Один из моих любимых франкофонных поэтов Алжира — Жан Сенак, прошедший путь от отчаянного сюрреализма до столь же отчаянной ангажированной поэзии, невероятный красавец в юности, растрепанный, чем-то похожий на медвежьего Аллена Гинзберга в зрелости. В нем было много мессианизма, желания вывести алжирскую поэзию из периферийного гетто, сначала оттолкнувшись от сюрреализма, а затем отбросив его. Хотя его сюрреалистические стихи нравятся мне больше всего: в них нет саркастического умствования школы Бретона и куда больше попытки раствориться в пейзаже (как у любимого поэта юного Сенака Рене Шара), но только пейзаж этот — и природный, и культурный — сам по себе заражен сюрреалистическим безумием, призрачен и готов в любой момент обернуться миражем.

Саусан Махмуд Нури
(род. 1981, Алжир)
سوسن محمود نوري

* * *

мне не повезло
быть острием копья у красных дьяволов
или у смурфов
плеймейкером в команде BVB
пусть я довольно ловкая
чтобы крутить мячи и пинать обертки от шоколадок скверною ночью
я недостаточно безумна чтобы возглавить банду безумцев
или даже наполовину безумцев
я попивала напитки пока ницше мыслил
летом среди гор санкт-морица
он сказал похлопав меня по плечу:
малышка, пытаться выколоть глаза солнцу кофейными зернами безумие
покупать кристаллы в хозяйственном магазине чтобы привесить на бетонный потолок в отместку небу безумие
угостить адониса чашкой нескафе безумие
спорить с ван гогом отрезав оба уха безумие
повесить их талисманами на кедровую ветку безумие
написать на двери своей комнаты «тихо здесь спит мечта» безумие
наслаждаться покоем когда не хватает слов безумие
прочитать мне какое-то из безумных писем
и назвать свою книгу безумием тоже безумие
малышка, это удача утонуть в безумии
неплохо когда есть хоть немного удачи


Одно из открытий при работе над алжирским номером «Перевода» — Саусан Махмуд Нури — мы с ней почти ровесники, а поэзию моих арабских ровесников я пока знаю довольно плохо. Но вижу, что они тоже увлекаются кураторством без ущерба для собственной поэзии: Саусан Нури, например, выпускала специальный журнал (я правда не понял, выходил ли он только в сети или на бумаге тоже) для текстов, написанных свободным стихом. А ее собственные стихи могут напомнить о поэзии битников — настолько мир предстает в них оголенным, лишенным уюта привычной культуры. Здесь нет устоявшихся авторитетов, здесь не на что положиться, и поэтессе приходится изобретать понятия этого мира заново, пробираясь сквозь ряды нередко отталкивающих образов и картин — сквозь реальность, которая далеко не всегда оказывается дружелюбной. Эти стихи — резкие и кричащие, в них много довольно мрачного юмора и почти отсутствует уют старой культуры, к которой были так привязаны поэты предыдущего поколения; в них мы видим женщину, открывающую для себя большой мир и смотрящую на него без страха. Это стихотворение не о безумном Ницше, а скорее о безумие глобального мира.

Саусан Махмуд Нури
(род. 1981, Алжир)
سوسن محمود نوري

* * *

о чем написал бы ржавый поэт?
о бронзовом солнце
о запахе пота из окон строений
о глухой собаке что шпионит за тишиной
или может о платье что качается на бельевой веревке
о тучной жене своего престарелого соседа
о бездомных семействах воробьев на проводах
о червяке что точит недра земли
о мэре его родного города и пузе его как дирижабль
о белой пище и черных столах
о грызунах
зарослях мха
и смоге?
о чем написал бы ржавый поэт?
но ржавого поэта никогда не было
нет был отвечал отцу на вопрос
кем ты хочешь стать в будущем?
он вспоминает тельце лягушки с которой разделил первую сигарету
он вспоминает ямки которые вырыл на пути муравьев
сладости украденные из дядиной сумки
стул учительницы куда прилепил жвачку
выколотые глаза голубей
и самопальную шмаль
он мог бы и не существовать
и существовать
истина лишь вонючий ветер под мышкой лета
он мог бы быть только поэтом
ржавым поэтом

Бузид Херзалла
(род. 1958, Алжир)
بوزيد حرزالله

* * *

1

Только она
плыла сквозь повторяющиеся просторы жизни,
укоренялась рана,
пока глаза не проявляли к ней интереса —
только она
плетет взводы роз для товарищей,
вяжет мученика из лаванды.

2

Нам говорили:
только он отпускает вину
и прощает грехи —
и вот он отходит в сторону,
передает власть тому,
кто изумил почву и честь,
и мученики в рубищах
видели трепет излучин
и песчаные оползни
на вершине ската и раны,
уютные просторы холмов
и вздохи лилий.

3

Нам говорили,
что он одинок,
что все подданные равны,
и вот он избирает одних
и восклицает: «Хвала прозрачным!», —
а остальных изгоняет —
тогда мы решили потемнеть.

4

Нам говорили:
он дарует покой и счастье,
выпускает своего демона на улицах и в клубах,
содержит всех безумцев
за решеткой.

5

Нам говорили:
Шехерезада постеснялась повторить свой рассказ,
испугавшись репрессий,
когда царедворцы умыли руки —
знают ли они те ночи, которые нас постигли?
В их власти каждая секунда утра,
но я им неподсуден,
слишком велик, чтобы быть попранным.

6

Нам говорили:
десять войдут в рай,
и только они, без людей и духов —
и вот пришел тот, кто не спит
и кто не избран человечеством,
и они возжелали, дабы он сотворил
воскресение мертвых, —
тогда община разделилась пополам:
пятерых избрал повелитель,
и они отправились молиться,
чтобы загробная жизнь наступила,
а других пятерых проклял прильнуть к земле
и сгореть по своим местам.

7

Прежде чем вы изумитесь городским дорогам, я скажу вам: вы увидите деву, обагренную кровью своего девства, распутников, захмелевших от последнего богатства, судей, овладевших судьбой, не спрашивая, каков будет исход.
Те, кто раньше вас оказались в аду,
сгинули в поисках первопричины.

8

Ты не владеешь его жилищем,
ты удобен для всех
ты убежище во время невзгод —
ты, как и поэты,
воспеваешь дом,
и когда переламывается в тебе стихотворение,
ты всегда, как веселый ребенок,
забываешь, что ищешь покоя и дома, —
как говорил мой друг:
«Мы — родина в поисках родины».

1989

Еще из алжирской подборки для № 2 журнала «Перевод» — Бузид Херзалла (بوزيد حرزالله), настоящий poeta doctus, один из самых головоломных авторов, которых мне доводилось переводить: невероятное лексическое богатство, столь же невероятно сложный синтаксис, аллюзии на старую литературу — все то, чему еще казалось бы не так давно не было места в алжирской поэзии, испытывавшей непрестанный кризис идентичности. Сложность этих стихов даже не только языковая — поэт может начать разговор с отсылке к какому-то факту классической арабской культуры и тут же перейти оттуда к свежим новостям, он часто пишет старой арабской рифмованной прозой (саджем), так что его переводчики на французский (а я сравнивал переводы) пропускают половину сказанного, видимо, от безнадежности. Заметно в его поэзии и влияние франкофонной алжирской литературы с ее интересом к сюрреализму: читая его стихи, всегда остается вопрос, что именно в них происходит, и ответить на этот вопрос всегда можно множеством разных способов. Начнем, правда, с относительного несложного стихотворения. Вот такая она современная поэзия Алжира.

Бузид Херзалла
(род. 1958, Алжир)
بوزيد حرزالله

Два случая и одно открытие

1. Первый случай

Когда она закрыла дверь,
я открыл раны родины.
Море тихо утонуло в соли,
и песок поглотил
попранную мечту.
Больше нельзя было

взволновать его бунтом ветров.

2. Второй случай

Двое сливаются, смешивая грезы:
снедающий страх и моя тоска
по первоначалам раненой любви
затягивают меня, и борьба всё сильнее.
И вот я здесь, изъеденный годами,
как родина в ожерелье молитв об утраченном.
Я не пророк,
никто не повинуется моим словам.
Но я люблю,
и это первый мной совершенный грех:
я пережил все варианты конца,
но в конце я встречал только начало
и соединялся в нем со своею душой —
у меня только одна мечта —
чтобы в стычке меня убили.
Двое сливаются, смешивая грезы,
и морю известно, что моя лодка
тем временем потеряла парус.

3. Открытие

Это мгновение бегства:
волны постепенно стихают,
а те, что поднимутся завтра,
может быть, будут сильнее.
Говорят, однажды
солнце взойдет на Западе.
Сколько же лет с тех пор,
а я вижу только его сияние,
все ожоги его — это ложь.

Алжирские поэты во втором номере журнала «Перевод»

«Поэзи

Первая московская презентация нового номера журнала «Перевод» — уже завтра!

Встретимся с читателями на международной книжной ярмарке «non/fictio№26» в Гостином дворе. Расскажем о журнале и представим второй номер завтра (7 декабря) в 18:15 (Пресс-клуб).
Приобрести новый выпуск уже можно в независимых книжных магазинах и на OZON, а посетители «non/fictio№26» уже сейчас могут найти его на стенде наших коллег из издательства SOYAPRESS.

Большая презентация нового выпуска состоится 15 декабря (19:00) в художественном пространстве «Île Thélème».

Друзья, завтра в Иностранке немного поговорим об арабской поэзии и почитаем переводы. Расскажу, куда двигаться дальше с этим переводческим проектом. Встреча немного быстро была организована, но если вдруг у вас есть время вечером — приходите!

https://libfl.ru/ru/event/vokrug-arabskoy-poezii-i-ne-tolko

В преддверии большой презентации алжирского номера журнала «Перевод» (в это воскресенье) стихотворение Рабии Джельти — важной поэтессы старшего поколения. Кроме того, что это замечательные стихи, мы их переводили совместными усилиями с участниками переводческого семинара в Вышке и очень надеюсь, что этим наши совместные сюжеты не ограничатся. Это стихотворение мы перевели совместно с Алисой Федотовой.

Рабиа Джельти
(род. 1954, Алжир)
ربيعة جلطي

Собеседники

Под моим балконом —
ночь:
она клонится ветвями над улочками,
раскидывается над фонарями,
щекочет звезды,
соблазняет тьму ею самой
и свое вино цедит в песню.

Под моим балконом
два скамейки из камня
перед собой
захлопнули двери дремоты,
обратили свои небеса к бессоннице
и будут смеяться,
пока не надорвут животы,
перемигиваться,
ворчать,
божиться,
молиться,
шептаться о чужих секретах,
о странных людских делишках:
о девичьем кокетстве
и мужском коварстве,
о рыночной экономике,
о слезах влюбленных,
о религиях,
об ужасе войн,
об огромном приданом,
об отчуждении,
о загадочных привычках,
об интригах,
о макияже,
о митингах,
о сумасшествии,
об умных бомбах,
о пандемии морщин,
о переговорах за круглыми столами,
о самоубийстве,
о демократии,
о визах,
об истории,
о противозачаточных средствах,
о географии,
о беспокойстве
и так далее,
и так далее,
и так далее.

Под моим балконом
две подлые скамейки,
две мудрые скамейки
распахивают двери сна,
зевают
и славят Господа Бога
за то, что они из камня!

И короткая биографическая справка. Рабиа Джельти родилась в 1954 году в городе Недрома на северо-востоке Алжира, недалеко от древнего города Тлемсен. Училась в школе сначала в Марокко, а затем в Оране, с раннего возраста увлекалась французской литературой. Окончила университет в Оране, а затем защитила диссертацию в университете Дамаска. Во время гражданской войны в Алжире жила во Франции, но затем вернулась на родину. Сейчас она — одна из самых известных и любимых поэтесс Алжира, не в последнюю очередь благодаря тому, что стихи ее прозрачны и доступны, избегают избыточной сложности, которой грешат многие современные алжирские поэты, но, в то же время, они предельно точны в выражении чувств, понятных самому широкому читателю, и наполнены надеждой, которой так часто не хватает арабскому миру. Она известна не только как поэтесса, но и как писательница. Ее роман «Вершина» (2010), изданный бейрутским издательством, был высоко оценен критиками по всему арабскому миру. Ее романы и стихи переведены на множество языков, а она сама составила и перевела с испанского антологию современной кубинской поэзии. На французский ее стихи переводили такие известные франкофонные писатели, как Рашид Буджедра и Абдельлатиф Лааби. Джелти — лауреат нескольких международных премий, в том числе премии в области арабской литературы Абу-Даби. В настоящее время преподает современную литературу в Университете Орана.

Махмуд Дарвиш
(1941—2008)

* * *

Он спокоен, я тоже.
Он пьет чай с лимоном,
я предпочитаю кофе —
это то, что нас отличает.
Он носит широкие пестрые рубашки, и я их ношу,
я листаю вечерние газеты, и он их листает.
Он не замечает, как я за ним подсматриваю,
я не замечают, как он подсматривает за мной —
он спокоен, я тоже.
Он что-то спрашивает у официанта,
я что-то спрашиваю у официанта —
между нами — черная кошка:
я глажу шерсть ее ночи,
он гладит шерсть ее ночи.
Я не скажу ему: «Какое ясное
и голубое сегодня небо».
Он не скажет мне: «Какое ясное
сегодня небо».
Я вижу его, он меня видит.
Он видит меня, я его вижу.
Я двигаю левой ногой,
он двигает правой ногой.
Я напеваю какой-то мотив,
он напевает похожий мотив.
Я думаю: «Неужели он зеркало,
и в нем я вижу себя?» —
затем я смотрю ему в глаза,
но не вижу его.
Быстро выхожу из кафе
и думаю: «Он, наверное, убийца или, наверное,
прохожий, решивший, что это я убийца».

Он напуган, я тоже.

*

(из готовящейся русской книги Дарвиша, которая, возможно, скоро выйдет)

Махмуд Дарвиш

* * *

Пока жду перед моими глазами проходит
множество вариантов: может, она забыла
сумочку в поезде, потеряла мой адрес и номер
мобильника, потеряла желание, подумала:
«Какое он имеет отношение к летнему дождю?».
Или, может, ее отвлекло срочное дело или
поездка на юг, чтобы погреться на солнце,
и она не застала меня утром, когда я вышел
купить на вечер гардению и пару бутылок
вина. Может, она повздорила с бывшим
мужем по поводу совместных воспоминаний
и поклялась не встречаться ни с кем, о ком
можно будет что-то потом вспоминать.
А может, по дороге ко мне ее чуть не сбило
такси, звезды погасли в ее млечном пути,
и она все еще принимает успокоительное
и снотворное. А может, она посмотрела
в зеркало перед тем, как выйти из себя,
потрогала две большие груши, что качаются
под шелком рубашки. А может, она столкнулась
с бывшим, что еще ее любит, и он пригласил ее
на ужин? А может, она умерла? Ведь смерть
влюбляется неожиданно, ведь смерть, как и я,
не любит ждать.

Кажется, первая рецензия на «Поэзию арабского мира» и еще какая — от замечательного петербургского шумеролога Владимира Емельянова, который как никто чувствует ближневосточную культуру

https://quarta-poetry.ru/владимир-емельянов-2/