Нам завещаны сокровища:
мастерство, любовь и мужество.
И на каждого с лихвой ещё —
одиночество и
дружество.


Как ни трудно, - не сворачивай
ты с пути родного, с нашего.
Мастерство бери — оттачивай.
И любовь прими — не снашивай.

Не продашь, не купишь новые
те сокровища суровые.

Но манят они, незримые.
И хранят они, хранимые.

Мастерство, любовь и мужество,
одиночество и дружество.

СЕГОДНЯ, 26 февраля - предвесенний день ОКЛИКАНИЕ ЗВЁЗД

В давние времена в этот день выходили днем на улицу и, если было ясно, вглядывались в небо. Если кто-то видел белые звезды, то знал, что это – души умерших родственников, которых нужно было позвать по имени, чтобы не прервалась связь поколений. На Руси и после принятия христианства сохранилась вера в то, что умершие предки всегда помогут своим потомкам, придут на выручку в трудную минуту…
Это русский крестьянский ритуал, имеющий глубокие корни. Кроме того,
становились на руно (шерсть) и пели, призывая звезду осветить "огнем неугасимым белояровых овец", умножить их приплод, "чтобы овец было больше, чем звезд на небе".
Вспоминалось и произносилось как можно больше имён. И представляли в те минуты наши предки корни и ветви своего родового Древа жизни во всей могучести.
Когда наши предки окликали по именам своих предков, они верили в силу родовой памяти, знали, что все их родные у Господа на виду и что можно испросить помощи у Спасителя для живущих на земле.
Наши предки окликали звёзды, окликали умерших родных и близких, глядя подолгу в небо. «От предвесенней выси глазам твоим прибудет чистого сияния и зоркости.»
...
Анна! Василий! Олег и Мария!
Степан и Егор! Михаил! Евдокия!
Звёзды любимые, звезды родные –
Анна, Мария! Олег, Евдокия!
Вас окликая, мы с вами едины, - мы не считаем года и годины, мы никогда вас не забываем, - вам и глаза, и сердца открываем – и вы нам
Пошлите
Божьего света зрити!

•••
Моя страна приехала ко мне
Не то чтобы на белом жеребце —
А на освободительной войне,
В грязи, с кровавой юшкой на лице.

Моя страна пришла ко мне нагой,
Отбросив лицемерия тряпьё.
Такой, какой я знал её — другой,
Способной побороться за своё.

Моя страна пришла ко мне. Я ждал:
Здесь похоронен дед мой, фронтовик,
Здесь мой народ из пепла восставал,
И сам я здесь из пламени возник.

Её ждало здесь каждое сельпо,
Больница, школа, рынок, райсовет.
Трамваи ждали в сумрачном депо
И у ДК крылатый бересклет.

Она пришла ко мне не погостить
Со свитой управляемых ракет —
Она сказала: здесь ты будешь жить,
Поскольку, обещаю, смерти нет.

И пусть казалось мне, надежды нет,
И пусть я сыт по горло был войной, —
Моя страна пришла ко мне, как свет.
И навсегда останется со мной.

ГЕРОЯМ СЛОВА

Морские камешки алфавита
В карман мне бросила Афродита.
Как светляки они замерцали
И стали русскими бубенцами.
 
Зачем поэту на свете тело?
Чтобы слова превратились в дело.
Язык бессмертный касался чтобы
И сводов неба, и сводов нёба.
 
Флажок на башне, а семя в пашне,
Когда ты любишь, и жить не страшно.
Пока гремели враги засовом,
Я за три моря сходил за словом.
 
Хранил за пазухой в полотенце,
Да гладил темечко у младенца.
Где больно, мазал слезами лука.
Не произнес до поры ни звука.
 
Чтоб слово весило, чтобы грело,
Чтобы до времени не сопрело,
Чтоб превратило голодных в сытых.
Ведь вой на вздохе, а это выдох. 
 
Враги смеются, да Бог не с ними.
Несу, как матери вечной имя.
Отдам без денег, вручу без игр.
В каком полку командиром Игорь?
 
Столкнулся сразу с одним толковым
В семидесятом мотострелковом.
Пока хрипели снаряды глухо,
Обнял и слово шепнул на ухо.
 
Потом в чаду отражали натиск,
Там был Матросов и Дима Артис.
И все в бою становились старше.
Там был Прилепин, Толстой и Гаршин.

В огне творилось большое дело,
А слово где-то в конце горело.
И состояли друзей фигуры
Из крови русской литературы.

И было сыро, темно и громко.
И у небес надломилась кромка.
А после боя друзья молчали, 
Но было Слово опять в начале.

* * *

Крещение водой, огнём, Донецком.
Течёт река прямёхонько из детства —
пологий берег, пиксельная рябь.
Мальчишки, словно на дворе макушка лета,
вбегают в воду без бронежилетов.
Почти такими, как их породила мать.

Такими, как Отец их всех задумал, —
арахис в сладкой мякоти лукума —
вбегают в воду, фыркают незло.
Я наблюдаю из окна за ними...
Я так хочу, чтоб из войны сухими,
как из воды, им выйти повезло.

Хохочут, растирают споро спины
из человеческой огнеупорной глины.
Натягивают термики с трудом
на влажные тела с гусиной кожей.
А я молюсь: "Наш милосердный Боже,
умой водой их, не крести огнём".

Вглядись в их лица без морщин и шрамов,
как будто кто-то изловчился в мрамор
луч коногонный к сердцу поместить.
О, этот чистый свет в солнцесплетенье...
Спасибо, Господи, за то, что на Крещение
позволил мне об этом говорить.

Анна Ревякина | Подписаться

Сегодня у моей дочки день рождения. Мой брат аниматор, я актриса озвучки, записалась у бывшего мужа. Как считаете, ей понравится?

* * *

Канатоходство — с ночи до утра.
Как будто бы под пятками струна,
и я иду, смешно раскинув руки,

тебе навстречу, через шаг дыша.
И держится на петельке душа,
уставшая от длительной разлуки,

окрепшая от чуткости любви.
Поджилочки трясутся, но шаги —
уверенны, пружинны, невесомы.

Держи меня, железная струна.
Смотри в меня, донецкая Луна,
как на тебя смотрели астрономы

столетие назад, когда ты в серебре
являлась на полнеба и в воде
колодезной студёной отражалась.

Беспечная и вечная Луна,
ответь мне, скоро ль кончится война?
Я знать хочу. Я не давлю на жалость...

Канатоходства речевой предел —
когда ты попадаешь под обстрел.
И всё, что было до, волнует мало.

Но Бог спасёт. Пошлёт кого-то к вам,
и ты не попадёшь ни в телеграм,
ни в репортаж по Первому каналу.

Прожить вот так — без чёрных новостей.
Я становлюсь тебе сестрей-сестрей-сестрей,
хожу над пропастью, беседую с Луною.

Она молчит в ответ, что тот немтырь,
и освещает серебром пустырь,
и множит-множит-множит паранойю...

Анна Ревякина | Подписаться

РАСПОЛАГА
От Калиниграда. И от Уренгоя
ну и примерно
до Аю-Дага -
наше родное, прифронтовое.
Тут — располага.

И не найдёшь ты какого-то штаба.
И не отыщешь конца ты и края.
Ходят везде Гайдуки и Арабы.
Смотрят повсюду седые Бабаи.

Если заглянет сюда кто нездешний -
Живности он поразится небедной,
Речи неспешной да силе сердешной,
ну и подчас, - дури злой,
заповедной.

Непредсказуемы наши соседи.
Вряд ли безропотно будем ютиться -
так непомерно огромны медведи,
хмуры лисицы,
и люты волчицы.

Плавают рыбы. Они осетровы.
Может, как символ. А может, - к обеду.
Если учесть, что они двухметровы, -
всяко, они приближают победу.

С краю — брусника да костяника,
ну а с другого — арбуз-померанец.
Меж белорусом, венгром, таджиком -
Иван-ветеран и
Иван-новобранец.

Чтоб мирные сёла огнём не хлестали, -
Идут по Донецку
ребята из «Стали».
Из стали не все — но идут же,
идут же!
по Вольному Полю,
по Судже,
по Судже.
И держат удар,
и наносят удары
под Яром Крутым,
и под Часовым Яром…

От Белого моря до красного флага
по синим озёрам — у нас — располага.
От Белого моря. До Черного моря.
От Белого моря. До красного флага.

ИРИНА ИВАНОВНА

…Только спустя полвека по-настоящему серьёзно задумалась над тем, как и почему она смогла воспитать десятки и сотни - сотни (!) ребят как добрых, мужественных и сильных людей?
Недавно было 60-летие учебного пространства, клуба, который она создала и руководит им.
Она, главная тайна, главный человек, - Ирина Ивановна Самохвалова - 1931-го года рождения. Ей девяносто четыре.
И когда она царственно входит в огромный праздничный зал — все её ученики — седые и юные, - встают, а когда она начинает говорить — все замолкают. И слушают.
В чём секрет?
… После седьмого класса приехала я в «Звёздочку», - наш местный Артек, лагерь пионерского актива, - и увидела там ребят с собаками. Целый отряд, приходивший на утреннюю линейку, в столовую и на спортивные соревнования.

Девочки в майках с собачьими головами ходили стайкой со своими пацанами, - платьев не носили, - только шорты или брюки, - в «Звездочке» их называли "амазонками", да и они сами себя так называли, - им нравилось.

«Один за всех и все за одного!» - дружно, четко, басовито, потому что мальчишек было у них больше - выдыхал свой девиз разновозрастный отряд КЮКа — клуба юных кинологов - на общелагерных линейках, и это не казалось пустым звуком.
Они были не очень похожи на пионерских активистов. Хотя были активны. И всегда побеждали на спортивных площадках: сказывалось военизированное многоборье, которым они занимались ежедневно на своём берегу Узолы.

Их руководительница — женщина с античной посадкой головы и тяжеловатой поступью - появлялась редко. Её ребята, её воспитанники будто бы не нуждались в пристальной опеке и присмотре. Подростки-кинологи загадочным образом поддерживали самодисциплину.
Но кодовое имя — Ирина Ивановна — звучало между ними постоянно, как камертон.
Каждый день они приходили и уходили через лес в свой, особый лагерь и выглядели серьёзнее и взрослее, чем пионеры и комсомольцы «Звездочки».
Вожатых у них, казалось, не было, или же они были растворены в общей массе, и не заметны.

Чтобы попасть на их территорию требовалось перейти лесную реку Узолу по узкому деревянному мостику. Очень узкому, в две доски, без перил, над речным потоком. Этот мостик сакрально разделял обитаемое пространство двух лагерей. Туда было нельзя. Чужим, посторонним на тот берег было нельзя: небезопасно.

Собаки у них были большие, в основном, немецкие овчарки, хотя встречались и другие, - доберманы, эрдели, чёрный терьер, московская сторожевая. Их держали в вольерах, выводили на поводках и в намордниках. И в строгих ошейниках. Но не всегда.

Что бросалось в глаза, кроме собак? - там, на том берегу - не было тихого часа! И купались в Узоле всегда без унизительного пересчета по головам и выхода по свистку, - свобода! Свобода от детских ограничений, лишнего формализма и утомительной опеки. Свобода была так очевидна и прекрасна! А дисциплина так органична, так естественна, что почти незаметна. У них было — так, как надо! (продолжение следует)