Владимир Маяковский: два зимних дня в Нижнем Новгороде

I

Нижний Новгород стал первым из списка городов СССР, которые объединила большая творческая командировка Владимира Маяковского; дальше будут Казань, Самара, Саратов, Пенза, Ташкент, Баку, Тифлис, Кутаиси и Батуми.

Удостоверение на чтение лекций по искусству и литературе поэту выдал лично нарком просвещения РСФСР Анатолий Луначарский: путь на города Союза открылся 11 января 1927 года.

Концертный администратор и устроитель литературных выступлений Павел Лавут предлагал переждать морозные дни и дождаться открытия навигации.

«Не люблю речных черепах, — отрезал Владимир Владимирович. — Это не прогулка, а работа с засученными рукавами».

Волжская эпопея начиналась на железной дороге.

II

Нижний Новгород встретил Маяковского и его спутника лютой стужей и режущим ветром. Лавут вспоминал:

«Нижний. Тридцатиградусный мороз. На розвальнях переезжаем реку (Оку). Маяковский ежится, цедит сквозь зубы:

— Не помню таких морозищей. Жаль, интересно было бы поближе разглядеть ярмарку».

Над городом расползалась холодная дымовая завеса.

III

Первое выступление.

Вечером публики в трехъярусном театре было мало — люди сидели в пальто. Сказался тридцатиградусный мороз, а добраться в центр города можно было только в промерзшем трамвае, который ходил с большими перерывами.

Непривычная обстановка.

Кстати, на обоих вечерах был 21-летний нижегородский поэт Михаил Шестериков. Позднее он вспоминал:

«Я был на обоих его вечерах в театре драмы. Помню, как Маяковский замечательно импровизировал, отвечая на вопросы слушателей. Один товарищ весьма тучного телосложения с ехидцей спросил Маяковского:

— А вы не обожглись, когда панибратски хлопали солнце по плечу?

Маяковский подошел к самой рампе, вгляделся в зал, отыскал глазами спрашивающего и под общий хохот зала ответил так:

— Вы, гражданин, часто сидите на кухне у примуса и обжигаетесь. Это примусное отношение к поэзии, гражданин!».

IV

Несколько часов до второго выступления Маяковский играет в бильярд.

За этим его застал 16-летний фоторепортер газеты «Молодая рать» Нисон Капелюш, получивший задание сфотографировать столичного гостя.

В углу рта Маяковский мял папиросу.

Номер поэта находился по соседству с бильярдной, но в комнате было темно. Снимок обеспечил случайный луч заходящего солнца: Маяковский посмотрел в объектив и услышал щелчок.

Вскоре поэт оказался в редакции газеты «Молодая рать», которая находилась на Большой Покровской улице в доме №7. Он много общался с молодыми прозаиками, поэтами и журналистами.

Слово теперь уже знакомому нам Шестерикову, который был и на встрече в редакции:

«Маяковский требовал от нас, чтобы мы не занимались литературщиной, подражанием кому бы то ни было. Когда один из читавших авторов обратился в стихах к любимой с вопросом: „Ты скажи кудрявому поэту, любишь иль не любишь ты его?“ — Маяковский, выслушав этот монолог, быстро подошел к парню и снял у него с головы фуражку».

Все присутствующие увидели наголо остриженную голову.

V

Настенный календарь в гостинице «Россия» открыт на 19-ом января. Вещи Маяковский и Лавут стали собирать рано утром.

Снова проехали по Рождественской улице — поезд ждал их на Казанском (Ромодановском) вокзале, железная дорога от которого связывала город со станцией Арзамас-1.

В Арзамасе Маяковскому предстояло провести 11 часов до ночной пересадки.

В бесплацкартном холодном вагоне они уложили чемоданы и уселись внизу. Маяковский разговорился с соседом. Тот оказался юристом.

Лавут вспоминал:

«Вы знаете, у нас вчера в Нижнем выступал Маяковский, — сказал им юрист. — Я очень хотел попасть, но, к сожалению, не смог вырваться: предотъездная суета. Владимир Владимирович ему в тон:

— Со мной такая же история. Я тоже хотел пойти на вечер, но заели командировочные дела».

Поэт разузнал у собеседника все, что его интересовало. Инкогнито сохранил надежно. Юристу не могло прийти в голову, что рядом с ним в этом бесплацкартном вагоне едет Маяковский.

После Нижнего была Казань.

Нам завещаны сокровища:
мастерство, любовь и мужество.
И на каждого с лихвой ещё —
одиночество и
дружество.


Как ни трудно, - не сворачивай
ты с пути родного, с нашего.
Мастерство бери — оттачивай.
И любовь прими — не снашивай.

Не продашь, не купишь новые
те сокровища суровые.

Но манят они, незримые.
И хранят они, хранимые.

Мастерство, любовь и мужество,
одиночество и дружество.

СЕГОДНЯ, 26 февраля - предвесенний день ОКЛИКАНИЕ ЗВЁЗД

В давние времена в этот день выходили днем на улицу и, если было ясно, вглядывались в небо. Если кто-то видел белые звезды, то знал, что это – души умерших родственников, которых нужно было позвать по имени, чтобы не прервалась связь поколений. На Руси и после принятия христианства сохранилась вера в то, что умершие предки всегда помогут своим потомкам, придут на выручку в трудную минуту…
Это русский крестьянский ритуал, имеющий глубокие корни. Кроме того,
становились на руно (шерсть) и пели, призывая звезду осветить "огнем неугасимым белояровых овец", умножить их приплод, "чтобы овец было больше, чем звезд на небе".
Вспоминалось и произносилось как можно больше имён. И представляли в те минуты наши предки корни и ветви своего родового Древа жизни во всей могучести.
Когда наши предки окликали по именам своих предков, они верили в силу родовой памяти, знали, что все их родные у Господа на виду и что можно испросить помощи у Спасителя для живущих на земле.
Наши предки окликали звёзды, окликали умерших родных и близких, глядя подолгу в небо. «От предвесенней выси глазам твоим прибудет чистого сияния и зоркости.»
...
Анна! Василий! Олег и Мария!
Степан и Егор! Михаил! Евдокия!
Звёзды любимые, звезды родные –
Анна, Мария! Олег, Евдокия!
Вас окликая, мы с вами едины, - мы не считаем года и годины, мы никогда вас не забываем, - вам и глаза, и сердца открываем – и вы нам
Пошлите
Божьего света зрити!

•••
Моя страна приехала ко мне
Не то чтобы на белом жеребце —
А на освободительной войне,
В грязи, с кровавой юшкой на лице.

Моя страна пришла ко мне нагой,
Отбросив лицемерия тряпьё.
Такой, какой я знал её — другой,
Способной побороться за своё.

Моя страна пришла ко мне. Я ждал:
Здесь похоронен дед мой, фронтовик,
Здесь мой народ из пепла восставал,
И сам я здесь из пламени возник.

Её ждало здесь каждое сельпо,
Больница, школа, рынок, райсовет.
Трамваи ждали в сумрачном депо
И у ДК крылатый бересклет.

Она пришла ко мне не погостить
Со свитой управляемых ракет —
Она сказала: здесь ты будешь жить,
Поскольку, обещаю, смерти нет.

И пусть казалось мне, надежды нет,
И пусть я сыт по горло был войной, —
Моя страна пришла ко мне, как свет.
И навсегда останется со мной.

ГЕРОЯМ СЛОВА

Морские камешки алфавита
В карман мне бросила Афродита.
Как светляки они замерцали
И стали русскими бубенцами.
 
Зачем поэту на свете тело?
Чтобы слова превратились в дело.
Язык бессмертный касался чтобы
И сводов неба, и сводов нёба.
 
Флажок на башне, а семя в пашне,
Когда ты любишь, и жить не страшно.
Пока гремели враги засовом,
Я за три моря сходил за словом.
 
Хранил за пазухой в полотенце,
Да гладил темечко у младенца.
Где больно, мазал слезами лука.
Не произнес до поры ни звука.
 
Чтоб слово весило, чтобы грело,
Чтобы до времени не сопрело,
Чтоб превратило голодных в сытых.
Ведь вой на вздохе, а это выдох. 
 
Враги смеются, да Бог не с ними.
Несу, как матери вечной имя.
Отдам без денег, вручу без игр.
В каком полку командиром Игорь?
 
Столкнулся сразу с одним толковым
В семидесятом мотострелковом.
Пока хрипели снаряды глухо,
Обнял и слово шепнул на ухо.
 
Потом в чаду отражали натиск,
Там был Матросов и Дима Артис.
И все в бою становились старше.
Там был Прилепин, Толстой и Гаршин.

В огне творилось большое дело,
А слово где-то в конце горело.
И состояли друзей фигуры
Из крови русской литературы.

И было сыро, темно и громко.
И у небес надломилась кромка.
А после боя друзья молчали, 
Но было Слово опять в начале.

* * *

Крещение водой, огнём, Донецком.
Течёт река прямёхонько из детства —
пологий берег, пиксельная рябь.
Мальчишки, словно на дворе макушка лета,
вбегают в воду без бронежилетов.
Почти такими, как их породила мать.

Такими, как Отец их всех задумал, —
арахис в сладкой мякоти лукума —
вбегают в воду, фыркают незло.
Я наблюдаю из окна за ними...
Я так хочу, чтоб из войны сухими,
как из воды, им выйти повезло.

Хохочут, растирают споро спины
из человеческой огнеупорной глины.
Натягивают термики с трудом
на влажные тела с гусиной кожей.
А я молюсь: "Наш милосердный Боже,
умой водой их, не крести огнём".

Вглядись в их лица без морщин и шрамов,
как будто кто-то изловчился в мрамор
луч коногонный к сердцу поместить.
О, этот чистый свет в солнцесплетенье...
Спасибо, Господи, за то, что на Крещение
позволил мне об этом говорить.

Анна Ревякина | Подписаться

Сегодня у моей дочки день рождения. Мой брат аниматор, я актриса озвучки, записалась у бывшего мужа. Как считаете, ей понравится?

* * *

Канатоходство — с ночи до утра.
Как будто бы под пятками струна,
и я иду, смешно раскинув руки,

тебе навстречу, через шаг дыша.
И держится на петельке душа,
уставшая от длительной разлуки,

окрепшая от чуткости любви.
Поджилочки трясутся, но шаги —
уверенны, пружинны, невесомы.

Держи меня, железная струна.
Смотри в меня, донецкая Луна,
как на тебя смотрели астрономы

столетие назад, когда ты в серебре
являлась на полнеба и в воде
колодезной студёной отражалась.

Беспечная и вечная Луна,
ответь мне, скоро ль кончится война?
Я знать хочу. Я не давлю на жалость...

Канатоходства речевой предел —
когда ты попадаешь под обстрел.
И всё, что было до, волнует мало.

Но Бог спасёт. Пошлёт кого-то к вам,
и ты не попадёшь ни в телеграм,
ни в репортаж по Первому каналу.

Прожить вот так — без чёрных новостей.
Я становлюсь тебе сестрей-сестрей-сестрей,
хожу над пропастью, беседую с Луною.

Она молчит в ответ, что тот немтырь,
и освещает серебром пустырь,
и множит-множит-множит паранойю...

Анна Ревякина | Подписаться

РАСПОЛАГА
От Калиниграда. И от Уренгоя
ну и примерно
до Аю-Дага -
наше родное, прифронтовое.
Тут — располага.

И не найдёшь ты какого-то штаба.
И не отыщешь конца ты и края.
Ходят везде Гайдуки и Арабы.
Смотрят повсюду седые Бабаи.

Если заглянет сюда кто нездешний -
Живности он поразится небедной,
Речи неспешной да силе сердешной,
ну и подчас, - дури злой,
заповедной.

Непредсказуемы наши соседи.
Вряд ли безропотно будем ютиться -
так непомерно огромны медведи,
хмуры лисицы,
и люты волчицы.

Плавают рыбы. Они осетровы.
Может, как символ. А может, - к обеду.
Если учесть, что они двухметровы, -
всяко, они приближают победу.

С краю — брусника да костяника,
ну а с другого — арбуз-померанец.
Меж белорусом, венгром, таджиком -
Иван-ветеран и
Иван-новобранец.

Чтоб мирные сёла огнём не хлестали, -
Идут по Донецку
ребята из «Стали».
Из стали не все — но идут же,
идут же!
по Вольному Полю,
по Судже,
по Судже.
И держат удар,
и наносят удары
под Яром Крутым,
и под Часовым Яром…

От Белого моря до красного флага
по синим озёрам — у нас — располага.
От Белого моря. До Черного моря.
От Белого моря. До красного флага.