Forwarded from Захар Прилепин
«РОДНЯ», ТЫ РОДНЯ!
Поздравляю подразделение «Родня» с Новым годом и Рождеством!
Всей «Родне» - веры и сил.
Лучшие мужики в России - там. Вот они. Половину из них них знаю по 20 лет.
Евгений «Гайдук» Николаев - сверххаризматтчный командир «Родни» - ещё и стихийный философ. Скоро его книга выйдет в нашем издательстве «КПД».
Александр «Араб» Крештоп - был начштаба ещё в нашем донбасском Четвёртом штурмовом бате.
А Критик - это действительно литературный критик Матвей Раздельный, ушедший добровольцем, хотя мог дома сидеть.
А Алтай - чемпион мира по боксу Артём Чеботарёв.
Ну и так далее.
«Родню» мы создали в 2023 году. Подраздел зашел как составная часть в легендарную «Пятнашку».
За правду, родня.
Всех показать не могу, но всем, кто за кадром - виват, братья.
Привет Алтаю, Бабаю, Доку, Кубе, Юсу.
Абхаз - воин, командир и дорогой брат.
На первом фото, с ёлочкой - Кроха.
Вчера был ранен.
Наш узбек Фус из ружья на подлете сбил дрон, но двое получили ранения. Еще у одного контузия; остался служить на месте.
Поздравляю подразделение «Родня» с Новым годом и Рождеством!
Всей «Родне» - веры и сил.
Лучшие мужики в России - там. Вот они. Половину из них них знаю по 20 лет.
Евгений «Гайдук» Николаев - сверххаризматтчный командир «Родни» - ещё и стихийный философ. Скоро его книга выйдет в нашем издательстве «КПД».
Александр «Араб» Крештоп - был начштаба ещё в нашем донбасском Четвёртом штурмовом бате.
А Критик - это действительно литературный критик Матвей Раздельный, ушедший добровольцем, хотя мог дома сидеть.
А Алтай - чемпион мира по боксу Артём Чеботарёв.
Ну и так далее.
«Родню» мы создали в 2023 году. Подраздел зашел как составная часть в легендарную «Пятнашку».
За правду, родня.
Всех показать не могу, но всем, кто за кадром - виват, братья.
Привет Алтаю, Бабаю, Доку, Кубе, Юсу.
Абхаз - воин, командир и дорогой брат.
На первом фото, с ёлочкой - Кроха.
Вчера был ранен.
Наш узбек Фус из ружья на подлете сбил дрон, но двое получили ранения. Еще у одного контузия; остался служить на месте.
Forwarded from Анна Ревякина | Донбасс
* * *
Разлука для того, чтоб стать сильней.
Цена ей – сто надорванных рублей,
сто надорвавшихся на нелюбимой службе.
Разлуки силикатный жёлтый клей
сквозь пальцы льётся – жидкое стекло.
Разлук земных проверенное зло –
необходимость быть во всеоружии.
Оттачивай стихами ремесло –
сверкучий скальпель, кисть и карандаш.
Звезда заглянет в январе в блиндаж.
Предупредит, направит, станет свечкой.
Родится автор, он же персонаж,
мифический герой из плоти и души,
которого разлука не страшит.
Он наперёд всё знает и уверен,
что будет май, и будут ландыши.
И ты не бойся. Верь. Бери пример.
Наступит май, и русский офицер
вернётся с поля боя на Тверскую
из края терриконов и химер.
И я его так сладко поцелую.
Анна Ревякина | Подписаться
Разлука для того, чтоб стать сильней.
Цена ей – сто надорванных рублей,
сто надорвавшихся на нелюбимой службе.
Разлуки силикатный жёлтый клей
сквозь пальцы льётся – жидкое стекло.
Разлук земных проверенное зло –
необходимость быть во всеоружии.
Оттачивай стихами ремесло –
сверкучий скальпель, кисть и карандаш.
Звезда заглянет в январе в блиндаж.
Предупредит, направит, станет свечкой.
Родится автор, он же персонаж,
мифический герой из плоти и души,
которого разлука не страшит.
Он наперёд всё знает и уверен,
что будет май, и будут ландыши.
И ты не бойся. Верь. Бери пример.
Наступит май, и русский офицер
вернётся с поля боя на Тверскую
из края терриконов и химер.
И я его так сладко поцелую.
Анна Ревякина | Подписаться
Алексею «Джанго» Поддубному — 56!
Руку жал.
Моей маме нравились его песни, хотя слушала она в основном классическую музыку.
Прикрепляю фото, сделанное мной в марте 2022 года на вечере в поддержку СВО, и видео, где я пою песню «Джанго» — «Холодная весна» (саундтрек из фильма «Бой с тенью»).
Руку жал.
Моей маме нравились его песни, хотя слушала она в основном классическую музыку.
Прикрепляю фото, сделанное мной в марте 2022 года на вечере в поддержку СВО, и видео, где я пою песню «Джанго» — «Холодная весна» (саундтрек из фильма «Бой с тенью»).
Forwarded from Анна Ревякина | Донбасс
* * *
Вот бы Кальмиус наш переплыть амфибрахием.
Город смирно стоит – утомлённый солдат.
Мой оранжевый терем от озноба потряхивает,
а тебя всё никак не отпустит комбат.
Говоришь ему: "Там, на проспекте каштановом
наварила борща моя милая, ждёт.
Он на вкус не похож на борщи ресторанные.
Он – музыка. Шесть точных поваренных нот".
Русский борщ по‐донецки не чудо ли, Господи?
Вот свекольный аккорд, вот капустный диез.
Никогда не выходит наесться им досыта.
Русский борщ из фаянсовых рук поэтесс.
Остывающий борщ, одинокая горница.
Мама спросит: "Опять не пришёл? Почему?"
И под веками Соль по-предательски колется.
– Он женат на войне.
Ненавижу войну.
Анна Ревякина | Подписаться
Вот бы Кальмиус наш переплыть амфибрахием.
Город смирно стоит – утомлённый солдат.
Мой оранжевый терем от озноба потряхивает,
а тебя всё никак не отпустит комбат.
Говоришь ему: "Там, на проспекте каштановом
наварила борща моя милая, ждёт.
Он на вкус не похож на борщи ресторанные.
Он – музыка. Шесть точных поваренных нот".
Русский борщ по‐донецки не чудо ли, Господи?
Вот свекольный аккорд, вот капустный диез.
Никогда не выходит наесться им досыта.
Русский борщ из фаянсовых рук поэтесс.
Остывающий борщ, одинокая горница.
Мама спросит: "Опять не пришёл? Почему?"
И под веками Соль по-предательски колется.
– Он женат на войне.
Ненавижу войну.
Анна Ревякина | Подписаться
Forwarded from Анна Ревякина | Донбасс
* * *
– Господи мій, як страшно! Я нiчого не бачу.
Очі залиті кров'ю, кров'ю залита земля.
Десь "на Вкраїні милій" моя наречена плаче.
Десь на Вкраїні рідній снідає мовчки сім'я.
Друзi… Шалений, Вихор... Де ви? Я вас не чую!
Дайте мені напитися... Дайте менi води...
Боже! Допоможи нам, якщо ти справдi існуєш.
Господи, як порідшали наші солдатські ряди.
Що це щемить всерединi страшним та пекучим болем?
Серце моє вистрибує, руки мої висять.
Ми навпростець тікали мінним донбаським полем.
Нас ще в середині серпня билося п'ятдесят.
Потім туман i холод – зла людоїдська осінь.
Ми закріпилися начебто аж на чотири дні.
Двадцять бійців залишилося в тій лiсополцi досі,
двадцять братів безстрашних. Бачу їх уві сні.
Вихор, Шалений, де ви? Здається мені – вмираю.
Ніби нерідним тіло стає, холодіє кров.
Господи, забери мене до солдатського раю.
Господи, я благаю тебе... Не вiдмов.
Дякую тобi, Боже! Сяйво! Чудове сяйво!
Біло-срiблястий промінь від неба i до землі.
Господи, я помер? Душа моя тут не зайва?
– Умер. Ты умер, Каин. Присаживайся, говори.
Анна Ревякина | Подписаться
– Господи мій, як страшно! Я нiчого не бачу.
Очі залиті кров'ю, кров'ю залита земля.
Десь "на Вкраїні милій" моя наречена плаче.
Десь на Вкраїні рідній снідає мовчки сім'я.
Друзi… Шалений, Вихор... Де ви? Я вас не чую!
Дайте мені напитися... Дайте менi води...
Боже! Допоможи нам, якщо ти справдi існуєш.
Господи, як порідшали наші солдатські ряди.
Що це щемить всерединi страшним та пекучим болем?
Серце моє вистрибує, руки мої висять.
Ми навпростець тікали мінним донбаським полем.
Нас ще в середині серпня билося п'ятдесят.
Потім туман i холод – зла людоїдська осінь.
Ми закріпилися начебто аж на чотири дні.
Двадцять бійців залишилося в тій лiсополцi досі,
двадцять братів безстрашних. Бачу їх уві сні.
Вихор, Шалений, де ви? Здається мені – вмираю.
Ніби нерідним тіло стає, холодіє кров.
Господи, забери мене до солдатського раю.
Господи, я благаю тебе... Не вiдмов.
Дякую тобi, Боже! Сяйво! Чудове сяйво!
Біло-срiблястий промінь від неба i до землі.
Господи, я помер? Душа моя тут не зайва?
– Умер. Ты умер, Каин. Присаживайся, говори.
Анна Ревякина | Подписаться
* * *
Литература живёт во всякой молекуле,
каждом атоме
донецкого воздуха — с пальцами неоткатанными,
нигде не оставленными призрачными отпечатками,
спрятанными в тактические перчатки.
По улицам города фланирует шахтёрская поэтесса.
Её воспевает русский солдат — молодой повеса,
предáвший шумных балóв и слов фарисейских
накипь,
увидев Господни знаки.
Бойцы караулят «немцев», на кухне гробятся,
потом побеждать уезжают в междоусобице,
оставив на базе — изображать из себя военного —
неуважаемого спортсмена.
Ему нельзя ни в наряд, ни на фронт, он избранный.
Он изъясняется депутатскими эвфемизмами.
Пока пацаны лишаются пальцев, сбивая дроны,
он по тг-каналам выгуливает шевроны.
Донецк проверяет на прочность, начинку пробует.
Здесь каждая вывеска выглядит, как надгробие.
И Первый Глава наблюдает с неба в молчании.
Головой качает.
1–10 января 2025 года
#матвейраздельный
Литература живёт во всякой молекуле,
каждом атоме
донецкого воздуха — с пальцами неоткатанными,
нигде не оставленными призрачными отпечатками,
спрятанными в тактические перчатки.
По улицам города фланирует шахтёрская поэтесса.
Её воспевает русский солдат — молодой повеса,
предáвший шумных балóв и слов фарисейских
накипь,
увидев Господни знаки.
Бойцы караулят «немцев», на кухне гробятся,
потом побеждать уезжают в междоусобице,
оставив на базе — изображать из себя военного —
неуважаемого спортсмена.
Ему нельзя ни в наряд, ни на фронт, он избранный.
Он изъясняется депутатскими эвфемизмами.
Пока пацаны лишаются пальцев, сбивая дроны,
он по тг-каналам выгуливает шевроны.
Донецк проверяет на прочность, начинку пробует.
Здесь каждая вывеска выглядит, как надгробие.
И Первый Глава наблюдает с неба в молчании.
Головой качает.
1–10 января 2025 года
#матвейраздельный
Forwarded from Анна Ревякина | Донбасс
* * *
Дорогой мой, вечно озябший теперь, немытый,
балансирующий на лезвии ржавой бритвы.
Я пишу тебе письма, вплавляю в слова молитвы
твоё имя, укрытое ото всех...
Для того, чтобы выучиться науке стихосложения,
надо десять лет поиграться в самосожжение,
ощущать себя городом осадного положения,
а потом как сорваться вверх.
И гори оно всё, не потушишь уже, не пробуй.
Мои крылья кевларовые выросли из утробы.
И теперь я как эти облигатные аэробы...
Не могу не дышать. Тобой.
И ведь не было же ни предчувствия, ни приметы,
но случилась осень на северной стороне планеты,
и теперь я с тобою мысленно вместо бронежилета.
На самой передовой.
Доползём до весны по-пластунски, дочетвереним,
а потом ты приедешь, и будет рассвет сиреневым,
я накрою стол и поставлю букет сирени
в голубой хрусталь.
Загадала, что ты вернёшься! Ещё до лета.
Я сниму с твоих губ поцелуем вето...
Но ты мне не расскажешь, чего стоила вам Победа,
как закалялась сталь.
Анна Ревякина | Подписаться
Дорогой мой, вечно озябший теперь, немытый,
балансирующий на лезвии ржавой бритвы.
Я пишу тебе письма, вплавляю в слова молитвы
твоё имя, укрытое ото всех...
Для того, чтобы выучиться науке стихосложения,
надо десять лет поиграться в самосожжение,
ощущать себя городом осадного положения,
а потом как сорваться вверх.
И гори оно всё, не потушишь уже, не пробуй.
Мои крылья кевларовые выросли из утробы.
И теперь я как эти облигатные аэробы...
Не могу не дышать. Тобой.
И ведь не было же ни предчувствия, ни приметы,
но случилась осень на северной стороне планеты,
и теперь я с тобою мысленно вместо бронежилета.
На самой передовой.
Доползём до весны по-пластунски, дочетвереним,
а потом ты приедешь, и будет рассвет сиреневым,
я накрою стол и поставлю букет сирени
в голубой хрусталь.
Загадала, что ты вернёшься! Ещё до лета.
Я сниму с твоих губ поцелуем вето...
Но ты мне не расскажешь, чего стоила вам Победа,
как закалялась сталь.
Анна Ревякина | Подписаться