из воспоминаний Фаины Сонкиной о Лотмане –
- «Юра был горд и, как показало время, достаточно влюбчив. Больше он не помогал мне перед экзаменами» [Сонкина, 2016: 23].

ага, а еще написал "Песни западных славян", приняв "Гузлу" Мериме за народное творчество -

«Ошибка Наполеона состояла в том, что он считал Москву городом, как Вена. Москва же была зимним пребыванием дворян. При наступлении Наполеона дворяне, чиновничество и население, обслуживавшее их, уехало»
[Шкловский В. Матерьял и стиль… 1928: 78].

и внезапный Шкловский – из «Сентиментального путешествия», человек, потерявший свое Отечество, которое исчезло, распалось –
- пока он был в Персии –
- в 1928 году, читая «Войну и мир» -
- «Государь, Россия не остранены для Толстого, остранен Наполеон, сражение» [Шкловский, 1928: 110].

и вот нафига при таком раскладе нам-то переговоры?! -

Шкловский замечательно подмечает, как Страхов в своих знаменитых статьях о «Войне и мире» по существу переводит их в план «современности» -
- превращая в публицистическое –
- так, он пишет, а Шкловский цитирует: «Если смотреть на “Войну и мир” с этой точки зрения, то можно принять эту книгу за самое яркое обличение Александровской эпохи, - за неподкупное разоблачение всех язв, которыми она страдала. Обличены – своекорыстие, фальшь, разврат, глупость тогдашнего высшего круга; бессмысленная, ленивая, обжорливая жизнь московского общества и богатых помещиков, вроде Ростовых; затем, величайшие беспорядки везде, особенно в армии, во время войн; повсюду показаны люди, которые, среди крови и битв, руководятся личными выгодами и приносят им в жертву общее благо; выставлены страшные бедствия, происходящие от несогласия и мелочного честолюбия начальников, - от отсутствия твердой руки в управлении; выведена на сцену целая толпа трусов, подлецов, воров, развратников, шулеров; ярко показана грубость и дикость народа <…>» -
- но Шкловский, прошедший и Первую мировую, и Гражданскую –
- знает, что это не «обличение Александровской эпохи», это черты любой войны – и в этом смысле, вопреки всему, на деле намного больше доверяет Толстому –
- показывая, как его описания из Севастополя оказываются частью его же описаний в «Войне и мире» -
- и то, что Страхов или призываемый им Добролюбов готовы счесть пороками царствования, тем, что подлежит исправлению –
- для Толстого – власть ситуации, это не о том, что они – тогдашние – не герои, это о том, что героическое – это именно вот так.

у Шкловского в «Матерьяле и стиле…» есть чудесный момент, когда он разбирает появление Пьера на Бородинском поле –
- приводит ворох реакций современников на эту сцену, а затем отмечает: «Позднейшие исследователи <…> указывали, что Лев Николаевич использовал исторический факт присутствия князя П. Вяземского на Бородине в штатском костюме» (125) –
- но вроде бы парадоксально, что сам князь – писавший обширные и дельные замечания на роман Толстого – не узнал себя как прототипа –
- но в том-то и дело, что Вяземский «был в форме, форма его состояла из синего чекменя с голубыми обшлагами и из большого кивера с высоким султаном» (126). –
- у Толстого «штатский человек Вяземский обратился в человека в штатском. Произошла своеобразная реализация метафора, т.е. определенный исторический факт, попавши в полосу наибольшего реалистического благоприятствования, совершенно исказился и обратился в факт стилистический» (126) –
- и самому Вяземскому опознать себя как первоисточник для изображения Безухова на Бородине не было практически никакой возможности

и немного прекрасного -

дочитал «Торговцев культурой» Томпсона – книгу теперь преимущественно историческую, столь многое успело произойти в мире массового книгоиздания за те двенадцать лет, что прошли с момента 2-го американского издания –
- и должен сказать, что рисуемая Томпсоном картина куда более грустная и безнадежная, чем у того же Шиффрина –
- поскольку для последнего речь идет прежде всего о приходе в издательское дело больших корпораций – той волны «нового капитализма», что поднялся с 1980-х годов –
- а вот Томпсон показывает, что сам приход корпораций в издательское дело – во многом следствие других процессов –
- или, точнее, что «приход корпораций» на деле имел две волны, очень разнородные –
- одна с 1960-х годов, когда разные медиа-корпорации активно покупали издательства, строя планы разнообразной интеграции их в другие виды своей деятельности, эффект синергии –
- вроде смычки издательства и кинокомпаний и т.п. – идеи там были самые разнообразные –
- но суть дела в том, что здесь корпорации покупали именно 1-2 издательства, стремясь включить в свое разнообразное целое –
- и идея эта в итоге оказалась если не совсем неработающей, то явно намного менее результативной, чем виделось на входе –
- а вот на следующем ходе уже активно стали вырастать несколько огромных именно издательских корпораций, объединяя разнообразные издательства в одно целое –
- и здесь Томпсон показывает, что этому процессу предшествовали радикальные сдвиги в книжном распространении –
- приход, с одной стороны, в книготорговлю супермаркетов и потребительских клубов, с другой – больших книжных сетей –
- то есть сначала выросли большие игроки в книжном распространении, которые оказались способными очень сильно влиять на издательства, от несопоставимости их размеров с размерами обычных издательств –
- и затем в издательском деле последовало вырастание сверх-больших игроков, которые могли бы быть сопоставимыми – а где-то и более сильными спарринг-партнерами с сетями распространения, то есть способными отстаивать свои условия –
- супермаркеты, торгуя книгами, не собирались заниматься книготорговлей как призванием – книга здесь изначально выступала на уровне «любого другого товара» (другое дело, что «любого другого товара» не существует – разные товары имеют разную значимость, торговля книгами статусно приподнимала супермаркеты – как, например, и большой аквариум с живой рыбой – не только и не столько о продаже самой этой рыбы, но во многом еще и сообщение атмосферы, антураж, сказывающийся на других покупках и желании делать их именно в этом супермаркете) -
- но если значительная часть распространения приходится на те места и тех продавцов, которые работают с книгой как с товаром, аналогичным консервированным овощам – то эту логику невозможно не учитывать (если стремишься сохранить присутствие, равно с другими аналогичными твоему издательствами) –
- а поскольку основные издательства теперь оказываются частью очень больших издательских объединений – то они, будучи по факту корпорациями, оказываются вынужденными действовать в логике теперь уже корпоративных финансовых циклов –
- и тем самым короткого/быстрого реагирования –
- долгосрочность оказывается невозможной – за пределами индивидуальных логик редакторов/издательских подразделений –
- но последняя становится здесь убывающей – поскольку выступает наследием прежних форм деятельности больших и средних издательств, редакторских навыков, сформированных в другой среде – и не поддерживаемых новой, а тем самым не воспроизводимой/почти не воспроизводимой среди тех, кто уже формируется в новых условиях –
- и где дальше действует принцип поляризации – либо очень больших издательств, либо совсем маленьких, с вымыванием средних (поскольку они уже не могут использовать возможности дружеской экономики – и вынуждены действовать по правилам, однородным с очень большими, при несопоставимости ресурсов)

а тем временем - напоминаю, что уже сегодня, в 18:30 у нас в Библиотеке БФУ выступает с лекцией о книжном дизайне в России XX века художественный редактор издательского дома "Коло" (СПб) Никита Вознесенский -
- и лекция пройдет в новом библиотечном пространстве университета, на Зоологической 2!

из записок участника заграничного похода русской армии –
- «Странно видеть какого-нибудь оборванного в синем кителе мужика, или запачканную бабу, или мальчишку нищего, говорящих чисто по-французски, языком, которым у нас щеголяют все модники большого света; между тем здесь всякая дрянь им болтает: вот где ничтожность нашей моды»
[Илья Радожницкий. Походные записки артиллериста.., стр. 37]

иногда Шкловский так торопится за своей мыслью и пытается подтвердить ее первыми пришедшими в голову доводами, что у наивного читателя может даже возникнуть подозрение, что он, к примеру, совершенно забыл или лишь бегло перелистал «Войну и мир» -
- как в этом, в частности, случае – когда он говорит о глубокой связи Теккеря и Толстого, «Ярмарки тщеславия [она же: Базар житейской суеты]» и «Войны и мира»: «<…> фабульное положение, годное для сюжетной обработки и у Теккеря и у Толстого, одно и то же; а именно – женщина достается не красивому, а симпатичному; причем первый красавец или совсем не становится мужем или он муж на время. Героем же окончательным становится или Пьер или Добин, причем у второго героя, у героя-мужа в начале романа есть препятствие к браку: неравенство материальных положений; он беднее невесты. В середине романа происходит перестановка: усыновление Пьера, обогащение отца Добина и получение Добиным полковничьего чина» [Шкловский, «Матерьял и стиль…», 1928: 224] –
- и здесь читатель замирает в недоумении, ведь Пьер вступает в права наследства еще до того, как вообще познакомится с семейством Ростовых…

отыскалась ссылка на довольно уже давний доклад -
- кажется, получилось неплохо -

очень зацепила – нет, не эта, а давнишняя запись АФФ о пилоте Germanwings –
- это ведь ровно тот случай, где можно видеть «роль идей» - то новое «эгоистическое самоубийство», которое мы все помним по апрелю 1945 года – невозможно в прежней системе координат –
- где твой конец оказывается частью большой истории – твоей же –
- или абсолютным концом –
- там, где появляется экзистенциализм – и то, что на первый взгляд выглядит столь утешительно и вроде бы как панацея от него, «память в сердцах» и проч., «человек жив до тех пор, пока о нем помнят» - работает ровно на это, стоит сделать буквально один логический шаг –
- и здесь видно, как близок Камю с тем самым пилотом – т.е. да, Камю «хороший» и проч., ничего подобного в виду не имел и т.д. –
- возьмем мерзавца Сартра, а, впрочем, его не будем брать и оставим именно Камю – именно от того, что хороший – и у него выходит именно тот самый пилот, нет, не как единственный вариант, но с той неизбежностью, которую считал неотъемлемой частью хорошей литературы Толстой

изумленный зритель

Л. Толстой. Дневник. Запись от 29.V.1852 г.
====================
«Мечтал целое утро о покорении Кавказа».

и сугубо местное, калининградское -
- люблю читать Милованова -
- в одном пакете и вопрос, и ответ отчего мы в этом оказались -
- но человек-журналист считает добросовестно, что лишь вопрос -
- и это тоже существенная часть ответа

с Рождеством, единоверные!

«…Герцен был слишком хорошим стилистом, чтобы всегда быть вполне точным рассказчиком».
[Губер, «Кружение сердца». 1928: 220]

спасибо Вечернему картографу – набрел на замечательный альбом «Авиация и воздухоплавание» 1934 года –
- интересного и красивого там много, но вот этот лист особенно заинтересовал –
- жаль, что «авиаматка» как термин не прижилась –
- а то и современные ленты новостей, и описания сражений на Тихом океане во Вторую мировую звучали бы сильно иначе

Некрасов о Панаеве (в письме Тургеневу от 30.VI.1857) –
- «<…> в каждом его суждении так и видишь, под каким ветром эта голова стояла целый год».