Суини уходит с вечеринки. Он в восторге от того, что полковник Тиббетс выбрал его для второго полета: «Это был высший знак признания от человека, которым я восхищался».

Он сообщает новости экипажу самолета «Великий артист». Ни у кого нет сомнений в успешном выполнении задания.

Над Хиросимой заходит солнце, но это не приносит облегчения людям, получившим тяжелые ожоги.

Историк Ричард Роудс приводит воспоминания 14-летнего мальчика (имя неизвестно):

«Я слышал множество голосов, которые кричали, стонали и просили воды. Кто-то крикнул: „Черт возьми! Война мучает столько ни в чем не повинных людей!“ Другой говорил: „Мне больно! Дайте воды!“ Этот человек так обгорел, что мы не понимали, мужчина это или женщина. Небо было красным от пламени. Казалось, что горят сами небеса»

Руководитель Манхэттенскго проекта Лесли Гровс прибывает в Пентагон к начальнику штаба армии США Джорджу Маршаллу. На встрече присутствует командующий ВВС США Генри Арнольд.

Маршалл звонит военному министру Генри Стимсону. Тот передает поздравления участникам операции.

Генерал Маршалл говорит, что не следует проявлять слишком много восторга по поводу успеха операции: он стоил жизни многим тысячам японцев.

— Эти жертвы трогают меня меньше, чем судьба американских солдат — участников печально известного Батаанского марша смерти, — отвечает Гровс.

Генералы расходятся. Гровс выходит в коридор вместе командующим ВВС США Генри Арнольдом. Тот хлопает Гровса по плечу:

— Я рад, что вы так сказали. Я полностью с вами согласен.

«То же самое (я был уверен в этом) чувствовал любой кадровый военный, в особенности занимающий ответственный пост. Мы все, включая и [военного министра Генри] Стимсона, были убеждены, что наша задача — достижение победы в войне силой атомного оружия — близка к завершению», — напишет генерал Гровс.

Гровс приступает к подготовке заявления президента США.

«Это было необходимо сделать срочно. Японцы имели обыкновение сообщать о результатах американских налетов. Для достижения наибольшего эффекта было желательно, чтобы сообщение исходило от Вашингтона», — объясняет он.

Перед тем как вложить в уста президента заявление о полном уничтожении Хиросимы, Гровс удостоверяется у начальника тихоокеанского штаба ВВС Кертиса Лемея, что это действительно так.

Гровс: Крайне важно немедленно выпустить официальное заявление. Имеется какое-либо подтверждение сведений, поступивших от самолета и упомянутых в сообщении Фарелла?

Лемей: Единственным подтверждением сообщений экипажей являются фотографии, сделанные камерой типа К-20 из кабины хвостовой пушки самолета-доставщика. Область над целью диаметром пять километров закрыта серой пылью, напоминающей дым. Слой пыли повышается в центре, смыкаясь с грибовидным облаком белого дыма, имеющим высоту порядка 9 тысяч метров. Эта фотография, снятая приблизительно через три минуты после взрыва, показывает, что вся цель закрыта дымом и что столб белого дыма поднимается до высоты около 10 тысяч метров, а менее плотный дым — до высоты 13 тысяч метров. Истребитель типа Ф-13, прибывший через четыре часа, сообщил, что дым еще не рассеялся. Им произведена перспективная съемка, однако из нее мы едва ли узнаем о каких-либо деталях. Результаты обработки фотографий мы получим через два часа.

Гровс: Запросите Фарелла через свою линию связи, возражает ли он против немедленного оповещения населения США?

Лемей: Генерал Фарелл не видит оснований, мешающих ознакомить американский народ с информацией о взрыве над Хиросимой как можно скорее, и даже рекомендует так поступить.

Гровс: Передайте мои поздравления и признательность всем сотрудникам и вашим подчиненным. Вам лично шлю самую горячую благодарность.

Гровс более не видит оснований задерживать выпуск заявления президента США Гарри Трумэна.

Сведений с Тиниана достаточно, чтобы объявить, что Хиросима полностью разрушена.

Президент США Гарри Трумэн записывает своё радиообращение к нации прямо на борту крейсера «Августа», на котором он возвращается из Европы:

— Некоторое время назад американский самолет сбросил одну бомбу на Хиросиму и подавил оборонный потенциал врага. Мощность этой бомбы превышает 20 000 тонн в тротиловом эквиваленте. Японцы начали войну с воздуха в Перл-Харборе — и мы им отплатили многократно.

И это ещё не конец. С помощью этой бомбы мы добились новых, революционных разрушений, чтобы укрепить растущую мощь наших вооруженных сил. Эти бомбы сейчас находятся в производстве, и разрабатывается еще более мощное оружие.

Это атомная бомба. Это использование основной энергии Вселенной. То, из чего солнце черпает эту энергию, было использовано против тех, кто принес войну на Дальний Восток.

Трумэн грозит Японии продолжением атомных бомбардировок:

— Теперь мы готовы еще быстрее полностью разрушить каждое предприятие, которое есть у японцев в любом городе. Мы уничтожим их доки, их фабрики и их коммуникации. Не допускайте никаких сомнений — мы полностью уничтожим способность Японии вести войну.

Именно для того, чтобы спасти японский народ от полного уничтожения, 26 июля в Потсдаме был предъявлен ультиматум. Лидеры Японии сразу же отвергли его. Если они сейчас не примут наши условия, пусть ждут разрушительного дождя с воздуха, подобного которому никогда не видели на этой земле. За этой воздушной атакой последуют морские и сухопутные силы в таком количестве и мощи, каких они еще не видели, и с боевым мастерством, о котором они уже хорошо знают.

Трумэн называет атомную бомбардировку Хиросимы «величайшим достижением науки в истории»:

— Мы потратили два миллиарда долларов на самую масштабную научную авантюру в истории — и выиграли. Но главным чудом является не величина этого предприятия, его секретность или стоимость, а достижения научных умов в объединении бесконечно сложных знаний, которыми обладают многие люди в различных областях науки, в единый работоспособный план. То, что было сделано, является величайшим достижением организованной науки в истории.

О том, как обращение президента Трумэна передали по радио, вспоминает участник Манхэттенского проекта, физик-ядерщик Отто Фриш.

…Кто-то открыл мою дверь и крикнул: «Хиросима уничтожена!»; считалось, что убито около ста тысяч человек. Я до сих пор помню ту тревогу, даже тошноту, которую я почувствовал, когда увидел, как многие из моих друзей спешат к телефонам заказывать столики в гостинице «Ла Фонда» в Санта-Фе, чтобы отпраздновать это событие. Разумеется, они радовались успеху своей работы, но празднование мгновенной смерти ста тысяч человек, даже если это были «враги», казалось делом довольно-таки недобрым.

Цутому Ямагути проводит ночь в бомбоубежище вместе с коллегами. Здесь лежит много раненых, но ещё больше погибших. Обугленные, но еще живые люди издают стоны, но помочь им уже нельзя.

Ни у кого нет ни малейшего понятия, что именно произошло с Хиросимой.

В английской усадьбе Фарм-Холл, где содержатся пленные немецкие ученые, майор Том Риттнер сообщает нобелевскому лауреату Отто Гану о ядерном ударе по Хиросиме. Новость потрясает ученого до глубины души. Именно его открытие расщепления урана проложило путь к созданию атомного оружия. Ган чувствует ответственность за смерть многих тысяч людей.

Пленный нобелевский лауреат Отто Ган признаётся старшему офицеру усадьбы Тому Риттнеру, что его преследует мысль о самоубийстве с того самого момента, как он впервые осознал разрушительные возможности своего открытия. Теперь же он и вовсе считает себя одним из главных виновников произошедшего.

Только приняв изрядную дозу алкоголя, ученый немного успокаивается и спускается к ужину.

Десять немецких учёных, вывезенных американцами из оккупированной Германии, собираются за ужином в усадьбе Фарм-холл. Особняк оборудован прослушивающими устройствами.

Офицер Том Риттнер сообщает всем ученым, что США объявили о взрыве атомной бомбы в Японии.

Большинство пленных немецких ученых встречает новость о применении атомного оружия с недоверием. Между ними разгорается спор, который оказывается записан прослушивающими устройствами.

Ведущий теоретик немецкого ядерного проекта Вернер Гейзенберг: Я не верю ни единому слову. Они, должно быть, потратили все свои 500 миллионов фунтов на разделение изотопов — вот тогда это возможно.

Нобелевский лауреат Отто Ган: Я не думал, что это будет возможно в ближайшие 20 лет.

Директор по физическим исследованиям Института кайзера Вильгельма Курт Дибнер: Мы всегда думали, что для создания одной бомбы нам понадобится два года.

Ган: Если им действительно удалось сделать эту штуку, сохранение этого факта в секрете делает им честь.

Глава исследовательского отдела Института кайзера Вильгельма Карл Вирц: Я рад, что у нас (у Германии — прим.) ее не оказалось.

Физик Карл фон Вайцзеккер: Это ужасно, что американцы сделали ее. Я думаю, это сумасшествие с их стороны.

Гейзенберг: Можно с равным успехом сказать и по-другому: это быстрейший способ закончить войну.

Ган: Только это меня и утешает.

Измученный доктор Теруфуми Сасаки по-прежнему ходит по зловонным коридорам переполненного госпиталя Красного Креста. На каждом шагу ему приходится перевязывать самые страшные раны за всю его практику. Работать приходится при свете свечей и пожаров, разгорающихся за окнами.

Пациенты госпиталя Красного Креста умирают сотнями. Выносить их трупы некому.

Кто-то из больничного персонала пытается подкормить раненых, раздавая печенье и рисовые шарики. Но мертвецкий запах так силен, что мало кто испытывает чувство голода.

Наконец, после 19 часов непрерывной работы доктор Сасаки не в состоянии больше перевязать ни одной раны.

Он берет соломенную циновку и выходит во двор, где лежат тысячи живых пациентов и сотни мертвых. За углом больницы Сасаки с трудом находит укромное место, чтобы хоть немного поспать.

— Доктор! Помогите нам! Как вы можете спать?!

Теруфуми Сасаки просыпается и видит, что окружен плачущими пациентами. Он встаёт и возвращается к работе. Поспать доктору удалось лишь один час.