Влюбляться на войне – великая блажь.

Троффеа вышла на улицу и стала танцевать. Она не плясала так никогда прежде – неудержимо, неистово, как будто в последний раз. И не могла остановиться. Она двигалась в такт, вскидывая руки, отбивая ритм по мощеной мостовой.

Вот только никто, кроме нее, ни один житель города не слышал мелодии, что управляла ею. Кто-то глядел на простоволосую женщину с осуждением, кто-то смеялся, кто-то осенял себя крестным знамением и отводил взгляд от одержимой.

А она все плясала. И не могла остановиться.

И вот кто-то не осудил ее, не посмеялся, не провозгласил грешницей. Этот человек на виду у зевак встал рядом, повел рукой, присоединяясь к нескончаемому танцу. Так их стало двое.

День будет сменяться ночью, а Троффеа, стерев ноги до кровавых мозолей, путая явь и сон, будет танцевать, танцевать, танцевать… Даже когда тот, кто присоединился к ней первым, падет на мостовую, присыпанную снегом. Троффеа переступит через тело, внезапно лишившееся всякого дыхания, и станет плясать дальше. Ведь теперь вместе с ней теперь танцевал и смеялся весь город. Старые и молодые, оставляя кровавые следы на снегу, падая в изнеможении, чувствуя дыхание смерти, пышущее жаром в лицо, они не могли прекратить этот проклятый танец.

Роллэн заставил себя не дрогнуть, когда она бесцеремонно, но с осторожностью принялась вытирать его волосы. Он прикрыл веки, опасаясь утонуть в робкой зелени ее глаз, изучающих его в явной попытке понять, в кого он был обращен своим поступком.

– Ты все-таки сделал это, – наконец произнесла Верена, очевидно осознав, что он остался прежним.

Ее рука вдруг легла на грудь Роллэна, туда, где билось сердце. Она словно решила проверить, не вытряхнул ли он его по пути. Он успел почувствовать тепло ее ладони сквозь мокрую рубаху, прежде чем она одернула ее, словно ошпарившись.

Ага-ага... Да-а-а... Кхе-кхе... Бегу и волосы назад!

— Го бить врагов?
— Го.

– Слишком святой, чтобы назвать себя потомком Пророка? Даже облачившись в доспех, ты не избавился от сутаны, – Аэрин впервые показала ему свой злой оскал.

От сказанных слов Ивэну в миг стало дурно.

– Послушай… – Аэрин, неожиданно смягчившись, хотела положить руку на его плечо, протянуть ее через разделяющий их стол. – Прости, я…

Но Ивэн отступил, не позволив ей коснуться себя.

– Я… не… святой… – отчеканил он хлестко, отступая к дверям, и ринулся прочь, не давая ей и шанса оправдаться.

Если она не делала этого прежде, ни к чему было и теперь.