – это доход минус траты на содержание бизнеса: рекламу, логистику и т.д.

Выплаты Google занимают уникальное место в финансовой структуре Apple: они не требуют от яблочной компании почти никаких дополнительных расходов и составляют 15-20% всей чистой прибыли.

В Google отвечают, что их выплаты Apple ничем не отличаются, например, от выплат Coca-Cola супермаркетеу за место на самой видной полке. Да и вообще они считают, что их продукт просто значительно превосходит все остальные, поэтому он такой популярный.

Это дело уже называют самым громким после аналогичного иска против Microsoft в конце 90-х.

Тогда Microsoft обвиняли, что она предустанавливает Internet Explorer на все компьютеры с Windows, а значит — пользуется своим монопольным положением на рынке операционных систем, чтобы выиграть на набиравшем популярность рынке браузеров. Формально тот иск не привел к тяжелым последствиям, но Microsoft на некоторое время стала чуть сдержанее пользоваться своей монополией, а Билл Гейтс покинул пост CEO компании.

Пока рано говорить, к чему приведет дело «США против Google». Но уже сейчас ясно, что дело, открытое за две недели до выборов президента, играет на руку республиканцу Дональду Трампу.

Даже Элизабер Уоррен — левацкий демократ, неоднократно призывавшая уволить Генерального прокурора Барра, как прихвостня Трампа — говорит, что не может не поддержать Барра в этом иске. Это дело как бы доказывает республиканским избирателям и даже части демократов, что Трамп таки борется с олигархами.

И тем не менее, в день объявления об открытии антимонопольного расследования акции Alphabet (материнской компании Google) выросли на 1%.

​Почему важны слова

Видите ли вы разницу между «глобальным потеплением» и «изменениями климата»? Она огромна.

Фрэнк Лунц – один из самых ярких республиканских политтехнологов. Его задача – изучение общественного мнения и создание нарративов, которые максимально эффективно воздействовали бы на массовое сознание и работали бы на руку определенным политикам.

Именно благодаря Лунцу «глобальное потепление» стали называть «изменением климата», а «налог на недвижимость» — «налогом на смерть» (налог на наследство имущества умершего родственника).

В чем трюк?

«Глобальное потепление» звучит угрожающе, вызывая в воображении образы тающих ледников, лесные пожары и так далее. А о чем вы думаете, услышав термин «изменения климата»? Скорее, о том, что климат меняется: то теплее, то холоднее – как времена года, только цикл длиннее.

Эта мысль звучит достаточно убедительно, чтобы многие засомневались в экзистенциальной угрозе планете или, как минимум, воспринимали ее менее радикально. Благодаря этой смене терминов Дональд Трамп может на голубом глазу заявлять, что климат «ходит волнами» и температура может вернуться на прежний уровень.

Что касается налога на наследство, демократы настаивают, что он затрагивает в первую очередь сверхбогатые семьи, которым принадлежит большая часть недвижимости и земли в США. Налог с передачи этих богатств по наследству позволяет хоть как-то перераспределить их и сделать шаг в сторону большей социальной справедливости. Сторонники борьбы против неравенства называют его «налогом на недвижимость» и настаивают, что его нужно увеличить.

Но если назвать налог на недвижимость «налогом на смерть», можно затронуть чувства тех людей, которые надеются передать своим детям хоть что-то — например, чувства небольшого количества фермеров, владеющих землей. При такой подаче людям кажется, что «налог на смерть» коснется и их: они даже забывают, что у них у самих нет имущества, подпадающего под налог — а умирать придется всем.

Только на первый взгляд кажется, что речь идет всего лишь о синонимах. Замена одной формулировки другой в обоих случаях изменила общественную дискуссию и то, как люди видят реальность. Да вы и сами наверняка можете привести достаточно примеров, когда замена формулировок меняло то, как окружающие воспринимали ту или иную проблему.

​Словарь цифровой осознанности: снэк-новости

«Snack news» называют особую форму подачи новостей в интернете. Часто она подразумевает только заголовок, короткий тизер, картинку и сигналы социальной поддержки (лайки, шеры, комментарии) — без подробностей.

Люди часто заполняют соцсетями паузы между активными занятиями, а снэк-новости удовлетворяют их потребность в быстром «информационном перекусе»: его легко и приятно потреблять, он не требует практически никаких ментальных усилий для переработки и усвоения. Снэк-новости помогают ознакомиться с тем, что происходит, но не разобраться в сути происходящего.

Засилие снэк-новостей в социальных сетях, на стартовых страницах браузеров и в новостных приложениях привело к тому, что такие «новостные перекусы» стали основной формой потребления новостей. Вероятность того, что пользователь пройдет по ссылке и прочитает новость целиком, крайне мала: в 2015 году пользователи Facebook открывали только 7% новостных ссылок. Выходит, информационная диета многих пользователей состоит из бесконечных перекусов без основных блюд.

Загвоздка в том, что такой способ потребления новостей создает иллюзию знаний, даже если объективно пользователь ничего не узнает.

Исследование 2019 года показало, что люди, которые несколько раз встретили снэк-новость в ленте, но не прошли по ссылке и не прочитали новость целиком, высказывают более однозначные суждения по теме новости и большую готовность ее обсуждать, чем люди, прочитавшие новость целиком на сайте. Более того, те, кто несколько раз встретил снэк-новости в ленте, чувствуют, что разбираются в предмете лучше, чем прочитавшие новость целиком.

Из-за того, что алгоритмы соцсетей настроены так, чтобы показывать вам похожие новости, одна и та же новость появляется для вас в постах разных изданий и пользователей. Исследования поведенческой экономики показывают, что повторение приводит к узнаваемости, а то, что мы знаем, мы склонны считать правдой: как пишет Даниель Канеман, «отличить истину от чего-то знакомого нелегко».

#чнс_словарь

​Экономический кризис сильнее ударит по женщинам

Изучаю прогнозы последствий пандемии для экономики в целом и для людей в частности. Из всех отчетов следует: «НЕРАВЕНСТВО» — как ни крути, куда ни смотри, оно будет только радикально увеличиваться. Нет никаких аспектов, в которых пандемия как-то сгладила бы эту проблему, или дала надежду на ее решение в будущем.

Возьмем для примера женщин.

По оценке Международной организации труда, на долю женщин придется две трети работ, потерянных во время пандемии, но не восстановившихся после нее.

А у тех женщин, кто не лишились работы из-за пандемии, тоже не все в порядке: каждая четвертая женщина готова отказаться от развития карьеры, выяснил опрос McKinsey.

Одна из главных причин – выгорание и истощение. Вместе с локдауном позакрывались школы с садами, аутсорс уборки и готовки также стал невозможным – и эти обязанности опять обвалились преимущественно на женщин.

Матери в три раза чаще отцов отвечают за большую часть работы по дому и уходу за детьми и в полтора раза чаще отцов тратят на это больше трех часов в день. Причем мужчины часто не понимают этого и отрицают, что большая часть домашних обязанностей выполняют их жены: с утверждением «я поровну разделяю обязанности по дому с моим партнером» согласны 72% отцов и только 44% матерей.

Ну и так далее.

А для контраста одна простая цифра: за время пандемии в Китае появилось 257 новых миллиардеров. Будьте уверены, что большинство из них – мужчины.

​Британские ученые предлагают каждые несколько месяцев устраивать «превентивные локдауны» длиной в две недели. Это поможет сдерживать скорость распространения инфекции и контролировать количество госпитализаций и смертей, а также минимизирует ущерб для психики людей.

В отличие от большинства моих знакомых, я не эксперт в вопросах медицины и вирусологии, поэтому не берусь судить об эффективности таких мер с точки зрения эпидемиологии. Но с точки зрения экономики, такие локдауны по расписанию могут задать стабильный бит, под который будет умирать старый экономический строй и в полную силу развернется четвертая промышленная революция. Это в каком-то смысле гуманнее, чем стихийные локдауны на неопределенные сроки.

Вообще, мое понимание пандемии и локдаунов задал Билл Гейтс в своем апрельском эссе для журнала The Economist. Он писал:

«В конце Второй мировой войны лидеры стран создали международные организации вроде ООН для предотвращения дальнейших конфликтов. После covid-19 они подготовят учреждения для предотвращения следующих пандемий.

Это будет смесь национальных, региональных и глобальных организаций. Я рассчитываю, что они будут регулярно принимать участие в «микробных играх» так же, как сейчас военные участвуют в военных играх, чтобы мы были готовы к следующему разу, когда неизвестный нам вирус перепрыгнет от летучих мышей и птиц на людей. Еще это подготовит нас к сценарию, в котором злоумышленники создают инфекционное заболевание в домашних лабораториях и пытаются использовать его как оружие. Готовясь к пандемиям, мир также будет защищать себя от актов биотерроризма».

Как и в период мировых войн, роль правительств в жизни граждан многократно возрастает: нормальными считаются такие вмешательство в жизнь общества и меры контроля, которые в мирное время просто невозможны. Народ не только не препятствует — но и приветствует их, хотя людям это дорого обходится.

Это бескровный по военным меркам способ перезапустить мировую систему.

Пока большинство людей озабочено вопросом выживания и угрозой со стороны вируса, правительства стран решают системные вопросы: роботизация и удаленная работа, нормализация слежки, биополитика.

Сovid-19, по прогнозу Гейтса, уйдет во второй половине 2021, но технологии контроля и управления останутся: плановые локдауны, цифровая слежка, интернет вещей и виртуальные офисы – все это теперь уже навсегда.

Заканчивается эссе Гейтса очень понятным объяснением того, на какой фазе трансформации мирового порядка мы находимся: «Это не конец. Это даже не начало конца. Но, возможно, это конец начала».

​Политический микротаргетинг и яд в системе

Чтобы предвыборный микротаргетинг работал, нужно соединить несколько вещей: данные об избирателе, подходящее ему послание и средство его доставки. Один из самых крупных сборщиков данных об избирателях – Facebook. Он же – самое популярное средство доставки посланий. А составлением самого месседжа занимаются избирательные штабы кандидатов.

Есть мега-послания, например «Yes, we can» Обамы или «Make America Great Again» Трампа, рассчитанные на максимально широкую аудиторию. Но для микротаргетинга в соцсетях послания утончаются и подстраиваются под максимально узкие категории избирателей. Поэтому избирательные штабы создают сотни тысяч разных видов рекламы, чтобы попасть в конкретных людей.

Например, какому-то республиканцу плевать на рабочие места и нефтяную индустрию, зато его заботит сохранение права на владение оружием. Микротаргетинг позволяет определить, в каком виде ему лучше донести, что Трамп поддерживает его право иметь дома автомат: на баннере с нарисованной винтовкой, с лицом Трампа или с карикатурным грабителем в маске, которого нечем будет пристрелить, если к власти придут демократы.

Чтобы попадать нужной рекламой в нужного избирателя, необходимо иметь максимально точный психографический профиль человека: знать его психологические особенности, привычки, симпатии и антипатии, страхи и так далее. На выборах в Америке в ходу профили с несколькими сотнями «точек» данных по каждому человеку: от имени и номера телефона до любимых сайтов и проблем с алкоголем. Все эти данные есть у Facebook и еще нескольких крупных надзорных капиталистов – сбором и анализом таких данных они зарабатывают себе на хлеб.

Исследователи из New York University недавно создали специальный плагин, с помощью которого 6500 добровольцев получили возможность посмотреть на себя глазами Facebook (и политиков) и узнать, какие их характеристики помогли старгетировать определенную рекламу именно на них. Это вызвало недетское возмущение у компании Цукерберга, которая требует заблокировать плагин и прекратить незаконный сбор «фейсбук-информации людей», хахаха.

Ad Observer (так называется плагин исследователей из NYU) показал, что и республиканцы, и демократы активно пользуются микротаргетингом на основе данных из фейсбука. Но еще интереснее, что обе партии используют не только собранные соцсетью данные, но и пользуются какими-то сторонними источниками, которые позволяют им узнать поименно, кто их целевая аудитория. Так что в фейсбуке они таргетируют свою рекламу на аккаунты конкретных пользователей! Это уже не просто категория “все американцы от 18 до 65, которым нравятся оружие и госпелы”, — это именно “Джо Данн и Кейти Бинн”.

Вообще, соцсети и микротаргетинг выводят идею демократии на новый уровень: политики годами изучают свой электорат, знают каждого поименно и знают, чего этот каждый хочет. Это вроде как даже реальный шанс, что твой голос услышат и прислушаются конкретно к тебе, а не усредненному избирателю.

Так всё могло бы работать. Но на деле — работает не так.

На деле такое четкое понимание избирателей почему-то приводит политиков к решению радикализироваться в своих заявлениях. Как следствие, люди все больше приветствуют насилие. Сторонники разных партий все сильнее ненавидят друг друга и не хотят слушать оппонентов.

Я опять прихожу к мысли, что Facebook не особо виноват в том, какие люди в целом и политики в частности населяют Землю.

Микротаргетинг и сеть Цукербрега можно использовать для помощи и поддержки. Но почему-то вместо этого она транслирует яд.

Стоит ли казнить посланника, или дело в послании?

​Словарь цифровой осознанности: спираль молчания

Спиралью молчания называют теорию, согласно которой люди склонны выражать идеи, созвучные с мнением большинства, а отличные от доминирующих мнений — замалчивать.

Мониторя соцсети, медиа и других пользователей, мы бессознательно усваиваем доминирующие в текущий момент мнения по множеству аспектов жизни общества. Если наше личное мнение совпадает с доминирующим, мы склонны высказывать его: писать посты и комментарии, ставить отметки социального одобрения (лайки). Если же отличается – то мы замалчиваем его. Так в обществе устанавливается доминирующие идеи, а непопулярные мнения оказываются на конце этой спирали молчания и постепенно исчезают из социального пространства.

В основе спиралей молчания лежит страх социальной изоляции индивида. Нам кажется, что если мы будем высказывать мнение, отличное от общепринятого, то большинство членов общества отвергнут нас.

Спирали молчания работают в условиях демократии, в которой общественное «доминирующее» мнение заменяет собой цензуру власти: страх быть отвергнутым большинством заставляет людей практиковать самоцензуру и умалчивать свою реальную точку зрения.

К реакциям умалчивания относятся не только воздержание от высказывания, когда человек не постит непопулярное мнение у себя на страничке и не пытается спорить с доминирующей точкой зрения. Человек не ставит лайки и не пишет комментарии поддержки, если встречает в ленте то, с чем он согласен, но что отлично от общепринятого.

Более того, когда в обществе меняет консенсус по какой-то проблеме, люди могут редактировать или стирать старые посты, в которых они высказывали что-то, что теперь не прилично высказывать, цензурируя свои прошлые взгляды в угоду текущему мнению большинства.

В контексте спиралей молчания критерием истинности мнения становится не его обоснованность и рациональность, а популярность (или иллюзия популярности). Это особо опасно, если учесть, что год за годом растет активность социальных ботов, которые повторяют одни мнения и нападают на другие. Наводняя соцсеть однотипными высказываниями, они создают ложное ощущение массовости какого-то мнения, хотя все их сообщения восходят к одному заинтересованному лицу.

Спирали молчания тесно связаны с «эхо-камерами» (повторением одних и тех же мнений, с которыми пользователь согласен) и «пузырями фильтров» (алгоритмическим отсечением всех мнений, с которыми пользователь не согласен).

Из-за этих механизмов мы попадаем в соцсетевые информационные гетто: нас окружают люди с идентичными взглядами, в обществе которых мы нападем на любые отличные от наших мнения.

#чнс_словарь

​Кого воспитает ИИ?

В 2016 году СЕО Microsoft Сатья Наделла так описывал «личного цифрового ассистента» Cortana:

«Она глубоко знает вас. Она знает ваш контекст, вашу семью, вашу работу. Она знает мир. Она беспредельна. Она – про вас, а не про девайс, которым вы пользуетесь. Она идет, куда бы вы ни пошли. Она будет присутствовать во всех приложениях, которыми вы будете пользоваться в вашей жизни».

Меня очень занимает идея личного аватара, эдакого цифрового Мефистофеля.

Представьте, что ИИ привязывается к каждому младенцу и начинает собирать, хранить и анализировать все данные о нем с самых пеленок. Еще лучше, если он начнет собирать информацию об организме с того момента, когда сперматозоид попадает в яйцеклетку, чтобы знать, в каких условиях формировался плод, что происходило с матерью и так далее – но это нюансы.

Так вот, личный ИИ-аватар собирает информацию о взрослении ребенка и лучше любого родителя или няньки знает о его особенностях и потребностях. Но аватар не только собирает информацию, он играет с ребенком, обучает его, советует взрослым, что ребенку лучше есть и когда. Ну и так далее: аватар одновременно воспитатель, доктор, гувернант и самая интересная для ребенка игрушка.

К подростковому возрасту ИИ-аватар знает о человеке гораздо больше, чем родители, учителя и даже чем сам подросток знает о себе. ИИ не управляет человеком, он только советует и предлагает варианты действий. Пока подростки взаимодействуют между собой и со старшими через человеческое эго, их аватары понимают друг друга без слов и помогают сгладить слишком острые и конфликтные нюансы взаимодействия своих эго-хозяев.

Еще раз, ИИ-аватар не управляет человеком, он мягко подсказывает, как лучше вписаться в жизнь, общество, экономику. Взрослый человек, за которым аватар следовал с рождения, получает бесплатного и супер-эффективного личного психотерапевта, доктора, финансиста, фитнес-тренера, репетитора, наставника и так далее. Все в нем скроено под индивидуальные нужды человека, нет проблем коммуникации и доступа – это цифровой ангел хранитель, а не Мефистофель вовсе.

Старость владельцев таких аватар наступит значительно позже, чем у нас, лишенных такой тесной связи с ИИ людей: они будут принимать по-настоящему взвешенные решения касательно здоровья и потребления, меньше нервничать и фрустрироваться. Аватар украсит старость человека и поможет ему без страхов и опасений отойти в мир иной.

Человек уйдет, а аватар останется и будет передаваться в семье из поколения в поколение, нести мудрость предков потомкам. Может, мы вообще перестанем умирать, кстати говоря, а аватары и будут той самой сингулярностью, о которой говорит Рэй Курцвейл.

Где будет жить этот аватар? Очень просто: в нейроимпланте и в облачном компьютере.

Где-то так, насколько я понимаю, понимают эту концепцию наши любимые техно-олигархи и технооптимисты. Что об этом думает мой внутренний технопессимист, вам лучше не знать, но вы можете предложить свои варианты.

Пока я не вижу никаких серьезных причин, по которым такой расклад не будет воплощен в жизнь. Все это будет происходить под шумные овации публики, гламурные презентации Apple и рассказы о неизбежности будущего.

Я не знаю, хорошо это, или плохо, но я уверен, что наше сознание готовится к сверхчеловеческому скачку.

​Мы угадаем, кто вы, за один лайк

В 2017 году стэнфордский профессор вычислительной психологии Михал Косински и его коллеги провели три полевых эксперимента с охватом 3,5 млн человек. Результаты вошли в работу «Психологический таргетинг как эффективный подход к цифровому массовому убеждению».

Ученые доказали, что на основании всего одного лайка они могут эффективно модифицировать поведение пользователя, например, заставить открыть ссылку или сделать покупку. Подопытные Косински, которым он показывал рекламу, соответствующую их психопрофилю, открывали ссылки на 40% чаще и совершали на 50% больше покупок, чем те, кому реклама не подходила.

Какие выводы из этого можно сделать?

1. У каждого человека есть набор психологических особенностей, который можно определить по цифровому следу: персональному блогу, твитам, профилю в фейсбуке, фотографиям из инстаграма и так далее.

Эксперимент Косински уникален тем, что в нем психопрофиль человека (место на шкале «экстраверт/интроверт» и «открытость/закрытость к новому опыту») определялся всего одним лайком. Например, часть интровертов определяли лайком сериалу «Звездные врата», а часть экстравертов – лайком музыкальной группе «Slightly Stoopid».

2. Человек сильнее поддается убеждению, а его поведение – модификации, если характер и стиль убеждения подбирается, исходя из его психологических особенностей.

Косински разбил испытуемых на 3 группы: одной показывали рекламу, соответствующую психотипу испытуемых, другой – противоположную, а в третьей группе случайным участникам рандомно показывали ту или другую рекламу.

Самым показательным оказался эксперимент с рекламой косметики. Реклама, нацеленная на женщин-экстравертов, говорила: «Танцуй так, как будто никто не видит (но они, конечно, видят)», а реклама для интроверток: «Красота не должна кричать». В группе, которой показывали рекламу, соответствующую психотипу испытуемых, продажи были выше на 50%.

Да, Facebook не дает возможности напрямую таргетировать пользователей по их психопрофилям. Но лайки, которые пользователи ставят звездам, политикам, книгам, сериалам, брендам, продуктам – позволяют крайне эффективно определить их психотип.

Конечно, у такой техники есть много нюансов. Например, как отмечает Косински, когда вышел первый сезон «Игры престолов», лайк этому сериалу был мощным предиктором интроверсии, но с ростом его популярности он потерял свой предсказательный потенциал.

Каждый из нас вываливает в открытый доступ в сотни раз больше данных, чем испытуемые в эксперименте Косински. Так мы регулярно помогаем заинтересованным лицам обновлять данные о нашем психопрофиле и учитывать перемены, которые неизбежно случаются с каждым из нас по ходу жизни.

Все это вызывает не самые приятные чувства у людей, которые привыкли думать о себе, как об непредсказуемом чуде.

С философской точки зрения, мы все уникальные существа, способные на спонтанность и свободу воли. Романтики говорят о непередаваемой загадочности человеческой души. Скептики ворчат, что психология – это не наука, а интроверт/экстроверт – устаревшая чушь.

Но ученые эпохи социальных сетей и больших данных раз за разом доказывают, что даже приблизительных знаний о массах людей достаточно, чтобы модифицировать их поведение и управлять ими, минуя их сознание.

Мой вывод простой. Может психология и не наука (пока), а мы, должно быть, сложные духовные существа. Тем не менее, каждому лучше освоить азы психологической грамотности: это позволит не вестись на манипуляции с такой поразительной легкостью.

​О пользе привыкания

Социальный психолог Роберт Зайонц объяснял нашу любовь к повторению так.

В целях выживания организм должен реагировать на новые раздражители осторожно и с подозрением. Если эти столкновения с новым не заканчиваются ничем плохим, организм чувствует безопасность и перестает боятся. А со временем привычный раздражитель начинает автоматически вызывать у организма ощущение безопасности.

У нашего доверия к знакомому есть миллион применений: в рекламе, политике, бизнесе и культуре.

Например, в современной киноиндустрии все крутится вокруг узнаваемости. Доступ к бесконечным архивам мирового кино практически бесполезен, люди хотят пересматривать старое и знакомое: «Друзей» и «Офис». Поэтому Netflix было выгоднее платить их производителям по $100 млн в год за аренду старых сериалов вместо того, чтобы создавать новый контент. По той же причине – из-за эффекта узнаваемости – мы живем в эпоху бесконечных сиквелов, приквелов и ремейков. Узнаваемость контента гораздо важнее его качества.

Отец поведенческой экономики Даниел Канеман писал: «Эффект простого предъявления не зависит от сознательного ощущения знакомости. Он вообще не зависит от сознания: он проявляется, даже если повторяемые слова или картинки показывают так быстро, что наблюдатели не замечают увиденного. И все равно слова или изображения, показанные чаще, нравятся больше».

То есть даже когда мы быстро скроллим ленту в поисках чего-то интересного, все те картинки и слова, которые пролетают перед нашими глазами, оседают в нашей памяти и впоследствии вызывают у нас куда большую симпатию, чем что-то новое.

Из этой мысли можно сделать миллион интересных и важных выводов, но сегодня я хочу поделиться с вами тем, как лично я использую эффект простого предъявления себе на пользу.

Когда я хочу разобраться в каком-то предмете, а он кажется мне слишком сложным и «не моим», я сперва пытаюсь сделать его привычным, а уже потом берусь за его углубленное изучение. А привычным что-то становится тогда, когда оно часто мелькает перед глазами – то есть просто присутствует в ленте, даже если я не особо его читаю и не открываю ссылку.

Для этого сначала нужно совершить усилие и разобраться, какие источники информации по интересному для вас предмету заслуживает наибольшего доверия. А когда вы нашли такие источники и добавили себе в ленту, вы день за днем будете привыкать к предмету и сами не заметите, как начнете проходить по ссылкам и читать статьи по теме.

Конечно, вы не сможете разобраться ни в чем, если не посвятите предмету сконцентрированное внимание и время. Но такая техника как минимум снимает какое-то количество нервного напряжения, неизбежно возникающего, когда вы беретесь за освоение нового.

​Никколо Макиавелли писал:

«С наступлением вечера я возвращаюсь домой и иду в свою рабочую комнату. У двери я сбрасываю крестьянское платье все в грязи и слякоти, облачаюсь в царственную придворную одежду и, переодетый достойным образом, иду к античным дворам людей древности. Там, любезно ими принятый, я насыщаюсь пищей, единственно пригодной мне, и для которой я рождён. Там я не стесняюсь разговаривать с ними и спрашивать о смысле их деяний, и они, по свойственной им человечности, отвечают мне. И на протяжении четырёх часов я не чувствую никакой тоски, забываю все тревоги, не боюсь бедности, меня не пугает смерть, и я весь переношусь к ним».

Он говорил о книгах. Читая хорошую книгу, ты как бы ведешь беседу с умным человеком — автором. Его мысль, запечатленная в книге, вызывает у тебя мысли в ответ — так происходит общение. И если это общение происходит достаточно долго, то ты как бы дружишь с лучшими представителями человечества.

Я прочел эту мысль у Макиавелли в начале нулевых. Тогда основным источником пополнения рядов моих мертвых интеллектуальных друзей был киевский книжный рынок Петровка. Там можно было достать не только книги, но и журналы, кино, музыку, игры – короче, топ достижений мировой культуры и науки. Для меня это место было аналоговым интернетом, где информация приходила ко мне медленно, вдумчиво — и за деньги, которых было мало.

Сейчас мне нравится вспоминать те времена, потому что я был совсем юн, все было в новинку и доступ к новой информации кружил голову. Но тогда в этом раскладе меня многое бесило. На рынке я мог найти в лучшем случае 10% интересных мне авторов, а 90% художников, музыкантов, философов и прочих кандидатов в друзья плавали где-то там, в мировом океане знаний, к которому у меня не было доступа.

Сейчас я чувствую себя по-настоящему счастливым, потому что есть интернет, где собрались вообще все: и живые и мертвые мыслители. Теперь загвоздка не в доступности, а в релевантности. Доступны все — вопрос в том, кто сейчас нужен лично мне и в какой форме мне удобнее потреблять идеи.

Например, YouTube вручает каждому желающему бесплатный пропуск на любые научные конференции, лекции, мастер-классы и выступления ведущих специалистов из любых областей знаний и сфер деятельности. Бери не хочу.

Во всей этой информационной интернет оргии я стал делить авторов на три категории.

«Друзья» – это люди, которые демократизируют знания, делают их доступными и понятными. Сейчас в эту категорию для меня в основном входят ныне живущие и активные персонажи, которые развиваются, творят и борются с чем-то у меня на глазах, в прямом эфире. В таких людях, кроме их компетентности, мне важны характер и харизма.

«Наставники» – это люди, которые не столько дают знания, сколько приобщают к их образу мышления. Они учат думать, а конкретные факты, которые я узнаю из их речей и произведений – второстепенны. Хотя у таких людей обычно и с фактажем все отлично. Но в них я ценю прежде всего их личность.

«Знакомые» – это люди–источники фактов, идей и концепций. Обычно это специалисты в узких областях или просто добросовестные журналисты и блоггеры. Личные качества таких людей не играют особого значения, зато их может быть много – и чем больше, тем лучше.

Конечно, такая виртуальная дружба не заменит живого общения и эмоциональных связей с реальными людьми. Она также сильно отличается от связей, в которые мы вступаем с пользователями соцсетей: инстаграм, например, я читаю не для интеллектуальных отношений, а потому что мне приятно наблюдать и контактировать с реальными людьми, проживающими свою жизнь параллельно с моей.

Но все-таки возможность интеллектуальной дружбы в эпоху интернета – одно из самых светлых явлений нашего времени. Она с лихвой окупает весь негатив и токсичный дурман этой эпохи.

​Посчитай себя сам

Каждому из нас отведено ограниченное количество всего: приливов радости или страха, вздохов, ударов сердца.
Принципиальная ограниченность количества нашего опыта делает нас людьми.

Другие без всяких моральных сентиментов раскладывают нас по полочкам и выражают многообразие нашего внутреннего мира в числах. Правительства делают это, чтобы эффективнее нами управлять. Работодатели — чтобы выжать из нас максимум продуктивности. Надзорные капиталисты — чтобы эффективнее предсказывать наше поведение и зарабатывать на нас рекламные доллары.

И только мы сами предпочитаем оставаться в неведении по поводу математических закономерностей, незримо пронизывающих нашу жизнь. Мы не хотим понимать себя в цифрах и осознавать конечность всего происходящего, нам нравится думать, что жизнь бесконечна.

Самый простой пример – неумение и нежелание вести личный бюджет. Мы хотим тратить деньги так, будто завтра никогда не наступит, а на завтра удивляемся, почему деньги опять закончились. И тогда мы включаем нарративы: рассказываем себе, что нам мало платят, что надо что-то в жизни менять или что кругом одна несправедливость. Все это может быть правдой, но только деньги заканчиваются «неожиданно» просто потому, что мы их плохо посчитали: не хотели видеть в них цифры, а концентрировались на приятных переживаниях, которые эти деньги приносили и на нарративе «у меня есть деньги и я гуляю».

Деньги — это только вершина айсберга. Ваши проблемы с финансовым бюджетом очевидны всем, поэтому если у вас сплошной факап с деньгами, вы вряд ли будете думать, что у вас все в порядке. А вот кромешный ад в других типах личных бюджетов – времени, сил, позитивных и негативных переживаний и т.д. – часто незаметен со стороны. Наши глупость и расточительность в управлении своими жизнями незаметны ни нам самим, ни окружающим.

Мы никогда не пытались посчитать самих себя, не переводили опыт жизни в цифры, поэтому нам просто нечем оперировать, когда мы пытаемся понять, как обстоят дела в наших бюджетах энергии, настроения, вдохновения и т.д. Мы беспокоимся и задумываемся над цифрами жизни, только когда что-то идет не так: из-за болезни, расставаний, неожиданных ударов судьбы. И тогда мы начинаем считать: сколько вредной еды мы съели, сколько неприятных часов провели с человеком, сколько сил потратили на какую-то полную хрень.

Мы слишком часто считаем ретроспективно, «неожиданно» оказываясь у разбитого корыта. А когда кризисный момент проходит, мы опять перестаем считать и с закрытыми глазами несемся к следующему «неожиданному» кризисному эпизоду.

Даже самые поверхностные попытки посмотреть на собственную жизнь через призму чисел вскрывают много интересного. Мы смотрим на свою жизнь через истории и часто страдаем из-за того, что выбираем для себя мрачные и неприятные сказки. Умение «посчитать» свою жизнь позволяет увидеть в этих сказках паттерны, а когда они становятся видны – вы можете их менять.

С чего начать? Ну, например, с экспериментов с таймером и секундомером. Включите секундомер и посчитайте, сколько времени вы тратите на привычные занятия. Попробуйте рассчитать, сколько времени у вас уйдет на какое-то дело и воспользуйтесь таймером. С таких маленьких шагов может начаться что-то очень интересное.

Мне неоднократно замечали, что подсчет своей жизни лишает жизнь вкуса, делает ее формальной и предсказуемой. Но мы живем в условиях неопределенности: как бы четко мы себя не рассчитали, мы всегда будем сталкиваться с непредсказуемыми силами, которые больше нас, а неожиданности, приятные и неприятные, никуда не уйдут.

Эмоции не перестанут ощущаться остро и глубоко, если вы будете понимать, что сейчас чувствуете и почему вы это чувствуете. Ум не убивает душу, он ее обогащает.

​Пандемия как эксперимент над сознанием

Профессор Скиннер так описывает процедуру «промывки мозгов» с точки зрения бихевиоризма:

«Сначала нужно создать невыносимые условия – такие как голод или недостаток сна – а потом смягчать их каждый раз, когда человек проявляет «позитивное отношение» к политической и религиозной системе. Нужное «мнение» создается простым подкреплением нужных утверждений. Эта процедура может быть не очевидной для тех, к кому ее применяют, но слишком очевидна для остальных, и поэтому не может считаться допустимым способом перемены мнений».

Сам Скиннер использовал этот принцип на лабораторных животных, которых он держал в полуголодном состоянии, чтобы во время эксперимента животное было сильно мотивировано искать еду, а кусочек сахара работал как эффективное подкрепление. Сытое животное может пренебречь едой, а голодное сделает ради нее все, что угодно.

А что с людьми?

Пару миллиардов людей по всему миру погрузили в состояние тревоги и опасений за собственную жизнь. Сотни миллионов потеряли работу, уверенность в завтрашнем дне и ощущение собственной безопасности, лишились самых простых благ вроде свободы передвижения и живой коммуникации. У многих из нас сложились те самые «невыносимые условия», которые, по Скиннеру, создают идеальную ситуацию для эффективной модификации поведения.

Большинство властей оказались не подготовленными к такой ситуации и пока не очень понимают, в каком направлении «промывать мозги» своих подчиненных. Тем не менее, я ни на минуту не сомневаюсь, что нас ждет колоссальный процесс модификации поведения. И какие-то тренды этого процесса уже стали вырисовываться.

Например, скоро выйдет моя новая статья о том, как пандемия усилила слежку и цифровой контроль за работниками. Самый печальный вывод, к которому я пришел, работая над ней, заключается в том, что теперь не только у государства и надзорных капиталистов есть средства для тотального контроля над частной жизнью людей – эти средства теперь есть и у самого мелкого менеджера, который без проблем может удаленно контролировать не только работу своих подчиненных, но и их частную жизнь. В условиях, когда людям так нужны деньги, эффективно управлять их поведением смогут те самые «ужасные начальники» с работы.

Сейчас я работаю над другой статьей: о развитии средств слежки и удаленного контроля над студентами и школьниками. И в этой теме я вижу точно такой же расклад: у преподавателей и учителей появляется слишком много средств для контроля над учениками.

Я не берусь судить, насколько реальна угроза коронавируса и насколько адекватны меры борьбы с ним. Но я хочу обратить ваше внимание на простой факт: сейчас мы очень многого лишились и попали в положение, в котором мы максимально уязвимы для «промывки мозгов» по Скиннеру.

Поэтому нужно быть как никогда внимательными. Давайте не будем превращаться в подопытных животных, которые за кусочек сахара яростно повторяют придуманные экспериментаторами лозунги и готовы растерзать всех, кто с этими лозунгами не согласен.

​Словарь цифровой осознанности: взлом восприятия

Термин «взлом восприятия» стал популярным в конце 2020 года. Глава политики безопасности Facebook Натан Глейчер так описал это явление: «Злоумышленники пытаются играть на коллективных ожиданиях широкомасштабного вмешательства [в выборы] и казаться более влиятельными, чем они есть на самом деле. Мы называем это взломом восприятия – попыткой превратить неопределенность в оружие и посеять недоверие и раздор».

Восприятие можно взломать, играя на разнице между реальными фактами — и тем, как их воспринимает общественное сознание. Например, относительно небольшое вмешательство в процесс выборов не способно само по себе реально повлиять на их исход. Но после того, как преувеличенная информация о нем попадает в общественное сознание (через политиков, медиа, блоггеров и соцсети), оно начинает оказывать непропорционально сильное влияние на то, как люди видят выборы.

Так как социальные сети превратились в основной источник новостей и площадку для обмена мнениями, они же стали главным инструментом для полномасштабных «взломов восприятия». В соцсетях расцвели социальные боты и фабрики троллей – виртуальных персонажей, которых используют преувеличить значение того или иного события в глазах людей.

Взлом восприятия – в первую очередь инструмент психологической манипуляции, который использует эмоции, предрассудки, предубеждения и когнитивные искажения людей. Часто он происходит в обход рациональности, логики и фактов: взломать общественное восприятие можно с помощью полностью выдуманного факта или фейковой новости. Однако чаще всего такой взлом основывается на реальном событии, которое любая заинтересованная сторона может преувеличить и трактовать в свою пользу.

Вот пример взлома восприятия с президентских выборов 2016 года.

Накануне выборов злоумышленники взломали электронную почту демократической партии, и письма чиновников утекли в сеть.

Демократы обвинили во взломе своей почты российских хакеров, которые хотят подпортить их репутацию в пользу республиканского кандидата — Трампа. На этом они построили обвинение Трампа в том, что он – марионетка Кремля. А республиканцы стали распространять по соцсетям и СМИ якобы найденные в утекших письмах доказательства того, что демократические чиновники торгуют детьми, породив мощную волну в конспирологическом движении.

Оба «взлома» основывались на реальном событии, но их трактовки оказались либо сильными преувеличениями, либо откровенными фейками. Однако всё это поспособствовало накалу враждебности между последователями республиканцев и демократов и создало почву для новых «взломов» уже на выборах в 2020 году.

В конце 2020 года главными сферами, уязвимыми для «взломов восприятия» стали вопросы пандемии, террористической угрозы и легитимности выборов президента США.

А главными борцами со «взломами восприятия» стали владельцы социальных сетей, что значительно усилило их политическое и социальное влияние. Они развернули активную борьбу с «координированным неаутентичным поведением» на своих площадках (то есть с ботами и фабриками троллей) и стали принимать активное участие в определении правдивости информации, размещаемой на их площадках (борьба с фейковыми новостями).

#чнс_словарь

​Разберитесь с приоритетами

Нидерландский ученый в сфере ИИ и больших данных Мориц Каптейн пишет:

«Мы вошли в эру технологий убеждения – интерактивных вычислительных систем, созданных специально для того, чтобы менять мнения и поведение людей.

Эффективные системы убеждения должны доставлять правильное сообщение в нужный момент и в подходящем виде. Этот общий принцип довольно банален. Он выделяет три ключевых элемента, необходимых для успешной манипуляции поведением:

1. Убеждаемый должен быть восприимчив к конечной цели убеждения. «Конечная цель» — это мнение и поведение человека, которые мы хотим вызвать технологией убеждения.

2. Послание нужно доставить в момент, когда получающая сторона сможет уделить ему внимание, а если требуется немедленное действие, то у получателя должна быть возможность его совершить.

3. Можно оформить убеждающее послание разными способами. Например, если цель послания – убедить человека больше заниматься спортом, то можно сказать: «80% пользователей бегает минимум раз в неделю» или же «фитнесс-эксперты рекомендуют бегать хотя бы раз в неделю». В обоих случаях конечная цель послания одна и та же, но аргумент убеждения сильно отличается».

В описанном Каптейном процессе участвуют как минимум две стороны: убеждающий и убеждаемый.

Убеждающая сторона сначала пассивно наблюдает за убеждаемой, чтобы ответить на три вопроса Каптейна: какой посыл будет правильным, в какое время и в какой форме. Ну а когда на основе полученных данных убеждающий формирует и доставляет послание убеждаемой стороне — и происходит сама манипуляция.

Убеждаемый пассивен, когда за ним наблюдают и когда он получает послание убеждения. Но у него есть выбор: выполнять программу манипулятора или нет.

Важно помнить, что для надзорных капиталистов и политиков мы – пассивные объекты, убеждаемые, а наша активность – результат чьего-то убеждения: «Купи это, пойди туда, сделай так, прыгни-топни-хлопни». Конечная цель, с которой за нами наблюдают с маниакальной настойчивостью, – сделать нас еще более удобными для манипуляций.

Технологии развиваются так, что выйти из состояния пассивного наблюдаемого у нас практически нет шансов. Этот расклад уверенно становится новой нормой.

Если мы обладаем свободой воли, то на каждом из нас лежит ответственность за последнюю, решающую часть манипуляционного уравнения. Никакая манипуляция не будет успешной, если в итоге наблюдения и убеждения мы всё же откажемся действовать так, как хочет манипулятор.

Но отказ от действия, на которое нас хотят подтолкнуть – не самоценность. Главное – не вестись на разрушительные манипуляции, которые приводят к зависимостям, ненависти, вражде или страху. А для того, чтобы не вестись на вредные манипуляции, нужно понимать, чего ты на самом деле хочешь — и твердо на этом стоять. Что для тебя полезно?

У надзорных капиталистов и политиков есть четкое, рациональное понимание того, что для них выгодно и какой смысл у их действий. В то же время у большинства людей вместо смысла есть разве что туманные «хочется, нравится, приятно».

Напоследок процитирую классиков: «Разберитесь сами с приоритетами».

​Соединенные Штаты Цукерберга

Почему у надзорных капиталистов получилось получить так много власти, хотя их действия часто нарушали закон и разрушали устоявшиеся социальные институты? Причины, по которым это произошло, разбирает в своей книге «Эпоха надзорного капитализма» американский философ Шошана Зубофф.

Одним из главных факторов их успеха она считает то, что они просто застали нас врасплох: люди столкнулись с новыми, неожиданно мощными, технологиями и не понимали, чего от них ждать — зато потенциал этих технологий хорошо понимали будущие надзорные капиталисты.

Она пишет: «Большинство из нас не сопротивлялись ранним вторжениям со стороны Google, Facebook и других надзорных капиталистов потому, что не понимали, чем их действия отличались от всего того, что происходило раньше. Их технологии и бизнес-модели были диковинными и странными, и нам оставалось только диву даваться, что за инновационные «повозки без лошадей». Мы беспокоились и фиксировались на известных угрозах слежки и контроля, ассоциировавшихся с государственной властью. Ранние операции по масштабной модификации поведения понимались как продолжение государства, но мы были не готовы к нападению со стороны частных компаний».

Эти слова Зубофф относились к концу 2000-х и началу 2010-х годов, когда Google и Facebook только набирали силу и были озабочены сверхприбылью. В конце 2020 года мы видим, как надзорные капиталисты продолжают делать «беспрецедентные» вещи у нас на глазах. На этот раз они захватывают политическую власть.

Твиттер и Фейсбук цензурируют президента Америки, ограничивая распространение его постов с объявлением победы на выборах. Ведь голоса еще не подсчитали, следовательно, любые преждевременные заявления нарушают «юридическую святость» выборов. Поэтому половина твитов Трампа насчет выборов помечена словами «некоторый или весь контент в этом твите – спорный и может вводить в заблуждение касательно выборов и других гражданских процессов».

Соцсети сыграли серьезную роль на выборах президента США в 2016 году, но тогда их действия были скрытыми. «Тайные делишки» вскрылись уже после выборов, например, в скандале с Cambridge Analytica. А сейчас владельцы соцсетей открыто влияют на выборы и даже претендуют на то, что они – более взвешенный гарант конституции, чем президент страны.

Один из главных инструментов социальной физики – изменение скорости и характера передачи информации в обществе. Когда Twitter или Facebook не дает постам действующего президента дойти до подписчиков, они модерируют информационные потоки в обществе — как светофоры и гаишники управляют потоками машин на дорогах. Только в отличие от светофоров и гаишников, их никто не ставил в центр управления инфопотоками: они сами пришли и с улыбкой стали размахивать жезлом.

Неважно, что сейчас цензурируют республиканского президента. Это демонстрация силы и создание прецедента: дальше под цензуру может попасть любая партия и институт.

Не так важно, какая партия выиграет эти выборы, гораздо важнее то, что их опять выигрывают социальные сети.

​Кого объединяет интернет?

По мере развития интернет стал питательной средой для маньяков и других антисоциальных элементов, пишет в своей книге «Cyber Effect» кибер-криминалистка Мэри Айкен.

Раньше девиантные люди не знали о существовании “единомышленников”. Если у враждебного психопата и был где-то единомышленник с похожими интересами, он, скорее всего, жил в другом конце страны или вообще на другом континенте. Разделенные физическим пространством, они никогда не пересекались. Такие люди были маргинализованными и не представляли для общества особой угрозы, так как не могли объединиться в совершении преступлений.

Но с появлением интернета физическое расстояние между людьми перестало иметь значение. «Странные» люди нашли друг друга. Это облегчило создание всяких запрещенных террористических организаций, привело к радикализации молодежи и расцвету экстремизма в целом. В цифровую эпоху люди с позицией «я против целого мира» стремятся к тому, чтобы объединиться и перейти в состояние «мы против целого мира».

Интернет объединяет не только откровенно деструктивные элементы общества.

Технологические элиты Кремниевой долины (например, первые несколько десятков работников Facebook) тоже познакомились в конце 90-х в интернете. А точнее, в закрытых хакерских кибер-тусовках, где они обсуждали искусство взлома и делились своими наработками в этой сфере. Многие участники таких тусовок сели в тюрьму, а другие, вроде Марка Цукерберга, Шона Паркера, создавшего Napster, и гуру кибербезопасности Алекса Стамоса, сошлись уже в реальной жизни в ключевых для нашего времени компаниях. Эти трое, например, вместе работали в Facebook.

Но оказывается, что интернет еще чаще объединяет людей против друг друга. Да, он сводит людей в группы, где они чувствуют родство и взаимные симпатии, — но эти группы слишком часто создаются вокруг неприязни к другим группам.

Это тот самый трайбализм — племенное сознание, которое неизбежно всплывает при обсуждении соцсетей. Хейт интереснее любви. И еще хуже то, что хейт чаще приводит к активным действиям, в то время как в любви обитатели интернета слишком часто пассивны.

Но так не должно быть.

Моя мысль сегодня очень простая: давайте объединяться для любви и конструктива. Мы не обязаны вестись на «взломы восприятия» и прочие соцсетевые прихваты политиков и техноолигархов. Давайте вместе менять характер интернета и социальные законы, которые в нем сложились.

Используйте сеть для образования, ведите конструктивные дискуссии, знакомьтесь с интересными людьми и делайте вместе дела, поставьте лайк годному контенту. Вечеринки, стартапы и интеллектуальные сообщества должны стать более влиятельными силами, чем хейт-клубы и сообщества троллей.

Социальные сети — это все-таки не только стареющие хакеры из Кремниевой долины и мутные политики из разных стран, это мы с вами. А мы хотим процветания и роста, а не говноштормов и конфликтов.