Их было четверо ― помогавших миру с первых его дней и почти до конца несших его на плечах: у кого широких, у кого хрупких, у кого призрачных, как дым. Великая Радость. Добрая Надежда. Непокоренный Дух. И Светлый Мир.

У Великой Радости был смех-весенний-гром, кожа-шоколад, а кудри, топорщившиеся густой шапкой, напоминали об одуванчиках, черных как вороново крыло. Родился он первым, одновременно с самим миром, а может, и прежде него, был силач и добряк, а любил больше музыку и игрушки: Сочинять из голосов птиц и стука капели, творить из льда и гибких ветвей, из золота и камня, из сахара и теста. Правда, на музыку и игрушки почти не оставалось времени. Ведь без Великой Радости не было самой жизни. Великая Радость постоянно был занят тем, что ободрял людей, все-таки люди ― существа, которые печалятся на каждом шагу. Но Великая Радость не судил их, даже за печали самые пустые, затем он и был призван Вечным Космосом. И хотя Вечный Космос всегда молчал, лишь ночами являя темное звездчатое лицо и улыбаясь лукавой лунной улыбкой, Великая Радость знал, что всё делает правильно. А когда он грустил и падал от усталости, то начинал петь, и голос его разносился над пустым океаном и маленькими людскими поселениями. Те отзывались кострами и огоньками в окнах.

Добрая Надежда родилась второй и сразу прекрасной: зеленоволосой и светлоликой, напоминая разом и о первом снеге после долгого плаксивого ноября, и о молодой траве, вырвавшейся из ледяных февральских объятий. Добрая Надежда была хрупка, но обманчиво: узкоплечая, тоненькая, но никто, даже Великая Радость с его руками великана, не мог вот так взвалить на себя, к примеру, целый корабль с пробоиной в боку и помочь ему добраться в гавань через шторм. А еще Добрая Надежда летала ― летала на крыльях то голубиных, то стрекозиных, в зависимости от своего настроения ― и зажигала маяки. Она и рассказала людям, что это ― маяк, зачем он нужен, ― и люди построили первые маяки сами. Великая Радость сразу полюбил Добрую Надежду ― с ее появлением ему и людям стало намного легче. Он теперь чаще пел и делал игрушки. Она зажигала светочи и указывала дорогу; любопытство раз за разом толкало ее к смертным существам. Люди никогда не видели ее, как не видели его, но верили в обоих. И жизнь их была проста, спокойна, полна тепла и ясности.

Непокоренный Дух появился, когда тепла и спокойствия людям стало мало, ясность сменилась неочевидностью, и они начали сражаться друг с другом, находя порой веские, а порой надуманные поводы. Несправедливость и голод, тоска и страсть, гордость и ужас ― что только не толкало их к этим сражениям, у которых не было еще страшного общего Имени, до Имени и Хозяйки его оставались годы и годы… Имени не было, но смирение ― что сражения с людьми надолго, так же надолго, как холода и недуги, ― пришло быстро, и снова Вечный Космос улыбнулся задумчивой лунной улыбкой. Он понял: раз так, должен был быть кто-то, кто заставит людей поднимать поникшие головы и вновь брать в окровавленные руки выбитое врагом оружие. Непокоренный Дух. Непокоренный Дух с его пламенем волос, торчащих, как сразу десяток петушиных гребней; Непокоренный Дух, чьи глаза были цвета стали и этому цвету неизменно верны ― в отличие от глаз Доброй Надежды и Великой Радости, менявших цвет по малейшей прихоти. Громкий, насмешливый, веселый,грубый Непокоренный Дух с его разительным даром вдыхать силы в упавших на колени и исцелять раны опрокинутых навзничь. Влюбленный Непокоренный Дух, ведь ему, чтобы делать свою непростую работу, так нужна была Надежда, тем более, Добрая…

#ТемныеВремена. To be continued

Сражения длились и множились. Порой ― разрушали столько всего и всех, что Великой Радости, Доброй Надежде и даже Непокоренному Духу становилось страшно, ведь остановить людей они не могли, а могли лишь смотреть, слабеть и возвращаться, когда снова понадобятся. Не так много места остается Радости, когда льется кровь. Не так просто пробиться сквозь крики и проклятья Надежде. Дух же… руки его и волосы пачкались в крови, а в груди клокотал гнев, когда зеленоволосая подруга-сестра отворачивала полный упрека и тревоги взор. «Все мы здесь для разного», ― говорил он ей в оправдание, но неизменно слышал одно: «А кто же для главного?». Главного не было. Никто не знал, что главное, есть ли, будет ли, к лучшему идет мир или к худшему. Непокоренный Дух более всего боялся услышать однажды от друга-брата и подруги-сестры что-нибудь вроде «Лучше бы тебя не было, они бы не сражались». Но старшие помнили: люди сражались прежде, чем родился Непокоренный Дух. Сражались кровавее, и победы были несправедливее, и самые дурные замыслы и помыслы торжествовало чаще. Великая Радость и Добрая Надежда молча обнимали окровавленного друга-брата, шептали: «Спасибо тебе за все» и ждали. Ждали мира для мира.

Мир пришел и был Светлым ― то призрачно легкий, то столь же плотный и крепкий, сколь Великая Радость, Добрая Надежда и Непокоренный дух. У Светлого мира были золотые волосы и золотые же глаза, тонкая чуть просвечивающая кожа и жилистое тело, цепкие пальцы и тихий голос. Засыпая, он неизменно чуть взлетал над постелью; смеясь, ― тоже отрывался от земли. Летал он стремительнее Доброй Надежды, и нередко ему достаточно было самыми кончиками ногтей коснуться сражающихся, чтобы они опустили оружие. Нередко, но не всегда. Чаще ему приходилось долго глядеть на них, долго шептать их и раз за разом камнем падать в самую гущу боли и смерти. Только, в отличие от Непокоренного Духа, он никогда не пачкался, кровь отчего-то не приставала ни к его одежде, ни к плоти.

Когда Светлый Мир прекратил затянувшиеся людские сражения, воспрянувший Великая Радость ― помня о роли старшего брата-друга и впервые не вполне понимая, как ее исполнять, спросил: «Что же ты будешь делать теперь, когда они притихли?». Какое-то время Светлый Мир молчал ― он вообще не то чтобы был разговорчив, Великая Радость сразу это заметил. Наконец глаза его отозвались: «Думаешь, это надолго?», губы же произнесли иное, ожив от легкой улыбки: «Дело для меня обязательно найдется. И не одно. Мир нужен не только после сражений, мир нужен каждый день». И вот, с наступлением ночи, Светлый Мир взмыл в небо и помчался, стремительный и призрачный, к людским домам. Великая Радость, донельзя заинтригованный, устремился тайком за ним и увидел: младший друг-брат и правда нашел хорошее занятие. Влетая в дом за домом, в окно за окном, он склонялся над постелями детей и взрослых и шептал, шептал, как там, в кровавом огне боя. Но шептал ласковее и напевнее, а иногда не шептал, лишь водил пальцами над спящими, и от сомкнутых людских век взлетали в воздух яркие призрачные картинки ― славные сны. О мире. О радости. О надежде. И о не покоряющемся невзгодам духе. Великая Радость посмотрел на это еще какое-то время и ощутил, к собственной немалой растерянности… ее. Радость. То, из чего был соткан. Ничего не сказав, он растворился в темноте, чтобы петь и делать игрушки, сегодня ― из скучающих на берегу моря раковин.

Прежде люди не видели снов. А теперь оказалось, во сне можно многое им сказать. И важным оказалось, чтобы во сне на мир снисходил он. Мир.

#ТемныеВремена Доброй ночи, любимые🖤 Продолжение следует.