Наши мёртвые.
Прочел утром у нашего "мерянского" (родился в Кашине) религиозного социолога Андрея Андреевича Игнатьева: "интересно, что Высоцкий в своих текстах делит мёртвых на наших и чужих, наши мёртвые - часовые, чужие - источник угрозы, в обоих случаях мёртвый человек это пограничный феномен, вот как гермы."
Наши мёртвые не часовые, не охраняемые, наши мёртвые - проводники в мир памяти нашего народа. Обернись назад, мерянин, и ты увидишь цепь своих предков уходящую в вечность, узреешь мир тех самых Suomen suvun uskonnot антрополога Уно Харва.
Мерянский Род Един, приветствуй их и скажи - Я это Вы, Вы это Я, Меря Ила (Меря Жива)! И пойдет ток в Цепи.
#род #мертвые #магия
Прочел утром у нашего "мерянского" (родился в Кашине) религиозного социолога Андрея Андреевича Игнатьева: "интересно, что Высоцкий в своих текстах делит мёртвых на наших и чужих, наши мёртвые - часовые, чужие - источник угрозы, в обоих случаях мёртвый человек это пограничный феномен, вот как гермы."
Наши мёртвые не часовые, не охраняемые, наши мёртвые - проводники в мир памяти нашего народа. Обернись назад, мерянин, и ты увидишь цепь своих предков уходящую в вечность, узреешь мир тех самых Suomen suvun uskonnot антрополога Уно Харва.
Мерянский Род Един, приветствуй их и скажи - Я это Вы, Вы это Я, Меря Ила (Меря Жива)! И пойдет ток в Цепи.
#род #мертвые #магия
Telegram
Заметки френолога
интересно, что Высоцкий в своих текстах делит мёртвых на наших и чужих, наши мёртвые - часовые, их - источник угрозы, в обоих случаях мёртвый человек это пограничный феномен, вот как гермы
Forwarded from РОСТОВСКАЯ ЗЕМЛЯ
Великороссы. Иерархия семьи.
Большая семья в ХХ веке была тем самым прошлым, которое хоть как-то позволяет укорениться в настоящем: вся эта большая сеть родства действительно чем-то наделяла. Наделяющие отношения большой семьи хорошо видны на старых фотографиях. Они созидаются жестами, взглядами, рукопожатиями и объятиями, совместными трапезами. В особых ситуациях ближние физически образуют круг, пластически выражая идею сплоченности всей полнотой телесного присутствия. В его центре обычно тот или то, кто или что служит залогом единства: вернувшийся со службы «дембель», могила, гроб, накрытый стол, младенец, бабка, молодожёны. Семейный круг — те, с кем проходит жизнь, но также и те, кто все вместе — плечом, к плечу, рука об руку — встают на ее краях и рубежах.
Мир приватных родственных связей, в котором прожило несколько советских поколений, был после падения советского строя обесценен так же, как в 1917 году обесценены были миры «бывших». В начале 1990-х гарантами первых частных экономических отношений были выбраны родственные связи. Испытание большими деньгами родственные связи, так долго остававшиеся без материальной основы и внятной всем иерархии, не выдерживали. Травма утраты больших семей жителями современной России до конца не осознана и не пережита: утраченные жизненные миры отзываются фантомными болями. Семейный долг есть — могил предков нет: погребенными в общих могилах войны и лагерей остаются многие тысячи предков современных россиян. Есть семья, но нет земли и дома, той части пространства, которая обеспечивает преемственность жизненного уклада. Есть желание вовлеченности, переживания себя как части чего-то большего, чем ты сам, но нет того социального тела, частью которого ты можешь стать.
Укорененность во времени и пространстве предполагает участие в воспроизводстве смыслов общего жизненного мира. Под смыслами я в данном случае понимаю привычки и правила обращения с миром. Они скрываются в простых вещах: в кулинарных рецептах, выученных «с руки», в дедовом умении подсекать рыбу и чинить проводку, которыми он наделил внуков, в том, что на ушибленную коленку надо подуть, и тогда всё пройдет, в том, что ябедничать — стыдно, в том, что старших перебивать нельзя, а за младшими надо присматривать, и еще - убирать локти со стола, не прощаться через порог и т. д. Кризис семьи, диагностируемый современным кинематографом, на мой взгляд, связан вовсе не с убыванием общего количества любви. Из сферы материальных и социальных обязательств членов семьи друг перед другом лояльность вот уже век как перенесена в сферу чувств: родительское наделение взрослых детей имуществом, имущественные отношения супругов и материальная забота детей о родителях с первых лет советской власти и до сегодняшнего дня — предмет эмоционального всплеска и морального суждения, а не социального порядка.
Нынче на повестке дня стоят вопросы, которые не решить посредством мелодраматических категорий любви и страсти, верности и измены: например, какова иерархия современной семьи, кто и кому в ней подчиняется? Гарантами главенства мужчин и старших в дореволюционной России служили закон и многовековое обычное право. Ослушание лишало детей наследства и вызывало осуждение общества. В советские времена гарантом женских/материнских интересов в семье было советское законодательство, век его был не долог, но достаточен для того, чтобы дети стали аргументом для имущественных притязаний женщины. Другим, не менее важным вопросом, является вопрос о собственности семьи и порядках ее перераспределения, и он также не может быть решен посредством мелодраматического языка. Вопросы иерархии (не путать с "вертикалью власти") и вопросы владения (не путать с "недвижимостью") оказываются напрямую связанными со смысловым порядком мира, в котором мы живем. Это — вызов времени.
Из недописанной книжки про свадьбы (2018). Светлана Адоньева.
Фото Ю. А. Галева. Вожгора. "Проводы в армию Вани Лешукова". 1973 год.
#великороссы #семья #род #XXвек
Большая семья в ХХ веке была тем самым прошлым, которое хоть как-то позволяет укорениться в настоящем: вся эта большая сеть родства действительно чем-то наделяла. Наделяющие отношения большой семьи хорошо видны на старых фотографиях. Они созидаются жестами, взглядами, рукопожатиями и объятиями, совместными трапезами. В особых ситуациях ближние физически образуют круг, пластически выражая идею сплоченности всей полнотой телесного присутствия. В его центре обычно тот или то, кто или что служит залогом единства: вернувшийся со службы «дембель», могила, гроб, накрытый стол, младенец, бабка, молодожёны. Семейный круг — те, с кем проходит жизнь, но также и те, кто все вместе — плечом, к плечу, рука об руку — встают на ее краях и рубежах.
Мир приватных родственных связей, в котором прожило несколько советских поколений, был после падения советского строя обесценен так же, как в 1917 году обесценены были миры «бывших». В начале 1990-х гарантами первых частных экономических отношений были выбраны родственные связи. Испытание большими деньгами родственные связи, так долго остававшиеся без материальной основы и внятной всем иерархии, не выдерживали. Травма утраты больших семей жителями современной России до конца не осознана и не пережита: утраченные жизненные миры отзываются фантомными болями. Семейный долг есть — могил предков нет: погребенными в общих могилах войны и лагерей остаются многие тысячи предков современных россиян. Есть семья, но нет земли и дома, той части пространства, которая обеспечивает преемственность жизненного уклада. Есть желание вовлеченности, переживания себя как части чего-то большего, чем ты сам, но нет того социального тела, частью которого ты можешь стать.
Укорененность во времени и пространстве предполагает участие в воспроизводстве смыслов общего жизненного мира. Под смыслами я в данном случае понимаю привычки и правила обращения с миром. Они скрываются в простых вещах: в кулинарных рецептах, выученных «с руки», в дедовом умении подсекать рыбу и чинить проводку, которыми он наделил внуков, в том, что на ушибленную коленку надо подуть, и тогда всё пройдет, в том, что ябедничать — стыдно, в том, что старших перебивать нельзя, а за младшими надо присматривать, и еще - убирать локти со стола, не прощаться через порог и т. д. Кризис семьи, диагностируемый современным кинематографом, на мой взгляд, связан вовсе не с убыванием общего количества любви. Из сферы материальных и социальных обязательств членов семьи друг перед другом лояльность вот уже век как перенесена в сферу чувств: родительское наделение взрослых детей имуществом, имущественные отношения супругов и материальная забота детей о родителях с первых лет советской власти и до сегодняшнего дня — предмет эмоционального всплеска и морального суждения, а не социального порядка.
Нынче на повестке дня стоят вопросы, которые не решить посредством мелодраматических категорий любви и страсти, верности и измены: например, какова иерархия современной семьи, кто и кому в ней подчиняется? Гарантами главенства мужчин и старших в дореволюционной России служили закон и многовековое обычное право. Ослушание лишало детей наследства и вызывало осуждение общества. В советские времена гарантом женских/материнских интересов в семье было советское законодательство, век его был не долог, но достаточен для того, чтобы дети стали аргументом для имущественных притязаний женщины. Другим, не менее важным вопросом, является вопрос о собственности семьи и порядках ее перераспределения, и он также не может быть решен посредством мелодраматического языка. Вопросы иерархии (не путать с "вертикалью власти") и вопросы владения (не путать с "недвижимостью") оказываются напрямую связанными со смысловым порядком мира, в котором мы живем. Это — вызов времени.
Из недописанной книжки про свадьбы (2018). Светлана Адоньева.
Фото Ю. А. Галева. Вожгора. "Проводы в армию Вани Лешукова". 1973 год.
#великороссы #семья #род #XXвек
