​​Шалом хаверим!

В преддверии (очередных) выборов мы замутили новый выпуск «Че там у евреев?». В этот раз приглашенной звездой стала у нас в студии Саша Аппельберг, автор канала @minarety. Меньшие чем за 2 часа мы успели: 

⁃ Предположить о причинах влияния политики на закрытие неба 
⁃ Разыскать еврейского Волдеморта
⁃ Обсудить плюсы/минусы всех лидирующих партий на выборах 
⁃ Выяснить что у новых репатриантов существуют «требования новых репатриантов» и одним из пунктов требований является «отправка Биби на Луну» и т.д.

Узнать обо всем этом можно по этой ссылке: https://www.youtube.com/watch?v=U5Q1zeNLvDA&t=6408s

В то время, как израильтяне идут на избирательные участки, а палестинские жители Западного берега готовятся к собственным, первым за 15 лет, выборам в мае, многие западные СМИ сравнивают электоральные процессы, проходящие в непосредственной близости друг от друга. 

Салем Бараме, исполнительный директор Палестинского института общественной дипломатии, призывает не относиться к этому, как к «совместному упражнению в области демократии», так как на самом деле это «окно в реальность двухуровневой системы, которая лишает палестинцев основных свобод и прав, которые многие во всем мире считают само собой разумеющимися».

«Вашингтон пост» указывает на горькую иронию того, что бюллетени для израильских выборов печатались в поселении Карней-Шомрон палестинскими рабочими, которые сами не могут принять участие в этих выборах.

Более того, хотя Биньямин Нетаниягу в этом электоральном цикле цинично обратился к арабским гражданам Израиля – несмотря на то, что ранее постоянно демонизировали их, – наиболее вероятный путь Нетаниягу к власти приведет к формированию его самого правого правительства на сегодняшний день, которое будет включать поддержку маргинальных радикалов-каханистов. 

Нетаньяху или другой лидер правого крыла может еще исполнить желание многих жителей поселений и формально аннексировать куски территории на Западном берегу. Хотя этот шаг возмутил бы политическую элиту в других странах Ближнего Востока и даже некоторых законодателей в Вашингтоне, он мало что изменит для простых палестинцев, давно привыкших к тому, что их права подчиняются военной оккупации Израиля.

Мало что изменят для них и выборы. Как пишет «Нью-Йорк таймс», более 93 процентов палестинцев, у которых есть такое право, уже зарегистрировались для голосования, что, по мнению аналитиков, свидетельствует о первоначальном энтузиазме по поводу этого процесса. Однако, по наблюдениям авторов статьи, за первоначальным энтузиазмом растет скептицизм относительно того, приведут ли выборы к значимым изменениям.

Мой текст для «Деталей».

​​RESSENTIMENT

Немного каналов вещает нам о странах Третьего мира с упором на Ближний Восток, а про Израиль так и вообще сложно найти что либо без излишней слащавой заангажированности. Если вам интересны эти темы, а также любопытны факты из мира богатых и бедных, о трущобах и дворцах, об истории нового времени лысых злых обезьян, то вам на этот канал. Тем более, там иногда бывают и инсайды с Ближнего Востока.

В Foreign Affairs хорошее объяснение, почему Иран, несмотря на все санкции, до сих пор более-менее на плаву.

Когда США в одностороннем порядке вышли из ядерного соглашения с Ираном и применили стратегию «максимального давления», расчет был на то, что и без того ослабленная иранская экономика рухнет, и лидеры Исламской республики будут вынуждены заключить новую сделку, куда менее для них выгодную.

Многие из прогнозов относительно иранской экономики сбылись, но таким образом, который дорого обошелся иранскому обществу и очень мало помог США. Санкции привели к обесцениванию валюты Ирана, инфляции и экономическому спаду, но не к коллапсу. Рост недовольства привел к протестам, но с помощью жестких репрессий его удалось подавить, и лидеры Ирана отнюдь не смягчили свои позиции в отношении ядерного соглашения.

Как ни странно, и жители Ирана своего мнения о ядерной сделке не поменяли. Согласно недавнему опросу общественного мнения, «иранцы категорически против переговоров с администрацией Байдена до того, как Соединенные Штаты вернутся к полному соблюдению [ядерной сделки]».

Умеренный президент Рухани был избран и в 2013, так и в 2017 году на волне его обещаний отменить санкции и восстановить отношения с Западом. Рухани очень хочет воспользоваться намерением Байдена вернуться к ядерной сделке, потому что он считает, что путь Ирана к экономическому процветанию лежит через глобальную интеграцию. Он стремится заключить сделку до того, как в июне будет избран новый, скорее всего, консервативный президент.

Однако против выступают консерваторы. Некоторым в этом лагере никогда не нравилась ядерная сделка, и они были бы счастливы, если бы она окончательно провалилась. Другие просто борются за положение и хотят быть теми, кто сядет за стол переговоров с США. А третья группа, в том числе аятолла Али Хаменеи, ценят передовые технологии и глобальную интеграцию, но стремятся доказать, что Иран может достичь этих целей без переориентации на Запад.

Консерваторы, поддерживающие верховного лидера, полны решимости доказать Западу и своим внутренним соперникам, что Иран будет продолжать бросать вызов гегемонии США в регионе, невзирая на санкции и максимальное давление. Во всяком случае, утверждает эта группа, санкции помогли Ирану снизить его зависимость от нефти и от Запада. Это «экономика сопротивления» – концепция, которую верховный лидер впервые сформулировал в 2014 году.

Нефтяной сектор, действительно, пострадал больше всего. Три десятилетия назад на нефть приходилось более 50 процентов ВВП Ирана; в прошлом году эта доля снизилась до 15 процентов. Всем остальным секторам удалось сохранить стабильный уровень производства и занятости в условиях санкций. Производство даже улучшилось: санкции Трампа привели к колоссальной девальвации валюты, что сделало импорт менее доступным. Внутреннее производство заполнило пробелы, увеличив производство, занятость и внутренние продажи. Если бы санкции не помешали иранским фирмам экспортировать свою продукцию, производство было бы еще лучше. 

Для сторонников этого видения санкции – это не просто источник краткосрочных страданий, но и возможный катализатор более устойчивого будущего.

Однако устойчевое будущее – слабое утешение, если прямо сейчас у тебя нет денег. Если 40 лет назад иранцы готовы были затянуть пояса потуже, чтобы пережить сложные постреволюционные времена, сегодня они выходят на улицы. Чтобы выполнить социальный договор с собственными гражданами, Ирану потребуется примирить свои политические амбиции региональной державы с экономической целью обеспечения роста.

И потому, Ирану все-таки нужна ядерная сделка. А значит, переговоры вполне могут продолжиться даже после выборов, которые ознаменуют уход правительства Рухани.

А вот и визуализация результатов выборов в Израиле на этот час

Чему нас учит история с застрявшим в Суэцком канале контейнеровозом Ever Given? Помимо критики оголтелого капитализма и глобализации (что, конечно, очень интересно – но оставим для какого-то другого блога) – тому, что доверять управление такой важной водной артерией авторитарным лидерам может стоить очень дорого. Об этом пишет главред Middle East Eye Дэвид Херст.

«Некомпетентность диктатуры Сиси – это не только проблема международного сообщества в вопросах прав человека и верховенства закона. Некомпетентность Сиси угрожает крупному международному водному пути», – утверждает он.

Когда Суэцкий канал был заблокирован 400-метровым контейнеровозом, застрявшим во время пыльной бури, воцарилась тишина. В течение 26 часов не было ни слова ни о закрытом канале, ни о судах, выходящих из Средиземного и Красного морей, ни о самом Ever Given. СМИ молчали. Только спустя сутки появилось первое официальное заявление, в котором отмечалось, что попытки «вновь открыть канал» продолжаются. Управление Суэцкого канала преуменьшало серьезность ситуации и даже разрешило конвою судов 24 марта войти с северной оконечности Порт-Саида, усугубив пробку.

Правда скрывалась даже от международных грузоотправителей. Судоходная компания Gulf Agency Egypt процитировала управление Суэцкого канала, заявившее, что контейнеровоз, застрявший в канале более суток назад, был частично спущен с мели и стоял у берега, и что движение вскоре возобновится. Только спустя два дня после начала хаоса власти официально объявили о приостановке навигации.

«Сейчас обычное дело слышать, что Египет – государство-неудачник, государство, которое подводит своих граждан, государство с истощенными ресурсами, ослабленной экономикой, разграбленной египетской армией, с растущим уровнем бедности, от которого страдают десятки миллионов людей», – пишет Херст.

«Однако международное сообщество еще не осознало тот факт, что Сиси представляет опасность не только для его народа и его страны, но также для международной торговли и стабильности. Возможно, большой корабль, застрявший посреди канала, поможет в этом осознании».

Я уже как-то писала по другому поводу, что проблемы и даже катастрофы могут случится где угодно; см. недавнюю историю с разлитой нефтью у берегов Израиля. Вопрос в том, что происходит после этого: насколько оперативно и честно власти разрешают кризис и берут на себя ответственность. В этом смысле ас-Сиси, конечно, провалился.

Китай все глубже залезает на Ближний Восток, и если раньше он ограничивался покупкой энергоносителей и некоторыми инвестициями, то сейчас Пекин, похоже, намерен способствовать региональному урегулированию и примирить непримиримых врагов. 

Накануне ближневосточного тура министра иностранных дел КНР Ванга И (он посетил Саудовскую Аравию, ОАЭ, Иран, Турцию, Бахрейн и Оман) его ведомство заявило, что цель состоит в том, чтобы «стимулировать высококачественное сотрудничество» по пекинской инициативе «Один пояс, один путь», «обсудить беспроигрышное сотрудничество», и «поделиться мудростью Китая в поддержании мира на Ближнем Востоке».

В Иране Ванг И и министр иностранных Джавад Зариф договорились о  масштабном стратегическом соглашении между двумя странами, включающем в себя обязательство Китая инвестировать 400 миллиардов долларов в Иран в течение 25 лет в обмен на стабильные поставки нефти (соглашение было подписано 27 марта). Это должно поддержать иранскую экономику и ослабить эффект американских санкций; однако детали соглашения пока не разглашаются. 

Во время визита в Эр-Риад Ванг И выступил с предложением из пяти пунктов, которое включает в себя помощь в разрешении постоянных споров в регионе, в том числе по поводу ядерной программы Ирана. Желая создать новые рамки безопасности для региона, он также призвал к проведению многостороннего диалога, в ходе которого предлагается обсудить угрозу безопасности нефтяных объектов и морских путей в Персидском заливе.

Китай даже готов принять у себя прямые переговоры между израильтянами и палестинцами, намекая, что американское доминирование в регионе препятствует миру и развитию.

Начинание прекрасное, но, как и другие инициативы, ставящие своей целью развитие кооперации на Ближнем Востоке, китайские усилия могут оказаться напрасны.  

Во-первых, не очень понятно, как Китай собирается маневрировать между Ираном и странами Персидского залива, чьи интересы даже по текущим вопросам, порой, диаметрально противоположны. 

Например, Китай хотел бы, чтобы Иран вернулся к ядерной сделке 2015 года и вышел из-под санкций США. Снятие ограничений в отношении Тегерана устраивает Китай, поскольку это стало основным препятствием в двусторонней торговле, и даже реализация только что подписанного договора о сотрудничестве может оказаться под угрозой.

Однако такие государства, как Саудовская Аравия и ОАЭ, наверняка будут возражать против возобновления ядерной сделки – снятие санкций с Ирана не отвечает даже их бизнес-интересам, поскольку после изоляции Ирана они получили значительную долю нефтяного рынка.

Тем временем Пекин планирует заключить соглашение о свободной торговле с арабскими странами – предполагается, что оно позволит странам, входящим в Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива, открыться для экономических сообществ, в которых участвует Китай, и предоставит им преференциальный торговый статус.

Пока неизвестны подробности китайско-иранской сделки, кажется, что Иран и арабские государства имеют одинаковый уровень стратегических связей с Китаем. Пока Пекину удается балансировать между Тегераном и арабскими странами, но в какой-то момент обязательно будут опубликованы более подробные сведения, и какой-то из сторон они могут не понравиться.

Если это произойдет, это усилит региональное соперничество.

Между тем, не все в Иране в восторге от нового соглашения с Китаем. Критики говорят, что переговорам не хватало прозрачности, и называют сделку распродажей ресурсов Ирана. Это накладывается на традиционно подозрительное отношение иранцев к любым вмешательствам со стороны. 

Сторонники сделки, в свою очередь, заявляют, что Иран должен проявить прагматичность и признать растущее экономическое положение Китая.

«Нью-Йорк таймс» приводит слова экономического аналитика, который до недавнего времени был членом Торговой палаты Ирана: «Слишком долго в наших стратегических альянсах мы клали все яйца в корзину Запада, и это не дало результатов. Теперь, если мы изменим политику и посмотрим на Восток, будет не так уж и плохо».

США возвращаются в ядерную сделку с Ираном. Это, судя по всему, было решено на тайных переговорах в Германии в понедельник, обсуждалось сегодня во время онлайн-встречи представителей стран-участниц СВПД и будет финализировано во вторник на встрече в Вене, где будут присутствовать переговорщики из США, Ирана и других сторон соглашения. Об этом заявил сегодня Евросоюз.

Судя по всему, это означает частичное и постепенное снятие санкций.

Хорошо это или плохо? Смотря для кого.

Если вы предпочитаете, чтобы у Ирана не было ядерного оружия (это, в принципе, в интересах большей части населения планеты) — то возобновление переговоров по ядерной сделке, несомненно, хорошая новость.

Если для вас главное — слабый экономически и изолированный Иран, пусть и с атомной бомбой, то для вас эта новость плохая. Но тогда, скорее всего, вас зовут Дональд Трамп или Биньямин Нетаньяху — и вы проиграли.

США готовы ֹ«предпринять шаги, необходимые для возврата к соблюдению СВПД (ядерной сделки), в том числе путем отмены санкций, несовместимых с СВПД», – сказал пресс-секретарь госдепартамента США Нед Прайс.

В рамках «венского процесса» сформированы две рабочие группы: одна работает над снятием или облегчением санкций, вторая – над возвращением Ирана к ограничениям, наложенным на него оригинальным соглашением. При этом напрямую представители Ирана и США не общаются – только через посредников. Российский представитель в международных организациях в Вене Михаил Ульянов, который также участвует в переговорах, говорит, что результаты по восстановлению сделки могут появиться уже к лету.

Но даже если стороны сумеют договориться, верификация займет некоторое время, учитывая технические сложности и отсутствие доверия с обеих сторон.

Например, компании, которые хотят вести дела с Ираном и которые сильно пострадали, когда Трамп вновь ввел санкции, захотят быть уверены, что новая администрация не поступит так же. Иран захочет увидеть экономические выгоды, а не только их обещания, а Соединенные Штаты захотят, чтобы Международное агентство по атомной энергии гарантировало, что Иран вернулся к соблюдению ограничений и не обманывает. 

Между тем, Индия уже готовится закупать иранскую нефть – как только санкции отменят.

Ну и раз уж об этом зашла речь, интересно посмотреть, что такое санкции как инструмент давления, когда они работают и когда – нет, и насколько эффективны они будут в будущем.

Еще сорок-пятьдесят лет назад санкции США накладывались только на граждан или компании США – то есть государство запрещало людям или организациям, подпадающим под его юрисдикцию, вести дела или как-либо взаимодействовать с нежелательной стороной. Однако затем появились так называемые «вторичные» санкции, то есть фактический запрет третьим странам вести торговлю или бизнес с тем или иным государством. Интересно, что первой такие санкции попыталась ввести Лига Арабских стран – в 1973 году она применила нефтяное эмбарго, перестав продавать нефть государствам, поддерживающим Израиль. США это не понравилось: они небезосновательно расценили это как попытку навязать им внешнюю политику. Однако двумя десятилетиями позднее уже США попытались навязать своим европейским партнерам санкции против Кубы. Несмотря на то, что Куба для европейских стран представляла минимальный интерес, пойти на поводу у США Европа не захотела.

То ли США осознали свои ошибки и в следующий раз координировали свои действия со странами-партнерами, вместо того чтобы ставить их перед фактом, то от роль сыграло то, что отношение к Ирану и ядерному оружию в его руках у всех было примерно одинаковым – негативным, но первые санкции против Ирана Европа поддержала. И они оказались удачными: Иран был вынужден сесть за стол переговоров и подписать соглашение в рамках «ядерной сделки».

Однако выход США из ядерной сделки и повторное введение санкций Дональдом Трампом поставили мировое сообщество в совсем другие условия. США вышли из договора не потому, что Иран нарушил условия, а самовольно и в одностороннем порядке, подорвав, таким образом, доверие и потенциальный эффект санкций как инструмента влияния в будущем. Вот почему европейские государства до последнего старались сохранить сделку в силе – но, естественно, отдельные бизнесы и корпорации, а также государства, поставленные перед выбором, вынуждены были пожертвовать контрактами с Ираном в пользу США.

Однако на фоне выхода США из сделки в Европе начали пытаться выстроить систему по обходу американских санкций, которую можно будет использовать в будущем. Подобные процессы еще раньше были запущены в Китае. Это не происходит в одночасье, но вполне укладывается в тренд многополярного мира, где следующий Дональд Трамп не сможет так просто диктовать своим партнерам с кем и против кого дружить.

Ещё один важный аспект санкций - гуманитарный. Вводя санкции, которые повлияют на всю экономику страны (как в случае с Ираном), нельзя не отдавать себе отчёт в том, что сильнее всего они ударят по самым бедным. Поэтому санкции имеет смысл вводить только в том случае, если есть вероятность, что они сработают и приведут к желаемому эффекту - то есть, к смене курса правительства. Это случается, прямо скажем, нечасто – Северная Корея много лет живет под санкциями и не тужит, тот же Иран вполне смог переформатировать свою экономику так, чтобы выжить и в этих условиях.

Поэтому нужно понимать, как на проблему смотрит вторая сторона. Если Иран считает, что разработка баллистических ракет - это залог его выживания в регионе, едва ли любые экономические санкции могут это изменить.

Политический кризис, финансовый коллапс, последствия взрыва в порту, который разрушил половину ливанской столицы – все это усугубляется нетривиальной экономической загвоздкой: в Ливане никто не знает, сколько стоят их деньги, пишет Foreign Policy. 

На данный момент существует как минимум четыре совершенно разных обменных курса, по которым ливанский фунт обменивается на доллары США. 

В 1997 году ливанский фунт был привязан к доллару по курсу 1500 к 1, и обе валюты они использовались взаимозаменяемо на этой основе до октября 2019 года. Но после того, как страна погрузилась в экономический кризис, стоимость ливанской валюты на открытом рынке резко упала, потеряв от 80 до 90 процентов своей ценности, даже несмотря на то, что официальный курс остается на уровне привязки 1997 года.

Чтобы избежать массового изъятия вкладов из банков, ливанцам запретили снимать доллары, депонированные до экономического кризиса. Они могут снимать деньги в ливанских фунтах, но по гораздо менее выгодному курсу по сравнению с рыночным. Центральный банк разрешил снятие средств по ставке, произвольно установленной на уровне 3900 фунтов за доллар, даже несмотря на то, что рыночный курс поднялся выше этого уровня, достигнув в прошлом месяце 15000 фунтов за доллар. Сейчас курс колеблется между 11 000 и 11 500 фунтами за доллар. Между тем, четвертый обменный курс в 6240 фунтов за доллар появился, когда центральный банк предложил выдать деньги по этому курсу 800 000 получателям ссуды Всемирного банка на чрезвычайную помощь в размере 246 миллионов долларов.

Короче говоря, обычные ливанцы с теперь скромными доходами перемещаются по ошеломляющему лабиринту множества обменных курсов и расплачиваются за кризис, вызванный некомпетентностью и коррупцией финансовой и политической элиты.

Вся эта свистопляска не сильно волнует богатых ливанцев – они-то как раз находят способы, чтобы обойти запрет на перевод денег за границу. А мелкие и средние вкладчики вынуждены снимать деньги с огромными потерями. Но и это еще не все. Разница между разными курсами сказывается в том числе на стоимости базовых продуктов. С начала кризиса хлеб в Ливане подорожал в два раза, овощи – в четыре раза.  

По данным Организации Объединенных Наций, в 2020 году более 55 процентов населения страны считалось «пойманным в ловушку бедности и борющимся за предметы первой необходимости», по сравнению с 28 процентами в 2019 году. «Крайняя бедность выросла в три раза с 8 процентов в 2019 году до 23 процентов в 2020 году», – добавили в ООН.

 При этом политики продолжают спорить из-за министерских портфелей и на протяжении долгих месяцев не могут сформировать правительство, которое имплементировало бы необходимые реформы. 

Международное сообщество оказалось в тисках: без реформ МВФ не может предоставить Ливану кредиты, но позволить большей части населения страны голодать тоже нельзя. 

Поэтому Всемирный банк решил предоставить 246 миллионов долларов беднейшим слоям населения, но решение центрального банка об арбитраже по ставке 6240 фунтов за доллар, что составляет половину рыночного курса, вызвало всеобщее возмущение. Центральный банк Ливана якобы хотел использовать оставшуюся часть денег для поддержания субсидий на муку, топливо и лекарства. Но активисты заявили, что субсидии стали для коррумпированного правящего класса инструментом сдерживания народного гнева и в дальнейшем используются для получения откатов и, посредством контрабанды, для поддержки региональных союзников – например, по словам некоторых аналитиков, топливные субсидии использовались для контрабанды дешевого топлива в Сирию и тем самым поддержки режима президента Башара Асада. 

Взрыв на подземном ядерном объекте в Натанзе, который мировые СМИ приписывают Израилю – одна из серии операций против иранского ядерного проекта. В июле 2020 года на заводе по производству современных центрифуг в том же комплексе произошел мощный взрыв, который нанес значительный ущерб наземному объекту и побудил иранские власти построить подземную замену. За взрывом последовало громкое убийство в ноябре Мохсена Фахризаде, главного архитектора иранской программы по атомной энергии. Считается, что за всеми этими событиями стоят израильские спецслужбы. 

Каковы последствия всех этих действий? Пока таковы: Иран может представить себя жертвой израильской агрессии (и делает это) и получить на этом фоне немалые дивиденды: например, без особых последствий увеличить обогащение урана до 60 процентов, а также добиться лучших для себя условий на переговорах в Вене. 

Вот почему первая реакция иранского правительства была сдержанной. Иранцы попытались даже преуменьшить ущерб от атаки. Официальный представитель президента Али Рабие заявил журналистам, что Иран «не попадется в ловушку» израильской «провокационной операции». Мохаммед Джавад Зариф на совместной пресс-конференции с министром иностранных дел России Сергеем Лавровым, выразил ту же мысль: «Израильтяне думали, что это нападение ослабит нашу руку на переговорах в Вене, но оно, напротив, укрепит наши позиции».

Урон, нанесенный ядерному объекту, не был достаточно серьезным, чтобы полностью изменить ядерные расчеты Ирана или заставить его отказаться от участия в многосторонних ядерных переговорах. Напротив, теперь Иран попытается добиться за столом переговоров полного снятия санкций, что при других обстоятельствах могло бы показаться чрезмерным требованием, чреватым отчуждением России и Китая.

Кто больше всего выигрывает от этой истории, так это иранские сторонники жесткой линии, представитель которых, вероятно, сменит более мягкого Рухани на выборах в июне. Вне зависимости от того, чем закончатся переговоры в Вене, они в самой удобной позиции. Если администрация Байдена отменит все санкции, введенные Трампом, – сторонники жесткой линии, которые первыми выдвинули это максималистское требование, станут триумфаторами у себя дома. Если Вашингтон не сможет этого сделать, сторонники жесткой линии все еще могут законно придерживаться того же требования, чтобы помешать команде более Рухани вести переговоры по ядерной сделке, а затем, после победы на выборах, возобновить дипломатические усилия для облегчения санкций.

А главное – это то, что простые иранцы, которые исторически испытывают сильное отторжение, когда иностранные противники вмешиваются в их дела, сближаются с правительством в вопросе ядерной программы. И может случиться, что Иран, если дипломатический путь ни к чему не приведет, все-таки приступит к созданию бомбы в качестве необходимого окончательного сдерживающего фактора при беспрецедентной коллективной поддержке граждан. 

В общем, если за всеми этими взрывами действительно стоит Израиль, то создается полное впечатление, что у премьер-министра Нетаньяху, который четвертый раз за два года не может сформировать устойчивое правительство и погряз в судебных разбирательствах, на уме не безопасность его страны и региона, а какие-то другие соображения.

Интересное исследование Международного центра изучения радикализации в лондонском Королевской колледже: как так получилось, что праворадикальные популисты, которые раньше были антисемитами, стали филосемитами (и почему на самом деле это одно и то же). 

Как утверждают авторы исследования, западные праворадикальные группы столкнулись с необходимостью, во-первых, дистанцироваться от нацизма, Холокоста и всех этих вещей, с которыми не хочется ассоциироваться, а во-вторых, создать более прогрессивный и современный образ. Для этого они полностью переформулировали свое отношение к евреям и еврейству. Эти изменения произошли в контексте более широкого сдвига в ультраправой идеологии – перехода от этнического к культурному национализму, устраняющему историческую ненависть к определенным группам. 

Для этого они использовали три стратегии рефрейминга:

1. Представление Израиля как европейского фронта против мусульман.

Центральным тезисом радикальной правой идеологии является так называемая «еврабийская теория заговора», которая воображает вторгающуюся мусульманскую силу, пытающуюся уничтожить христианскую Европу. Эта структура была расширена, чтобы включить Израиль как западную нацию, которую, таким образом, следует также защищать. Сионизм в такой системе мышления становится не самодостаточной национальной идеологией, а частью того же «еврабийского» нарратива. 

Произраильские настроения в среде ультраправых возникали по мере того, как Израиль принимал все более жесткие меры в области безопасности. Но поддержка Израиля в этой среде является не только следствием, но и обусловлена ​​его конфликтом с арабскими странами.

Если и когда в Израиле появится левое правительство, пишут авторы исследования, мы, вероятно, увидим уменьшение поддержки Израиля со стороны ультраправых.

2. Представление евреев как одной из сторон в конфликте с исламом. 

Рассматривая всех мусульман как часть монолитного насильственного джихадистского движения, популистская праворадикальная идеология предполагает дихотомическую войну культур, в которой общины либо являются сторонниками джихадизма, либо его жертвами.

Это помогает использовать евреев для легитимации собственных ксенофобных взглядов. Скажем, Марин Ле Пен как-то заявила в интервью, что «Национальный фронт», без сомнения, является лучшим щитом для защиты [евреев] от единственного истинного врага, исламского фундаментализма». Тот самый «Национальный фронт», основатель которого и по совместительству отец нынешней предводительницы, Жан-Мари Ле Пен, был приговорен к штрафу в 1,2 миллиона франков за высказывание о том, что газовые камеры были «лишь эпизодом в истории Второй мировой войны».

Еврейские группы часто говорят о том, что мусульманские общины отличаются антисемитизмом. Однако нельзя утверждать, что антисемитизм – универсальная черта мусульман. Например, один опрос, проведенный Jewish Policy Research, показал, что большинство (60%) британских мусульман не согласны с антисемитскими заявлениями, которые были представлены им в ходе опроса, или относятся к ним нейтрально.

Даже если бы такой опрос показал, что антисемитизм выше среди мусульманского населения, радикальные правые формулировки, который представляют мусульманскую общину монолитной и изначально антисемитской, все равно были бы статистически ложными. 

Кстати, обратных исследований — насколько распространены исламофобные настроения среди еврейских общин, почти не существует. Но если бы такие исследования показали, что исламофобия выше среди евреев, чем среди населения в целом, из этого всё-таки нельзя было бы сделать вывод, что ненависть к мусульманам — неотъемлемая часть иудаизма. Думать так — значит стереотипизировать и эссенциализировать оба этих сообщества. 

3. Представление иудаизма как части западной иудео-христианской культуры. 

В социалогии это называют фрейм-трансформацией: «изменение старых представлений и значений и / или создание новых» способствовало перемещению евреев из группы «чужаков» в группу «своих». Это часть более широкого перехода от этнического к культурному национализму, где «нация и ее граждане определяются в первую очередь с точки зрения общей культуры и истории», а не расового понимания евреев, которое характеризовало ультраправых на протяжении большей части ХХ века.

Историк из Нидерландов Аманда Клувельд описывает иудео-христианскую культуру как «инструмент в арсенале политической риторики, который обращается к светскому поиску идентичности или даже души Европы». Та же Марин Ле Пен в 2014 году использовала ее в качестве светской концепции, которая могла служить идеологической поддержкой попыток запретить не только хиджаб, но и еврейскую кипу, а также ритуальное убийство животных представителями обеих религий. В этом смысле ультраправые представления об иудео-христианской культуре стремятся переосмыслить еврейство как светскую историческую идентичность, а не как религиозную сущность. 

Пытаясь связать еврейство с европейскостью, правая идеология в корне неправильно понимает еврейскую этнографию, которая сильно различается даже в Европе. В Германии, Австрии, Нидерландах и Великобритании большинство евреев являются ашкеназами. Между тем, французское еврейское население – это в большинстве своём сефарды или мизрахи, бежавшие из французских колоний. В Израиле также только 36% еврейского населения могут проследить свои корни через Центральную или Восточная Европу.

Еврейство, безусловно, не коренится исключительно в европейской или христианской культурах, и попытки ультраправых определить его как таковое не только исключают неевропейские еврейские культуры, но и свидетельствуют о том, что ультраправый филосемитизм основан не на поддержке евреев как таковых, а на некой идее евреев, которая может иметь довольно мало общего с реальностью. 

Филосемитизм, как и антисемитизм, зиждется на стереотипах. Определение французского социолога Мишеля Вевьорки (см. его статью “A New Antisemitism?”) филосемитизма как «любви неевреев к иудаизму, который является в некоторой степени воображаемым», справедливо подчеркивает, что поддерживаемая версия иудаизма является просто конструкцией, навязанной евреям крайне правыми. Сам иудаизм, естественно, мало изменился за то время, которое потребовалось правым, чтобы совершить оборот на 180 градусов. 

Учитывая, что существует лишь незначительное различие между идеализацией и фанатизмом, те же процессы, которые порождают идеологическую любовь к евреям, порождают и ненависть.

В Старом городе Иерусалима продолжаются столкновения межу арабской молодежью и полицией после того, как власти закрыли Дамасские ворота с началом Рамадана.

Махмуд Муна, владелец лучших в стране книжных магазинов Educational Bookshop, написал в фейсбуке пост о том, почему это происходит. Дамасские ворота, пишет он, – это публично-частное пространство, где палестинская иерусалимская молодежь традиционно проводит время и социализируется, особенно учитывая тесноту домов в Старом городе.

«Помимо очевидной религиозной и национальной ответственности, которую испытывают жители Старого города по отношению к своему древнему родному городу, они воспринимают общественные места Старого города как свои собственные сады, свои террасы для тусовок или красивые балконы, чтобы наслаждаться поздней летней ночью… Мы можем спорить, справедливо это или нет; в конце концов, Иерусалим – это город, не похожий ни на какой другой, признанный объектом всемирного наследия ЮНЕСКО и объединяющий множество мировых интересов.

На протяжении всей моей жизни, а тем более в последние несколько лет, Дамасские ворота (или Баб аль-Амуд, как мы их называем) стали социальным центром, где собираются люди, где молодежь тусуется, курит, ест сладости, или что еще можно делать на ближайшем открытом пространстве… Фактически, часто в прошлом площадь, похожая на театр, превращалась в небольшую сцену для культурных и театральных мероприятий.

Все изменилось в первый день Рамадана, когда израильские власти решили заблокировать большую лестницу (известную среди местных жителей как «стулья»!) металлическими ограждениями и разрешить доступ только по маленьким ступеням. Молодые палестинцы сочли этот акт незаконным проникновением и провокационным актом по отношению к ним и, следовательно, устроили ночную акцию протеста, чтобы вернуть себе пространство.

Конечно, отчаяние, безнадежность и растущее чувство угнетения и дискриминации – все это факторы, способствующие гневу, подпитывающему этот цикл конфронтации.

Насколько далеко и широко разрастется эта сейсмическая волна? Никто не знает. Но что мы действительно знаем наверняка, так это то, что продолжающаяся политика Израиля по дальнейшему ограничению и сокращению палестинского пространства теперь пересекла красную черту для палестинцев в Иерусалиме».

Это очень умное и тонкое наблюдение; помимо прочего, оно перекликается с другой историей, в которой власти (тогда британские) не поняли значения общественных пространств для местного населения, и это точно также привело к столкновениям. Именно эти вещи исследует Таки Хатука из Тель-Авивского университета в ее книге ֹ«Дизайн протеста. Хореография политических демонстраций в публичном пространстве» (The Design of Protest. Choreographing Political Demonstrations In Public Space). Ниже процитирую мой пост, основанный на описании в этой книге похожих событий 1933 года.

​​В 1933 году арабы Палестины организовали общую забастовку в знак протеста против британской про-еврейской политики и увеличения миграции евреев из Европы. Забастовка сопровождалась несколькими маршами - в частности, в Иерусалиме и в Яффо.

Изначально маршрут, разработанный Мусульмано-христианской Ассоциацией и Исполнительным комитетом Палестинского молодежного Конгресса, пролегал от мечети в Яффо через Площадь часов, где были сконцентрированы британские официальные здания, по жилым улицам до сцены на улице Кинг Джордж. План не предусматривал конфронтации с британскими властями. Целью марша было не только выразить своё недовольство и фрустрацию, но и объединить сообщество, символически «присвоить» себе пространство города, в котором протекала жизнь арабского населения Яффо, и которое теперь, по их ощущению, у них забирали.

Британцы не согласовали предложенный маршрут. Они предложили провести митинг на Площади часов, тем самым существенно сократив дистанцию шествия, а затем принять арабскую делегацию в офисах британской администрации.

Власти не поняли того важного символического значения, которое имел для арабов марш по городским улицам. Задействуя жилые районы, демонстрация включает в процесс не только прямых участников, но и свидетелей (вольных или невольных). Это позволяет не только донести свою повестку до большего количества людей, но и создать общность объединённых единым нарративом. Включение как можно большей массы людей, а не исключение (что подразумевала бы предложенная британцами встреча делегатов и властей) - вот цель протестного движения.

Отказ британского руководства согласовать марш по предложенному маршруту вызвал споры внутри самого арабского сообщества. Старшие его участники были склонны пойти на компромисс с британцами, тогда как более молодые продолжали настаивать на пути, который включал бы городское жилое пространство.

28 октября 1933 года, после дневной молитвы, люди вышли из мечети в Яффо и присоединились к толпе, которая уже начала образовываться на улице. Процессия дошла до площади с часами. Здесь протестующие разделились. Часть из них попыталась пройти через площадь к офису британских властей, как было условлено с ними заранее. Но «экстремисты», как их позднее назовут в британских отчетах, повели толпу в сторону Аджами. Здесь их встретила полиция с дубинками и огнестрельным оружием. Арабы вооружились камнями. Начались столкновения, приведшие к смерти 19 человек и ранению более 70, и распространению беспорядков и насилия по всей территории Палестины.

Что послужило причиной насилия в Яффо? Можно ли было его избежать? Целью организаторов митинга было объединение людей, создание того, что в книге Тали Хатука называет «пространственным диалогом» с британскими властями через «переприсвоение» городского ландшафта. Запретив эту, в большой степени, символическую акцию, администрация словно надавила на больную мозоль арабской общины - чувство угнетения, гнев и фрустрацию.

Один из свидетелей столкновений 1933 года позднее напишет, что одна из проблем, приведших к столкновениям с полицией - это отсутствие в Палестине Гайд парка, Юнион-сквер и подобных общественных пространств, которые бы могли служить ареной для выражения публичного недовольства и обмена мнениями. Это не совсем верно. В исламском мире такие «арены» вписаны в повседневную жизнь городских жителей: это, например, мечети и базары. Процессия как социальный ритуал объединяет городской ландшафт и культурные коды коллективного поведения - но из-за их непохожести на культурные коды европейцев, британцы не смогли распознать символический смысл этой хореографии.

Вот с этого поста и дальше — о ситуации в Иерусалиме глазами очевидца

Как будто чтобы проиллюстрировать мой недавний тезис о том, что ядерная сделка с Ираном – благо для всех, кто не хочет, чтобы у Тегерана появилась ядерная бомба, несколько видных израильских экспертов выступили с идеей о том, что Израилю стоит прекратить мешать переговорному процессу. (Хотя что тут иллюстрировать, это же чистая логика). 

Во-первых, статья в Foreign Policy Тамира Пардо, бывшего директора «Моссада» с 2011 по 2016 годы, и  Матана Вильнаи, бывшего заместителя начальника штаба израильской армии и заместителя министра обороны. Они представляют внепартийное движение «Командиры за безопасность Израиля», более 300 членов которого из числа бывших лидеров израильского истеблишмента по вопросам безопасности уверены, что разногласия между Израилем и США в том, что касается иранской проблемы, необходимо преодолеть. 

Имея это в виду, движение рекомендовало израильскому правительству поддержать двухэтапную стратегию администрации Байдена, первый шаг которой направлен ​​на возрождение СВПД, а второй нацелен на достижение последующего «более длительного и сильного» соглашения. Израилю необходимо, считают бывшие командиры, тесно сотрудничать с Вашингтоном в разработке и исполнении обоих этапов.

«Мы призвали правительство Израиля поддержать усилия Соединенных Штатов по присоединению к ядерной сделке с Ираном и ослаблению связанных с этим санкций в обмен на возобновление Ираном полного соблюдения всех трех наборов обязательств, представленных Белым домом в 2015 году в качестве пакета СВПД. К ним относятся основные положения самого СВПД, резолюции Совета Безопасности ООН, запрещающие разработку систем доставки оружия двойного назначения (включая резолюцию 2231 от 2015 г.), полное соблюдение всеобъемлющих гарантий, установленных Международным агентством по атомной энергии (МАГАТЭ), и (в соответствии с расширенными полномочиями, закрепленными в Дополнительном протоколе), предоставление инспекторам МАГАТЭ беспрепятственного доступа к ядерным объектам, как это предусмотрено обязательствами Ирана по Договору о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) и закреплено в СВПД».

Как пишут Пардо и Вильнаи, возвращение США к своему прежнему статусу в качестве стороны СВПД восстановит их способность определять, когда снятие санкций является оправданным в контексте соблюдения Ираном взятых на себя обязательств. 

Кроме того, готовность США вернуться к ядерной сделке и ослабить санкции должна основываться на способности обеспечить выполнение ключевых положений соглашения 2015 года, которые Иран не выполнял, плохо выполнял или уклонялся от их выполнения. 

Несмотря на недостатки ядерной сделки, альтернативной дипломатической платформы для урегулирования нынешнего кризиса нет. Однако США могут попытаться исправить эти недостатки на втором этапе своего плана – при заключении нового, более продуманного договора, в рамках которого стоит также заняться решением других проблем, включая иранскую ракетную программу, а также дестабилизирующее поведение страны в регионе. 

Другой израильский эксперт, исполнительный директор израильского Института изучения национальной безопасности и бывший руководитель военной разведки Амос Ядлин, пишет в Foreign Affairs, что этот второй этап стратегии США может оказаться весьма трудно достижим, если США вернутся к соглашению 2015 года, снимут с Ирана санкции и, таким образом, потеряют свое преимущество на переговорах. Недавние операции израильских спецслужб, включая атаку на ядерный объект в Натанзе (причастность Израиля к которой не подтверждена), по мнению Ядлина направлены на то, чтобы отбросить Иран назад в его ядерной программе и, таким образом, выиграть время, чтобы США смогли склонить Иран к новому, более выгодному для них ядерному соглашению. 

Но и в этом случае, пишет Ядлин, Израиль должен прекратить хаотичные подрывные операции и действовать в строгой координации с американской стороной, чтобы не нивелировать ее усилия по заключению сделки, а дополнять их.

Часто говорят, что глобальный джихад — движение, вышедшее из афганского сопротивления советским войскам в 80х, — был создан ЦРУ; в том смысле, что ЦРУ щедро финансировало моджахедов, а когда те одержали победу над советскими оккупантами, они переключились на нового врага — США. В частности, в афганской войне принимал участие Усама бин Ладен и именно тогда, в Афганистане, он познакомился с другими лидерами будущей “аль-Каиды”.

Марк Сэйджман, автор книги Understanding Terror Networks, считает, что все несколько сложнее. Война в Афганистане привлекла иностранных боевиков — в частности, египтян-салафитов, которые уже давно на тот момент боролись против своего правительства. Они организовали приток все новых сил в Афганистан из разных частей исламского мира — Индонезии и Малайзии, Марокко, Алжира, Саудовской Аравии и даже из мусульманских сообществ США и Европы. Однако сами афганцы никогда не были частью этой организации, а помощь США всегда была направлена именно на местных бойцов сопротивления и никогда не попадала в руки иностранных граждан (что подтверждают и участники событий со стороны США, и сам бин Ладен и аль-Завахири). Более того, местные и приезжие недолюбливали друг друга — афганцы в основном практикуют суфизм, а для суннитов, к коим принадлежали боевики из Египта и из других частей региона, это было равнозначно тому, чтобы быть неверными.

После того, как война была окончена, настроения среди иностранных волонтеров были неоднородны. Кто-то уехал домой, посчитав свой долг — изгнание захватчиков с земель ислама — выполненным. Другие переключились на другие театры боевых действий: конфликты разгорались на Балканах и в Алжире. И лишь небольшая часть тех, кто изначально участвовал в джихаде против русских в Афганистане, нашли новую цель в виде глобального джихада — борьбы против США. Они начали привлекать новых волонтеров, используя налаженные каналы связи и инфраструктуру: тренировочные лагеря, административные ресурсы, оружие, финансовые потоки и т.д. Организация стала называть себя “базой” — “аль-Каидой”; но фактически состояла из совсем других людей, мотивированных совсем другими целями и взглядами, нежели во времена сопротивления советским войскам. Впрочем, это не помешало джихадистам на символическом уровне присвоить себе победу над СССР — они создали миф о том, как смогли разрушить сверхдержаву силой одной только своей веры, и теперь готовы повторить то же самое с другой сверхдержавой, США.