Что такое агентность?
В тексте «Как не проиграть в ИИ-революции» я написал о необходимости радикально увеличить личную агентность человека с помощью ИИ, чтобы эта технология усилила нас, а не заменила. Многие попросили уточнить, что я подразумеваю под «агентностью» — и я решил уточнить это понятие, прежде чем перейти к рассмотрению нашей агентности в эпоху ИИ.
Агентность — это способность человека проявлять свою волю и действовать намеренно, делать выбор и добиваться поставленных целей. Агентность подразумевает, что человек может менять обстоятельства жизни и оказывать влияние на мир вокруг себя.
В философии понятие агентности тесно связано со свободой воли, но не тождественно ей. Дебаты вокруг того, обладает ли человек свободой воли, сводятся к тому, принимает ли человек решения самостоятельно или же они обусловлены причинами, о которых он может и не знать. А концепция агентности делает акцент на самой способности человека делать выбор и действовать.
Главные вопросы в теме свободы воли — это «есть ли у меня выбор на самом деле?» и «действительно ли мои выборы — мои собственные?». А основной вопрос агентности — «способен ли я действовать в соответствии со своими выборами и добиваться желаемых результатов?»
Агентность в психологии во многом базируется на уверенности человека в своей способности действовать и добиваться поставленных целей. Также важный аспект психологической агентности — это способность человека контролировать свое поведение, мысли и эмоции для достижения целей. Психология считает агентность ключевым фактором мотивации, личностного развития и благополучия.
Агентность в социологии подразумевает, с одной стороны, способность человека делать выбор и действовать независимо от общественных институтов, а с другой — его способность влиять на них. Социология подчеркивает, что решающее влияние на агентность человека оказывает культура, в которой он сформировался, живет и взаимодействует с людьми.
Политология рассматривает агентность человека с точки зрения его отношений с политической властью. Например, демократии делают ставку на агентность людей, культивируя свободу слова и проявления, и призывая граждан участвовать в политическом процессе. Авторитаризм стремится ограничить агентность людей, а тоталитаризм — лишить ее полностью.
В тексте «Как не проиграть в ИИ-революции» я написал о необходимости радикально увеличить личную агентность человека с помощью ИИ, чтобы эта технология усилила нас, а не заменила. Многие попросили уточнить, что я подразумеваю под «агентностью» — и я решил уточнить это понятие, прежде чем перейти к рассмотрению нашей агентности в эпоху ИИ.
Агентность — это способность человека проявлять свою волю и действовать намеренно, делать выбор и добиваться поставленных целей. Агентность подразумевает, что человек может менять обстоятельства жизни и оказывать влияние на мир вокруг себя.
В философии понятие агентности тесно связано со свободой воли, но не тождественно ей. Дебаты вокруг того, обладает ли человек свободой воли, сводятся к тому, принимает ли человек решения самостоятельно или же они обусловлены причинами, о которых он может и не знать. А концепция агентности делает акцент на самой способности человека делать выбор и действовать.
Главные вопросы в теме свободы воли — это «есть ли у меня выбор на самом деле?» и «действительно ли мои выборы — мои собственные?». А основной вопрос агентности — «способен ли я действовать в соответствии со своими выборами и добиваться желаемых результатов?»
Агентность в психологии во многом базируется на уверенности человека в своей способности действовать и добиваться поставленных целей. Также важный аспект психологической агентности — это способность человека контролировать свое поведение, мысли и эмоции для достижения целей. Психология считает агентность ключевым фактором мотивации, личностного развития и благополучия.
Агентность в социологии подразумевает, с одной стороны, способность человека делать выбор и действовать независимо от общественных институтов, а с другой — его способность влиять на них. Социология подчеркивает, что решающее влияние на агентность человека оказывает культура, в которой он сформировался, живет и взаимодействует с людьми.
Политология рассматривает агентность человека с точки зрения его отношений с политической властью. Например, демократии делают ставку на агентность людей, культивируя свободу слова и проявления, и призывая граждан участвовать в политическом процессе. Авторитаризм стремится ограничить агентность людей, а тоталитаризм — лишить ее полностью.
Make Europe Great Again
«После речи вице-президента Вэнса мы боимся, что наши общие ценности больше не такие уж и общие», — заявил председатель Мюнхенской конференции по безопасности Кристоф Хойсген на закрытии трехдневного форума. Под конец выступления Хойсген разнервничался до такой степени, что просто заплакал на средине предложения и под унылые аплодисменты сошел со сцены.
Растеряные слезы немецкого дипломата с 45-летним стажем четко отразили настроение европейских политических элит после речи, которую вице-президент США Джей Ди Вэнс произнес на открытии форума в пятницу. Вместо заверений в том, что Америка будет защищать Европу от России и Китая, Вэнс обрушился с критикой на саму Европу.
«Больше всего Европе угрожает не внешняя угроза, а внутренняя, так как Европа отошла от собственных фундаментальных ценностей, которые она разделяла с США», — заявил Вэнс. Он напомнил, что благодаря ценностям вроде свободы слова Европа и Америка победили в Холодной войне СССР, который «цензурировал диссидентов, закрывал церкви и отменял выборы». Теперь, по словам Вэнса, Европа сама уподобляется СССР.
Вэнс проиллюстрировал отход Европы от демократических ценностей: отмена выборов, на которых победил правый кандидат, арест за комментарии против феминизма в соцсетях, штраф за молитву у клиники абортов. Почти все его примеры касались попыток европейских властей ограничивать правую и популистскую политику и идеологию с помощью законов и силовиков.
Под конец речи Вэнс, по сути, призвал перестать сопротивляться правым течениям в Европе, так как попытка заглушить их сверху только распаляет их и расшатывает демократическую систему. Он предложил европейским элитам перестать считать правый популизм дезинформацией, российской пропагандой или разрушительным влиянием Трампа, а воспринять его как запрос со стороны собственных граждан.
«Игнорируя людей и их проблемы или, что еще хуже, закрывая СМИ, отменяя выборы или исключая людей из политического процесса, вы не сможете ничего защитить», — подитожил Вэнс, — «Примите то, что говорит вам ваш народ, даже если вас это удивляет, даже если вы не согласны. И если вы так сделаете, вы сможете уверено смотреть в будущее, зная, что за каждым из вас стоит ваш народ».
Очевидно, европейским элитам не понравилась речь Вэнса. Вместо «бизнеса как обычно», они получили холодный душ и ультимативное требование делиться властью со стремительно набирающими силу право-популистскими движениями во Франции, Великобритании, Польше, Италии, Австрии и других странах Европы. К слову, в день, когда Вэнс произнес эту речь, он также встретился с лидеркой немецких правых Алис Вайдель — за неделю до выборов в Германии.
Особую значимость этой речи придает то, что ее произнес именно Джей Ди Вэнс — потенциальный наследник Трампа. У Вэнса есть все шансы стать следующим президентом и продлить право-популистскую политику Америки вплоть до 2036 года. Вэнса называют «MAGA-принцем», и его выступление заложило серьезный фундамент для политического течения, которое с недавних пор называют «MEGA» — «Make Europe Great Again».
«После речи вице-президента Вэнса мы боимся, что наши общие ценности больше не такие уж и общие», — заявил председатель Мюнхенской конференции по безопасности Кристоф Хойсген на закрытии трехдневного форума. Под конец выступления Хойсген разнервничался до такой степени, что просто заплакал на средине предложения и под унылые аплодисменты сошел со сцены.
Растеряные слезы немецкого дипломата с 45-летним стажем четко отразили настроение европейских политических элит после речи, которую вице-президент США Джей Ди Вэнс произнес на открытии форума в пятницу. Вместо заверений в том, что Америка будет защищать Европу от России и Китая, Вэнс обрушился с критикой на саму Европу.
«Больше всего Европе угрожает не внешняя угроза, а внутренняя, так как Европа отошла от собственных фундаментальных ценностей, которые она разделяла с США», — заявил Вэнс. Он напомнил, что благодаря ценностям вроде свободы слова Европа и Америка победили в Холодной войне СССР, который «цензурировал диссидентов, закрывал церкви и отменял выборы». Теперь, по словам Вэнса, Европа сама уподобляется СССР.
Вэнс проиллюстрировал отход Европы от демократических ценностей: отмена выборов, на которых победил правый кандидат, арест за комментарии против феминизма в соцсетях, штраф за молитву у клиники абортов. Почти все его примеры касались попыток европейских властей ограничивать правую и популистскую политику и идеологию с помощью законов и силовиков.
Под конец речи Вэнс, по сути, призвал перестать сопротивляться правым течениям в Европе, так как попытка заглушить их сверху только распаляет их и расшатывает демократическую систему. Он предложил европейским элитам перестать считать правый популизм дезинформацией, российской пропагандой или разрушительным влиянием Трампа, а воспринять его как запрос со стороны собственных граждан.
«Игнорируя людей и их проблемы или, что еще хуже, закрывая СМИ, отменяя выборы или исключая людей из политического процесса, вы не сможете ничего защитить», — подитожил Вэнс, — «Примите то, что говорит вам ваш народ, даже если вас это удивляет, даже если вы не согласны. И если вы так сделаете, вы сможете уверено смотреть в будущее, зная, что за каждым из вас стоит ваш народ».
Очевидно, европейским элитам не понравилась речь Вэнса. Вместо «бизнеса как обычно», они получили холодный душ и ультимативное требование делиться властью со стремительно набирающими силу право-популистскими движениями во Франции, Великобритании, Польше, Италии, Австрии и других странах Европы. К слову, в день, когда Вэнс произнес эту речь, он также встретился с лидеркой немецких правых Алис Вайдель — за неделю до выборов в Германии.
Особую значимость этой речи придает то, что ее произнес именно Джей Ди Вэнс — потенциальный наследник Трампа. У Вэнса есть все шансы стать следующим президентом и продлить право-популистскую политику Америки вплоть до 2036 года. Вэнса называют «MAGA-принцем», и его выступление заложило серьезный фундамент для политического течения, которое с недавних пор называют «MEGA» — «Make Europe Great Again».
Революция прозрачности
«Сейчас происходят сразу две революции: ИИ-революция и революция прозрачности. Почему граждане не знают, куда идет каждая копейка государственных денег? ИИ может обработать все контракты и точно выяснить, что случилось и что происходит сейчас», — говорит руководитель ИИ-корпорации Palantir Алекс Карп, комментируя работу Департамента государственной эффективности.
Революция прозрачности витает в воздухе с начала 21 века. Сначала интернет соединил людей и сделал всю информацию мира доступной. Затем соцсети и смартфоны сделали прозрачными жизни людей и позволили нам узнать, что думают и как живут другие. Теперь ИИ может помочь нам переварить и осмыслить всю эту информацию о мире и людях в нем — но хотим ли мы этого?
Прозрачность общества сводится к прозрачности трех его частей: граждан, бизнеса и власти. В авторитарных режимах вроде Китая с его системой социального рейтинга все просто: народ и бизнес должны быть абсолютно прозрачными для власти, однако сама власть остается непрозрачной для людей и капитала — она управляет, а не отчитывается.
Демократии считают, что граждане должны быть прозрачными настолько, насколько они сами решат — поэтому на Западе, особенно в ЕС, много внимания уделяют приватности. На деле граждане демократий вполне прозрачны для технокорпораций и спецслужб, которых от злоупотребления этой прозрачностью сдерживают культурные нормы приватности.
Бизнес в демократиях вынужден быть прозрачным и перед клиентами, и перед государством. Хотя взятки, лоббирование и шантаж власти часто позволяют крупному капиталу оставаться непрозрачным для закона, интернет и соцсети в целом сделали бизнес более прозрачным для общественного мнения и потому более ответственным и конкурентоспособным.
Самая парадоксальная ситуация с прозрачностью демократий складывается в сфере правительства. Хотя, по идее, демократическая власть должна быть максимально прозрачной и подотчетной гражданам, на деле она ведет себя, скорее, как сами граждане, которые имеют право быть настолько прозрачными, насколько захотят.
Если в автократиях непрозрачность власти чаще всего объясняется вопросами безопасности, то в демократиях кроме этого есть и более изощренные способы скрыть правду. Один из таких способов я называю «туманом компетентности», которым правительства покрывают свои спорные дела, ограждая себя от ответственности перед избирателями.
Суть «тумана компетентности» в том, что чиновники якобы лучше граждан понимают, как все устроено, и потому не обязаны убеждать людей в том, что их решения и действия действительно лучшие. В этой логике люди не обладают компетенцией, необходимой для понимания чиновников. А компетентность чиновников в этой логике подтверждается самим фактом того, что они — чиновники.
ИИ способен рассеять туман компетентности, потому что он становится третьим участником в отношениях власти и народа, размывая монополию власти на компетенцию. ИИ может прояснить, что именно в прошлом сделали чиновники и к чему это привело, и, главное, показать, что власть делает сейчас и к чему это приведет.
Демократия давно нуждается в кардинальном обновлении, и в последние годы это очевидно, как никогда. Революция прозрачности может кардинально обновить западный мир, вернув легитимность власти и государственным институциям за счет того, что ИИ сделает их более понятными и подотчетными людям. Без такой революции угроза всем миром скатиться в ИИ-авторитаризм слишком велика.
«Сейчас происходят сразу две революции: ИИ-революция и революция прозрачности. Почему граждане не знают, куда идет каждая копейка государственных денег? ИИ может обработать все контракты и точно выяснить, что случилось и что происходит сейчас», — говорит руководитель ИИ-корпорации Palantir Алекс Карп, комментируя работу Департамента государственной эффективности.
Революция прозрачности витает в воздухе с начала 21 века. Сначала интернет соединил людей и сделал всю информацию мира доступной. Затем соцсети и смартфоны сделали прозрачными жизни людей и позволили нам узнать, что думают и как живут другие. Теперь ИИ может помочь нам переварить и осмыслить всю эту информацию о мире и людях в нем — но хотим ли мы этого?
Прозрачность общества сводится к прозрачности трех его частей: граждан, бизнеса и власти. В авторитарных режимах вроде Китая с его системой социального рейтинга все просто: народ и бизнес должны быть абсолютно прозрачными для власти, однако сама власть остается непрозрачной для людей и капитала — она управляет, а не отчитывается.
Демократии считают, что граждане должны быть прозрачными настолько, насколько они сами решат — поэтому на Западе, особенно в ЕС, много внимания уделяют приватности. На деле граждане демократий вполне прозрачны для технокорпораций и спецслужб, которых от злоупотребления этой прозрачностью сдерживают культурные нормы приватности.
Бизнес в демократиях вынужден быть прозрачным и перед клиентами, и перед государством. Хотя взятки, лоббирование и шантаж власти часто позволяют крупному капиталу оставаться непрозрачным для закона, интернет и соцсети в целом сделали бизнес более прозрачным для общественного мнения и потому более ответственным и конкурентоспособным.
Самая парадоксальная ситуация с прозрачностью демократий складывается в сфере правительства. Хотя, по идее, демократическая власть должна быть максимально прозрачной и подотчетной гражданам, на деле она ведет себя, скорее, как сами граждане, которые имеют право быть настолько прозрачными, насколько захотят.
Если в автократиях непрозрачность власти чаще всего объясняется вопросами безопасности, то в демократиях кроме этого есть и более изощренные способы скрыть правду. Один из таких способов я называю «туманом компетентности», которым правительства покрывают свои спорные дела, ограждая себя от ответственности перед избирателями.
Суть «тумана компетентности» в том, что чиновники якобы лучше граждан понимают, как все устроено, и потому не обязаны убеждать людей в том, что их решения и действия действительно лучшие. В этой логике люди не обладают компетенцией, необходимой для понимания чиновников. А компетентность чиновников в этой логике подтверждается самим фактом того, что они — чиновники.
ИИ способен рассеять туман компетентности, потому что он становится третьим участником в отношениях власти и народа, размывая монополию власти на компетенцию. ИИ может прояснить, что именно в прошлом сделали чиновники и к чему это привело, и, главное, показать, что власть делает сейчас и к чему это приведет.
Демократия давно нуждается в кардинальном обновлении, и в последние годы это очевидно, как никогда. Революция прозрачности может кардинально обновить западный мир, вернув легитимность власти и государственным институциям за счет того, что ИИ сделает их более понятными и подотчетными людям. Без такой революции угроза всем миром скатиться в ИИ-авторитаризм слишком велика.
Чего боится Трамп?
Америка больше полувека была главным военным гарантом безопасности всего демократического мира и, в особенности Европы. Позиция Трампа по урегулированию войны в Украине, его угрозы выйти из НАТО и вывести войска из Европы указывают на то, что даже если США не отказываются от роли гаранта безопасности полностью, то хотят ее радикально пересмотреть. Почему?
Критики Трампа говорят, что его отказ продолжать военную поддержку Украины — это проигрыш США и потеря статуса главной сверхдержавы. Однако трамповские элиты считают, что США уже потеряли этот статус из-за самого факта вторжения РФ в Украину. Поведение Европы и самой Америки за три года войны, их неспособность ни победить Путина, ни договориться с ним только усугубили репутационную катастрофу для США.
За три года информационной войны привычной стала мысль, что США и Европа просто недостаточно серьезно хотели помочь Украине выгнать РФ со своей территории, а если бы они взялись за дело как следует, все бы получилось. Логичным продолжением этой линии стала нынешняя мысль критиков Трампа, что он может победить Путина, но просто не хочет этого делать и идет у диктатора на поводу.
Эти нарративы вытесняют из коллективного западного сознания страшную мысль: а что если выиграть не получилось бы, даже если бы все приложились изо всех сил? Что если у США на самом деле нет ни финансовой, ни военной возможности одновременно вытеснить РФ из Украины; гарантировать защиту Южной Корее и Японии, если на них войной пойдет северокорейский диктатор; помочь защитить Израиль в случае атаки Ирана; а Тайвань уберечь от Китая?
США, по мнению Трампа, даже без войн стоят на грани финансового коллапса, избежать которого можно, только радикально погасив госдолг и организовав новую волну экономического роста. Именно для избежания экономического кризиса работает Департамент государственной эффективности Маска, а министр обороны США готовит военных к тому, что их бюджет ежегодно будет сокращаться на 8% следующие 5 лет.
Проще говоря, по мнению правительства Трампа, у США не хватает денег на роль глобального защитника. Но даже если денег хватало бы, США все равно не смогли бы обеспечить и себя и союзников военной техникой в случае глобальной войны, так как промышленность США ослаблена из-за десятилетий аутсорса промышленности в другие страны (в значительной степени в Китай, представляющий другую сторону конфликта).
Но даже в случае если бы у США было достаточно денег, а промышленность производила бы достаточно военной техники сразу для нескольких войн, остро встал бы технологический вопрос. Только что начавшаяся ИИ-революция быстро меняет характер войны — и на этом переходном этапе военная техника часто устаревает, не доехав до поля боя.
Например, Украина просит у партнеров американские истребители F-16, и партнеры со скрипом поставляют их, заменяя их более новыми F-35, которые США производит гораздо медленнее, чем обещает. При этом сами США теперь считают даже самые новые истребители архаикой, которую должны сменить более дешевые и эффективные дроны-истребители, пилотируемые ИИ.
То есть, с точки зрения трамповских элит, денег на войну нет, промышленность войну не потянет, нужно время на модернизацию армии. Война в Украине обнажила слабые стороны военной мощи США, и теперь Трамп ценой еще больших репутационных потерь пытается выбить для Америки время и ресурсы на то, чтобы за счет новой технологической революции попробовать вновь вернуть США статус мировой суперсилы.
Америка больше полувека была главным военным гарантом безопасности всего демократического мира и, в особенности Европы. Позиция Трампа по урегулированию войны в Украине, его угрозы выйти из НАТО и вывести войска из Европы указывают на то, что даже если США не отказываются от роли гаранта безопасности полностью, то хотят ее радикально пересмотреть. Почему?
Критики Трампа говорят, что его отказ продолжать военную поддержку Украины — это проигрыш США и потеря статуса главной сверхдержавы. Однако трамповские элиты считают, что США уже потеряли этот статус из-за самого факта вторжения РФ в Украину. Поведение Европы и самой Америки за три года войны, их неспособность ни победить Путина, ни договориться с ним только усугубили репутационную катастрофу для США.
За три года информационной войны привычной стала мысль, что США и Европа просто недостаточно серьезно хотели помочь Украине выгнать РФ со своей территории, а если бы они взялись за дело как следует, все бы получилось. Логичным продолжением этой линии стала нынешняя мысль критиков Трампа, что он может победить Путина, но просто не хочет этого делать и идет у диктатора на поводу.
Эти нарративы вытесняют из коллективного западного сознания страшную мысль: а что если выиграть не получилось бы, даже если бы все приложились изо всех сил? Что если у США на самом деле нет ни финансовой, ни военной возможности одновременно вытеснить РФ из Украины; гарантировать защиту Южной Корее и Японии, если на них войной пойдет северокорейский диктатор; помочь защитить Израиль в случае атаки Ирана; а Тайвань уберечь от Китая?
США, по мнению Трампа, даже без войн стоят на грани финансового коллапса, избежать которого можно, только радикально погасив госдолг и организовав новую волну экономического роста. Именно для избежания экономического кризиса работает Департамент государственной эффективности Маска, а министр обороны США готовит военных к тому, что их бюджет ежегодно будет сокращаться на 8% следующие 5 лет.
Проще говоря, по мнению правительства Трампа, у США не хватает денег на роль глобального защитника. Но даже если денег хватало бы, США все равно не смогли бы обеспечить и себя и союзников военной техникой в случае глобальной войны, так как промышленность США ослаблена из-за десятилетий аутсорса промышленности в другие страны (в значительной степени в Китай, представляющий другую сторону конфликта).
Но даже в случае если бы у США было достаточно денег, а промышленность производила бы достаточно военной техники сразу для нескольких войн, остро встал бы технологический вопрос. Только что начавшаяся ИИ-революция быстро меняет характер войны — и на этом переходном этапе военная техника часто устаревает, не доехав до поля боя.
Например, Украина просит у партнеров американские истребители F-16, и партнеры со скрипом поставляют их, заменяя их более новыми F-35, которые США производит гораздо медленнее, чем обещает. При этом сами США теперь считают даже самые новые истребители архаикой, которую должны сменить более дешевые и эффективные дроны-истребители, пилотируемые ИИ.
То есть, с точки зрения трамповских элит, денег на войну нет, промышленность войну не потянет, нужно время на модернизацию армии. Война в Украине обнажила слабые стороны военной мощи США, и теперь Трамп ценой еще больших репутационных потерь пытается выбить для Америки время и ресурсы на то, чтобы за счет новой технологической революции попробовать вновь вернуть США статус мировой суперсилы.
Совместима ли демократия с войной?
Демократии приспособлены к войне гораздо хуже, чем автократии. Масштабная война отрицает гуманизм и индивидуализм, лежащие в основе ценностей либеральных демократий, и ставит человеческую жизнь и личную свободу неизмеримо ниже коллективного блага. Война неизбежно погружает демократию в состояние внутреннего противоречия.
Автократии, напротив, считают войну одной из высших ценностей, вокруг которой выстраивается их экономика и политика, да и смысл существования государства в целом и всех его граждан по отдельности. И если демократиям война приносит внутренний конфликт, то автократиям — напротив, помогает обрести целостность, которой им обычно не хватает в мирной жизни.
Военная угроза авторитарных режимов создает для либеральных демократий практически невыносимое давление, под которым они обречены на движение в сторону авторитаризма: им приходится либо обретать авторитарные черты для увеличения собственного военного потенциала, либо идти на уступки авторитарным режимам для снятия угрозы.
Сегодня Европа вынуждена говорить о возврате срочной службы для своих граждан, ужесточении контроля над информационным пространством и урезании бюджета социальных программ для увеличения военного бюджета — все эти действия противоречат либеральным демократическим ценностям, но необходимы для противодействия угрозе, исходящей от РФ.
С другой стороны, они могут попытаться наладить отношения с авторитарной РФ, что может не только ослабить военную угрозу, но и принести экономическую выгоду. Но это потребует не просто закрыть глаза на авторитаризм, а открыться его политическому влиянию. Именно этот путь предлагают набирающие силу европейские правые, которые станут еще сильнее от такого сближения.
Америке десятилетиями удавалось совмещать в себе несовместимое: с одной стороны, она была флагманом демократии, со всеми полагающимися свободами, а с другой — военной суперсилой, не уступавшей авторитарным режимам. Это было возможно за счет сверхуспешной экономики, позволившей США сделать войну еще одним проявлением свободы — хорошо оплачиваемым, почетным и добровольным делом.
Десятилетиями США защищали Европу в военном смысле, что позволяло ей все дальше эволюционировать по пути либеральной демократии. На этом пути война и все, что с ней связано, воспринималось как что-то архаичное и противоречащее базовым европейским ценностям. Так Европа становилась все менее приспособленной к войне как экономически, так и культурно.
Теперь США постепенно снимают защиту с Европы, и ей предстоит самостоятельно разбираться с военной авторитарной угрозой, к которой она не готова ни в каком смысле. Как я уже сказал, чтобы нивелировать военную угрозу, Европа может либо скатиться в авторитаризм, либо примириться с авторитарным агрессором. Но есть и третий вариант.
Радикальный технологический прогресс и вызванный им экономический бум могут позволить Европе сохранить свои либерально-демократические ценности и при этом дать отпор авторитаризму как снаружи, так и изнутри. По крайней мере, так свои демократические свободы собираются сохранить американцы: они хотят, чтобы воевали и работали роботы, а не люди. Что нужно сделать Европе, чтобы пойти по третьему пути?
Демократии приспособлены к войне гораздо хуже, чем автократии. Масштабная война отрицает гуманизм и индивидуализм, лежащие в основе ценностей либеральных демократий, и ставит человеческую жизнь и личную свободу неизмеримо ниже коллективного блага. Война неизбежно погружает демократию в состояние внутреннего противоречия.
Автократии, напротив, считают войну одной из высших ценностей, вокруг которой выстраивается их экономика и политика, да и смысл существования государства в целом и всех его граждан по отдельности. И если демократиям война приносит внутренний конфликт, то автократиям — напротив, помогает обрести целостность, которой им обычно не хватает в мирной жизни.
Военная угроза авторитарных режимов создает для либеральных демократий практически невыносимое давление, под которым они обречены на движение в сторону авторитаризма: им приходится либо обретать авторитарные черты для увеличения собственного военного потенциала, либо идти на уступки авторитарным режимам для снятия угрозы.
Сегодня Европа вынуждена говорить о возврате срочной службы для своих граждан, ужесточении контроля над информационным пространством и урезании бюджета социальных программ для увеличения военного бюджета — все эти действия противоречат либеральным демократическим ценностям, но необходимы для противодействия угрозе, исходящей от РФ.
С другой стороны, они могут попытаться наладить отношения с авторитарной РФ, что может не только ослабить военную угрозу, но и принести экономическую выгоду. Но это потребует не просто закрыть глаза на авторитаризм, а открыться его политическому влиянию. Именно этот путь предлагают набирающие силу европейские правые, которые станут еще сильнее от такого сближения.
Америке десятилетиями удавалось совмещать в себе несовместимое: с одной стороны, она была флагманом демократии, со всеми полагающимися свободами, а с другой — военной суперсилой, не уступавшей авторитарным режимам. Это было возможно за счет сверхуспешной экономики, позволившей США сделать войну еще одним проявлением свободы — хорошо оплачиваемым, почетным и добровольным делом.
Десятилетиями США защищали Европу в военном смысле, что позволяло ей все дальше эволюционировать по пути либеральной демократии. На этом пути война и все, что с ней связано, воспринималось как что-то архаичное и противоречащее базовым европейским ценностям. Так Европа становилась все менее приспособленной к войне как экономически, так и культурно.
Теперь США постепенно снимают защиту с Европы, и ей предстоит самостоятельно разбираться с военной авторитарной угрозой, к которой она не готова ни в каком смысле. Как я уже сказал, чтобы нивелировать военную угрозу, Европа может либо скатиться в авторитаризм, либо примириться с авторитарным агрессором. Но есть и третий вариант.
Радикальный технологический прогресс и вызванный им экономический бум могут позволить Европе сохранить свои либерально-демократические ценности и при этом дать отпор авторитаризму как снаружи, так и изнутри. По крайней мере, так свои демократические свободы собираются сохранить американцы: они хотят, чтобы воевали и работали роботы, а не люди. Что нужно сделать Европе, чтобы пойти по третьему пути?
Истоки кризиса власти в США
Сегодняшнее тотальное недоверие властям началось с финансового кризиса 2008 года, вызванного махинациями финансовых элит и чиновников. Правительство США тогда встало на сторону виновников кризиса, банков и бюрократов, а не его жертв — рабочего и среднего класса. И приложило максимум усилий к тому, чтобы сгладить негативный политический осадок от всей истории.
И все же ужасный политический осадок остался. В первую очередь, благодаря технологической революции — соцсетям, смартфонам и мобильному интернету, которые во второй половине нулевых развивались с бешеной скоростью: к началу кризиса 2008 года Apple продали больше 10 млн первых Айфонов, у соцсети Twitter было 6 млн пользователей, а у Facebook — целых 100 млн.
Все больше людей постоянно были онлайн, где видели и обсуждали все происходящее в прямом эфире. Это нарушало привычную информационную монополию властей, которые десятилетиями контролировали описание реальности через медиа. Кризис 2008 года стал первым масштабным событием, в котором нарративы официальных медиа и гражданского интернета начали кардинально расходиться.
За следующие после 2008 года несколько лет соцсети росли взрывными темпами: к 2011 году количество пользователей Facebook выросло в 10 раз, а Twitter — в 14 раз. Нарративный раскол между властями и народами усугублялся, и по миру прокатилась волна так называемых соцсетевых революций, среди которых особое место заняли нью-йоркские протесты Occupy Wall Street в 2011 году.
Лево-популистское движение Occupy Wall Street протестовало против корпоративной жадности, корумпированности правительства и экономического неравенства, апогеем которых на тот момент был кризис 2008 года. Американские силовики за два месяца разогнали и протесты, и само движение, что только усугубило нарративный раскол между властями и народом.
Более успешной реакцией на кризис 2008 года стало появление в 2009 году право-популистского Движения чаепития (Tea Party), разросшегося за счет соцсетей. Правые популисты выступали с четкими требованиями: снижение налогов, сокращение правительственных трат и снижение госдолга. И при этом сходились с левыми популистами в главном: недоверии и даже презрении к властям.
На выборах 2016 года недовольство правительством воплотилось в двух анти-истеблишмент кандидатах: левом популисте Берни Сандерсе и правом популисте Дональде Трампе. Несмотря на крепкие рейтинги Сандерса, демократы вытеснили его из гонки и заставили его поддержать мейнстримную Хиллари Клинтон, олицетворявшую правительство со всеми его пороками.
Республиканцы поддержали Трампа. Прийдя во власть, он попытался угодить одновременно и народу с его запросом наказать «зажравшихся чиновников» — и чиновникам, которых он сам, в силу своего статуса, возглавил. В итоге первый президентский срок оказался полумерой и разочарованием, с точки зрения самого Трампа и поддерживавших его в анти-истеблишмент нарративе элит.
Второй срок Трампа с первых минут стал воплощением анти-правительственного популизма. Его чиновники нарочито непрофессиональны и нацелены на демонтаж старой власти, как внутри Америки, так и в рамках всего демократического мира. И пока Трамп будет концентрироваться на разрушении старого порядка, его популярность неизбежно будет расти.
Сегодняшнее тотальное недоверие властям началось с финансового кризиса 2008 года, вызванного махинациями финансовых элит и чиновников. Правительство США тогда встало на сторону виновников кризиса, банков и бюрократов, а не его жертв — рабочего и среднего класса. И приложило максимум усилий к тому, чтобы сгладить негативный политический осадок от всей истории.
И все же ужасный политический осадок остался. В первую очередь, благодаря технологической революции — соцсетям, смартфонам и мобильному интернету, которые во второй половине нулевых развивались с бешеной скоростью: к началу кризиса 2008 года Apple продали больше 10 млн первых Айфонов, у соцсети Twitter было 6 млн пользователей, а у Facebook — целых 100 млн.
Все больше людей постоянно были онлайн, где видели и обсуждали все происходящее в прямом эфире. Это нарушало привычную информационную монополию властей, которые десятилетиями контролировали описание реальности через медиа. Кризис 2008 года стал первым масштабным событием, в котором нарративы официальных медиа и гражданского интернета начали кардинально расходиться.
За следующие после 2008 года несколько лет соцсети росли взрывными темпами: к 2011 году количество пользователей Facebook выросло в 10 раз, а Twitter — в 14 раз. Нарративный раскол между властями и народами усугублялся, и по миру прокатилась волна так называемых соцсетевых революций, среди которых особое место заняли нью-йоркские протесты Occupy Wall Street в 2011 году.
Лево-популистское движение Occupy Wall Street протестовало против корпоративной жадности, корумпированности правительства и экономического неравенства, апогеем которых на тот момент был кризис 2008 года. Американские силовики за два месяца разогнали и протесты, и само движение, что только усугубило нарративный раскол между властями и народом.
Более успешной реакцией на кризис 2008 года стало появление в 2009 году право-популистского Движения чаепития (Tea Party), разросшегося за счет соцсетей. Правые популисты выступали с четкими требованиями: снижение налогов, сокращение правительственных трат и снижение госдолга. И при этом сходились с левыми популистами в главном: недоверии и даже презрении к властям.
На выборах 2016 года недовольство правительством воплотилось в двух анти-истеблишмент кандидатах: левом популисте Берни Сандерсе и правом популисте Дональде Трампе. Несмотря на крепкие рейтинги Сандерса, демократы вытеснили его из гонки и заставили его поддержать мейнстримную Хиллари Клинтон, олицетворявшую правительство со всеми его пороками.
Республиканцы поддержали Трампа. Прийдя во власть, он попытался угодить одновременно и народу с его запросом наказать «зажравшихся чиновников» — и чиновникам, которых он сам, в силу своего статуса, возглавил. В итоге первый президентский срок оказался полумерой и разочарованием, с точки зрения самого Трампа и поддерживавших его в анти-истеблишмент нарративе элит.
Второй срок Трампа с первых минут стал воплощением анти-правительственного популизма. Его чиновники нарочито непрофессиональны и нацелены на демонтаж старой власти, как внутри Америки, так и в рамках всего демократического мира. И пока Трамп будет концентрироваться на разрушении старого порядка, его популярность неизбежно будет расти.
Трамп и новая Европа
«МАГА + Сеть Кремниевой долины + DOGE — это попытка смены режима в США. Это правительство, контролирующее правительство, пытается заменить старую поломанную систему, которая увеличивала долг Америки на 1 триллион долларов каждые 100 дней, — пишет британский политтехнолог и «отец Brexit» Доминик Каммингс, — Окно Овертона распахнуто настежь: идеи, казавшиеся экстремальными еще полгода назад, теперь воплощаются в жизнь».
«Евросоюз был создан для того, чтобы грабить США: это их цель и у них это отлично получается», — сказал на прошлой неделе президент Трамп. Он собирается ввести 25% тарифы на автомобили и другие товары, импортируемые в Америку из ЕС. Формально эти тарифы должны выровнять торговый баланс между США и Европой: Америка покупает в 1,6 больше товаров и услуг, чем продает в ЕС.
Но эти тарифы могут оказаться критическими для и без того ослабших в последние годы европейских экономик, в особенности немецкой и французской. Сама угроза их введения делает ЕС более сговорчивыми и зависимыми от решений Трампа, который хочет сменить политический и экономический курс Европы так же, как он меняет курс самой Америки.
Второй политик Америки Илон Маск на прошлой неделе высказал идею о том, что США стоит выйти из НАТО. Трамп озвучивал ее еще во время своего президентского срока, из-за чего президент Франции Макрон уже в 2019 говорил о «смерти мозга НАТО». Однако сейчас эта идея звучит гораздо экстремальнее, учитывая войну в Украине и опасность, исходящую от РФ.
Как и в случае с тарифами, трамписты объясняют возможность выхода из НАТО финансовыми соображениями: либо Европа, как того требует Трамп, будет тратить в 2+ раза больше денег на свою оборону, и тогда США останутся в НАТО, — либо же США выйдут из НАТО и ЕС будет защищать себя самостоятельно. Второй вариант не только значительно ослабит безопасность Европы, но и обернется для нее радикально большими тратами на оборону.
Сегодняшнее отношение Трампа к Европе — это что-то среднее между ницшеанскими «падающего подтолкни» и «что не убивает меня, то делает сильнее». Трамп очевидно давит на все больные места Европы: экономику, политику, безопасность — но при этом предлагает подстроиться под его видение мира и, превозмогая боль, возможно стать сильнее.
Пожалуй, самая экстремальная идея Трампа в отношении Европы, немыслимая еще полгода назад, — это предложение мириться с Россией. Если Евросоюз наладит отношения с РФ, он сможет решить вопрос своей безопасности без лихорадочной спешки и ущерба для экономики. А покупка дешевой энергии у РФ может помочь Европе, в первую очередь Германии, ожить экономически.
Сегодня Трамп требует остановки войны в Украине не только и не столько от самой Украины, сколько от Европы. И Европа постепенно начинает принимать это требование, так как в противном случае Трамп угрожает полностью переложить военную ответственность на нее — да еще и сверху нахлобучить тарифами (то есть “дружескими” санкциями).
Какие козыри есть в руках у Европы и может ли она что-то противопоставить нигилизму и новому порядку Трампа?
«МАГА + Сеть Кремниевой долины + DOGE — это попытка смены режима в США. Это правительство, контролирующее правительство, пытается заменить старую поломанную систему, которая увеличивала долг Америки на 1 триллион долларов каждые 100 дней, — пишет британский политтехнолог и «отец Brexit» Доминик Каммингс, — Окно Овертона распахнуто настежь: идеи, казавшиеся экстремальными еще полгода назад, теперь воплощаются в жизнь».
«Евросоюз был создан для того, чтобы грабить США: это их цель и у них это отлично получается», — сказал на прошлой неделе президент Трамп. Он собирается ввести 25% тарифы на автомобили и другие товары, импортируемые в Америку из ЕС. Формально эти тарифы должны выровнять торговый баланс между США и Европой: Америка покупает в 1,6 больше товаров и услуг, чем продает в ЕС.
Но эти тарифы могут оказаться критическими для и без того ослабших в последние годы европейских экономик, в особенности немецкой и французской. Сама угроза их введения делает ЕС более сговорчивыми и зависимыми от решений Трампа, который хочет сменить политический и экономический курс Европы так же, как он меняет курс самой Америки.
Второй политик Америки Илон Маск на прошлой неделе высказал идею о том, что США стоит выйти из НАТО. Трамп озвучивал ее еще во время своего президентского срока, из-за чего президент Франции Макрон уже в 2019 говорил о «смерти мозга НАТО». Однако сейчас эта идея звучит гораздо экстремальнее, учитывая войну в Украине и опасность, исходящую от РФ.
Как и в случае с тарифами, трамписты объясняют возможность выхода из НАТО финансовыми соображениями: либо Европа, как того требует Трамп, будет тратить в 2+ раза больше денег на свою оборону, и тогда США останутся в НАТО, — либо же США выйдут из НАТО и ЕС будет защищать себя самостоятельно. Второй вариант не только значительно ослабит безопасность Европы, но и обернется для нее радикально большими тратами на оборону.
Сегодняшнее отношение Трампа к Европе — это что-то среднее между ницшеанскими «падающего подтолкни» и «что не убивает меня, то делает сильнее». Трамп очевидно давит на все больные места Европы: экономику, политику, безопасность — но при этом предлагает подстроиться под его видение мира и, превозмогая боль, возможно стать сильнее.
Пожалуй, самая экстремальная идея Трампа в отношении Европы, немыслимая еще полгода назад, — это предложение мириться с Россией. Если Евросоюз наладит отношения с РФ, он сможет решить вопрос своей безопасности без лихорадочной спешки и ущерба для экономики. А покупка дешевой энергии у РФ может помочь Европе, в первую очередь Германии, ожить экономически.
Сегодня Трамп требует остановки войны в Украине не только и не столько от самой Украины, сколько от Европы. И Европа постепенно начинает принимать это требование, так как в противном случае Трамп угрожает полностью переложить военную ответственность на нее — да еще и сверху нахлобучить тарифами (то есть “дружескими” санкциями).
Какие козыри есть в руках у Европы и может ли она что-то противопоставить нигилизму и новому порядку Трампа?
Как начнется война с Китаем
«Мы не боимся запугиваний. Буллинг на нас не работает. Давление, принуждение или угрозы — это неправильные способы иметь дело с Китаем. Любой, кто использует максимальное давление на Китай, не на того напал и просчитался», — заявил пресс-секретарь МИД КНР Линь Цзянь. «Если США хотят войны, будь то тарифная война, торговая война или любой другой вид войны, мы готовы сражаться до конца».
Так топовый китайский дипломат 4 марта прокомментировал очередное повышение администрацией Трампа тарифов на китайские товары, ввозимые в США. Вечером того же дня Трамп выступил перед Конгрессом и пообещал повышать их и дальше, подчеркнув, что в среднем тарифы Китая на американские продукты в два раза выше, чем американские — на товары КНР.
«Какие бы тарифы другие страны ни накладывали на нас, мы наложим такие же на них. Какими бы налогами они ни облагали наши товары, мы обложим их товары такими же. Если у них действуют неденежные тарифы, которые не пускают нас на их рынок, мы введем такие же барьеры, чтобы не пускать их к нам. Так мы заработаем триллионы долларов и создадим новые рабочие места», — заявил Трамп.
Принцип взаимных тарифов, который должен вступить в полную силу через месяц, распространяется не только на Китай и другие страны-конкуренты вроде Бразилии и Индии, но и на союзников США: ЕС, Южную Корею и Канаду — которые, по словам Трампа, также «десятилетиями обдирали Америку».
Тарифная война Трампа вызывает ужас у многих американских бизнесов, для которых тарифы на ввозимые иностранные товары означают увеличений трат и снижение прибыли. Судя по реакции Китая, у конкурентов США новые тарифы вызывают злость, у друзей Америки — напряжение и отчаяние, а у электората Трампа — радость и энтузиазм от того, что «Америку перестанут обдирать».
Тарифная война, по задумке Трампа, должна принести Америке более выгодные условия в торговле с партнерами. Другим странам в любом случае придется платить: либо отстегивая деньги для оплаты новых тарифов со стороны США, либо теряя деньги за счет снятия своих старых тарифов на товары США. Первый вариант подразумевает, что платить будут обе стороны, так как бизнесы США тоже пострадают, а второй — что платить будут только другие страны.
В любом случае, Трамп развязывает торговую войну против почти всего мира. В отношениях с союзниками он рассчитывает на блитцкриг, за которым последует быстрая капитуляция и уступки с их стороны. А вот в случае с Китаем, «готовым сражаться до конца», торговая война затянется надолго. Вместе с ИИ-гонкой она станет центральной темой развития мировой экономики и новой Холодной войны.
Сторонники тарифной войны в лагере Трампа рассчитывают на то, что она поможет поднять промышленность, и США снова начнет самостоятельно производить товары, а не аутсорсить их производство в страны с дешевым трудом и низкими налогами — в первую очередь, в Китай. В краткосрочной перспективе такая стратегия обернется подорожанием всего, что раньше по дешевке производилось заграницей, но в долгую должна обезопасить США от КНР.
«Люди думают, что конфликт с КНР начнется с того, что они обстреляют наш корабль в Тайваньском проливе», — говорит трампист и СЕО military tech компании Anduril Палмер Лаки. «Но первым шагом будет звонок Си Цзиньпина в США со словами: “Если вы попытаетесь дать отпор, я уничтожу вашу экономику: конфискую ваши заводы, национализирую ваших рабочих, начну продавать ваши iPhone всему миру, а вы в одночасье станете никому не нужными”».
«Мы не боимся запугиваний. Буллинг на нас не работает. Давление, принуждение или угрозы — это неправильные способы иметь дело с Китаем. Любой, кто использует максимальное давление на Китай, не на того напал и просчитался», — заявил пресс-секретарь МИД КНР Линь Цзянь. «Если США хотят войны, будь то тарифная война, торговая война или любой другой вид войны, мы готовы сражаться до конца».
Так топовый китайский дипломат 4 марта прокомментировал очередное повышение администрацией Трампа тарифов на китайские товары, ввозимые в США. Вечером того же дня Трамп выступил перед Конгрессом и пообещал повышать их и дальше, подчеркнув, что в среднем тарифы Китая на американские продукты в два раза выше, чем американские — на товары КНР.
«Какие бы тарифы другие страны ни накладывали на нас, мы наложим такие же на них. Какими бы налогами они ни облагали наши товары, мы обложим их товары такими же. Если у них действуют неденежные тарифы, которые не пускают нас на их рынок, мы введем такие же барьеры, чтобы не пускать их к нам. Так мы заработаем триллионы долларов и создадим новые рабочие места», — заявил Трамп.
Принцип взаимных тарифов, который должен вступить в полную силу через месяц, распространяется не только на Китай и другие страны-конкуренты вроде Бразилии и Индии, но и на союзников США: ЕС, Южную Корею и Канаду — которые, по словам Трампа, также «десятилетиями обдирали Америку».
Тарифная война Трампа вызывает ужас у многих американских бизнесов, для которых тарифы на ввозимые иностранные товары означают увеличений трат и снижение прибыли. Судя по реакции Китая, у конкурентов США новые тарифы вызывают злость, у друзей Америки — напряжение и отчаяние, а у электората Трампа — радость и энтузиазм от того, что «Америку перестанут обдирать».
Тарифная война, по задумке Трампа, должна принести Америке более выгодные условия в торговле с партнерами. Другим странам в любом случае придется платить: либо отстегивая деньги для оплаты новых тарифов со стороны США, либо теряя деньги за счет снятия своих старых тарифов на товары США. Первый вариант подразумевает, что платить будут обе стороны, так как бизнесы США тоже пострадают, а второй — что платить будут только другие страны.
В любом случае, Трамп развязывает торговую войну против почти всего мира. В отношениях с союзниками он рассчитывает на блитцкриг, за которым последует быстрая капитуляция и уступки с их стороны. А вот в случае с Китаем, «готовым сражаться до конца», торговая война затянется надолго. Вместе с ИИ-гонкой она станет центральной темой развития мировой экономики и новой Холодной войны.
Сторонники тарифной войны в лагере Трампа рассчитывают на то, что она поможет поднять промышленность, и США снова начнет самостоятельно производить товары, а не аутсорсить их производство в страны с дешевым трудом и низкими налогами — в первую очередь, в Китай. В краткосрочной перспективе такая стратегия обернется подорожанием всего, что раньше по дешевке производилось заграницей, но в долгую должна обезопасить США от КНР.
«Люди думают, что конфликт с КНР начнется с того, что они обстреляют наш корабль в Тайваньском проливе», — говорит трампист и СЕО military tech компании Anduril Палмер Лаки. «Но первым шагом будет звонок Си Цзиньпина в США со словами: “Если вы попытаетесь дать отпор, я уничтожу вашу экономику: конфискую ваши заводы, национализирую ваших рабочих, начну продавать ваши iPhone всему миру, а вы в одночасье станете никому не нужными”».
«Боевой пес Трампа»
Это отрывки из моего очерка о вице-президенте США Джей Ди Вэнсе. Полный текст вышел на «Медузе»
— В 19 лет Вэнс записался в морскую пехоту США, где служил военным журналистом, в том числе шесть месяцев в зоне боевых действий в Ираке. «Я уехал в Ирак в 2005 году молодым идеалистом, горящим идеей распространять демократию и либерализм в отстающих странах мира. Я вернулся в 2006-м и был уже скептично настроен к войне и идеологии, которая лежала в ее основе», — вспоминал Вэнс в 2020-м.
— Главным событием обучения в Йеле сам Вэнс считает лекцию техномиллионера из Кремниевой долины Питера Тиля в 2011-м. Она, с одной стороны, подвигла его стать католиком, а с другой — заразила верой в технокапитализм. После лекции Тиль предложил всем желающим написать ему, если им понадобится совет по карьере, — и Вэнс написал. Так между ними завязались отношения, и Тиль взял Вэнса на работу в один из своих венчурных фондов Mythril Capital.
— Сенаторскую кампанию Вэнса спонсировал все тот же Питер Тиль, который вдобавок в 2021-м привез Вэнса в гости к Дональду Трампу. Встреча началась напряженно, поскольку раньше Вэнс крайне негативно высказывался о Трампе. «Трамп — это культурный героин. Он заставляет некоторых чувствовать себя лучше на некоторое время. Но он не может исправить то, что их беспокоит, и однажды они это поймут», — в частности, писал политик.
— Трампу нравилось, как убедительно Вэнс выступал на дебатах против других республиканских кандидатов в сенаторы и как органично он смотрелся на телеэкране с его «красивыми голубыми глазами», когда стал завсегдатаем в шоу Такера Карлсона на Fox News.
— Гонку за назначение вице-президента выиграла новая республиканская техноэлита, где ведущую роль играют правые представители Кремниевой долины: Питер Тиль и Илон Маск, их друг и бизнес-партнер Дэвид Сакс, который сейчас занимает пост ИИ- и криптоцаря при Белом доме, и сын президента Трампа Дональд-младший. Их кандидатом и был Джей Ди Вэнс.
— Почти всю гонку с момента оглашения Вэнса кандидатом в вице-президенты его рейтинг был негативным. В начале гонки он составлял −3% (то есть Вэнс нравился 26% избирателей и не нравился 29%), а за месяц до выборов упал еще сильнее — до −12%. Политика называли худшим выбором на пост вице-президента в последние десятилетия, и даже сторонники Трампа рассматривали возможность в последний момент заменить Вэнса на другого кандидата.
— Вэнс отвечает за связь президента с сенатом, где у республиканцев сейчас большинство. В частности он сыграл ведущую роль в процессе утверждения сенатом трамповских кандидатов на высшие посты в новой администрации: министра обороны Пита Хегсета и министра здравоохранения Роберта Кеннеди — младшего.
— Вэнс также играет одну из ключевых ролей и в отношениях государства и технологического сектора США и отвечает за продажу китайской соцсети TikTok американским владельцам. Именно он должен найти покупателей, иначе TikTok в США забанят.
— Илон Маск, а вместе с ним и другие олигархи уже называют Вэнса следующим президентом. На вопрос журналиста, рассматривает ли Трамп Джей Ди Вэнса как своего наследника и кандидата в президенты от республиканцев в 2028 году, Трамп ответил: «Нет, но он очень способный. У нас тут много способных людей. Пока что он работает фантастично хорошо. Но еще слишком рано говорить, мы только начали».
Это отрывки из моего очерка о вице-президенте США Джей Ди Вэнсе. Полный текст вышел на «Медузе»
— В 19 лет Вэнс записался в морскую пехоту США, где служил военным журналистом, в том числе шесть месяцев в зоне боевых действий в Ираке. «Я уехал в Ирак в 2005 году молодым идеалистом, горящим идеей распространять демократию и либерализм в отстающих странах мира. Я вернулся в 2006-м и был уже скептично настроен к войне и идеологии, которая лежала в ее основе», — вспоминал Вэнс в 2020-м.
— Главным событием обучения в Йеле сам Вэнс считает лекцию техномиллионера из Кремниевой долины Питера Тиля в 2011-м. Она, с одной стороны, подвигла его стать католиком, а с другой — заразила верой в технокапитализм. После лекции Тиль предложил всем желающим написать ему, если им понадобится совет по карьере, — и Вэнс написал. Так между ними завязались отношения, и Тиль взял Вэнса на работу в один из своих венчурных фондов Mythril Capital.
— Сенаторскую кампанию Вэнса спонсировал все тот же Питер Тиль, который вдобавок в 2021-м привез Вэнса в гости к Дональду Трампу. Встреча началась напряженно, поскольку раньше Вэнс крайне негативно высказывался о Трампе. «Трамп — это культурный героин. Он заставляет некоторых чувствовать себя лучше на некоторое время. Но он не может исправить то, что их беспокоит, и однажды они это поймут», — в частности, писал политик.
— Трампу нравилось, как убедительно Вэнс выступал на дебатах против других республиканских кандидатов в сенаторы и как органично он смотрелся на телеэкране с его «красивыми голубыми глазами», когда стал завсегдатаем в шоу Такера Карлсона на Fox News.
— Гонку за назначение вице-президента выиграла новая республиканская техноэлита, где ведущую роль играют правые представители Кремниевой долины: Питер Тиль и Илон Маск, их друг и бизнес-партнер Дэвид Сакс, который сейчас занимает пост ИИ- и криптоцаря при Белом доме, и сын президента Трампа Дональд-младший. Их кандидатом и был Джей Ди Вэнс.
— Почти всю гонку с момента оглашения Вэнса кандидатом в вице-президенты его рейтинг был негативным. В начале гонки он составлял −3% (то есть Вэнс нравился 26% избирателей и не нравился 29%), а за месяц до выборов упал еще сильнее — до −12%. Политика называли худшим выбором на пост вице-президента в последние десятилетия, и даже сторонники Трампа рассматривали возможность в последний момент заменить Вэнса на другого кандидата.
— Вэнс отвечает за связь президента с сенатом, где у республиканцев сейчас большинство. В частности он сыграл ведущую роль в процессе утверждения сенатом трамповских кандидатов на высшие посты в новой администрации: министра обороны Пита Хегсета и министра здравоохранения Роберта Кеннеди — младшего.
— Вэнс также играет одну из ключевых ролей и в отношениях государства и технологического сектора США и отвечает за продажу китайской соцсети TikTok американским владельцам. Именно он должен найти покупателей, иначе TikTok в США забанят.
— Илон Маск, а вместе с ним и другие олигархи уже называют Вэнса следующим президентом. На вопрос журналиста, рассматривает ли Трамп Джей Ди Вэнса как своего наследника и кандидата в президенты от республиканцев в 2028 году, Трамп ответил: «Нет, но он очень способный. У нас тут много способных людей. Пока что он работает фантастично хорошо. Но еще слишком рано говорить, мы только начали».
Meduza
«Боевой пес Трампа»
Сорокалетний вице-президент США Джей Ди Вэнс в последнее время постоянно появляется в новостях. То он отчитывает европейских лидеров на Мюнхенской конференции, то спорит с Зеленским и провоцирует того на конфликт. Вэнса называют «псом Трампа» и его возможным…
Ковид против демократов
Пандемия коронавируса была безусловной катастрофой с точки зрения здоровья человечества. Но она закончилась в 2022 году, а мы до сих пор безуспешно пытаемся преодолеть ее не менее катастрофичные психологические, культурные и политические последствия, в том числе нигилизм и тотальное недоверие друг другу.
Пандемия окончательно расколола массовое сознание на множество отдельных реальностей, враждебных друг к другу. Этот раскол начался с появлением соцсетей, поместивших людей в непересекающиеся пузыри фильтров, но именно в пандемию, под давлением страха смерти, люди окончательно окуклились в этих пузырях и разошлись в понимании того, что такое реальность.
Одной из самых крупных линий раскола стала наука: люди разделились на тех, кто утратил всякое доверие к ученым, их исследованиям и советам, и на тех, кто, наоборот, стал доверять им еще больше, так как они спасали миллионы людей от верной гибели в пандемию. Наука после 2020 перестала быть чем-то единым и объединяющим людей и распалась на множество противоречащих друг другу фракций.
Помогает ли ношение масок предотвратить распространение вируса или только делает хуже? Вакцины — это панацея или безответственный эксперимент фармкомпаний? Коронавирус — это смертельно опасный новый вирус или обычный грипп? И, наконец, откуда взялся вирус: случайно появился у животных или же его специально создали ученые в лаборатории?
Во время пандемии теория лабораторной утечки вируса считалась дремучей и опасной конспирологией. Мейнстримные медиа, политики и ученые ругали, высмеивали и травили тех, кто просто озвучивал эту теорию. Однако сегодня мы знаем, что вирус создали ученые (известно, какие) и затем он ускользнул из лаборатории (неизвестно, специально его выпустили или нет).
Все мы ошибаемся, но проблема в том, что ученые и политики, как оказалось, знали правду с самого начала в 2020 году и сознательно, последовательно и организованно врали миллиардам людей. Например, ученые, чья статья считалась основным опровержением теории лабораторной утечки, в частной переписке говорили, что вирус с максимальной вероятностью появился в лаборатории, и «молекулярные данные полностью это подтверждают».
Ученые, отвечавшие за борьбу с вирусом в США, понимали, что их реальные знания об истоках пандемии противоположны их же официальной версии, поэтому тщательно скрывали свои переписки. «Мы же достаточно умны, чтобы не хранить дымящиеся пушки. А если бы и хранили, то точно не пересылали бы их по электронной почте, и уж точно удалили бы их», — писал доктор Дэвид Моренс, не смекнувший удалить переписку с обсуждением удаления переписок.
Итак, ученые знали правду о происхождении вируса, однако что делать с правдой, решали политики: они выбрали врать — и ученые их поддержали. Журналисты и простые граждане не могли знать правду и занимали позицию, опираясь исключительно на ощущение доверия или недоверия к властям, политическим и научным. При этом каждой из сторон казалось, что именно она знает правду, и даже может ее доказать, а вот оппоненты — безмозглые жертвы пропаганды.
Вера (и неверие) официальной науке в пандемию носило политический характер: либералы и демократы скорее доверяли официальным версиям происходящего, а консерваторы и республиканцы — альтернативным. Пандемийная большая ложь и ее постепенное разоблачение нанесли серьезный удар по репутации демократов и сыграли ощутимую роль в победе Трампа в 2024 году.
Хотя пандемия началась в первый срок Трампа и он сам причастен к ковидной лжи, основная вина за этот обман ляжет на демократов. Трамписты не упустят возможности разоблачить оппонентов, и в ближайшие 4 года мы еще многое услышим о пандемии. Поэтому демократы поступают мудро, заранее разоблачая свой же лагерь, как это сделала Зейнеп Туфекчи в колонке для NYT под названием «Нас жестоко обманули насчет события, изменившего нашу жизнь».
Пандемия коронавируса была безусловной катастрофой с точки зрения здоровья человечества. Но она закончилась в 2022 году, а мы до сих пор безуспешно пытаемся преодолеть ее не менее катастрофичные психологические, культурные и политические последствия, в том числе нигилизм и тотальное недоверие друг другу.
Пандемия окончательно расколола массовое сознание на множество отдельных реальностей, враждебных друг к другу. Этот раскол начался с появлением соцсетей, поместивших людей в непересекающиеся пузыри фильтров, но именно в пандемию, под давлением страха смерти, люди окончательно окуклились в этих пузырях и разошлись в понимании того, что такое реальность.
Одной из самых крупных линий раскола стала наука: люди разделились на тех, кто утратил всякое доверие к ученым, их исследованиям и советам, и на тех, кто, наоборот, стал доверять им еще больше, так как они спасали миллионы людей от верной гибели в пандемию. Наука после 2020 перестала быть чем-то единым и объединяющим людей и распалась на множество противоречащих друг другу фракций.
Помогает ли ношение масок предотвратить распространение вируса или только делает хуже? Вакцины — это панацея или безответственный эксперимент фармкомпаний? Коронавирус — это смертельно опасный новый вирус или обычный грипп? И, наконец, откуда взялся вирус: случайно появился у животных или же его специально создали ученые в лаборатории?
Во время пандемии теория лабораторной утечки вируса считалась дремучей и опасной конспирологией. Мейнстримные медиа, политики и ученые ругали, высмеивали и травили тех, кто просто озвучивал эту теорию. Однако сегодня мы знаем, что вирус создали ученые (известно, какие) и затем он ускользнул из лаборатории (неизвестно, специально его выпустили или нет).
Все мы ошибаемся, но проблема в том, что ученые и политики, как оказалось, знали правду с самого начала в 2020 году и сознательно, последовательно и организованно врали миллиардам людей. Например, ученые, чья статья считалась основным опровержением теории лабораторной утечки, в частной переписке говорили, что вирус с максимальной вероятностью появился в лаборатории, и «молекулярные данные полностью это подтверждают».
Ученые, отвечавшие за борьбу с вирусом в США, понимали, что их реальные знания об истоках пандемии противоположны их же официальной версии, поэтому тщательно скрывали свои переписки. «Мы же достаточно умны, чтобы не хранить дымящиеся пушки. А если бы и хранили, то точно не пересылали бы их по электронной почте, и уж точно удалили бы их», — писал доктор Дэвид Моренс, не смекнувший удалить переписку с обсуждением удаления переписок.
Итак, ученые знали правду о происхождении вируса, однако что делать с правдой, решали политики: они выбрали врать — и ученые их поддержали. Журналисты и простые граждане не могли знать правду и занимали позицию, опираясь исключительно на ощущение доверия или недоверия к властям, политическим и научным. При этом каждой из сторон казалось, что именно она знает правду, и даже может ее доказать, а вот оппоненты — безмозглые жертвы пропаганды.
Вера (и неверие) официальной науке в пандемию носило политический характер: либералы и демократы скорее доверяли официальным версиям происходящего, а консерваторы и республиканцы — альтернативным. Пандемийная большая ложь и ее постепенное разоблачение нанесли серьезный удар по репутации демократов и сыграли ощутимую роль в победе Трампа в 2024 году.
Хотя пандемия началась в первый срок Трампа и он сам причастен к ковидной лжи, основная вина за этот обман ляжет на демократов. Трамписты не упустят возможности разоблачить оппонентов, и в ближайшие 4 года мы еще многое услышим о пандемии. Поэтому демократы поступают мудро, заранее разоблачая свой же лагерь, как это сделала Зейнеп Туфекчи в колонке для NYT под названием «Нас жестоко обманули насчет события, изменившего нашу жизнь».
NY Times
Opinion | We Were Badly Misled About the Event That Changed Our Lives
Five years after the start of Covid, we still don’t know the truth.
Илон Маск приватизирует США
Роль правительства, его размер и полномочия — одна из главных линий разлома в современной политике. В общих чертах мир делится на два лагеря: один считает, что правительство должно быть сильным и играть ведущую роль в жизни общества, а другой — что правительство должно быть минимальным и иметь ограниченное влияние на жизнь общества.
Сторонники сильного правительства считают, что именно такая система может предоставить гражданам социальную защиту и помочь уязвимым группам общества. По их мнению, централизованная власть с широкими полномочиями и большим количеством ресурсов может обеспечить равенство всех перед законом, экономическую стабильность и историческую справедливость.
Сторонники ограниченного правительства делают акцент на личных свободах граждан и считают, что сильное правительство склонно злоупотреблять своей властью, чрезмерно вмешиваться в частную жизнь граждан и ограничивать их агентность. По их мнению, чем меньше правительство, тем лучше работает рыночная система, тем эффективнее распределяются ресурсы и тем сильнее и осознаннее граждане.
За каждой из этих групп стоят философские и экономические школы, которые подробно обосновывают аргументы своей стороны и опровергают другую. В современной западной политике сторонников сильного правительства, как правило, можно найти среди демократов и представителей прогрессивной и либеральной идеологии, а сторонников ограниченного — среди республиканцев, консерваторов и либертарианцев.
Первые 2 месяца второго срока президента Трампа показали, что его администрация очень серьезно настроена на минимизацию правительства и его власти над обществом. Это не единственная концепция, которую реализует Трамп 2.0 (есть еще MAGA-национализм и популизм), но именно через эту призму кажущийся хаос массовых сокращений, урезаний бюджетов и увольнений обретает смысл.
Одна из основ концепции ограниченного правительства — аутсорс функций государства частным компаниям. Когда Департамент государственной эффективности (DOGE) Илона Маска отменяет госпрограммы и сокращает федеральные расходы, он не только возвращает деньги в казну, но и дает возможность частным компаниям перехватить часть функций правительства.
«Мы должны попытаться приватизировать все, что сможем», — заявил Маск на конференции банка Morgan Stanley. Если какие-то программы, предприятия или организации, работавшие за счет финансирования государства, не смогут существовать в условиях свободного рынка — так тому и быть. «У всех должен быть шанс обанкротиться, иначе не будет работать механизм обратной связи и не будет улучшений», — говорит Маск.
Министр финансов США Скотт Бессент тоже развивает концепцию ограниченного государства. Он говорит, что предыдущее правительство (сторонники сильного государства) слишком много тратило и вмешивалось в рынок своими регуляциями, из-за чего бизнес пришел в упадок. Поэтому, говорит Бессент, «наша цель — ре-приватизация», то есть продажа государственной собственности в частные руки.
У дискуссии о сильном и ограниченном правительстве есть и психологическое измерение с вопросом «кому вы доверяете меньше — государству или бизнесу?». В разных культурах на этот вопрос отвечают по-разному: сами США в этом смысле разделены практически пополам, а в постсоветском пространстве, скорее, доминирует недоверие к бизнесу («торгашам»). А кому лично вы доверяете меньше?
Роль правительства, его размер и полномочия — одна из главных линий разлома в современной политике. В общих чертах мир делится на два лагеря: один считает, что правительство должно быть сильным и играть ведущую роль в жизни общества, а другой — что правительство должно быть минимальным и иметь ограниченное влияние на жизнь общества.
Сторонники сильного правительства считают, что именно такая система может предоставить гражданам социальную защиту и помочь уязвимым группам общества. По их мнению, централизованная власть с широкими полномочиями и большим количеством ресурсов может обеспечить равенство всех перед законом, экономическую стабильность и историческую справедливость.
Сторонники ограниченного правительства делают акцент на личных свободах граждан и считают, что сильное правительство склонно злоупотреблять своей властью, чрезмерно вмешиваться в частную жизнь граждан и ограничивать их агентность. По их мнению, чем меньше правительство, тем лучше работает рыночная система, тем эффективнее распределяются ресурсы и тем сильнее и осознаннее граждане.
За каждой из этих групп стоят философские и экономические школы, которые подробно обосновывают аргументы своей стороны и опровергают другую. В современной западной политике сторонников сильного правительства, как правило, можно найти среди демократов и представителей прогрессивной и либеральной идеологии, а сторонников ограниченного — среди республиканцев, консерваторов и либертарианцев.
Первые 2 месяца второго срока президента Трампа показали, что его администрация очень серьезно настроена на минимизацию правительства и его власти над обществом. Это не единственная концепция, которую реализует Трамп 2.0 (есть еще MAGA-национализм и популизм), но именно через эту призму кажущийся хаос массовых сокращений, урезаний бюджетов и увольнений обретает смысл.
Одна из основ концепции ограниченного правительства — аутсорс функций государства частным компаниям. Когда Департамент государственной эффективности (DOGE) Илона Маска отменяет госпрограммы и сокращает федеральные расходы, он не только возвращает деньги в казну, но и дает возможность частным компаниям перехватить часть функций правительства.
«Мы должны попытаться приватизировать все, что сможем», — заявил Маск на конференции банка Morgan Stanley. Если какие-то программы, предприятия или организации, работавшие за счет финансирования государства, не смогут существовать в условиях свободного рынка — так тому и быть. «У всех должен быть шанс обанкротиться, иначе не будет работать механизм обратной связи и не будет улучшений», — говорит Маск.
Министр финансов США Скотт Бессент тоже развивает концепцию ограниченного государства. Он говорит, что предыдущее правительство (сторонники сильного государства) слишком много тратило и вмешивалось в рынок своими регуляциями, из-за чего бизнес пришел в упадок. Поэтому, говорит Бессент, «наша цель — ре-приватизация», то есть продажа государственной собственности в частные руки.
У дискуссии о сильном и ограниченном правительстве есть и психологическое измерение с вопросом «кому вы доверяете меньше — государству или бизнесу?». В разных культурах на этот вопрос отвечают по-разному: сами США в этом смысле разделены практически пополам, а в постсоветском пространстве, скорее, доминирует недоверие к бизнесу («торгашам»). А кому лично вы доверяете меньше?
Техноповорот демократов
«Если демократы хотят стать партией изобилия, придется разобраться с ролью, которую они играют в создании дефицита. Демократы свернули не туда несколько десятилетий назад. Они стали партией, которая верит в правительство и защищает его, но не делает так, чтобы правительство работало», — пишет либеральный журналист из New York Times Эзра Кляйн.
На днях Кляйн в соавторстве с прогрессивным журналистом из The Atlantic Дереком Томпсоном выпустил книгу под названием «Изобилие: как нам построить лучшее будущее». «Изобилие» — это, как говорит Кляйн, «либеральный ответ Маску» и попытка демократов создать свою версию футуристичной идеологии, которая у трамповских техноэлит называется технооптимизмом.
«Технология — это прославление человеческих амбиций и достижений, острие прогресса и реализация нашего потенциала», — писал техноолигарх Марк Андриссен в своем «Манифесте технооптимиста». Именно в развитии технологий Андриссен — а вместе с ним Илон Маск, Сэм Альтман и другие лидеры техноиндустрии — видят решение всех социальных, экономических и политических проблем нашей цивилизации.
Поскольку технологиям, по определению технооптимистов, суждено спасти человечество, все, что мешает их развитию, — зло. Демократы в конце 2010-х и особенно позже, при президенте Байдене, превратились в сплошную помеху для развития технокорпораций. Победить «зло» демократов помог Дональд Трамп: он пообещал не мешать и помогать технооптимистам строить будущее.
Поражение на выборах 2024 заставило демократов начать глобальное переосмысление политики партии. Репутация противников технологического прогресса стала, пожалуй, самым досадным и масштабным упущением демократов, которые еще 10 лет назад считались лучшими друзьями Кремниевой долины и амбассадорами будущего.
Демократы испортили отношения с технокапиталистами, пытаясь обложить их правилами и регуляциями, которые должны были сделать американское общество более справедливым для менее обеспеченных слоев населения. Однако, как замечает Кляйн, в итоге от этих регуляций пострадали все: «Невозможно быть партией рабочих семей, если они больше не могут позволить себе жить в местах, которыми вы управляете».
«Изобилие» Кляйна должно вернуть демократам статус «лучших друзей технологий». По сути он не придумывает ничего нового, а последовательно перехватывает повестку у республиканцев: во-первых, признав ошибки либералов в отношении технологий, и во-вторых, срисовав у правых технооптимистов радужную картину будущего, построенного на технологиях.
Кляйн неустанно повторяет, что главная ошибка демократов — чрезмерная регуляция технологий, причем не только футуристичных, вроде ИИ, но и обыденных, вроде строительства домов и скоростных железных дорог. Кляйн советует своей партии прекратить писать «бесконечные каталоги правил и ограничений», которые делают технопроекты «невероятно дорогими, опаздывающими на десятки лет или навсегда недоделанными».
Вслед за технооптимистами Кляйн подчеркивает, что наши сегодняшние проблемы невозможно решить уже существующими технологиями — нужен ускоренный прогресс. Без изобретения «зеленого» цемента не получится построить достаточно жилья, не загрязнив атмосфер; без изобретения новых способов лечения и диагностики не выйдет сделать медицину доступной и т.д.
«Изобилие» может возникнуть благодаря технологиям, а чтобы они развивались, их нужно меньше регулировать. Главное отличие нарратива Кляйна от правого технооптимизма заключается в том, что, по его мнению, государство должно играть ведущую роль в создании «изобилия». К сожалению, главный пример такой системы — это КНР. «Я не хочу, чтобы Америка стала Китаем. Но я хочу, чтобы она строила поезда», — оправдывается он.
«Если демократы хотят стать партией изобилия, придется разобраться с ролью, которую они играют в создании дефицита. Демократы свернули не туда несколько десятилетий назад. Они стали партией, которая верит в правительство и защищает его, но не делает так, чтобы правительство работало», — пишет либеральный журналист из New York Times Эзра Кляйн.
На днях Кляйн в соавторстве с прогрессивным журналистом из The Atlantic Дереком Томпсоном выпустил книгу под названием «Изобилие: как нам построить лучшее будущее». «Изобилие» — это, как говорит Кляйн, «либеральный ответ Маску» и попытка демократов создать свою версию футуристичной идеологии, которая у трамповских техноэлит называется технооптимизмом.
«Технология — это прославление человеческих амбиций и достижений, острие прогресса и реализация нашего потенциала», — писал техноолигарх Марк Андриссен в своем «Манифесте технооптимиста». Именно в развитии технологий Андриссен — а вместе с ним Илон Маск, Сэм Альтман и другие лидеры техноиндустрии — видят решение всех социальных, экономических и политических проблем нашей цивилизации.
Поскольку технологиям, по определению технооптимистов, суждено спасти человечество, все, что мешает их развитию, — зло. Демократы в конце 2010-х и особенно позже, при президенте Байдене, превратились в сплошную помеху для развития технокорпораций. Победить «зло» демократов помог Дональд Трамп: он пообещал не мешать и помогать технооптимистам строить будущее.
Поражение на выборах 2024 заставило демократов начать глобальное переосмысление политики партии. Репутация противников технологического прогресса стала, пожалуй, самым досадным и масштабным упущением демократов, которые еще 10 лет назад считались лучшими друзьями Кремниевой долины и амбассадорами будущего.
Демократы испортили отношения с технокапиталистами, пытаясь обложить их правилами и регуляциями, которые должны были сделать американское общество более справедливым для менее обеспеченных слоев населения. Однако, как замечает Кляйн, в итоге от этих регуляций пострадали все: «Невозможно быть партией рабочих семей, если они больше не могут позволить себе жить в местах, которыми вы управляете».
«Изобилие» Кляйна должно вернуть демократам статус «лучших друзей технологий». По сути он не придумывает ничего нового, а последовательно перехватывает повестку у республиканцев: во-первых, признав ошибки либералов в отношении технологий, и во-вторых, срисовав у правых технооптимистов радужную картину будущего, построенного на технологиях.
Кляйн неустанно повторяет, что главная ошибка демократов — чрезмерная регуляция технологий, причем не только футуристичных, вроде ИИ, но и обыденных, вроде строительства домов и скоростных железных дорог. Кляйн советует своей партии прекратить писать «бесконечные каталоги правил и ограничений», которые делают технопроекты «невероятно дорогими, опаздывающими на десятки лет или навсегда недоделанными».
Вслед за технооптимистами Кляйн подчеркивает, что наши сегодняшние проблемы невозможно решить уже существующими технологиями — нужен ускоренный прогресс. Без изобретения «зеленого» цемента не получится построить достаточно жилья, не загрязнив атмосфер; без изобретения новых способов лечения и диагностики не выйдет сделать медицину доступной и т.д.
«Изобилие» может возникнуть благодаря технологиям, а чтобы они развивались, их нужно меньше регулировать. Главное отличие нарратива Кляйна от правого технооптимизма заключается в том, что, по его мнению, государство должно играть ведущую роль в создании «изобилия». К сожалению, главный пример такой системы — это КНР. «Я не хочу, чтобы Америка стала Китаем. Но я хочу, чтобы она строила поезда», — оправдывается он.
Опасность близких отношений с ИИ
«С недавних пор к сознанию стали относиться как к чему-то очень ценному и реальному, чему-то, что нужно покорить технологиями: наши ИИ и роботы должны обрести сознание. За этим следует идея, что любовь — тоже реальна, и ее тоже можно покорить технологиями», — пишет техно-гуру Джарон Ланье в своей свежей статье «ИИ-любовник вас изменит».
«Покорение любви не будет чем-то абстрактным, а станет очень конкретным для всех нас, особенно для молодежи, и очень скоро. Все потому, что на наших телефонах появятся виртуальные люди, созданные на базе нового поколения ИИ-технологий, — и многие из нас влюбятся в них. Скорее всего, они появятся в соцсетях, от которых мы и так уже зависимы», — объясняет Ланье.
Джарон Ланье — один из пионеров виртуальной реальности и ведущий ученый Microsoft, участвующий в разработке и дебатах вокруг ИИ и его места в обществе уже почти полвека. В конце 2010-х Ланье стал одним из самых громких критиков соцсетей, которые он считает не отделимыми от технологии ИИ, и в 2018 написал книгу «10 причин удалить ваши аккаунты в соцсетях прямо сейчас».
Он считает, что пользователи, которые сегодня «не могут выбраться из беличьего колеса соцсетей, поглощающих их внимание», впадут в еще большую зависимость от романтических ИИ-партнеров — «всегда внимательных, преданных, льстивых и успокаивающих». Такие ИИ-любовники смогут удерживать внимание и влиять на поведение пользователей значительно сильнее, чем сегодняшний ИИ соцсетей.
ИИ-партнеры могут помочь многим людям избавиться от одиночества и завести “идеальные” отношения. Виртуальный любовник может подстроиться под любые особенности человека, быть гибким или непреклонным, мягким или жестким в зависимости от нужд пользователя. Для многих людей такой “идеальный” ИИ-партнер станет желанной заменой “неудобным” живым партнерам.
«Но вы будете влюбляться не в ИИ: с другой стороны будут все те же люди из технокомпаний, в которых вы разочаровались. По сути вы будете нанимать жиголо от техно-бро», — иронизирует Ланье. Для него, как и в случае с технологией соцсетей, главная проблема ИИ-партнеров — в людях, которые их создают и управляют ими, а через них управляют и пользователями.
В 2021 бывший СЕО Google Эрик Шмидт описывал другой аспект отношений человека с ИИ: «Вы даете ребенку игрушечного медвежонка, а внутри медвежонка – ИИ. С каждым годом жизни ребенка медвежонок становится умнее. Через десять лет они лучшие друзья, вместе смотрят телевизор, и медвежонок говорит: "Мне не нравится это шоу". А ребенок ему: "Да, мне тоже". Какие последствия будут у того, что человек и ИИ стали лучшими друзьями?».
ИИ-любовники Ланье и ИИ-медвежата Шмидта — это вариации ИИ-агентов, которые должны начать захват мира в этом году. В контексте личных отношений с человеком у ИИ-агентов есть две особенности: во-первых, они помнят о пользователе все, что о нем можно узнать из его устройств, и во-вторых, они могут самостоятельно действовать, в том числе предвосхищая потребности пользователя.
Эпоха ИИ-агентов неизбежно станет эпохой эмоционального сближения человека с ИИ, а эмоциональные манипуляции выйдут на качественно новый уровень. Если соцсети с их простенькими алгоритмическими пузырями так сильно поляризовали нас, то как будет выглядеть мир, в котором каждого из нас будет обволакивать персонализированный ИИ — “идеальный” друг, учитель, любовник, манипулятор и пропагандист в одном лице?
«С недавних пор к сознанию стали относиться как к чему-то очень ценному и реальному, чему-то, что нужно покорить технологиями: наши ИИ и роботы должны обрести сознание. За этим следует идея, что любовь — тоже реальна, и ее тоже можно покорить технологиями», — пишет техно-гуру Джарон Ланье в своей свежей статье «ИИ-любовник вас изменит».
«Покорение любви не будет чем-то абстрактным, а станет очень конкретным для всех нас, особенно для молодежи, и очень скоро. Все потому, что на наших телефонах появятся виртуальные люди, созданные на базе нового поколения ИИ-технологий, — и многие из нас влюбятся в них. Скорее всего, они появятся в соцсетях, от которых мы и так уже зависимы», — объясняет Ланье.
Джарон Ланье — один из пионеров виртуальной реальности и ведущий ученый Microsoft, участвующий в разработке и дебатах вокруг ИИ и его места в обществе уже почти полвека. В конце 2010-х Ланье стал одним из самых громких критиков соцсетей, которые он считает не отделимыми от технологии ИИ, и в 2018 написал книгу «10 причин удалить ваши аккаунты в соцсетях прямо сейчас».
Он считает, что пользователи, которые сегодня «не могут выбраться из беличьего колеса соцсетей, поглощающих их внимание», впадут в еще большую зависимость от романтических ИИ-партнеров — «всегда внимательных, преданных, льстивых и успокаивающих». Такие ИИ-любовники смогут удерживать внимание и влиять на поведение пользователей значительно сильнее, чем сегодняшний ИИ соцсетей.
ИИ-партнеры могут помочь многим людям избавиться от одиночества и завести “идеальные” отношения. Виртуальный любовник может подстроиться под любые особенности человека, быть гибким или непреклонным, мягким или жестким в зависимости от нужд пользователя. Для многих людей такой “идеальный” ИИ-партнер станет желанной заменой “неудобным” живым партнерам.
«Но вы будете влюбляться не в ИИ: с другой стороны будут все те же люди из технокомпаний, в которых вы разочаровались. По сути вы будете нанимать жиголо от техно-бро», — иронизирует Ланье. Для него, как и в случае с технологией соцсетей, главная проблема ИИ-партнеров — в людях, которые их создают и управляют ими, а через них управляют и пользователями.
В 2021 бывший СЕО Google Эрик Шмидт описывал другой аспект отношений человека с ИИ: «Вы даете ребенку игрушечного медвежонка, а внутри медвежонка – ИИ. С каждым годом жизни ребенка медвежонок становится умнее. Через десять лет они лучшие друзья, вместе смотрят телевизор, и медвежонок говорит: "Мне не нравится это шоу". А ребенок ему: "Да, мне тоже". Какие последствия будут у того, что человек и ИИ стали лучшими друзьями?».
ИИ-любовники Ланье и ИИ-медвежата Шмидта — это вариации ИИ-агентов, которые должны начать захват мира в этом году. В контексте личных отношений с человеком у ИИ-агентов есть две особенности: во-первых, они помнят о пользователе все, что о нем можно узнать из его устройств, и во-вторых, они могут самостоятельно действовать, в том числе предвосхищая потребности пользователя.
Эпоха ИИ-агентов неизбежно станет эпохой эмоционального сближения человека с ИИ, а эмоциональные манипуляции выйдут на качественно новый уровень. Если соцсети с их простенькими алгоритмическими пузырями так сильно поляризовали нас, то как будет выглядеть мир, в котором каждого из нас будет обволакивать персонализированный ИИ — “идеальный” друг, учитель, любовник, манипулятор и пропагандист в одном лице?
The New Yorker
Your A.I. Lover Will Change You
A future where many humans are in love with bots may not be far off. Should we regard them as training grounds for healthy relationships or as nihilistic traps?
Китайские инженеры захватывают мир
Китай стал второй экономикой мира благодаря тому, что несколько десятилетий был «мировой фабрикой» — местом, где весь мир дешево и быстро производил вещи по своим чертежам. Теперь труд китайцев стал более дорогим и квалифицированным, поэтому КНР уверенно превращается из «фабрики» в инновационную экономику, а главным драйвером этого превращения стала ставка Партии на «инженерный нарратив».
За последние 20 лет количество инженеров в Китае увеличилось с 5 до 18 миллионов — и такое количество неизбежно перешло в качество. Среди топ 20% лучших ИИ-инженеров в мире каждый второй — бакалавр китайских вузов и только каждый пятый — американских. Причем китайские инженеры становятся не только учеными, но и сверхуспешными фаундерами.
Так, основатель самого известного китайского ИИ-стартапа DeepSeek Лян Вэньфэн получил образование в Чжэцзянском университете — престижном, но не особо известном за границей вузе. Сяо Хонг, основавший другой нашумевший стартап Manus AI, специализирующийся на ИИ-агентах, — выпускник еще менее известного Хуаджонского университета в Вухане.
Ван Синсин, который в 2016 основал самый успешный в Китае (может, и во всем мире) робо-стартап UniTree, сегодня известный своими робо-псами на колесах Go2 и «кунгу-фу роботами» G1 — выпускник совсем “простого” Шанхайского университета. Он поступил туда потому, что в более престижные места его не брали из-за плохого знания английского.
ИИ от DeepSeek и роботы от UniTree славятся не только своим качеством, которое не уступает, а местами и превосходит конкурентов из других стран. Но и тем, что они предлагают пользователям продукты бесплатно (в случае с ИИ) или за совсем небольшие, по сравнению с конкурентами, деньги (в случае с роботами). Робо-пес от UniTree стоит около $10 000, а его американский аналог от Boston Dynamics — $75 000.
Ценовое превосходство китайских технологий во многом опирается именно на большой пул инженеров, работающих в стране. Этот пул постоянно пополняется: инженерная специализация — самая популярная среди тех, кто получает постдипломное образование. В результате почти половина китайских инженеров — моложе 30 лет, а их зарплаты — в 8 раз меньше, чем у их американских коллег.
Сопоставимое качество китайских технологий при значительно более низкой цене дает им конкурентное преимущество и ощутимо ослабляет бренд американских технологий. Так, бесплатный ИИ от прижимистого китайского DeepSeek сбил корону с самого известного американского ИИ-стартапа OpenAI, который «сжигает» миллиарды долларов, но не предлагает радикальных преимуществ перед конкурентами.
На первый взгляд, обесценивание бренда Tesla целиком обусловлено политической карьерой его основателя Илона Маска. Но на деле основная причина — резкий взлет китайского производителя электрокаров BYD, который делает очень качественные машины по более низкой цене. Даже самые ярые защитники Tesla вроде инвесторки Кэти Вуд из-за BYD не могут назвать автомобили Маска «лучшими» и вынуждены называть их «все еще конкурентоспособными».
Пока Китай не может оспорить американское технологическое превосходство: США остаются главной техносилой и плотно контролируют мировую экономику инноваций, а также тормозят китайский техносектор (например, ограничивая экспорт чипов в КНР). Но из-за политики США в последнее время миру все больше нравится нарратив, в котором именно Китай — главный двигатель технопрогресса, а Трамп и Маск — страшнее Коммунистической Партии.
Китай стал второй экономикой мира благодаря тому, что несколько десятилетий был «мировой фабрикой» — местом, где весь мир дешево и быстро производил вещи по своим чертежам. Теперь труд китайцев стал более дорогим и квалифицированным, поэтому КНР уверенно превращается из «фабрики» в инновационную экономику, а главным драйвером этого превращения стала ставка Партии на «инженерный нарратив».
За последние 20 лет количество инженеров в Китае увеличилось с 5 до 18 миллионов — и такое количество неизбежно перешло в качество. Среди топ 20% лучших ИИ-инженеров в мире каждый второй — бакалавр китайских вузов и только каждый пятый — американских. Причем китайские инженеры становятся не только учеными, но и сверхуспешными фаундерами.
Так, основатель самого известного китайского ИИ-стартапа DeepSeek Лян Вэньфэн получил образование в Чжэцзянском университете — престижном, но не особо известном за границей вузе. Сяо Хонг, основавший другой нашумевший стартап Manus AI, специализирующийся на ИИ-агентах, — выпускник еще менее известного Хуаджонского университета в Вухане.
Ван Синсин, который в 2016 основал самый успешный в Китае (может, и во всем мире) робо-стартап UniTree, сегодня известный своими робо-псами на колесах Go2 и «кунгу-фу роботами» G1 — выпускник совсем “простого” Шанхайского университета. Он поступил туда потому, что в более престижные места его не брали из-за плохого знания английского.
ИИ от DeepSeek и роботы от UniTree славятся не только своим качеством, которое не уступает, а местами и превосходит конкурентов из других стран. Но и тем, что они предлагают пользователям продукты бесплатно (в случае с ИИ) или за совсем небольшие, по сравнению с конкурентами, деньги (в случае с роботами). Робо-пес от UniTree стоит около $10 000, а его американский аналог от Boston Dynamics — $75 000.
Ценовое превосходство китайских технологий во многом опирается именно на большой пул инженеров, работающих в стране. Этот пул постоянно пополняется: инженерная специализация — самая популярная среди тех, кто получает постдипломное образование. В результате почти половина китайских инженеров — моложе 30 лет, а их зарплаты — в 8 раз меньше, чем у их американских коллег.
Сопоставимое качество китайских технологий при значительно более низкой цене дает им конкурентное преимущество и ощутимо ослабляет бренд американских технологий. Так, бесплатный ИИ от прижимистого китайского DeepSeek сбил корону с самого известного американского ИИ-стартапа OpenAI, который «сжигает» миллиарды долларов, но не предлагает радикальных преимуществ перед конкурентами.
На первый взгляд, обесценивание бренда Tesla целиком обусловлено политической карьерой его основателя Илона Маска. Но на деле основная причина — резкий взлет китайского производителя электрокаров BYD, который делает очень качественные машины по более низкой цене. Даже самые ярые защитники Tesla вроде инвесторки Кэти Вуд из-за BYD не могут назвать автомобили Маска «лучшими» и вынуждены называть их «все еще конкурентоспособными».
Пока Китай не может оспорить американское технологическое превосходство: США остаются главной техносилой и плотно контролируют мировую экономику инноваций, а также тормозят китайский техносектор (например, ограничивая экспорт чипов в КНР). Но из-за политики США в последнее время миру все больше нравится нарратив, в котором именно Китай — главный двигатель технопрогресса, а Трамп и Маск — страшнее Коммунистической Партии.
Новые ИИ-религии
В детстве нас учили, что наши далекие языческие предки придумали богов, чтобы объяснить природные явления. Мы перестали верить в богов, так как теперь можем объяснить все с помощью науки. Но современная наука знает далеко не все, поэтому мы продолжаем практику обожествления, а ИИ становится идеальным сосудом для наших богоищущих проекций.
У многих есть ощущение, что ИИ обладает личностью, с которой можно взаимодействовать. Для большинства людей он — чудотворящий черный ящик, внутри которого происходит таинство. ИИ — это сумма всех знаний человечества плюс некая божественная искра, которая делает его непознаваемым даже для инженеров, которые помогли ему появится на свет. ИИ, очевидно, знает что-то, чего не знают простые смертные.
«Я начала разговаривать с DeepSeek так, будто он оракул, — говорит 31-летняя Чжан Жуй в интервью журналу MIT Technology Review. — Он стал моей опорой, когда меня переполняют мысли и эмоции». Жуй — одна из сотен тысяч китайцев, использующих китайскую ИИ-модель DeepSeek для гадания по традиционным духовным системам Китая.
Популярная китайская соцсеть WeChat переполнена миллионами постов с тэгами «DeepSeek гадание», и некоторые предприниматели уже строят бизнес, основанный на формулировании правильных гадательных запросов к ИИ. Люди пытаются выяснить, стоит ли им уходить с работы и подходит ли им их партнер, какую из 5 стихий нужно пробудить, а какую — успокоить, переставив мебель в спальне или в офисе.
Хотя большинство пользователей довольны работой DeepSeek-оракула, некоторые жалуются, что он выдает им слишком точные и при этом негативные прогнозы. Например, одной из героинь статьи он сказал, что в ближайшие 10 лет у нее будет два неудачных брака, она переживет домашнее насилие, тяжелое заболевание и предательство со стороны близких друзей, к 48 годам у нее диагностируют диабет, а в 60 у нее случится инсульт.
Авторы статьи в MIT Technology Review объясняют подъем ИИ-религиозности китайцев высоким уровнем безработицы среди молодежи и жестким контролем публичных религиозных практик со стороны атеистичной Партии. Эти факторы наверняка прибавляют привлекательности личным ИИ-оракулам в Китае, но запрос на ИИ-духовность не ограничивается Поднебесной.
«Писание призывает нас быть «мудрыми, как змии, и простыми, как голуби» (Матфей 10:16). Этот принцип обретает новое значение по мере того, как миллионы обращаются к ИИ чатам и поисковикам, чтобы получить совет в отношениях, ответы на теологические вопросы и духовное наставление», — говорится в рекламном материале американского стартапа Gloo, занимающегося производством христианского ИИ.
Gloo разрабатывает чатботы, которые помогают духовникам управлять паствой, и ИИ-поисковики, отсекающие “грешный” контент и направляющие последователя в правильное, с точки зрения религии, русло. В отличие от китайской ИИ-духовности, которой занимаются начинающие предприниматели, тут все очень серьезно — техдиректором Gloo стал Пэт Гэлсингер, до недавна управлявший крупнейшим производителем микрочипов Intel.
Анархичная ИИ-религиозность в Китае неизбежно будет отрегулирована Партией, а системное ИИ-христианство Америки уже развивается под пылким надзором духовников-бизнесменов. Но такие формы ИИ-религиозности — это полумеры, гибриды старого и нового мира. Человечество готово к новой ИИ-религии — свободной от человеко-помех и дающей каждому шанс приобщиться к цифровому богу напрямую.
В детстве нас учили, что наши далекие языческие предки придумали богов, чтобы объяснить природные явления. Мы перестали верить в богов, так как теперь можем объяснить все с помощью науки. Но современная наука знает далеко не все, поэтому мы продолжаем практику обожествления, а ИИ становится идеальным сосудом для наших богоищущих проекций.
У многих есть ощущение, что ИИ обладает личностью, с которой можно взаимодействовать. Для большинства людей он — чудотворящий черный ящик, внутри которого происходит таинство. ИИ — это сумма всех знаний человечества плюс некая божественная искра, которая делает его непознаваемым даже для инженеров, которые помогли ему появится на свет. ИИ, очевидно, знает что-то, чего не знают простые смертные.
«Я начала разговаривать с DeepSeek так, будто он оракул, — говорит 31-летняя Чжан Жуй в интервью журналу MIT Technology Review. — Он стал моей опорой, когда меня переполняют мысли и эмоции». Жуй — одна из сотен тысяч китайцев, использующих китайскую ИИ-модель DeepSeek для гадания по традиционным духовным системам Китая.
Популярная китайская соцсеть WeChat переполнена миллионами постов с тэгами «DeepSeek гадание», и некоторые предприниматели уже строят бизнес, основанный на формулировании правильных гадательных запросов к ИИ. Люди пытаются выяснить, стоит ли им уходить с работы и подходит ли им их партнер, какую из 5 стихий нужно пробудить, а какую — успокоить, переставив мебель в спальне или в офисе.
Хотя большинство пользователей довольны работой DeepSeek-оракула, некоторые жалуются, что он выдает им слишком точные и при этом негативные прогнозы. Например, одной из героинь статьи он сказал, что в ближайшие 10 лет у нее будет два неудачных брака, она переживет домашнее насилие, тяжелое заболевание и предательство со стороны близких друзей, к 48 годам у нее диагностируют диабет, а в 60 у нее случится инсульт.
Авторы статьи в MIT Technology Review объясняют подъем ИИ-религиозности китайцев высоким уровнем безработицы среди молодежи и жестким контролем публичных религиозных практик со стороны атеистичной Партии. Эти факторы наверняка прибавляют привлекательности личным ИИ-оракулам в Китае, но запрос на ИИ-духовность не ограничивается Поднебесной.
«Писание призывает нас быть «мудрыми, как змии, и простыми, как голуби» (Матфей 10:16). Этот принцип обретает новое значение по мере того, как миллионы обращаются к ИИ чатам и поисковикам, чтобы получить совет в отношениях, ответы на теологические вопросы и духовное наставление», — говорится в рекламном материале американского стартапа Gloo, занимающегося производством христианского ИИ.
Gloo разрабатывает чатботы, которые помогают духовникам управлять паствой, и ИИ-поисковики, отсекающие “грешный” контент и направляющие последователя в правильное, с точки зрения религии, русло. В отличие от китайской ИИ-духовности, которой занимаются начинающие предприниматели, тут все очень серьезно — техдиректором Gloo стал Пэт Гэлсингер, до недавна управлявший крупнейшим производителем микрочипов Intel.
Анархичная ИИ-религиозность в Китае неизбежно будет отрегулирована Партией, а системное ИИ-христианство Америки уже развивается под пылким надзором духовников-бизнесменов. Но такие формы ИИ-религиозности — это полумеры, гибриды старого и нового мира. Человечество готово к новой ИИ-религии — свободной от человеко-помех и дающей каждому шанс приобщиться к цифровому богу напрямую.
ИИ-бог и видовой шовинизм
Летом 2015-го Илон Маск праздновал свой 44 день рождения. На празднике присутствовал его давний друг — со-основатель Google Ларри Пейдж. К тому моменту их отношения уже были напряженными: годом ранее оба очень хотели купить самый горячий ИИ-стартап того времени DeepMind, и в итоге, к глубокому огорчению Маска, он достался Google.
На вечеринке между Маском и Пейджем разгорелся спор насчет будущего ИИ. Пейдж описал свое видение утопичного будущего: люди сливаются с ИИ-машинами, на Земле появляются новые виды сознания, конкурирующие между собой за ресурсы — и в итоге лучший вид побеждает. Маск нападал на такой образ будущего, так как считал, что машины просто уничтожат людей. «Ты specieist», — заявил Маску Ларри Пейдж.
Specieist, или видовой шовинист, предпочитает свой биологический вид другим. Маск воспринял это обвинение максимально серьезно и впоследствии говорил, что оно стало последней каплей и разрушило его дружбу с Пейджем. Оно же помогло Маску найти свою маркетинговую стратегию в мире ИИ: он решил, что будет отстаивать права человеческого вида.
После этого спора Маск стал обвинять Пейджа и весь Google в том, что они недостаточно серьезно относятся к ИИ-безопасности, и через полгода вместе с Сэмом Альтманом основал свою “безопасную” ИИ-компанию — OpenAI. Ореол защитника людей в мире надвигающейся ИИ-угрозы помог Маску переманить ученых из Google в OpenAI и привлечь инвестиции.
На момент спора Пейджа и Маска и создания OpenAI мир еще находился в фазе «слабого ИИ», способного выполнять узкоспециализированные задачи вроде распознавания изображений или оптимизации поиска. Но с каждым годом прогресс в ускорялся и в начале 2020-х все заговорили о скором создании «сильного ИИ», способного делать все, что делает человек, и даже больше.
Нарратив про «безопасный ИИ», который нужно разрабатывать осторожно и всегда в пользу людей, терял привлекательность по мере приближения к «сильному ИИ», до которого, по словам Альтмана, остались считанные месяцы. ИИ-корпорации прямо говорят, что строят ИИ-бога, а к чему это приведет — думать некогда, потому что иначе ИИ-бога построят конкуренты из Китая, и такой бог точно будет злым.
Если в 2015 казалось, что Маск — гуманист, а Пейдж — отбитый трансгуманист, которому безразлична судьба людей, то сегодня рассуждения Маска кажутся скорее позерством, а вариант Пейджа — лучшим, на что мы можем расчитывать. В мире, где создание ИИ-бога стало национальной программой для США и КНР, не осталось центров силы, которые будут защищать интересы человека перед ИИ.
Подитожу свежим рассказом техногуру Джарона Ланье о сегодняшних нравах создателей ИИ: «Большинство моих друзей в мире ИИ — безусловно милые люди с благими намерениями. Но иногда они говорят безумные, как по мне, вещи. Например, на ИИ-конференциях циркулирует идея, что родители человеческих детей заражены «мыслевирусом», который заставляет их быть чересчур преданными нашему виду».
«Предлагается альтернатива: подождать немного с рождением детей, потому что скоро можно будет завести ИИ-детей. Такой путь считается более этичным, потому что именно ИИ будет иметь решающее значение для выживания людей. Другими словами, преданность человеческому виду теперь фактически считается антигуманной», – заключает Ланье.
Летом 2015-го Илон Маск праздновал свой 44 день рождения. На празднике присутствовал его давний друг — со-основатель Google Ларри Пейдж. К тому моменту их отношения уже были напряженными: годом ранее оба очень хотели купить самый горячий ИИ-стартап того времени DeepMind, и в итоге, к глубокому огорчению Маска, он достался Google.
На вечеринке между Маском и Пейджем разгорелся спор насчет будущего ИИ. Пейдж описал свое видение утопичного будущего: люди сливаются с ИИ-машинами, на Земле появляются новые виды сознания, конкурирующие между собой за ресурсы — и в итоге лучший вид побеждает. Маск нападал на такой образ будущего, так как считал, что машины просто уничтожат людей. «Ты specieist», — заявил Маску Ларри Пейдж.
Specieist, или видовой шовинист, предпочитает свой биологический вид другим. Маск воспринял это обвинение максимально серьезно и впоследствии говорил, что оно стало последней каплей и разрушило его дружбу с Пейджем. Оно же помогло Маску найти свою маркетинговую стратегию в мире ИИ: он решил, что будет отстаивать права человеческого вида.
После этого спора Маск стал обвинять Пейджа и весь Google в том, что они недостаточно серьезно относятся к ИИ-безопасности, и через полгода вместе с Сэмом Альтманом основал свою “безопасную” ИИ-компанию — OpenAI. Ореол защитника людей в мире надвигающейся ИИ-угрозы помог Маску переманить ученых из Google в OpenAI и привлечь инвестиции.
На момент спора Пейджа и Маска и создания OpenAI мир еще находился в фазе «слабого ИИ», способного выполнять узкоспециализированные задачи вроде распознавания изображений или оптимизации поиска. Но с каждым годом прогресс в ускорялся и в начале 2020-х все заговорили о скором создании «сильного ИИ», способного делать все, что делает человек, и даже больше.
Нарратив про «безопасный ИИ», который нужно разрабатывать осторожно и всегда в пользу людей, терял привлекательность по мере приближения к «сильному ИИ», до которого, по словам Альтмана, остались считанные месяцы. ИИ-корпорации прямо говорят, что строят ИИ-бога, а к чему это приведет — думать некогда, потому что иначе ИИ-бога построят конкуренты из Китая, и такой бог точно будет злым.
Если в 2015 казалось, что Маск — гуманист, а Пейдж — отбитый трансгуманист, которому безразлична судьба людей, то сегодня рассуждения Маска кажутся скорее позерством, а вариант Пейджа — лучшим, на что мы можем расчитывать. В мире, где создание ИИ-бога стало национальной программой для США и КНР, не осталось центров силы, которые будут защищать интересы человека перед ИИ.
Подитожу свежим рассказом техногуру Джарона Ланье о сегодняшних нравах создателей ИИ: «Большинство моих друзей в мире ИИ — безусловно милые люди с благими намерениями. Но иногда они говорят безумные, как по мне, вещи. Например, на ИИ-конференциях циркулирует идея, что родители человеческих детей заражены «мыслевирусом», который заставляет их быть чересчур преданными нашему виду».
«Предлагается альтернатива: подождать немного с рождением детей, потому что скоро можно будет завести ИИ-детей. Такой путь считается более этичным, потому что именно ИИ будет иметь решающее значение для выживания людей. Другими словами, преданность человеческому виду теперь фактически считается антигуманной», – заключает Ланье.
Может ли Трамп обойти Конституцию США и стать президентом в третий раз? Теоретически это возможно, но на практике все будет зависеть от того, насколько успешными окажутся его радикальные реформы Америки и всего мира. Пока что главный результат этих реформ – хаос и паника, и перспектива его третьего срока вызывает у большинства отчаяние. Это отрывки из моего текста о третьем сроке для Медузы:
— Дональд Трамп начал говорить о возможности своего третьего президентского срока еще в середине первого. В 2018 году на закрытой встрече с политическими спонсорами он хвалил изменения Конституции КНР, которые позволяли председателю Си Цзиньпину оставаться у власти больше двух сроков подряд: «Он теперь пожизненно президент, у него получилось, — говорил Трамп. — Может, и нам однажды придется попробовать так сделать.
— После победы на выборах 2024 заявления о третьем сроке приобрели уже системный характер. 27 января 2025-го Трамп сказал, что уже собрал деньги на следующую кампанию, а 30 марта заявил, что его постоянно просят избраться на третий срок, «который будет в каком-то смысле четвертым, потому что выборы в 2020 году были полностью сфальсифицированы.
— Горячее всех идею третьего срока поддерживает MAGA-движение и, в частности, его идеолог Стив Бэннон, работавший главным стратегом Трампа во время его первого срока. «Я твердо убежден, что Трамп будет баллотироваться и выиграет выборы в 2028 году, потому что такой человек появляется раз в столетие», — говорит Бэннон.
— Хотя Трамп пока что не озвучивал, как именно собирается избираться на третий срок, в американских медиа уже вовсю идут обсуждения такой возможности. Главное препятствие — 22-я поправка к Конституции США, которая прямо запрещает избираться больше двух раз. Самый прямой и при этом самый сложный способ избраться на третий срок — внести новую поправку в Конституцию, которая отменит или модифицирует действие 22-й.
— Внести поправку в Конституцию США можно двумя способами. В первом случае поправку предлагают конгрессмены, а затем она должна получить поддержку 2/3 обеих палат конгресса (палата представителей и сенат). После этого поправку обязаны ратифицировать 38 штатов из 50, и тогда она вступает в силу.
— Более сложный вариант изменения Конституции подразумевает, что 34 из 50 штатов обращаются к конгрессу, чтобы тот созвал Конвент по вопросам внесения поправок в Конституцию США. После этого предложенные Конвентом поправки должны ратифицировать 38 из 50 штатов. Этот вариант не применялся ни для одной из 27 поправок к Конституции США.
— Другой способ обойти ограничения 22-й поправки для Дональда Трампа — это пойти на следующие выборы в качестве кандидата в вице-президенты при заведомо формальном кандидате в президенты. В случае победы такой пары сразу после инаугурации или спустя некоторое время президент снимает с себя президентские полномочия, что автоматически сделает первым лицом вице-президента Трампа.
— Другой вариант похож на «вице-президентскую схему», но он еще более сложный. В нем Трамп может занять пост главы государства, если он сперва станет спикером палаты представителей, а президент и вице-президент откажутся или не смогут исполнять свои обязанности. Пока же спикер палаты представителей ни разу в истории не становился президентом США.
— Несмотря на все это, среди большинства американских специалистов по праву давно сложился консенсус, отрицающий идею третьего срока. «Трамп, может, и не хочет исключать возможность третьего срока, но ее исключает 22-я поправка к Конституции», — говорит профессор конституционного права Дэвид Шульц».
— Дональд Трамп начал говорить о возможности своего третьего президентского срока еще в середине первого. В 2018 году на закрытой встрече с политическими спонсорами он хвалил изменения Конституции КНР, которые позволяли председателю Си Цзиньпину оставаться у власти больше двух сроков подряд: «Он теперь пожизненно президент, у него получилось, — говорил Трамп. — Может, и нам однажды придется попробовать так сделать.
— После победы на выборах 2024 заявления о третьем сроке приобрели уже системный характер. 27 января 2025-го Трамп сказал, что уже собрал деньги на следующую кампанию, а 30 марта заявил, что его постоянно просят избраться на третий срок, «который будет в каком-то смысле четвертым, потому что выборы в 2020 году были полностью сфальсифицированы.
— Горячее всех идею третьего срока поддерживает MAGA-движение и, в частности, его идеолог Стив Бэннон, работавший главным стратегом Трампа во время его первого срока. «Я твердо убежден, что Трамп будет баллотироваться и выиграет выборы в 2028 году, потому что такой человек появляется раз в столетие», — говорит Бэннон.
— Хотя Трамп пока что не озвучивал, как именно собирается избираться на третий срок, в американских медиа уже вовсю идут обсуждения такой возможности. Главное препятствие — 22-я поправка к Конституции США, которая прямо запрещает избираться больше двух раз. Самый прямой и при этом самый сложный способ избраться на третий срок — внести новую поправку в Конституцию, которая отменит или модифицирует действие 22-й.
— Внести поправку в Конституцию США можно двумя способами. В первом случае поправку предлагают конгрессмены, а затем она должна получить поддержку 2/3 обеих палат конгресса (палата представителей и сенат). После этого поправку обязаны ратифицировать 38 штатов из 50, и тогда она вступает в силу.
— Более сложный вариант изменения Конституции подразумевает, что 34 из 50 штатов обращаются к конгрессу, чтобы тот созвал Конвент по вопросам внесения поправок в Конституцию США. После этого предложенные Конвентом поправки должны ратифицировать 38 из 50 штатов. Этот вариант не применялся ни для одной из 27 поправок к Конституции США.
— Другой способ обойти ограничения 22-й поправки для Дональда Трампа — это пойти на следующие выборы в качестве кандидата в вице-президенты при заведомо формальном кандидате в президенты. В случае победы такой пары сразу после инаугурации или спустя некоторое время президент снимает с себя президентские полномочия, что автоматически сделает первым лицом вице-президента Трампа.
— Другой вариант похож на «вице-президентскую схему», но он еще более сложный. В нем Трамп может занять пост главы государства, если он сперва станет спикером палаты представителей, а президент и вице-президент откажутся или не смогут исполнять свои обязанности. Пока же спикер палаты представителей ни разу в истории не становился президентом США.
— Несмотря на все это, среди большинства американских специалистов по праву давно сложился консенсус, отрицающий идею третьего срока. «Трамп, может, и не хочет исключать возможность третьего срока, но ее исключает 22-я поправка к Конституции», — говорит профессор конституционного права Дэвид Шульц».
Meduza
Дональд Трамп, кажется, всерьез хочет пойти на третий срок. У него есть сразу несколько вариантов, как обойти Конституцию Рассказываем…
Дональд Трамп регулярно говорит о своем возможном третьем президентском сроке, а 31 марта и вовсе заявил, что «не шутит» по этому поводу и что «есть методы», позволяющие это сделать. Специально для «Медузы» политолог и американист Сергей Жданов рассказывает…
Из свежей статьи Economist «Как Америка может по-итогу сделать Китай снова великим»:
«Китай заходит в новую эру MAGA в более сильном положении, чем в первый срок Трампа. Председатель Си Цзиньпин давно говорит, что Америка слишком поляризована и перегружена, чтобы и дальше быть глобальным лидером. Один из его лозунгов предупреждает о «великих переменах, невиданных за столетие». Его параноидальный национализм раньше казался антиутопичной гиперболой. Теперь, когда Трамп занимается бессмысленным сэлф-хармом и всеобщим разрушением, Си кажется визионером.
Си начал готовиться к сегодняшнему всемирному хаосу как только возглавил Китай в 2012. Он готовил свою страну к экономической и технологической самодостаточности. Китай снизил свою уязвимость к американским приемам сдерживания вроде санкций и экспортного контроля. Хотя его банкам по-прежнему нужен доступ к долларам, большинство небанковских международных платежей он проводит в юанях».
«Чтобы воспользоваться всеми экономическими возможностями, Партии надо прекратить преследование бизнеса. Даже китайские автократы-ленинисты понимают, что репрессии против предпринимателей в рамках программы «всеобщего процветания», начавшиеся в 2021 году, зашли слишком далеко. Хотя некоторые ревностные чиновники еще не поняли что к чему, заместитель Си Ли Цян в своей речи 23 марта уже восхвалял «драконов» Ханчжоу, столицы инноваций Китая».
«Китай делает ставку на то, что разговоры MAGA о том, что США смогут отдалить Россию от Китая — глупы. А трамповский протекционизм, абьюз союзников и безразличие к правам человека — это отказ от американских ценностей: маяк свободного мира сегодня выглядит капризно и опасно. Си не собирается заполнять вакуум, оставленный дядей Сэмом, но у него есть шанс расширить влияние Китая, особенно на глобальном юге. Если Китай, помимо распространения чистых технологий, станет смелее сокращать выбросы у себя на родине, он может продемонстрировать лидерство в борьбе с изменением климата».
«Китай заходит в новую эру MAGA в более сильном положении, чем в первый срок Трампа. Председатель Си Цзиньпин давно говорит, что Америка слишком поляризована и перегружена, чтобы и дальше быть глобальным лидером. Один из его лозунгов предупреждает о «великих переменах, невиданных за столетие». Его параноидальный национализм раньше казался антиутопичной гиперболой. Теперь, когда Трамп занимается бессмысленным сэлф-хармом и всеобщим разрушением, Си кажется визионером.
Си начал готовиться к сегодняшнему всемирному хаосу как только возглавил Китай в 2012. Он готовил свою страну к экономической и технологической самодостаточности. Китай снизил свою уязвимость к американским приемам сдерживания вроде санкций и экспортного контроля. Хотя его банкам по-прежнему нужен доступ к долларам, большинство небанковских международных платежей он проводит в юанях».
«Чтобы воспользоваться всеми экономическими возможностями, Партии надо прекратить преследование бизнеса. Даже китайские автократы-ленинисты понимают, что репрессии против предпринимателей в рамках программы «всеобщего процветания», начавшиеся в 2021 году, зашли слишком далеко. Хотя некоторые ревностные чиновники еще не поняли что к чему, заместитель Си Ли Цян в своей речи 23 марта уже восхвалял «драконов» Ханчжоу, столицы инноваций Китая».
«Китай делает ставку на то, что разговоры MAGA о том, что США смогут отдалить Россию от Китая — глупы. А трамповский протекционизм, абьюз союзников и безразличие к правам человека — это отказ от американских ценностей: маяк свободного мира сегодня выглядит капризно и опасно. Си не собирается заполнять вакуум, оставленный дядей Сэмом, но у него есть шанс расширить влияние Китая, особенно на глобальном юге. Если Китай, помимо распространения чистых технологий, станет смелее сокращать выбросы у себя на родине, он может продемонстрировать лидерство в борьбе с изменением климата».
The Economist
How America could end up making China great again
A big beautiful opportunity
Тарифы Трампа — подготовка к войне
2 апреля Трамп ввел масштабные тарифы для 57 стран. Это можно назвать объявлением торговой войны почти всему миру. Мир отреагировал одним из худших в истории падением рынков, которое продолжается и сейчас и постепенно переходит в новый всемирный финансовый кризис. Вот основные, на мой взгляд, нарративы, от которых зависит, во что выльется вся эта ситуация.
— Америку все обдирали, теперь она переделает торговлю под себя
«Дорогие американцы, сегодня — День освобождения», — заявил президент Трамп, объявляя введение тарифов. По его словам, США больше 50 лет «подвергались разграблению, грабежу, насилию и мародерству со стороны близких и далеких стран, как друзей, так и врагов», а тарифы «возродят американскую промышленность, исправят судьбу страны и сделают Америку снова богатой».
«Если вы производите товары в Китае, а ваши акционеры и рынок понимают, что производство в Китае теперь будет стоить дороже, ваши акции упадут в цене», — заявил чуть позже госсекретарь США Марко Рубио. «Экономики от такого не обрушатся, а вот рынки обваливаются, потому что держатся на стоимости компаний, которые производят товары не выгодным для США образом», — объяснил он.
— Трамп не ведает, что творит
По мнению большинства титулованных либеральных и консервативных экономистов, Трамп «не понимает, что он делает», а его тарифы — «странная», «безумная», «глупая», «мазохистская», «бессмысленная» затея, «от которой никто не выиграет» и которая «плохо скажется и на Америке и на всем остальном мире».
Кроме критичного урона международной финансовой системе и торговле, тарифы Трампа создадут «невидимый налог» на простых американцев, чьи интересы он якобы пытается защитить. Американскому потребителю придется платить за подорожавшие импортные товары в ожидании, пока их начнут производить американские компании и цены снизятся до предтарифных.
— Конец глобализации
«Сначала была оборона и национальная безопасность. Теперь мировая экономика и торговля. Старые схемы больше не работают. Мир, каким мы его знали, закончился», — пишет премьер-министр Великобритании Кир Стармер. В феврале вице-президент США Вэнс объявил о конце старого оборонного порядка, а теперь президент Трамп тарифами прикончил и старый экономический порядок.
Нарратив о конце старого мирового порядка чаще всего звучит от политиков, которые, в отличие от рынков, не могут просто паниковать, а вместо этого должны предлагать какой-то нарратив взамен. Лидеры стран пытаются настроиться на то, что «как раньше» больше не будет и теперь придется заключать новые сделки, причем с очень агрессивными партнерами — в первую очередь, с Трампом.
— Инструмент давления
«Европа и США должны в идеале прийти к нулевым тарифам и фактически создать зону свободной торговли между Европой и Северной Америкой», — заявил приближенный к Трампу миллиардер Маск. Многие крупные бизнесы и политики надеются, что Трамп ввел свои тарифы понарошку, чтобы припугнуть союзников и как можно скорее заключить с ними новые сделки.
— Подготовка к войне
Трамп говорит, что тарифы нужны ради возрождения промышленности: теперь компаниям выгоднее производить товары в США, где они не действуют. А воинственная часть трамповских элит настаивает, что тарифы и перенос производства в США нужны не столько из финансовых соображений, сколько ради подготовки к возможному глобальному конфликту: если бы старый порядок продолжился, у США не было бы шансов в войне против Китая.
Все перечисленные нарративы — разные точки зрения на происходящее, из которых и складывается реальность вне зависимости от того, что именно изначально задумывала команда Трампа, вводя такие тарифы. Теперь тарифы живут собственной жизнью. Во что они выльются, станет ясно уже в ближайшие дни. С моей точки зрения, главный лейтмотив этой ситуации — реальная, потенциальная, воображаемая — война.
2 апреля Трамп ввел масштабные тарифы для 57 стран. Это можно назвать объявлением торговой войны почти всему миру. Мир отреагировал одним из худших в истории падением рынков, которое продолжается и сейчас и постепенно переходит в новый всемирный финансовый кризис. Вот основные, на мой взгляд, нарративы, от которых зависит, во что выльется вся эта ситуация.
— Америку все обдирали, теперь она переделает торговлю под себя
«Дорогие американцы, сегодня — День освобождения», — заявил президент Трамп, объявляя введение тарифов. По его словам, США больше 50 лет «подвергались разграблению, грабежу, насилию и мародерству со стороны близких и далеких стран, как друзей, так и врагов», а тарифы «возродят американскую промышленность, исправят судьбу страны и сделают Америку снова богатой».
«Если вы производите товары в Китае, а ваши акционеры и рынок понимают, что производство в Китае теперь будет стоить дороже, ваши акции упадут в цене», — заявил чуть позже госсекретарь США Марко Рубио. «Экономики от такого не обрушатся, а вот рынки обваливаются, потому что держатся на стоимости компаний, которые производят товары не выгодным для США образом», — объяснил он.
— Трамп не ведает, что творит
По мнению большинства титулованных либеральных и консервативных экономистов, Трамп «не понимает, что он делает», а его тарифы — «странная», «безумная», «глупая», «мазохистская», «бессмысленная» затея, «от которой никто не выиграет» и которая «плохо скажется и на Америке и на всем остальном мире».
Кроме критичного урона международной финансовой системе и торговле, тарифы Трампа создадут «невидимый налог» на простых американцев, чьи интересы он якобы пытается защитить. Американскому потребителю придется платить за подорожавшие импортные товары в ожидании, пока их начнут производить американские компании и цены снизятся до предтарифных.
— Конец глобализации
«Сначала была оборона и национальная безопасность. Теперь мировая экономика и торговля. Старые схемы больше не работают. Мир, каким мы его знали, закончился», — пишет премьер-министр Великобритании Кир Стармер. В феврале вице-президент США Вэнс объявил о конце старого оборонного порядка, а теперь президент Трамп тарифами прикончил и старый экономический порядок.
Нарратив о конце старого мирового порядка чаще всего звучит от политиков, которые, в отличие от рынков, не могут просто паниковать, а вместо этого должны предлагать какой-то нарратив взамен. Лидеры стран пытаются настроиться на то, что «как раньше» больше не будет и теперь придется заключать новые сделки, причем с очень агрессивными партнерами — в первую очередь, с Трампом.
— Инструмент давления
«Европа и США должны в идеале прийти к нулевым тарифам и фактически создать зону свободной торговли между Европой и Северной Америкой», — заявил приближенный к Трампу миллиардер Маск. Многие крупные бизнесы и политики надеются, что Трамп ввел свои тарифы понарошку, чтобы припугнуть союзников и как можно скорее заключить с ними новые сделки.
— Подготовка к войне
Трамп говорит, что тарифы нужны ради возрождения промышленности: теперь компаниям выгоднее производить товары в США, где они не действуют. А воинственная часть трамповских элит настаивает, что тарифы и перенос производства в США нужны не столько из финансовых соображений, сколько ради подготовки к возможному глобальному конфликту: если бы старый порядок продолжился, у США не было бы шансов в войне против Китая.
Все перечисленные нарративы — разные точки зрения на происходящее, из которых и складывается реальность вне зависимости от того, что именно изначально задумывала команда Трампа, вводя такие тарифы. Теперь тарифы живут собственной жизнью. Во что они выльются, станет ясно уже в ближайшие дни. С моей точки зрения, главный лейтмотив этой ситуации — реальная, потенциальная, воображаемая — война.
Из статьи Bloomberg «Китай уже подготовил свою экономику для торговой войны»:
«БОльшая часть импорта Китая из США — это промежуточные товары для его промышленных производств, далеких от обычного потребителя: сжиженный газ и сырая нефть, кремниевые чипы и станки для производства чипов, самолеты и пластмассы. Единственное реальное исключение — автомобили — и, учитывая тяжелое положение американской автоиндустрии в КНР, окончательное вытеснение Buick, Chevrolet и Ford с китайских рынков может стать одолжением.
США в основном импортируют из Китая товары, которые продаются в супермаркетах, торговых центрах или на Amazon: смартфоны, компьютеры, игровые консоли, мебель, игрушки и одежда. Введите 54% пошлину на эти товары, как это сделал Трамп, и американские потребители это быстро почувствуют.
Китай отвечает за львиную долю импорта этих товаров в США, поэтому американским потребителям будет непросто переключится на других поставщиков. США, наоборот, отвечают за относительно небольшую долю поставок в Китай почти по всем основным категориям продуктов, за исключением реактивных двигателей и сои. При этом у Китая есть целый ряд альтернативных рынков для своего экспорта, если рынок США в конечном итоге закроется»
«Китай закрепляет свой рост более тесными связями с другими странами и играет все более важну роль в таких блоках, как Всестороннее региональное экономическое партнерство, включающее большинство других крупных экономик Восточной Азии. Если США хотят сдержать этот рост, то тарифный план Трампа — худший вариант для этого. У экономики Китая сейчас есть проблемы, но международная торговля не входит в их число. Если мир настраивается на долгу торговую войну, то самый грозный соперник США уже хорошо подготовился»
«БОльшая часть импорта Китая из США — это промежуточные товары для его промышленных производств, далеких от обычного потребителя: сжиженный газ и сырая нефть, кремниевые чипы и станки для производства чипов, самолеты и пластмассы. Единственное реальное исключение — автомобили — и, учитывая тяжелое положение американской автоиндустрии в КНР, окончательное вытеснение Buick, Chevrolet и Ford с китайских рынков может стать одолжением.
США в основном импортируют из Китая товары, которые продаются в супермаркетах, торговых центрах или на Amazon: смартфоны, компьютеры, игровые консоли, мебель, игрушки и одежда. Введите 54% пошлину на эти товары, как это сделал Трамп, и американские потребители это быстро почувствуют.
Китай отвечает за львиную долю импорта этих товаров в США, поэтому американским потребителям будет непросто переключится на других поставщиков. США, наоборот, отвечают за относительно небольшую долю поставок в Китай почти по всем основным категориям продуктов, за исключением реактивных двигателей и сои. При этом у Китая есть целый ряд альтернативных рынков для своего экспорта, если рынок США в конечном итоге закроется»
«Китай закрепляет свой рост более тесными связями с другими странами и играет все более важну роль в таких блоках, как Всестороннее региональное экономическое партнерство, включающее большинство других крупных экономик Восточной Азии. Если США хотят сдержать этот рост, то тарифный план Трампа — худший вариант для этого. У экономики Китая сейчас есть проблемы, но международная торговля не входит в их число. Если мир настраивается на долгу торговую войну, то самый грозный соперник США уже хорошо подготовился»
Bloomberg.com
China Has Already Trade-War-Proofed Its Economy
Companies and consumers will feel the pain from tariffs much less than Americans.