Аппельберг
8.29K subscribers
379 photos
17 videos
618 links
Канал о Ближнем Востоке: геополитика, безопасность, религии и национализмы. Попытка разобраться, что к чему в самом взрывоопасном регионе планеты. You can write me smth nice: @alexandra_appelberg
Download Telegram
Первое июля уже почти прошло, а Израиль так ничего и не аннексировал. Впрочем, премьер-министр Нетаньяху оставил себе пространство для манёвра, заявив, что начиная с июля он может начать обсуждение проекта аннексии в кнессете и релевантных комиссиях, а не само присоединение территорий — иными словами, у него становится гораздо больше времени, чтобы ничего не сделать.

Тем более, что против стали гораздо активнее высказываться примерно все — и американцы (и демократы, и республиканцы), и европейцы, и арабские страны, и даже сами израильские поселенцы: они прочитали текст трамповской «сделки века» и поняли, что она подразумевает создание палестинского государства. В самом Израиле тоже звучат протесты (но большинству, кажется, все равно). Всеобщий консенсус: аннексия нужна только Биби и только как инфоповод, отвлекающий от более насущных проблем — провалов в сдерживании коронавируса, миллиона безработных и судебных процессов против премьера.

Пока все это тянется, ещё можно проголосовать в моем опросе:
Довольно часто критика Запада интеллектуалами и политиками из стран Ближнего Востока воспринимается как риторика анти-модернизации. Но иногда отвержение Запада означает попытку создать иную, альтернативную картину мира, в которой модернизация не означает насаждение западного образа жизни, а проистекает из собственных запросов исламских и иных обществ.

Такова знаменитая работа Джаляля але-Ахмада Gharbzadegi или, как ее переводят на английский, Westoxification — попытка поиска собственного пути развития нации, которой не базировался бы на подражании Западу. Она была написана в 1962 году и повлияла на иранских революционеров всех мастей, включая аятоллу Хомейни — хотя этот текст совсем не теологический.

Але-Ахмад и сам происходил из религиозной семьи, но отказался от религии в пользу марксистских идей.
В то время иранская экономика была открыта (и уязвима) западным корпорациям, а правительство шаха Резы Пехлеви поощряло “западный” образ жизни. В этом але-Ахмад не видел ничего хорошего. Согласно его взглядам, «вестоксификация» навязывает иранцам один из двух (или оба) вариантов: либо быть потребителем продуктов западного производства, либо — винтиком в этом самом производстве. И то и другое приводит к тому, что иранец не мыслит себя вне этой системы, основанной на бесконечном процессе производства и потребления. Это бездумная мимикрия, которая приводит к отрыву от собственной культуры и ценностей, но не делает иранца западным человеком, а лишь потребителем западных продуктов (в том числе и культурных).

Критики иногда говорят, что але-Ахмад стоял на позициях нативизма, закрытия границ и углубления в собственную культуру и религию. Это не так, и самое явное доказательство тому — его размышления о роли женщины как в западном, так и в традиционном исламском обществе. Не вполне ясно, к какому из них он относится с большим отвращением. В отличие от исламских традиционалистов, але-Ахмад считал, что женщина должна обладать всеми политическими и социальными правами и во всем быть равной мужчине. Но западный тип эмансипации кажется ему ложным — и лживым. Да, западная женщина получила большую сексуальную свободу — но что насчёт ее политической вовлечённости? «Пока работа мужчин и женщин не ценится и оплачивается на равных, — пишет але-Ахмад, — пока, наравне с мужчиной, женщина не несёт ответственность за управление в общественном секторе... мы преуспеем только в создании армии потребителей пудры и губной помады — ещё одних продуктов Запада».

Традиционализм и полный отказ от западных идей тоже не кажется але-Ахмаду правильным решением. Он разрабатывал идею модернизации, которая органично выросла бы внутри иранского общества и культуры, а не импортировалась бы из Европы и США. Але-Ахмад настаивает, что машины и технологии производства — отнюдь не прерогатива запада; иранцам стоит взять их на вооружение, а также изучить историю западной мысли, чтобы лучше понять логику исторического развития современного производства — а затем перепридумать модернизацию на своих собственных условиях. Эта работа, по его мнению, должна лечь на плечи светских интеллектуалов и — как ни странно — шиитских лидеров. Он осознавал, что религиозные деятели скорее склоняются к закрытию границ и откату во времена, когда никаких машин не существовало. Признавая ошибочность такого подхода, але-Ахмад все же считает, что у исламских лидеров есть несколько важных преимуществ: они учены, они, как правило, радикально настроены, их поддерживают массы и они говорят на одном языке, что поможет когда-нибудь всеобщему социально-политическому восстанию.

Небольшая по объёму книга, Gharbzadegi распространялась среди как левых оппозиционеров шаху, так и религиозных деятелей. Сам але-Ахмад умер за 10 лет до революции, но его книга оказала влияние на целое поколение политических мыслителей.

Больше можно почитать в статье In the Face of the Machine: Westoxification, Cultural Globalization, and the Making of an Alternative Global Modernity, Shirin S. Deylami, журнал Polity (2011), 43, 242-263
​​Саудовская Аравия ограничивает паломничество в Мекку — согласно опубликованным в понедельник указаниям, традиционное для мусульман посещение Каабы будет проходить по новым правилам в связи с коронавирусом. Паломники должны будут соблюдать дистанцию, им запрещено дотрагиваться до Каабы (чёрного куба в центре молельного комплекса, который символически считается домом Бога). «Святая вода» из колодца Замзам, которую положено пить во время хаджа, будет раздаваться в бутылках.

Кроме того, в Мекку не будут допущены гости из-за рубежа: 80% паломников будут иностранные резиденты Саудовской Аравии, а 20% — граждане Королевства, причём только возраста от 20 до 50 лет, не совершавшие хадж до этого. Для участия нужно подать заявку заранее и пройти двухнедельный карантин до и после паломничества, а также сдать тест на коронавирус.

Преимущество будет отдано работникам медицинской сферы и сферы безопасности, в знак признания их заслуг в это непростое время.

Саудовская Аравия — одна из стран, сильнее всего пострадавших от коронавируса на Ближнем Востоке. Ежедневно здесь регистрируют 3-4 тысячи новых больных, почти 2 тысячи человек умерли.

Обычно Мекку посещает около двух с половиной миллионов мусульман со всего мира. Считается, что такую поездку должен хотя бы раз в жизни совершить каждый мусульманин, если у него есть такая возможность.

Photo credit: AFP
Now it’s official: Святая София в Стамбуле меняет свой статус и становится мечетью. До этого дня она носила статус музея. Некоторые каналы ошибочно писали, что турки переделывают христианский собор в мечеть — это не совсем верно. Мечетью эту жемчужину византийской архитектуры сделал ещё Мехмед-паша после завоевания Константинополя в 1453 году. Мусульмане молились здесь на протяжении нескольких веков, пока в 1934 году Мустафа Кемаль Ататюрк не назначил сооружение музеем — в рамках его борьбы за светскую Турцию. Примерно с тех пор и раздаются требования вернуть Софии ритуальное значение.

Верховный суд Турции решил, что декрет Ататюрка 1934 года не являлся законным, и потому может быть отменён. Но не последнюю роль в этом решении, конечно, сыграл президент Эрдоган, который поддержал решение вернуть Святой Софии статус мечети.
Тем, кто интересуется не только Ближним Востоком, но и международной повесткой в целом, рекомендую канал «Политическая журналистика», который затрагивает множество сфер – от внутриполитической обстановки до положения дел на международной арене, от науки до спорта.

Цель канал сформировать информационную картину у аудитории – читателей, зрителей, слушателей! Предметная область канала— любая сфера социальной жизни.

https://t.iss.one/politicaljournalism
​​Рэппер Канье Уэст недавно выдвинул свою кандидатуру на выборы президента США, которые состоятся 4 ноября. На что-то такое он намекал ещё четыре года назад, но все же решение это было довольно неожиданным, и потому довольно тяжело говорить о его потенциальных действиях как во внешней, так и во внутренней политике. Но издание Al Monitor на основе его песен и твитов всё-таки попыталось разобраться, чего можно ожидать от Уэста как президента в отношении Ближнего Востока.

В песне Power 2010 года он критикует военное присутствие США в Ираке и возможную войну с Ираном. Кроме того, в 2018 Канье опубликовал твит на фарси: «У нас есть любовь» (в реплаях, впрочем, говорят, что перевод корявый). В песне Feedback он использовал сэмплы песни иранской поп-иконы Гугуш.

Уэста несколько раз был в Израиле, несмотря на призывы бойкотировать страну. В 2015 году дочь Уэста и Ким Кардашьян даже крестили в армянской церкви в Иерусалиме.

Кстати, политические взгляды Ким Кардашьян как потенциальной первой леди также интересны. В частности она несколько раз высказывалась на тему геноцида армян в Османской империи.

Кроме того, Кардашьян выступает за реформу тюремной системы в США и даже обсуждала эту тему с президентом Трампом.

Уэст тоже встречался с Трампом и в начале президентского срока даже поддерживал его, но в последнее время изменил своё мнение.

Фото: Канье Уэст, Ким Кардашьян и их дочь на церемонии крещения в Иерусалиме
​​В Сирии сегодня проходят парламентские выборы — по поводу уровня их демократичности, открытости и честности ни у кого, думаю, иллюзий нет. Тем интереснее вспомнить сирийскую историю столетней давности. Элизабет Томпсон из Американского университета в Вашингтоне посвятила этому периоду целую книгу под названием «Как Запад украл демократию у арабов» (“How the West Stole Democracy from the Arabs”). По ее словам, события 1920 года во многом определили и могут объяснить нынешнее положение вещей в Сирии и по всему Ближнему Востоку. Книга вышла буквально только что, я ее еще не читала, но посмотрела обсуждение с автором в рамках проекта Совета по британским исследованиям в Леванте— привожу здесь основные положения:

В центре книги — Сирийский конгресс 1920 года, который был довольно любопытным органом. В его составе были самые разные представители сирийского общества — и исламисты, и традиционалисты, и светские националисты. Вместе они начали работу над сирийской конституцией. Одним из ее положений было разделение религии и государства — мусульмане и представители других конфессий были равны, хотя предполагалось, что король должен быть мусульманином. Этот документ появился за 8 лет до того, как Ататюрк поставил Турецкую республику на рельсы секуляризма — и, в отличие от той же Турции, с согласия религиозных членов Конгресса. Президент Конгресса, Рашид Рида, сам человек религиозный, объяснил, что равенство — один из основополагающих принципов ислама, и потому сделать ислам государственной религией на территории, где проживают и представители других конфессий, было бы нарушением этого принципа.

В ходе Первой мировой арабы присоединились к борьбе против Османской империи, поверив обещаниям союзников — США, Франции и Великобритании — что по окончании войны они получат независимость. 8 марта 1920 года Сирийский конгресс провозгласил независимость на территории Великой Сирии (территории современных Сирии, Ливана, Иордании, Палестины и Израиля). Королем был назначен Фейсал, сын шерифа Мекки, командир арабского восстания против Османской империи во время Первой мировой.

Но западные страны не собирались выполнять свои обещания. На конференции союзников в Сан-Ремо (куда арабов даже не пустили) они объявили решение Сирийского Конгресса «экстремистским» — это оправдало ввод французских войск. Территория Великой Сирии была поделена между Францией (Сирия, Ливан) и Великобританией (Иордания, Палестина, Израиль). Великобритании отошёл также Ирак при условии, что иракская нефть будет поделена между Британией и Францией.

Фейсалу разрешили управлять Ираком. Предательство союзников внесло раскол в Конгресс, который только углублялся со временем. Рашид Рида понял, что европейцы никогда не позволят арабам жить в их собственной стране независимо. Он порвал со своими либеральными союзниками и бежал в Каир, где стал продвигать идею того, что справедливость для арабского народа может быть найдена только вопреки Западу и внутри ислама. Одним из его учеников в Египте был Хассан аль-Бана, в будущем — основатель «Братьев-мусульман». В Сирии, теперь под управлением французов, светские либеральные элиты организовались в «Национальный блок», который сформировал правительство в 1936. Ему противостояла оппозиция в лице популистов-исламистов, которые в 20х были их союзниками, но теперь — ярыми противниками.

Элизабет Томпсон считает, что именно здесь берет своё начало политический раскол между Востоком и Западом, а также — между исламистами и либералами в каждой отдельно взятой стране региона; раскол, который только углубится после Второй Мировой войны. На протяжении десятилетий этот раскол между исламистами и либералами ослабляет оппозицию диктаторским режимам. Свержение таких режимов возможно лишь при условии единства оппозиции (как это случилось, хоть и на очень короткий срок, в Египте 2011, в результате чего был свергнут Хосни Мубарак). От того, смогут ли сирийцы и другие жители Ближнего Востока «починить» этот раскол, зависит будущее демократии в регионе.

Фото: Фейсал на Парижской конференции в 1919 году.
В Германии вчера начался суд над неонацистом, который в прошлом году попытался напасть на синагогу в городе Галле. Поговорила по этому поводу с экспертом по правому экстремизму и с местным раввином.

Раввин вообще тот ещё персонаж: родился в сатмарской ортодоксальной общине в Нью-Йорке (той самой, из сериала Unorthodox), при этом английский выучил уже во взрослом возрасте, до этого — только идиш; в 20 лет переехал в израильский Бней-Брак и женился; потом сбежал в Берлин (как в сериале Unorthodox, опять же), некоторое время занимался там вполне светскими вещами, а потом стал либеральным раввином.

Ну и акценты интересные получились: в Европе страх и нацисты, но в Израиле все равно хуже.
​​Про взрыв в Бейруте сейчас часто говорят — мол, вот что случается, когда у вас в стране коррупция и в правительстве «Хизбалла». Это только частично правда — хотя очевидно, что тонны взрывоопасного вещества находились годами в порту по недосмотру властей, случиться такое или подобное может где угодно. Собственно, и случалось — нитрат аммиония взорвался на корабле близ Тексас-сити в 1947 году, унеся жизни более 400 человек. В 2015 химические вещества взорвались в порту Тяньцзыня — погибли почти 200 человек. В Израиле экологические активисты говорят, что в порту Хайфы тоже находятся склады с потенциально опасным содержимым. В общем, думать, что для техногенной катастрофы нужно совсем какое-то никчемное правительство — не совсем верно.

Другое дело, как правительство поведёт себя после. И вот здесь на ливанских властей надежд, конечно, никаких. Пока они создали комиссию по расследованию катастрофы (в компетентности которой большие сомнения) и выделили смешной бюджет в 20 млн долларов (а с учетом цены валюты на черном рынке — это может быть всего 3,8 млн долларов), которого не хватит примерно ни на что. Ущерб только от разрушения города, не считая экономических последствий, составляет около 15 млрд долларов.

Все это накладывается на рост заболеваемости коронавирусом и переполненные и без того больницы, величайший финансовый кризис со времён гражданской войны, политический кризис, многочисленные протесты и даже «мусорный кризис» (мусороуборочным сервисам нечем платить, и они не работают).

Теперь более 300 тысяч человек в ливанской столице остались без жилья, тысячам нужна медицинская помощь; половина зданий в городе пострадали от взрыва.

Ужасно несчастливая у Ливана новейшая история, конечно.

Photo credit: AFP
«Анархия» стала самым модным словом протестного сезона — политики и фейсбук-комментаторы используют его (как будто это что-то плохое!) направо и налево по отношению к антиправительственным демонстрантам. Но если у политиков хотя бы есть для этого причины (делигитимизировать протест), то большинство обывателей просто не вдаются даже в самые основы политической теории.

Поговорила на эту тему с израильским анархистом, автором книги «Анархия жива!» Ури Гордоном, и выяснила:

— так ли много анархистов участвуют в протестах, как это пытается представить власть;
— чем занимались израильские анархисты на протяжении всей истории государства;
— и почему анархизм — не маргинальная идея, а набор практик, которые оказали влияние на многие аспекты нашей жизни.
Ливанское правительство в полном составе подало в отставку — что дальше?

Взрыв в порту Бейрута стал последней каплей в и без того разваливающемся государстве, где одновременно сошлись финансовый, политический кризис, крушение валюты, кризис здравоохранения и, как результат — массовые протесты, которые не прекращаются уже несколько месяцев.

К политическим реформам призывают не только протестующие. Это — условие мирового сообщества для предоставления кредитов и материальной помощи. Даже 300 млн долларов, которые уже собрали всем миром на гуманитарные нужды, будут переданы не ливанским властям, а напрямую людям (через организации вроде Красного Креста) — чтобы деньги не осели где-нибудь в руках «Хезболлы».

Посмотрела онлайн-обсуждение возможных сценариев с участием экспертов ближневосточного центра «Карнеги», который базируется как раз в Бейруте. Вот что они говорят:

Политическая ситуация будет развиваться, скорее всего, по одному из двух сценариев. Это может быть временное независимое правительство с премьер-министром-ветераном, который удовлетворит и ливанцев, и международное сообщество. Такое правительство проработает от 7 месяцев до года, после чего состоятся выборы. Второй вариант — возвращение к власти Саада Харири, который был премьер-министром до января этого года, и возрождение в каком-то виде правительства национального единства.

Протестующие предпочтут первый вариант, который даст им время на подготовку новых лидеров, которые выйдут и гражданского общества. Но второй вариант тоже весьма — кто-то скажет, даже более — возможен.

На днях я интервьюировала израильского эксперта по Ливану Эйяля Зиссера — он настроен весьма пессимистично и уверен, что никакие выборы не приведут к смене элит.

Президент вашингтонского Института Ближнего Востока Пол Салем отчасти согласен с этой точкой зрения. Как он сказал во время онлайн-встречи, «революции очень хороши, чтобы свергать правительства, но не эффективны в том, чтобы создавать новые». Протестующие прекрасно понимают, чего они не хотят, но не знают, на что старую систему можно заменить. Кроме того, среди них нет единства, в также ресурсов и опыта для электоральной борьбы за пределами Бейрута.

Маха Яхия, директор ближневосточного центра Карнеги, напротив, считает, что гражданское общество, которое невероятно активно сейчас в Ливане, способно произвести на свет новые политические силы — ему только нужно время.

Беда в том, что времени-то как раз у ливанцев и нет.
Израиль и ОАЭ при содействии США собираются подписать мирное соглашение, основное условие которого — заморозка планов аннексии Израилем Западного берега.

То есть сначала Трамп придумывает классный план аннексии, а потом сам же находит отличный предлог для Израиля этот план не выполнять. Целых два «исторических шага», а в итоге ничего не изменилось. Хитро!
​​Специальный трибунал по расследованию убийства премьер-министра Ливана Рафика Харири (и ещё 21 человека) во время взрыва, совершенного террористом-смертником в Бейруте 15 лет назад, завершилось признанием вины одного из активистов «Хизбаллы» — но не ее руководства. Доказательства причастности ко взрыву ещё троих подозреваемых, связанных с «Хизбаллой», признаны недостаточными.

Расследование продолжалось 11 лет и стоило около миллиарда долларов. Адвокат Тоби Кадман, специализирующийся на правах человека, сказал в интервью «Аль-Джазире», что после стольких лет и потраченных ресурсов хотелось бы, чтобы обвинение прозвучало в адрес более высокопоставленных членов группировки, а не только мелких оперативников (и то правда).

Специальный трибунал уникален тем, что впервые рассматривает терроризм как отдельное преступление. Расследование интересно ещё и тем, что практически полностью основывалось на анализе телефонных коммуникаций.

При этом что будет дальше — непонятно. Ливанские власти, которые контролирует «Хизбалла», не намерены выдавать обвинённого.

На фото: фото Рафика Харири на демонстрации ливанской оппозиции, 2005 год. Photo credit: AP Photo
​​В связи с договором о нормализации отношений между Израилем и ОАЭ теперь часто вспоминают Мохаммеда Дахлана, в прошлом — советника по безопасности Махмуда Аббаса, ныне —советника наследного принца Абу-Даби Мухаммада ибн Заида. Якобы соглашение было заключено не без его участия. Это вполне вероятно, но вокруг этой фигуры палестинской политики и без того витает столько слухов, что какое-то там незначительное соглашение кажется лишь мимолетным эпизодом его богатой на события биографии. Судите сами:

Его обвиняют в планировании убийства лидера ХАМАС Исмаила Хании. Также его обвиняют в убийстве Ясира Арафата и в попытке переворота в ПА и смещения Махмуда Аббаса.

За все это в 2011 его изгнали из ФАТХа и с Западного берега — с тех пор он живет в Эмиратах под покровительством королевской семьи.

В Турции за его голову полагается награда в 700 тыс долларов — якобы он приложил руку также и к провалившемуся перевороту в 2016 году. Как будто этого мало — египтяне его тоже обвиняют в том, что он участвовал в перевороте в 2013 году, в результате которого был смещён Мохаммед Мурси. Чтобы не ошибиться, его обвиняют примерно во всех волнениях Арабской весны.

Ну и конечно, Дахлана некоторые считают агентом ЦРУ и «Моссада» и в качестве их ставленника — потенциальным будущим лидером ПА. Это тоже вполне возможно: по крайней мере, в родной Дахлану Газе у него есть некоторое количество последователей, тем более что он не только инвестирует в инфраструктуру сектора, но и (по слухам) приложил руку к организации медпомощи в разгар корона-кризиса, направленной в Газу из ОАЭ (палестинское руководство от неё, впрочем, отказалось).
Действующий лидер “Братьев-мусульман” Махмуд Эззат арестован сегодня в Каире. Власти пытались найти его на протяжении семи лет, с тех пор, как нынешний президент ас-Сиси захватил власть в результате военного переворота и заключил предыдущего президента, члена “Братьев-мусульман” Мухаммеда Мурси, под стражу. Мурси умер в тюрьме в прошлом году при обстоятельствах, которые многие в Египте и за его пределами считают подозрительными.

По данным организации Human Rights Watch, 60 тысяч политзаключенных были отправлены в тюрьму за время правления ас-Сиси. Многие другие скрываются и живут, фактически, под домашним арестом из страха преследования.

Нелишним будет напомнить о моем давнем тексте о “Братьях-мусульманах” и как из аполитичного социально-религиозного движения они превратились в главную оппозиционную силу Египта.
Forwarded from Kirill Semenov
А я немного добавлю про сирийских «Братьев - мусульман» :

Несмотря на свой статус ответвления египетского
«Братства» сирийские «Братья-мусульмане» существенно отличается от египетских по своей
социально-экономической поддержке. В то время как «Братья-мусульмане» в Египте традиционно
пользовались массовой поддержкой в сельских районах, сирийские «Братья-мусульмане»
опирались на суннитскую городскую знать и средний класс.

При этом в 40-50 гг в Сирии, точно также как и в Египте, «Братья-мусульмане» являлись вполне системным игроком.

До образования Объединенной Арабской Республики в 1958 г. «Братья-мусульмане» продолжали
действовать на политической сцене Сирии и были довольно сильны. Они участвовали в выработке Конституции 1959 г. На выборах 1947 г. трое
представителей «Братства» были избраны в парламент, в 1954 г. их число достигло пяти.

Объединение Сирии с Египтом, где после покушения на президента Насера в 1954 г. организация
«Братьев-мусульман» была разгромлена и запрещена, привело к существенному ограничению их
влияния и в Сирии. Но после выхода Сирии из ОАР исламисты вышли из подполья, и их
деятельность была вновь разрешена.

На этом этапе среди последователей «Братства» были очень влиятельные
политики, такие как, например, генерал Нахлаби, руководитель переворота 1961 г. против унии с
Египтом, и доктор Давалиби, премьер-министр Сирии в начале 60-х. На выборах 1961 г. в союзе с
генералом Нахлаби десять их последователей получили места в 150-местном парламенте.

Приход к власти в 1963 г. партии «Баас» изменил ситуацию. Политика по отношению к «Братьям-
мусульманам» стала более жесткой, и давление на исламистов возросло, в итоге они были вновь запрещены и оказалось в подполье.

https://t.iss.one/semenovkirill/3028
Сразу несколько текстов появилось в последнее время в связи с пятилетием с начала миграционного кризиса, когда Европа столкнулась с мощным потоком мигрантов и беженцев из Сирии, Афганистана и Ирака. Сотни тысяч человек пересекли границы Италии и Греции и через эти страны направились вглубь континента в поисках безопасности: The Washington Post, The Economist, The Guardian.

Все они сходятся в мысли, что опыт Германии по интеграции десятков тысяч беженцев – успех. Более 10 тысяч из тех, кто прибыл в Германию с 2015 года в качестве беженцев, поступили в университеты в Германии. Более половины – работают и платят налоги. 80 процентов детей беженцев заявляют, что ощущают себя на своем месте в немецкой школе и находятся в хороших отношениях с одноклассниками. 

Кроме того, эта волна миграции оказалась не сложнее для интеграции, чем другие. К 2018 году 43 процента беженцев трудоспособного возраста работали или проходили профессиональную подготовку, по сравнению с 75 процентами немцев той же возрастной группы. Это лучше, чем волна беженцев из Югославии в 1990х. 

Хотя критики Меркель называли беженцев «трудовыми мигрантами», намекая на то, что они приехали в Германию в поисках лучшей жизни, а не из страха за собственную безопасность, статистика говорит об обратном: 85 процентов из 1,3 миллиона просителей убежища в Европе в 2015 году прибыли из зон военных конфликтов: Сирии, Эритреи, Ирака и Афганистана. 

Страх исламского терроризма также оказался преувеличен. «Мы знаем, что некоторые из людей, причастных к терактам в Париже в 2015 году воспользовались хаосом и проникли в Европу, иногда представляясь сирийскими беженцами, – говорит Питер Ньюманн, эксперт по терроризму из лондонского Кингс Колледжа. – Мы также знаем, что большинство прибывших были молодыми людьми, то есть – той самой демографической группой, которая больше всего подвержена радикализации. И все же, сейчас очевидно, что худшие страхи не оправдались». 

Напротив – в последние годы в Германии наблюдается явный рост праворадикальной мобилизации и насилия. «Исламского терроризма в тех количествах, которое ожидалось, мы не наблюдаем, – отметила Констанз Штельзенмюллер из института Брукингса. – Что мы видим, так это рост правого экстремизма и антисемитизма».  

Праворадикальные группы увидели в попытке принять и ассимилировать тысяч чужестранцев – в большинстве своем, мусульман – предательство интересов немецкого народа. Случаи насилия, связанные с беженцами, доминировали в газетных заголовках и обернули общественное мнение против Меркель. Когда-то маргинальная правая партия «Альтернатива для Германии» смогла воспользоваться этой волной и к 2017 году стала главной оппозиционной силой в парламенте. 

Миграционный кризис в Европе дал толчок полемике и в США. Дональд Трамп, который тогда боролся за номинацию на пост президента от Республиканской партии, предлагал изменить политику США в отношении беженцев, апеллируя к терактам во Франции в 2015 году, организованных группой злоумышленников, которые прибыли в Европу в качестве беженцев. Уже тогда он предложил запретить въезд в страну мусульман из определенных стран – что позднее станет одним из самых противоречивых его решений на посту президента. Ксенофобная риторика воодушевила аудиторию правых взглядов и привела Трампа в Белый дом. 

Трамп неоднократно нападал на Меркель за то, что она «сдалась» мигрантам. Он также заявил, что число преступлений в Германии увеличилось за счет притока беженцев. Это неправда: согласно официальным источникам, к 2019 году уровень преступности в Германии достиг наименьшей точки за 18 лет.

Популярность «Альтернативы для Германии» падает, а вот Меркель, которая в следующем году планирует покинуть пост канцлера, который она занимает с 2005 года, остается удивительно популярной для демократически избранного западного политика. В зависимости от исхода ноябрьских выборов в США, она может «пережить» Дональда Трампа, который высмеивал ее политические решения. 

Сама она, по видимому, не сожалеет о том, что было сделано. «Я бы приняла те же самые решения, – сказала она ранее в этом году.
Поговорила с Зеэвом Энгельмейером aka Шошке — израильским художником-активистом, которого неделю назад немножко арестовали, и шум стоит до сих пор. Он очень классный!

«Израиль сейчас настолько политизирован, что даже попытка остаться в стороне становится политическим высказыванием. Ведь когда вы идете по улице, видите человека, истекающего кровью, и решаете не вмешиваться — это тоже своего рода позиция! Быть аполитичным — тоже политика.

Я понимаю художников, которые не хотят смешивать искусство с политикой. Я и сам делаю много того, что не относится к активизму! Но наша страна, наша демократия в такой опасности, что если не как художники, то как граждане — мы обязаны что-то сделать».
Написала в кои-то веки текст про любовь — но, конечно, не простую, а такую, где все против влюблённых, в частности, их родные страны; на пути стоят черствые бюрократы, и людям при этом в буквальном смысле негде жить. Личное — это политическое, как не устаёт нам напоминать жизнь.
Сможет ли Франция вновь стать сверхдержавой на Ближнем Востоке?
 
В то время, как США постепенно сворачивают свое присутствие в ближневосточном регионе, возникает вопрос – кто займет их место? Самые очевидные кандидаты пока – Россия и Китай. Но в последние месяцы Франция также активизировалась и претендует на то, чтобы с ее голосом считались, пишет в Foreign Policy эксперт по Ближнему Востоку Стив Кук.

Президент Эммануэль Макрон уже дважды за последние полтора месяца посетил Ливан, по пути заехал в Ирак, где встретился с президентом Бархамом Салехом и другими лидерами. Макрон также увеличил военное присутствие Франции в регионе, включившись в конфликт в Восточном Средиземноморье. 
Франция и раньше участвовала в военных операциях вместе с американцами и британцами, а также принимала участие в контртеррористических операциях. Однако подобные действия носили поверхностный характер. Сейчас же кажется, что Франция готова остаться в регионе всерьез и надолго. Что же изменилось? В нескольких словах: беженцы, энергоносители, Турция. 

Один из предшественников Макрона, президент Николя Саркози, был инициатором международного вмешательства для свержения ливийского диктатора Муаммара Каддафи. Не то чтобы Саркози так уж хотел принести ливийцам мир и демократию. Его расчет заключался в другом: он боялся, что волна насилия, которая прокатилась по стране в ответ на антиправительственные протесты, обернется сотнями тысяч беженцев из Ливии в Европу. Кажется, Макрон руководствуется той же логикой, за одним исключением – он не собирается свергать диктатора; напротив, он хочет прибегнуть к помощи одного из них. Потому-то Франция поддерживает генерала Халифу Хафтара, который руководит Ливийской национальной армией против международно признанного правительства в Триполи. Макрон рассчитывает, что Хафтар – именно тот «сильный лидер», который поможет ему избежать наплыва ливийцев и других африканцев в Европу. 

Проблема беженцев отчасти привела Макрона и в Ливан. Конечно, Макрон заслуживает похвалы за то, что стал, по сути, единственным западным лидером, готовым проявить инициативу в помощи ливанцам. Но хотя бы отчасти причина тому – в попытке избежать создания еще одной ливанской диаспоры в Европе. В конце концов, еще свежи воспоминания о волне сирийских беженцев, которая привела к подъему праворадикальных и неонацистских партий. А Макрону в 2022 предстоят выборы.

Ну и конечно, полезные ископаемые, которыми богаты Ливия, Ирак, морские территории Кипра и Ливана – тоже представляют интерес для Франции. Ливия обладает крупнейшим запасом нефти в Африке и пятым по величине запасом газа в мире. В Ираке французская компания Total вовлечена в разработку скважины Халфайа и месторождений в Курдистане. 

И, наконец, Турция. Франция, а вместе с ней ряд других европейских стран, убеждены, что Евросоюз должен быть закрытым клубом преимущественно христианских стран, связанных определенной географией, где Турции не место. Недостаток демократических идеалов, который формально препятствует принятию Турции в ЕС – лишь предлог. Конечно, и нынешняя политика правящей партии «Справедливости и развития» тоже не помогает сглаживать углы: Турция становится все более националистической, агрессивной и исламистской, а кроме того – регулярно шантажирует Европу новым потоком беженцев. 

Интересы Турции в регионе противоречат французским, будь то попытки Турции приложить руку к газовым залежам у берегов Кипра или поддержка Анкарой ливийского правительства в Триполи. А если Ливия станет зависима от Турции – что весьма вероятно – то Франции придется задуматься о энергетическом бизнесе, который она ведет с Триполи уже более семидесяти лет. 

И все же главное поле геополитической битвы между Францией и Турцией – это Средиземноморье. Франция расценивает активность Анкары как попытку установить свою власть в регионе. Потому-то Франция так сблизилась с Грецией и Кипром. Газ, исключительные экономические зоны, морские границы – все это лишь детали. Главное здесь – это борьба одной державы против другой за власть и влияние.