* * *

А знаешь, я, привыкшая молчать,
нести клеймо, чернильную печать,
скажу, не поднимая взгляд от книги,
о том, как в декабре сгустился снег.
И кто-то, попросившись на ночлег,
принёс лукошко спелой земляники.

И грянул май. Родился и уснул.
Восторженный отец снежинки сдул.
И мы молчали рядом с колыбелью.
Он спал так тихо, что боясь дышать,
век не смыкая, молодая мать
не прикасалась больше к рукоделью.

Но город всё же замело к утру.
Ты мне сказал: "Я больше не умру,
хотя ещё вчера желал со всеми".
Душа завёрнута в небесную фольгу.
Неужто ты её хотел врагу
отдать за место в новой мир-системе?

И превратится кажимое в явь –
в одну из четырёх донецких глав.
В непрочный сплав тоски, вины и боли.
И город сам вдруг встанет на дыбы,
от злости и от нежности любви,
как будто ему губы распороли.

Анна Ревякина | Подписаться

АННА РЕВЯКИНА

Долго молчавшая золотая донецкая Анна опубликовала за два дня два стихотворения и разом заново утвердила себя в звании одного из главных русских поэтов. Где в самом лучшем смысле (впрочем, и в худшем тоже) - конкуренция высочайшая.

Ясный дар. Чудесная Анна. Какое всё-такие неслучайное имя для поэтессы. «Раскладушка» на первую букву алфавита. А здесь и фамилия что надо: чтоб не плакать, а ревмя реветь о боли и муке. При том - с безупречной донецкой сдержанностью и стоицизмом.

* * *

Злится Людка на мужа – "беспокойного кобеля":
"Я ему по часам таблетки и варёные броколя,
а он ходит мимо меня ни живёхонёк, ни мертвец,
собирает вещи в один конец.

Я ж ему и жена, и мать, и сестра, и дочь.
Ну какая ж он сволочь и бестолочь.
Как на даче убраться, заготовить дрова к зиме,
так всё на мне!

Я ж несла домой без утайки заработанные гроши...
Умоляю остаться, но ему хоть кол на башке теши.
У него фиброз и с юности сорванная спина.
Поняла бы, если бы с бодуна.

Но ведь ходит тверёзый что стёклышко и бубнит,
мол уйдёт, и тогда непременно всех победит.
Дурень старый – очкат, косорук, горбат!
Ну какой из него солдат?

Его в первом бою же разделают под орех.
За какой мне грех это, Господи, за какой же грех?
Хоть иди за ним – поварихой ли, медсестрой.
Удержал бы строй..."

И он входит в комнату – седовлас, высок.
За спиною – сидор,  по-обычному – вещмешок.
"Слыш-ка, Людочка, помоги мне..." – обращается он к жене,
как к своей броне.

И она помогает.

Анна Ревякина | Подписаться

* * *

я люблю тебя – это мышца
систола и диастола
я люблю тебя
самая малочисленная диаспора
ты узнаешь меня по красному паспорту

верноподданая кевларовая принцесса
говорят что об этом однажды напишут пьесу
как я вывел тебя из тёмно-синего леса

и увидели мы горизонт терриконовый да облака кучевые
поиграй со мной – не во взрослые не в ролевые
поиграй словами
слова здесь теперь другие

обречённые
распадаются не на буковки
человечья душа есть подобье луковки
и порой она вся на плохо пришитой пуговке

как-то держится страшно тронуть а вдруг отскочит
ты меня научила читать меж убористых чёрных строчек
по ладоням шахтёрских дочек

чтоб там ни было дальше но снись мне как можно чаще
я хочу чтобы ты всю войну проспала в заколдованной чаще
а потом пусть разбудит тебя входящий

полуночный звонок в котором не будет страха
я люблю тебя – это мышца но всё же птаха
взаперти поющая под камуфлированной рубахой

Анна Ревякина | Подписаться

С Рождеством Христовым!

P. S. Картина Алексея Михайловича Корина «Рождественская ёлка».

P. P. S. А. М. Корин (1865—1923) родился в селе Палех во Владимирской губернии. Земляк мой.

Учился в школе при иконописных мастерских Троице-Сергиевой лавры.

Его картины находятся, например, в Третьяковской галерее и Русском музее.

* * *

Разлука для того, чтоб стать сильней.
Цена ей – сто надорванных рублей,
сто надорвавшихся на нелюбимой службе.
Разлуки силикатный жёлтый клей

сквозь пальцы льётся – жидкое стекло.
Разлук земных проверенное зло –
необходимость быть во всеоружии.
Оттачивай стихами ремесло –

сверкучий скальпель, кисть и карандаш.
Звезда заглянет в январе в блиндаж.
Предупредит, направит, станет свечкой.
Родится автор, он же персонаж,

мифический герой из плоти и души,
которого разлука не страшит.
Он наперёд всё знает и уверен,
что будет май, и будут ландыши.

И ты не бойся. Верь. Бери пример.
Наступит май, и русский офицер
вернётся с поля боя на Тверскую
из края терриконов и химер.

И я его так сладко поцелую.

Анна Ревякина | Подписаться

* * *

Вот бы Кальмиус наш переплыть амфибрахием.
Город смирно стоит – утомлённый солдат.
Мой оранжевый терем от озноба потряхивает,
а тебя всё никак не отпустит комбат.

Говоришь ему: "Там, на проспекте каштановом
наварила борща моя милая, ждёт.
Он на вкус не похож на борщи ресторанные.
Он – музы‌ка. Шесть точных поваренных нот".

Русский борщ по‐донецки не чудо ли, Господи?
Вот свекольный аккорд, вот капустный диез.
Никогда не выходит наесться им досыта.
Русский борщ из фаянсовых рук поэтесс.

Остывающий борщ, одинокая горница.
Мама спросит: "Опять не пришёл? Почему?"
И под веками Соль по-предательски колется.
– Он женат на войне.
                                      Ненавижу войну.

Анна Ревякина | Подписаться

* * *

– Господи мій, як страшно! Я нiчого не бачу.
Очі залиті кров'ю, кров'ю залита земля.
Десь "на Вкраїні милій" моя наречена плаче.
Десь на Вкраїні рідній снідає мовчки сім'я.

Друзi… Шалений, Вихор... Де ви? Я вас не чую!
Дайте мені напитися... Дайте менi води...
Боже! Допоможи нам, якщо ти справдi існуєш.
Господи, як порідшали наші солдатські ряди.

Що це щемить всерединi страшним та пекучим болем?
Серце моє вистрибує, руки мої висять.
Ми навпростець тікали мінним донбаським полем.
Нас ще в середині серпня билося п'ятдесят.

Потім туман i холод – зла людоїдська осінь.
Ми закріпилися начебто аж на чотири дні.
Двадцять бійців залишилося в тій лiсополцi досі,
двадцять братів безстрашних. Бачу їх уві сні.

Вихор, Шалений, де ви? Здається мені – вмираю.
Ніби нерідним тіло стає, холодіє кров.
Господи, забери мене до солдатського раю.
Господи, я благаю тебе... Не вiдмов.

Дякую тобi, Боже! Сяйво! Чудове сяйво!
Біло-срiблястий промінь від неба i до землі.
Господи, я помер? Душа моя тут не зайва?

– Умер. Ты умер, Каин. Присаживайся, говори.

Анна Ревякина | Подписаться

* * *

Литература живёт во всякой молекуле,
каждом атоме
донецкого воздуха — с пальцами неоткатанными,
нигде не оставленными призрачными отпечатками,
спрятанными в тактические перчатки.

По улицам города фланирует шахтёрская поэтесса.
Её воспевает русский солдат — молодой повеса,
предáвший шумных балóв и слов фарисейских
накипь,
увидев Господни знаки.

Бойцы караулят «немцев», на кухне гробятся,
потом побеждать уезжают в междоусобице,
оставив на базе — изображать из себя военного —
неуважаемого спортсмена.

Ему нельзя ни в наряд, ни на фронт, он избранный.
Он изъясняется депутатскими эвфемизмами.
Пока пацаны лишаются пальцев, сбивая дроны,
он по тг-каналам выгуливает шевроны.

Донецк проверяет на прочность, начинку пробует.
Здесь каждая вывеска выглядит, как надгробие.
И Первый Глава наблюдает с неба в молчании.
Головой качает.

1–10 января 2025 года

#матвейраздельный

* * *

Дорогой мой, вечно озябший теперь, немытый,
балансирующий на лезвии ржавой бритвы.
Я пишу тебе письма, вплавляю в слова молитвы
твоё имя, укрытое ото всех...

Для того, чтобы выучиться науке стихосложения,
надо десять лет поиграться в самосожжение,
ощущать себя городом осадного положения,
а потом как сорваться вверх.

И гори оно всё, не потушишь уже, не пробуй.
Мои крылья кевларовые выросли из утробы.
И теперь я как эти облигатные аэробы...
Не могу не дышать. Тобой.

И ведь не было же ни предчувствия, ни приметы,
но случилась осень на северной стороне планеты,
и теперь я с тобою мысленно вместо бронежилета.
На самой передовой.

Доползём до весны по-пластунски, дочетвереним,
а потом ты приедешь, и будет рассвет сиреневым,
я накрою стол и поставлю букет сирени
в голубой хрусталь.

Загадала, что ты вернёшься! Ещё до лета.
Я сниму с твоих губ поцелуем вето...
Но ты мне не расскажешь, чего стоила вам Победа,
как закалялась сталь.

Анна Ревякина | Подписаться

Догнала благодарность за очень небольшую оказанную помощь.