Ковер из Байё, № 5 (пока последний).

Ковер из Байё прославляет Вильгельма Завоевателя и его победу при Гастингсе. Это героический рассказ о деяниях (gesta), который воспевает bellatores – тех, кто носит оружие и идет в бой.

Корабли рассекают воды, воины в кольчугах и конических шлемах высаживаются на берег, кони с героически эрегированными членами несутся вперед, копья сокрушают щиты, стрелы впиваются в плоть, а секиры рассекают головы.

В этом мире воинского либидо, кажется, нет места для скорби и милости. Не тот век, не та геополитическая обстановка.

Но в длинном рассказе о битве при Гастингсе под ногами боевых коней или на нижнем поле, где в других сценах чаще всего разгуливают звери и птицы-«маргиналии», все заполнено трупами.

Емкие контуры фигур, похожие на детские рисунки. Вывернутые руки, головы, валяющиеся отдельно от тел. Живые, которые стягивают с убитых кольчуги (ведь это колоссальная ценность - мертвым уже не нужна). Отражение нравов войны и экспрессия XI века.

Тут, на ковре, трупы воинов Гарольда и Вильгельма - лишь деталь в истории победоносной (для норманнов) битвы. Но сегодня, когда на сайте музея Байё скролишь эту ленту новостей 1066 года, кажется, что на ней стоит все поменять местами: в центре - череда тел, на полях – сноски: герцоги-короли, корабли-да-кони, щиты-мечи, клятвы-да-деяния.

Зачем РАЙМОН СЕН-ЖИЛЬ отправился в Первый крестовый поход?

Среди современных историков сформировался консенсус касательно побуждений первых крестоносцев. По мнению специалистов, в большинстве своём паломниками двигали мотивы нематериального характера: благочестие, желание поднять свой социальный статус, страсть к приключениям. Однако, существенная часть нобилей самого высокого ранга (кто-то заранее, а кто-то под воздействием успехов похода) была движима идеей получить от военного паломничества в Святую Землю вполне осязаемые выгоды. Годфруа Буйонский, если изучить характер его сделок с Церковью, которой он заложил свои владения в Лотарингии, явно собирался обосноваться в Святой Земле, хотя обвинить его в недостатке благочестивых устремлений сложно. Боэмон Антиохийский, Бодуэн Булонский, Танкред почти сразу проявили себя как искатели приключений в поисках своего места под жарким солнцем Сирии и Палестины.
Граф Тулузы Раймон Сен-Жиль среди этих искателей земель и славы стоит особняком. Самый пожилой из них и самый опытный (он уже участвовал в боях против мусульман в ходе испанской реконкисты). Казалось бы, что его невозможно обвинить в недостатке религиозного рвения. Щедрые пожалования Церкви перед походом, чудеса, культивировавшиеся вокруг его фигуры, из которых самым ярким было чудо обретения «святого копья», говорят о его неиссякаемом религиозном рвении. Вспомним ещё, что он первым из феодалов откликнулся на папский призыв к походу на Восток.
Но именно он шёл на Восток с осознанным желанием завоевать земли и остаться в Заморье. Это ярко проявилось уже в походе. Сначала в Антиохии, которую он хотел оставить себе, но Боэмон оказался хитрее и завладел городом. Затем ещё несколько раз на пути из Антиохии в Иерусалим Раймон настойчиво пытался зацепиться за какую-либо мусульманскую крепость и создать базу для дальнейшего расширения своих владений. Это было столь явным, что у его соратников, стремившихся к Святому городу, поведение графа Тулузы вызывало недовольство и даже презрение. Вдобавок Раймону ставили в вину его тесные контакты с императором Византии Алексием I, который у большинства крестоносцев после событий под Антиохией вызывал, мягко говоря, недоверие. Но Раймон готов был рисковать своей репутацией, потому что он твердо шел к своей цели. Он не стал присягать императору в Константинополе, считая, что это свяжет его в будущем как правителя. А уже во время передвижения войска паломников по Малой Азии его отношения с Алексием стали доверительными, потому что Раймон убедился, что без помощи византийцев, паломникам успеха не видать.
Вернемся к основному вопросу. Почему Сен-Жиль твердо решил остаться в Заморье?
Фактически, ему некуда было возвращаться. В тот момент, когда в 1095 году в Клермоне он торжественно подтвердил перед Папой Урбаном II готовность выдвинуться на Восток, он уже предвидел, что обратного пути не будет. Этот церковный совет проходил в Оверни, на землях, сюзереном которых был герцог Аквитании. На правах встречающей стороны на церковном совете присутствовал герцог Аквитанский Гийом IX «Трубадур». Несмотря на всеобщее возбуждение, вызванное папскими призывами к войне с мусульманами, Гийом не выразил никакого желания примкнуть к походу. Легко представить горькую для Раймона Сен-Жиля сцену, когда он смотрел на этого, годящегося ему в сыновья герцога, рядом с которым на таком торжественном мероприятии должна была находиться его молодая жена по имени Филиппа – племянница Раймона Сен-Жиля, дочь его старшего брата, законная наследница Тулузского графства, бесцеремонно лишённая Раймоном наследства. Раймон безусловно понимал, что произойдёт в его отсутствие.
Ни у кого не могло вызвать сомнение, что конфликт между Сен-Жилем и мужем Филиппы рано или поздно вспыхнет. Для Раймона это представляло серьёзную опасность, потому что общее мнение большинства его вассалов склонялось к законности прав Филиппы. Это нашло подтверждение через год после Клермона, когда Гийом «Трубадур», дождавшись отъезда Сен-Жиля в Заморье, вторгся в его владения и без «единого выстрела» захватил Тулузу.

Зачем РАЙМОН СЕН-ЖИЛЬ отправился в Первый крестовый поход? Продолжение.

Тулузская знать не сопротивлялась, более того, согласно первым документам, подписанным Филиппой и её мужем как владетелями Тулузы, крупнейшие феодалы графства, не отправившиеся с Сен-Жилем в крестовый поход, – виконты Тулузы и Безье, уже сопровождают Гийома и Филиппу как верные вассалы. Против выступил лишь епископ Кагора, который попытался создать очаг сопротивления в аббатстве Сен-Сернен, но эти попытки были легко пресечены воинской силой и щедрыми пожалованиями монастырю. Законность прав Филиппы никто не оспаривал. Даже Папа Урбан II, обещавший защиту владений паломников, пока они были в походе, промолчал.
А как же сын Раймона Бертран, оставленной отцом «на хозяйстве»? Дело в том, что Бертран имел прав на Тулузу не больше, чем его отец, и в отсутствие поддержки вассалов, был вынужден уступить своей двоюродной сестре Филиппе и её мужу. Права Сен-Жиля сохранились лишь на подчинённое Тулузе графство Руэрг, которое Раймон в своё время получил как часть отцовского наследия, и аббатство Сен-Жиль, которое когда-то было приданым его матери. Это всё что у него осталось. Правда, во владении семьи Сен-Жиля ещё осталась часть маркизата Прованс, которая досталась Раймону на правах консорта от его первой жены, но он уже давно лишился этих прав, потому что они перешли к его сыну Бертрану в момент его совершеннолетия. Бертрану на момент описываемых событий было уже более 30 лет.

Вернуться из крестового похода для Раймона Сен-Жиля означало стать владетелем небольшого (и, видимо, заложенного) графства и, плюс, номинальным хозяином аббатства, чьё имущество было им же уже подарено монашеской конгрегации Клюни. То есть начать всё снова, с худших позиций, чем в юности, да ещё и вассалом аквитанского герцога.

И, предвосхищая вопросы.
Да. Владение Сен-Жиль - это не замок, а укреплённое аббатство.
И да. Гийом «Трубадур» и Филиппа – дедушка и бабушка Алиенор Аквитанской.

Это, несомненно, попадет в топ цитат Гуревича:

"Крепостной в России XVI-XIX столетий (до реформы 1861 г.) - не что иное, как раб. Он бесправен во всех отношениях - личном, имущественном, юридическом. Помещик вправе поставить его на любую работу, произвольно наказывать его, продавать и покупать - вместе с участком земли или отдельно. Это раб, холоп, забитое и лишенное воли существо. У него нет никакой инициативы и он относится к труду как к тяжкой повинности, исполняемой из-под палки"

Юный Петр Алексеевич в конце XVII в. режет бороду боярину-ретрограду. Зачеркиваем.

Это юный франкский принц Догоберт в начале VII в. отрезает бороду аквитанскому герцогу и своему наставнику Садрегизилу, который, в конец обнаглев и мечтая стать королем, не выказывал на пиру никакого почтения своему августейшему воспитаннику.

Большие французские хроники. Париж, ок. 1332-1350 гг.