Forwarded from Знаки препинания
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
В соцсети продолжают сливать отдельные оперативные видео, на которых демонстрируется жестокость задержания подозреваемых в теракте в «Крокусе».
На этот раз опубликовано видео поимки одного из подозреваемых, который прятался на дереве.
Все четверо задержанных были в итоге доставлены в суд со следами избиений.
На этот раз опубликовано видео поимки одного из подозреваемых, который прятался на дереве.
Все четверо задержанных были в итоге доставлены в суд со следами избиений.
Рассматриваю теорию, что видео отрезанных ушей, избиений и прочего распространяется целенаправленно – чтобы успокоить людей и снизить накал.
Forwarded from КАШИН
Хочу рассказать вам немного о том, что скрыто обычно за занавеской, и вы никогда об этом не задумываетесь. Я о работе новостных журналистов во время крупных трагических событий.
Представьте себе, что вы вынуждены стать свидетелем самых ужасных, пугающих, отвратительных вещей. Вы не можете сказать себе: «Не буду ничего смотреть и читать, и так тяжело!» Нет, вы вынуждены отсмотреть каждое видео – видели же записи из «Крокуса?» – вы ищите людей, вы слушаете их истории, они плачут вам, вы пытаетесь их утешить – но не можете – и не смогли бы при всем желании.
Не нравится – уйди! И многие уходят. В среднем, журналист-новостник способен отработать, оставаясь в адекватном, нормальном состоянии, не более года. Уже после первых шести месяцев начинается очерствение, добавляется цинизм – а вскоре – одиночество. Каждый из нас сейчас кивнёт понимающе – но, будучи новостником, ты оказываешься изолирован от окружающих, от друзей и родных в своём частном мире. Работа поглощает тебя, забирает твои мысли и память – ты забываешь о днях рождения, но помнишь имена подозреваемых, даты трагических событий, странные, ненужные, чудовищные факты, которые, по-хорошему, стоило бы забыть. Это профессиональная деформация. Те, кто отработали более трёх лет в этой профессии, замечают очень неприятные шрамы на своей психике. У каждого из нас есть своя, «особенная» тема-история-новость, которая нас ломает и выкручивает, которая нас преследует в будущем и остаётся с нами навсегда. Погружаться в работу – это иногда ещё и так.
Я отработал в новостной журналистике чуть более 13 лет и каждый из них отпечатался на мне. Представьте себе состояние, когда вы знаете абсолютно все самые страшные и неприятные способы, как может погибнуть человек. Представьте себе, что вы видели абсолютно всё – а человек точно не должен видеть всё, он не должен видеть очень многое из того, что вы видели. Я видел завязанные в мясной узел человеческие тела после крушения поезда в московском метро. Представляете себе? Руки, ноги, тело, но всё как-то странно скручено, слово узел на галстуке, и острые розовые кости торчат. Я видел детей, погибших под колёсами грузовиков – просто ехал на велосипеде и случайно упал с тротуара на проезжую часть – я видел запись с регистратора. Я знаю, что может случиться с человеком дома, что может с ним случиться на улице, в поезде, в автомобиле, во сне, за столом. Я видел, кажется, вообще всё.
Это наложило страшный отпечаток на личность – я страдал от сильнейшего тревожного расстройства, бесконечно просчитывал все возможные варианты того, как могут погибнуть мои близкие. Я плохо спал – и от периодических бессонниц я до сих пор не могу спастись.
Этот пост – пост уважения моим коллегам бывшим и действующим, которые остаются в профессии и работают, которые достойно отработали теракт в «Крокусе», и отрабатывали до этого другие, не менее страшные истории. Вы/мы выбрали очень тяжёлую, больную профессию. По-хорошему, этого делать не стоило бы.
Но уж как сложилось.
Представьте себе, что вы вынуждены стать свидетелем самых ужасных, пугающих, отвратительных вещей. Вы не можете сказать себе: «Не буду ничего смотреть и читать, и так тяжело!» Нет, вы вынуждены отсмотреть каждое видео – видели же записи из «Крокуса?» – вы ищите людей, вы слушаете их истории, они плачут вам, вы пытаетесь их утешить – но не можете – и не смогли бы при всем желании.
Не нравится – уйди! И многие уходят. В среднем, журналист-новостник способен отработать, оставаясь в адекватном, нормальном состоянии, не более года. Уже после первых шести месяцев начинается очерствение, добавляется цинизм – а вскоре – одиночество. Каждый из нас сейчас кивнёт понимающе – но, будучи новостником, ты оказываешься изолирован от окружающих, от друзей и родных в своём частном мире. Работа поглощает тебя, забирает твои мысли и память – ты забываешь о днях рождения, но помнишь имена подозреваемых, даты трагических событий, странные, ненужные, чудовищные факты, которые, по-хорошему, стоило бы забыть. Это профессиональная деформация. Те, кто отработали более трёх лет в этой профессии, замечают очень неприятные шрамы на своей психике. У каждого из нас есть своя, «особенная» тема-история-новость, которая нас ломает и выкручивает, которая нас преследует в будущем и остаётся с нами навсегда. Погружаться в работу – это иногда ещё и так.
Я отработал в новостной журналистике чуть более 13 лет и каждый из них отпечатался на мне. Представьте себе состояние, когда вы знаете абсолютно все самые страшные и неприятные способы, как может погибнуть человек. Представьте себе, что вы видели абсолютно всё – а человек точно не должен видеть всё, он не должен видеть очень многое из того, что вы видели. Я видел завязанные в мясной узел человеческие тела после крушения поезда в московском метро. Представляете себе? Руки, ноги, тело, но всё как-то странно скручено, слово узел на галстуке, и острые розовые кости торчат. Я видел детей, погибших под колёсами грузовиков – просто ехал на велосипеде и случайно упал с тротуара на проезжую часть – я видел запись с регистратора. Я знаю, что может случиться с человеком дома, что может с ним случиться на улице, в поезде, в автомобиле, во сне, за столом. Я видел, кажется, вообще всё.
Это наложило страшный отпечаток на личность – я страдал от сильнейшего тревожного расстройства, бесконечно просчитывал все возможные варианты того, как могут погибнуть мои близкие. Я плохо спал – и от периодических бессонниц я до сих пор не могу спастись.
Этот пост – пост уважения моим коллегам бывшим и действующим, которые остаются в профессии и работают, которые достойно отработали теракт в «Крокусе», и отрабатывали до этого другие, не менее страшные истории. Вы/мы выбрали очень тяжёлую, больную профессию. По-хорошему, этого делать не стоило бы.
Но уж как сложилось.
Я пощусь – не по религиозным мотивам, а по духовно-диетическим – и потому не ем молочку, яйца и иных тварей земных и морских. Проснувшись сегодня утром, я обнаружил, что из моего скудного рациона в холодильнике присутствует ничего, а потому срочно заказал доставку – и так голод, сука, а уж по утрам вообще просыпаюсь от урчания. Короче, я встречал курьера с дрожащими руками, нёс пакет домой, разом перепрыгивая через лестничный пролёт.
Естественно, уже на кухне выяснилось, что курьер перепутал пакеты, – и вместо моих томатов, огурцов, кешью и, прости господи, сельдерея, в сумочке лежали нарезочка колбаски, нежнейшее прошутто, несколько круассанов, булочка с шоколадом и бутылка молока.
Утешает только одно – тот, кому достался мой заказ, страдал ещё сильнее.
Естественно, уже на кухне выяснилось, что курьер перепутал пакеты, – и вместо моих томатов, огурцов, кешью и, прости господи, сельдерея, в сумочке лежали нарезочка колбаски, нежнейшее прошутто, несколько круассанов, булочка с шоколадом и бутылка молока.
Утешает только одно – тот, кому достался мой заказ, страдал ещё сильнее.
Бабушки – они и во Франции бабушки.
Старшая по подъезду в моём парижском доме – седая, полноватая дама лет 65-70. Я ей не понравился сразу – поляк какой-то что ли – и первые полгода она даже не отвечала на мои приветствия, отводя глаза в сторону или делая вид, что внимательно читает рекламу из почтового ящика. Позже, поняв, что я остановился тут не посуточно, она начала изредка откликаться на мои добрый день и добрый вечер. Я не до конца уверен, что именно она мне отвечала, так как она бормотала, плотно сжав свои узкие губы и по-прежнему не глядя мне в глаза. Впрочем, в итоге мы с ней подружились, когда в квартире на шестом этаже умер, сгнил и даже слегка мумифицировался старик месье Жантийом. Я узнал об этом от пожарных, которые в тот вечер ломали дверь в его квартиру и выносили маленькую мумию в чёрном мешке.
На следующий день на входной двери в подъезд кто-то повесил объявление: так и так, все вы знаете месье Жантийома, все вы его любили, однако вы даже и не заметили, что он целый месяц не выходил из своего дома, и вот оно как вышло. Давайте будем дружить, будем внимательнее друг к другу.
И подпись: совет жильцов.
Совета жильцов у нас не было, только старшая по подъезду.
Она же мне сразу и встретилась – и, увидев, что я изучаю письмо, бросилась с разговорами. Мы впервые познакомились, она смотрела мне в глаза, цокала озабоченно языком, вспоминая мумию Жантийома – и даже пообещала как-нибудь пригласить в гости. Мы разошлись довольные друг-другом – меня больше не презирали, а она теперь была уверена, что во всём подъезде появился по меньшей мере один человек, который не будет ждать целый месяц, прежде чем вскрыть дверь в её квартиру.
Теперь при встрече мы улыбались друг-другу, а она даже шутила иногда, впрочем, шутила странно – как-то раз, вспоминая её ремарку, я даже подумал, что она расистка.
Кульминация нашего общения произошла этой зимой, когда одна из квартир на первом этаже, где я и живу, стала понемногу затапливать магазин внизу. Владельцы магазина навели страшную панику, проверили всё и всех – но протечку не нашли. А спустя несколько дней, обнаружив, что с потолка у них снова капает, они просто-непросто перекрыли воду во всём подъезде.
В то утро меня разбудил страшный стук в дверь – казалось, что бьют либо ногой, либо полицейским тараном. Это была бабушка. Она была чертовски взволнована и стала тараторить, едва я открыл дверь:
– Это невероятно, вы представляете, они перекрыли воду во всём подъезде! Никто не может ни покакать, ни пописать! Никто!
Я посмотрел на неё, подумал и ответил:
«Да».
Старушка продолжила:
– Это незаконно, они не имеют права так делать! Лучше бы наняли нормального сантехника! Не чьего-то друга, не какого-нибудь чёрного, а профессионала!
На это я отвечать ничего не стал, но мысленно дал себе пятёрочку за догадливость.
Пожилая расистка продолжила:
– Вы хоть понимаете, что происходит?! Ни покакать! Ни пописать! Не может! Никто!
Я представил себе османовскую шестиэтажку в центре Парижа – с барельефами и четырехметровыми потолками, с лаковым паркетом и каминами, с коврами в коридорах и витыми лестницами – скованную в едином спазме кишечника – и ухмыльнулся.
Бабушка же, продолжая выкрикивать слова по отдельности, ушла вниз по лестнице, решив по моей скромной реакции, что я умственно-отсталый – и не осознаю масштаба беды.
Воду скоро дали, а протечка в итоге – вы же уже догадались – нашлась именно в моей квартире. Наша странная дружба с бабушкой прекратилась, и она вновь стала со мной здороваться сквозь плотно-сжатые губы. Ну а что с этого наркомана было ещё взять?
Старшая по подъезду в моём парижском доме – седая, полноватая дама лет 65-70. Я ей не понравился сразу – поляк какой-то что ли – и первые полгода она даже не отвечала на мои приветствия, отводя глаза в сторону или делая вид, что внимательно читает рекламу из почтового ящика. Позже, поняв, что я остановился тут не посуточно, она начала изредка откликаться на мои добрый день и добрый вечер. Я не до конца уверен, что именно она мне отвечала, так как она бормотала, плотно сжав свои узкие губы и по-прежнему не глядя мне в глаза. Впрочем, в итоге мы с ней подружились, когда в квартире на шестом этаже умер, сгнил и даже слегка мумифицировался старик месье Жантийом. Я узнал об этом от пожарных, которые в тот вечер ломали дверь в его квартиру и выносили маленькую мумию в чёрном мешке.
На следующий день на входной двери в подъезд кто-то повесил объявление: так и так, все вы знаете месье Жантийома, все вы его любили, однако вы даже и не заметили, что он целый месяц не выходил из своего дома, и вот оно как вышло. Давайте будем дружить, будем внимательнее друг к другу.
И подпись: совет жильцов.
Совета жильцов у нас не было, только старшая по подъезду.
Она же мне сразу и встретилась – и, увидев, что я изучаю письмо, бросилась с разговорами. Мы впервые познакомились, она смотрела мне в глаза, цокала озабоченно языком, вспоминая мумию Жантийома – и даже пообещала как-нибудь пригласить в гости. Мы разошлись довольные друг-другом – меня больше не презирали, а она теперь была уверена, что во всём подъезде появился по меньшей мере один человек, который не будет ждать целый месяц, прежде чем вскрыть дверь в её квартиру.
Теперь при встрече мы улыбались друг-другу, а она даже шутила иногда, впрочем, шутила странно – как-то раз, вспоминая её ремарку, я даже подумал, что она расистка.
Кульминация нашего общения произошла этой зимой, когда одна из квартир на первом этаже, где я и живу, стала понемногу затапливать магазин внизу. Владельцы магазина навели страшную панику, проверили всё и всех – но протечку не нашли. А спустя несколько дней, обнаружив, что с потолка у них снова капает, они просто-непросто перекрыли воду во всём подъезде.
В то утро меня разбудил страшный стук в дверь – казалось, что бьют либо ногой, либо полицейским тараном. Это была бабушка. Она была чертовски взволнована и стала тараторить, едва я открыл дверь:
– Это невероятно, вы представляете, они перекрыли воду во всём подъезде! Никто не может ни покакать, ни пописать! Никто!
Я посмотрел на неё, подумал и ответил:
«Да».
Старушка продолжила:
– Это незаконно, они не имеют права так делать! Лучше бы наняли нормального сантехника! Не чьего-то друга, не какого-нибудь чёрного, а профессионала!
На это я отвечать ничего не стал, но мысленно дал себе пятёрочку за догадливость.
Пожилая расистка продолжила:
– Вы хоть понимаете, что происходит?! Ни покакать! Ни пописать! Не может! Никто!
Я представил себе османовскую шестиэтажку в центре Парижа – с барельефами и четырехметровыми потолками, с лаковым паркетом и каминами, с коврами в коридорах и витыми лестницами – скованную в едином спазме кишечника – и ухмыльнулся.
Бабушка же, продолжая выкрикивать слова по отдельности, ушла вниз по лестнице, решив по моей скромной реакции, что я умственно-отсталый – и не осознаю масштаба беды.
Воду скоро дали, а протечка в итоге – вы же уже догадались – нашлась именно в моей квартире. Наша странная дружба с бабушкой прекратилась, и она вновь стала со мной здороваться сквозь плотно-сжатые губы. Ну а что с этого наркомана было ещё взять?
Проведём урок профориентации от свежего Медведева для тех, кому за. Итак, кто вы сегодня?
Anonymous Poll
14%
Противная британская баба с рыбьим лицом
14%
Маразматик в больших кроссовках на лужайке Белого дома
12%
Коверный импотент из Нью-Йорка
61%
Галактический мусор из умирающих газет
Forwarded from Товарищ Землякова
Я не прекращаю погружение на дно в адаптацию турецкого сериала «Постучись в мою дверь». И такого похуизма к проекту, если честно, я давно не встречала.
При всей своей дурацкой наивности – оригинальный сериал оставлял от себя легкое чувство романтики. Наши адаптаторы решили повторить успех, но попытались найти особый, русский путь. Эта дорога (и скорее всего не одна) зовётся в народе «дёшево и сердито». С первым проблем не возникло – вышло реально дёшево. А вот с сердито – ну смотрите сами.
В начале я упоминала похуизм, с которым был снят сериал. Не преувеличиваю – большего равнодушия я не встречала никогда – авторы адаптации даже не переснимали косячные дубли. Какой-то левый хуй шароёбился на заднем плане во время важной сцены? П-о-х-у-й! В эфир!
Вот главный герой надевает кольцо на палец невесте. Романтика, девочки! Но что это, подождите?! Видите мужчину, который проходит позади них – и ПРОСТО закрывает лицо рукой? С другой стороны, я его очень хорошо понимаю – светиться в таком мало кто захочет бесплатно.
Или, например, знаете такую профессию – реквизитор? Человек подбирает красивые штуки, чтобы выглядело чудно в кадре, подходило по атмосфере. Так вот, реквизитор в ПВМД тоже знатно «поработал».
Пример: героиня пьёт кофе. Но что это? Бренд на чашке заклеен, блять, ТУПО белой бумажкой. То есть ребятам было западло найти другую чашку. Без злосчастного логотипа.
Теперь про сердито. Когда турецкий Серкан ругался с Эдой – часто хотелось прослезиться или посочувствовать, это было мило. Но это у них, у турков. У нас же всё по-настоящему! Родной Никита Волков, когда ругается с импортозамещенной Эдой, видимо, сублимирует всю свою ненависть к этому проекту. Ещё секунда – и он надает Эде по щам. Единственное чувство, которое у меня от этого возникает – СТРАХ.
Самое глупое: в этом проекте собрали парочку крутых актеров, которые вжились в образы и за которыми хочется наблюдать. Но только начинаешь втягиваться – очередной проеб со стороны команды возвращает тебя в печальную реальность. Где всё дёшево. И сердито.
При всей своей дурацкой наивности – оригинальный сериал оставлял от себя легкое чувство романтики. Наши адаптаторы решили повторить успех, но попытались найти особый, русский путь. Эта дорога (и скорее всего не одна) зовётся в народе «дёшево и сердито». С первым проблем не возникло – вышло реально дёшево. А вот с сердито – ну смотрите сами.
В начале я упоминала похуизм, с которым был снят сериал. Не преувеличиваю – большего равнодушия я не встречала никогда – авторы адаптации даже не переснимали косячные дубли. Какой-то левый хуй шароёбился на заднем плане во время важной сцены? П-о-х-у-й! В эфир!
Вот главный герой надевает кольцо на палец невесте. Романтика, девочки! Но что это, подождите?! Видите мужчину, который проходит позади них – и ПРОСТО закрывает лицо рукой? С другой стороны, я его очень хорошо понимаю – светиться в таком мало кто захочет бесплатно.
Или, например, знаете такую профессию – реквизитор? Человек подбирает красивые штуки, чтобы выглядело чудно в кадре, подходило по атмосфере. Так вот, реквизитор в ПВМД тоже знатно «поработал».
Пример: героиня пьёт кофе. Но что это? Бренд на чашке заклеен, блять, ТУПО белой бумажкой. То есть ребятам было западло найти другую чашку. Без злосчастного логотипа.
Теперь про сердито. Когда турецкий Серкан ругался с Эдой – часто хотелось прослезиться или посочувствовать, это было мило. Но это у них, у турков. У нас же всё по-настоящему! Родной Никита Волков, когда ругается с импортозамещенной Эдой, видимо, сублимирует всю свою ненависть к этому проекту. Ещё секунда – и он надает Эде по щам. Единственное чувство, которое у меня от этого возникает – СТРАХ.
Самое глупое: в этом проекте собрали парочку крутых актеров, которые вжились в образы и за которыми хочется наблюдать. Но только начинаешь втягиваться – очередной проеб со стороны команды возвращает тебя в печальную реальность. Где всё дёшево. И сердито.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
«Изображая танец Марио, он поднял кулак вверх и стал прыгать со словами: "Я дам тебе еще один шанс. Еще одну жизнь!"»
Я обожаю этого чувака.
Я обожаю этого чувака.
Forwarded from КАШИН
Telegram
Минобороны России
⚡️ 3 апреля 2024 года по настоятельной просьбе французской стороны состоялись телефонные переговоры Министра обороны Российской Федерации генерала армии Сергея Шойгу с министром обороны Французской Республики Себастьяном Лекорню.
Министр обороны Франции…
Министр обороны Франции…
По данным ФСБ РФ, голос в голове ебанувшегося жителя Мурманской области был завербован ВСУ Украины и направляется в данный момент за вознаграждением в Киев.
https://t.iss.one/bbbreaking/179271
https://t.iss.one/bbbreaking/179271
Telegram
Раньше всех. Ну почти.
Напавший на губернатора Мурманской области Чибиса сообщил правоохранителям, что совершить преступление ему сказал голос в голове — источник 112
Уважаемые специалисты по феминитивам, а расскажите, пожалуйста, чем людей не устраивает их классический формат: докторша, авторша, директриса, мастерица, парикмахерша и прочие. Зачем создавать конструкции а ля «врачея», «докторка», «директорка» и «мастерка» – если уже есть существующие языковые конструкции?
Вопрос искренний.
Вопрос искренний.